Аглая Отрада
Внебрачная дочь
Глава 4
– Все будет сделано, Алексей Григорьевич! – отрапортовал амбал.
– А ты смотри, без глупостей. Полиция на твои крики не прибежит. Только в дурку могут отправить, – Бельский на всякий случай дал и мне наставления.
А я готова была отправиться в дурку, только бы спасти малыша и избежать ужасного. Или может, я, правда, сошла с ума? И меня какой-то сдвиг в голове и я все неправильно понимаю? Ну нельзя же вот так отправить на убийство?!
Но рука, которая меня держала, была вполне реальной, как и боль, которую причиняла стальная хватка. Слезы катились по моим щекам, я в отчаянии крутила головой, пытаясь поймать хоть чей-то сочувствующий взгляд. Но очевидно, Борисова здесь все знали, поэтому никому даже в голову бы не пришло вмешаться.
Да и что они могли подумать? Назойливую журналистку или шантажистку просто выдворяют вон. От страха я даже забыла, что Булочка собиралась меня дождаться. Нет, я отправила ее на работу, сказав, что справлюсь сама. Думала, что мне очень не захочется сразу рассказывать подробности позора.
Но Олька была не из тех, кто останавливается на полпути. Она решила ждать меня на лавочке на противоположной стороне от входа. Это было просто чудо. Но и не чудо. Потому что она сидела, уткнувшись в телефон, и не видела меня.
Собрав все силы, я укусила за руку амбала и, когда он на мгновение выпустил меня, рванула к подруге. Я понимала, что сейчас этот громила прихлопнет меня, как комара, но на Булочку была моя единственная надежда. Призрачная, как мираж. Но была.
– Олька, меня на аборт везут! – выкрикнула я.
Ветер и расстояние задавили мой крик о помощи, а Борисов тут же поймал меня за шиворот и потащил, оторвав от земли, к машине. Оказывается, там уже сидел водитель, и огромный катафалк сразу же тронулся с места.
Но мой отчаянный порыв не прошел зря. Подруга, услышав свое имя, оторвала взгляд от экрана. Как она потом рассказывала, толком ничего не расслышала, но успела увидеть, что меня, как барана закинули в машину.
На наше счастье, рядом оказалось такси, из которого только что вышел пассажир. Олька прыгнула туда и велела ехать за джипом. Подавив опасливое «А нам ничего за это не будет?» от водителя своим напором, она благополучно добралась за нами до клиники. Но даже тогда не сообразила, чем мне это грозит. Решила, что Бельский хочет убедиться, что я не вру насчет беременности.
А я, не зная, что рядом есть родная душа, предприняла последнюю попытку спастись. Когда меня вытаскивали из машины, я снова заорала из последних сил.
– Помогите!!!
Но это был не парадный вход, где принимали респектабельных клиентов. На мой отчаянный «SOS», ожидаемо, никто не отреагировал. И попав в сверкающий белизной кабинет, я сникла.
Невозмутимый изувер в облике доктора приложил ко лбу автоматический градусник, надел на руку манжет тонометра и, убедившись, что по основным показателям я не труп, позвал медсестру. Затем обратился к Борисову.
– Сейчас сделаем укольчик, и можете быть спокойны. Все пройдет без эксцессов. Не думаю, что там срок большой. Пару часиков потом полежит под наблюдением, и отправим домой. Не в первый раз же!
Самое страшное – на вид он выглядел абсолютно адекватным человеком. Вернее, нормальным. И человеком. Спокойный голос, улыбка. Будто рассказывает не о том, как пройдет убийство крохи, а об удалении лишних волосиков.
Ощущение, что жизнь во мне остановилась, крепло с каждой секундой. У меня перед глазами стояло лицо этого фашиста в белом халате.
– Ей не плохо? – как сквозь вату в ушах, услышала я голос медсестры.
– Ничего страшного. Это от волнения.
Тут же мою руку словно зажали в тиски, и в вену воткнулась безжалостная игла. И я не понимала, что со мной. Или я потеряла сознание, или у меня уже галлюцинации.
– А ну отошли от нее! – рявкнула Олька. – Я из пресслужбы аппарата президента, и это моя сестра! Вытаскивай иглу немедленно! Иначе сегодня же на нарах окажетесь!
Она быстренько сделала несколько снимков, окинула взглядом помещение и натренированным глазом сразу выхватила два конверта, которые не успел убрать анти- Айболит.
Не ожидавшая такого поворота медичка тут же выполнила приказ. Очевидно, что в этом четко налаженном преступном конвейере такое случилось впервые, и они элементарно растерялись.
– Или поступим по-другому.
В моем воспаленном мозге продолжение диалога уже не зафиксировалось. Я отключилась. И пришла в себя только в нашей съемной квартирке.
Глава 5
Потом, когда мы с Улиточкой после роддома уже были дома и немного пришли в себя, она раскрыла секрет.
– Нет, я не стала золотой антилопой, у которой из- под копытца вылетают золотые монеты, – довольно улыбалась она. – Я сказала, что отправила снимки своим коллегам, и если мы не договоримся, их ждут грандиозные проверки из всех возможных инстанций. Сопоставила конверты, лежащие на столе, злобного бультерьера Бельского и тебя, овечку, отданную на заклание. Поняла, что это не честно заработанная премия, а плата за насильственный аборт. И потребовала материальную компенсацию за стресс.
Булочка довольно улыбнулась и склонила голову, типа: «Кто молодец? Я молодец!»
Конечно, молодец! Хотя эта разовая акция раскулачивания и не остановит преступников, но все же… Хоть раз их напугали. А не испугаться Булочку, когда она в гневе, нельзя. В таком состоянии она разъяренного бегемота остановит.
И в то же время, у нее самая добрая и справедливая душа. А я вот не знаю, когда смогу отплатить ей за все, что она для меня сделала. Правда, она смеется, что семь лет получала пятерки за мой счет. Но это такая ерунда…
Снова болезненно сжимается сердце. Если б она не подобрала меня и не решила бы уйти от родителей, я бы точно пропала.
Это была б последняя точка в череде моих несчастий.
Началось все с того, что моя мама, не будучи наивной и романтичной барышней, влюбилась. Козел, запудривший ей мозги, убедил ее в том, что в сорок пять – баба ягодка опять. Может, оно и так, но не в случае с моей мамой.
Родила она меня поздно. Наверно, от безысходности. Как некоторые заводят щенка или котенка. Или же для себя. Для того самого стакана воды. А я с самого рождения должна была быть ей благодарна, что появилась на свет, понятия не имея, что у меня есть отец.
Да и никакой отец бы с ней не ужился. С ее жестким характером и требовательностью. В доме должно все блестеть. Полы мыться каждый день. К столу крахмалиться салфетки. А обувь мыть каждый раз, как пришел с улицы.
И вот в ее жизни появился настоящий Принц. Правда, порядком напоминавшего принца Чаминга из Шрека. Он окружил ее вниманием и заботой, дарил милые копеечные безделушки, распевая серенады о том, что устал от меркантильности женщин, которым только и нужны его деньги. А вот Марта – она не такая. В ней есть настоящая душевность, спрятанная под жестким панцирем холодности. Но он отогреет ее заледеневшее от отсутствия любви сердце.
Даже я понимала, что Принц с деньгами вряд ли заинтересуется немолодой, небогатой женщиной с дочерью-подростком. Но мама поверила. Она, действительно, расцвела. Стала мягче и даже добрее. В доме запахло вкуснейшей сдобой и уютом.
Правда, ненадолго. Это было настоящее «бабье лето». Теплое и ласковое, сюрпризом, «нежданчиком» появляющееся среди осенней стылости. Дарящее восхитительные дни перед суровой зимой.
Потом Принц сказал, что не может пока предложить руку и сердце, потому что завис его денежный проект. И пока он не вложится и не начнет получать сверхприбыли, чтобы любимая женщина ни в чем не нуждалась, о браке говорить не будет. А кредит в банке под залог недвижимости за границей не дают. Поэтому придется подождать…
Трогательный поцелуй руки и томный взгляд, полный любви и доверия, и мама берет кредит под залог квартиры…
А дальше начался настоящий кошмар. Получив деньги, Принц растворился в утреннем тумане. Сначала мама рыдала горькими слезами, обзванивала больницы и полицию. Вариант, что он просто взял и исчез, в голову ей не приходил. И даже когда начали преследовать кредиторы, она не верила, что ее Принц оказался мошенником.
И только когда у нас отобрали квартиру, а Принц в итоге так и не появился, она осознала, что натворила. Замкнулась. Стала еще жестче. И постарела на несколько лет.
Потом мы переехали в коттеджный поселок, где мама нашла место экономки и горничной. И в этом были определенные плюсы. Хотя горничной приходилось работать и мне. Конечно, я старалась все делать, когда никто не видит. Но иногда и попадалась на глаза хозяину. И несколько раз мы с ним общались. Дядька, несмотря на богатство, был очень демократичным. Он одобрял то, что я помогаю матери, говорил, что из меня будет толк. И чтобы этот толк быстрей получился, решил устроить меня в привилегированную школу, одним из учредителей которой он являлся.
Как я выживала там, сама удивляюсь. Первое время никто не знал, что я «кухаркина дочь». Одноклассники просто ходили, принюхивались, как хищные звери, учуявшие добычу. Между собой они, конечно, тоже мерялись хвостами – кто круче. Но поиздеваться над такой странной свежатинкой было бы в кайф. А то, что я была странной, очевидно, и они чуяли во мне чужака. Меня даже встретили, как гадкого утенка на птичьем дворе. Только: «Что это за урод к нам пожаловал?» Вслух не было сказано. Об этом говорили выражения лиц, когда меня представила классная руководительница. То, что я им не ровня, выдавала моя растерянность и скромность.
Поначалу спасало то, что в школе требовалось носить форму. На мое счастье, ее тоже оплатил наш работодатель. Шестым чувством я поняла, что утром надо приходить раньше всех – не хотела, чтоб увидели, как я добираюсь с другого конца поселка на «трамвае номер 11». И уходила я позже всех, зависая в библиотеке. Мои же одноклассники приезжали и уезжали на дорогущих тачках с персональным водителем.
Но шила в мешке не утаишь. Врать я не умею, и первый же «допрос с пристрастием» открыл зеленый свет к насмешкам и издевательствам.
– Эй, новенькая, а кто твои родители? – пригвоздил меня вожак этой звериной стаи, по иронии Судьбы, родной брат того, кто стал моей первой и обжигающей любовью. Герман Бельский. Наглый избалованный мажор, ставший моим персональным инквизитором.
И что я могла сказать? Папу не знаю, мать домработница?
Не умея врать, я покраснела до корней волос и, с трудом подавив страх, выдавила:
– Мои родители достойные люди. И я пришла сюда учиться, а не выяснять у кого сколько денег. Давайте каждый будет получать здесь то, что ему нужно.
Меня трясло, как в лихорадке. Это потом я поняла, что скажи я все то же самое, только уверенным тоном, меня б не задирали. Но я не Булочка, которая осталась в прежней школе. Та быстро бы нашла такие слова, чтоб отпало желание задавать вопросы.
Мы с ней были, как одно целое. Чуть ли не инь и ян. Я скромная тихоня-отличница и не желающая ломать зубы о гранит науки, девочка – ураган, Олька. И как мне ее здесь не хватало…
Глава 6
Мы с ней иногда созванивались. Но именно иногда, потому что просто не было времени. Я разрывалась между помощью матери и учебой. И учеба была делом чести. Если я получу хоть одну тройку, это будет значить, что я не оправдала доверие благодетеля и нахожусь здесь незаслуженно.
Я Булочке не рассказывала о своих злоключениях. Ее советами все равно воспользоваться не смогу, а портить ей настроение просто не хотелось.
Потому что каждый день приносил мне унижения, и я мечтала лишь о шапке –невидимке. Чтоб ее надеть, и меня никто вокруг не замечал.
Бельский провел расследование и выяснил, где я живу, кем работает моя мама и что прописана я глухой дыре, в доме двоюродной тетки (это чтоб можно было забрать квартиру, где проживает несовершеннолетний).
И теперь все изгалялись, придумывая оскорбительные прозвища, которыми встречали мое появление.
– О, королева унитазов (помойки, сортиров, уборных, параш и прочего)! Мое почтение, – любил приветствовать Радик Костров, правая рука Бельского. Вернее, его прихвостень. В этом королевстве кривых зеркал мало было, чтоб родители имели деньги. Важна была и личность, значимость которой оценивалась по шкале наглости и дерзости.
Мне в рюкзак подсовывали морского ежа, которым я сильно поранила руку. Роняли на пол мои учебники и тетради. Отбирали рюкзак и перешвыривали его между собой, как мяч. Мне швыряли в лицо банановой кожурой и катались со смеху. Гадостей, которые мне прилетали, не счесть. Лучше бы тратили время на учебу!
К счастью, у меня бывали «каникулы». В нашем классе учился Дима Каюров, спортивная звезда. Он занимался баскетболом, и в школе появлялся нечасто – то сборы, то соревнования. И он был единственным, кто меня защищал. Не потому, что я ему нравилась, а просто потому, что так был воспитан. Вернее, не защищал – в его присутствии задевать меня боялись. Димка мог вломить любому.
Я однажды невольно подслушала, как его отец говорил классной:
– Вы ему поблажек не давайте! Будет проказить, подзатыльника или линейкой по шее. Много пропускает – это его выбор, пусть догоняет. Не жалейте. Пусть учителя трясут три шкуры с него. Я заработал сам свое состояние, и не хочу, чтоб оно досталось раздолбаю. Что нужно, пусть сдает. И не стесняйтесь, звоните мне.
За доброе отношение я Диме помогала с учебой, даже иногда делала за него рефераты и доклады. Мне не тяжело было.
К сожалению, мои преследователи знали, что я не буду жаловаться Каюрову, и, когда он уезжал, все возвращалось.
Глава 7
Но эти издевательства привели к неожиданному событию, которое принесло и неизлечимую боль, и самое большое счастье.
Однажды после школы (это был уже десятый класс) меня подкараулила свора Бельского.
– Ну что, Редиска, покатаемся? – ухмыльнулся Бельский, и по его покрасневшим глазам я поняла, что он нетрезв. С такими же глумливыми рожами стояли и его приспешники. Страх ледяными кольцами сдавил сердце. Я начала озираться по сторонам, в надежде увидеть кого-то и позвать на помощь. Но здесь не ходят к колодцу за водой или в магазин. Все на автомобилях, и сейчас, как назло никому никуда не надо было.
Вдруг вспомнила, что нельзя показывать страх, как перед людьми, так и перед животными, и тогда нападения можно избежать. Не все захотят связываться с уверенным в себе человеком. Возможно, совет и хороший, но не перед лицом тех, кто уже все решил.
Но я все же попыталась.
– Дайте пройти. Мне домой нужно, – чуть ли не стискивая челюсти, чтоб не клацали от испуга, потребовала я.
В ответ раздалось чуть ли не конское ржание.
– Домой? В собачью конуру? – Бельский схватил меня за руку. – Детка, я тебе покажу, что такое дом!
Я дернулась и заорала, что было сил, но меня просто затолкали на заднее сидение машины, а чтоб не верещала, заткнули рот какой-то тряпкой. Стиснутая с обеих сторон вспотевшими телами одноклассников, лишенная возможности двигаться и кричать, я поняла, что мне не выбраться из беды.
Никто не придет на помощь. Если изнасилуют, я даже не смогу пожаловаться матери, не говоря уже о полиции. А могут и вообще убить, чтоб не было разборок. Такие все могут, уверенные в своей безнаказанности.
То, что Бельский еще не имеет прав и сел за руль в нетрезвом состоянии меня не волновало. Наоборот, я молила Бога, чтоб он куда-нибудь врезался! Любой исход лучше того, что меня ожидало.
Но сволочь Бельский даже въехал во двор, не задев ворота. Они тут же с мягким шипением закрылись, отрезав меня от всего того, что было ценного в жизни.
– Понравилось? – хищно сощурив глаза, хохотнул Бельский. – Тачка класс.
Я отчаянно замотала головой, пытаясь избавиться от кляпа, чтоб закричать. Вдруг услышат соседи?! Здесь же есть прислуга, в конце концов! Не будут же они издеваться надо мной при свидетелях?!
Но и эта призрачная надежда растворилась, как мираж. Вышедшая встречать хозяйского сынка домработница почтительно потупила глаза и спросила:
– Герман Алексеевич, обед накрывать?
– Исчезни, – рявкнул молодой говнюк тетеньке уже в возрасте. И та, будто не весила килограммов девяносто, улетела, как Мери Поппинс даже без зонтика.
Я еще раз попыталась вырваться, начала извиваться, но получила весомый тычок в спину.
– Давай топай.
Я промычала и снова попробовав сопротивляться, но меня схватили за руки и ноги и потащили, как барана, внутрь.
– Чо, в спальню? – сквозь противный гул в ушах расслышала я.
– На …, здесь места много, диван большой. Места всем хватит, – барским тоном скомандовал Бельский. Меня, как мешок картошки, уронили на пол посреди огромного холла и вытащили кляп у меня изо рта.
– А вот теперь можешь кричать, сколько влезет. Это так заводит!
Поджав под себя ноги, я влипла в спинку дивана. Расширившимися от ужаса глазами я смотрела, не мигая, на него. Я не могла поверить, что мои одноклассники, пусть и отвратительные, могут надо мной надругаться.
– Вы этого не сделаете! – будто пытаясь заставить их изменить свои планы, охрипшим голосом выдавила я.
– А ты думаешь, мы тебя и, правда, решили покатать на машинке? – заржал Бельский, а остальные подхватили. – Так у нас для этого нормальные девочки есть!
– Я ненормальная. Отпустите! – почти беззвучно прошептала я, переводя затравленный взгляд с одного на другого в поисках хоть капельки сострадания. Но напрасно. В их глазах горела похоть и презрение.
– Влад, тащи из бара вискарь, щас покажем Золушке жизнь во дворце. А то она, небось, и не пробовала ни разу.
Томский с энтузиазмом порысил, очевидно, в столовую и тут же вернулся с пузатой бутылкой.
– Я не буду пить, – взвизгнула я.
– На трезвую хочешь? А нет! Вместе пить будем!
Несмотря на то, что Бельский был под градусом, он перестраховывался. Любая экспертиза, если я вдруг вздумаю обратиться в полицию, покажет алкоголь в крови. А значит, сама такая – напилась и решила развлечься. Мучительный спазм подкатил к горлу, так что я вынуждена была открытым ртом хватнуть воздух.
– Нет! – в отчаянии выкрикнула я и что было сил, сцепила зубы.
– А я говорю, будешь! – Бельский больно сдавил мои щеки, вынуждая открыть рот, но поплатился. Я укусила его за палец и тут же получила оглушительную оплеуху. Из разбитой губы потекла кровь.
Кто-то рванул ворот моей блузки, и сквозь звон в ушах я услышала треск рвущейся ткани. Я зажмурилась и попыталась стянуть блузку на груди, но жадные потные лапы мне не давали этого сделать. Я попрощалась с жизнью.
– Ах ты ж Бельчонок паршивый! Я тебе говорил, чтоб ты не смел домой девок водить? – раздался раздраженный голос. Я услышала, как пнули туфельку, слетевшую с моей ноги.
Очевидно, появился кто-то, кто имел право называть моего палача так уничижительно.
– Грин?! Ты ж в Питере должен быть? – в голосе Бельского откровенно звучали ноты изумления и страха. Затем он, видимо, вспомнил, что негоже главарю терять лицо, и попытался удержать свой авторитет, который только что уронили.
– А вообще, ты мне не отец, чтоб указывать. Это и мой дом! – от волнения его голос сорвался на фальцет, и вышло совсем неубедительно.
– А вы убирайтесь! Еще раз увижу, ноги выдерну! – рявкнул он прихвостням Бельского и осекся. – Стоять! Это что?
– Только попробуй сказать, что не сама, – раздалось шипение у меня над ухом. Однако Грин, о котором я уже слышала, дураком не был. Он подошел ко мне и взяв пальцами за подбородок, покрутил мою голову.
– Посмотри на меня! – приказал он.
Я со страхом разлепила веки, не зная, чего ожидать. Очевидно, мой сумасшедший взгляд, порванная блузка и разбитая губа без слов говорили о том, что здесь произошло. Грин выдохнул.
– Ах вы ж сучата! – опасно понизил голос он. – Ну я вас научу Родину любить!
Мои преследователи хотели сбежать, но Грин остановил их грозным окриком.
– Стоять, я сказал. Хуже будет.
Костров попятился и визгливо выкрикнул:
– Только тронь! Мой папа тебя засудит!
Грин недобро усмехнулся.
– Да что ты говоришь! А давай попробуем. Вы, четверо бухих подонков, напали на меня в моем доме. И в рамках самообороны я вообще могу вам мозги вышибить! А теперь на перевоспитание. Построились!
Сейчас мои преследователи выполняли приказ намного бодрей, чем на физкультуре. Они похожи были на мокрых растерянных куриц. Такие, как они, шакалы смелы только со слабыми, когда уверены в безнаказанности. А перед лицом силы они сразу пасуют и ищут ближайшие кусты, чтоб спрятаться.
Но здесь прятаться было некуда. Они стояли посреди холла и злобно зыркали исподлобья. Противостояние один против четверых было не в их пользу. Грина знали все. И даже я, толком не общавшаяся с одноклассницами, имела представление о нем. Он профессионально занимается мотогонками и не гнушается стритрейсингом. За драки имел неоднократные приводы в полицию, и ему даже грозил реальный срок за нанесение тяжких телесных повреждений, как говорили.
Несмотря на то, что я все еще пребывала в шоке, мои глаза просто залипли на нем. Сразу пришло в голову сравнение с рыцарем. Тот же кодекс чести, отчаянное бесстрашие и справедливость. И довершала сходство его внешность. Взлохмаченные под шлемом темные волосы, непокорными прядями падающие на лоб, тяжелый пронзительный взгляд, нос с легкой горбинкой, твердо очерченные губы и волевой подбородок. Косуха в заклепках заменяла доспехи, а мотоцикл – живого коня. Вместо меча и копья он с успехом использовал кулаки.
Грин небрежно бросил шлем в угол дивана и уселся сам, откинувшись на спинку. Злость его прошла, и теперь с холодным презрением он разглядывал стоящих перед ним паскудников.
– Смотрю, давно в чужих руках не обс..рались? Кому в голову пришло поиздеваться над девчонкой?
Бельский тут же пискнул:
– Все вместе решили!
– Врешь, Бельчонок! – пригвоздил взглядом Грин. – Повторяю вопрос. Иначе переломаю ребра всем.
Он вопросительно вздернул бровь, показывая, что уже испытывает нетерпение.
– Герыч предложил, – тут же нашелся Павлик Морозов, сдавший инициатора с потрохами.
Грин легко поднялся и с размаху влепил такую затрещину брату, что тот не удержался на ногах и отлетел чуть ли не к двери. Из разбитого носа потекла кровь.
– Отец тебя уроет, – размазывая кровавые сопли, отгавкнулся он, из последних сил пытаясь сохранить лицо.
– Из какого ж копытца вы водицы налакались, что стали такими козлами? – будто разговаривая сам с собой, сокрушался Грин.
– Да мы б ничо ей не сделали, – попробовал спасти свою задницу Томский.
– Ага-ага! Я видел!
Тут он словно вспомнил про меня и обернулся.
– Ты как?
Я не смогла сразу ответить. Мне казалось, что зубы, которые я стискивала, все еще сведены спазмом. Получилось только кивнуть.
– А вообще кто ты?
– А-а-алевтина, – икая от страха, выдавила я.
Грин поморщился.
– Длинно.
– Аля.
Лицо парня смягчилось.
– Не бойся. Теперь тебя и пальцем не тронет. Я их поучу жизни, и они будут десятой дорогой тебя обходить. Пойдем, умоешься и подумаем, во что тебя одеть.
От страха, который так и не разжал свою стальную хватку, и перенесенного стресса ноги мои казались ватными. Осторожно я слезла с дивана, придерживая блузку, чтоб не разъезжалась, и посеменила за Грином.
Он открыл дверь ванной.
– Вот, умойся. И не трясись так. Сейчас принесу что-нибудь. Все нормально? – напоследок спросил он, видя мои все еще ошалелые глаза.
Я только кивнула и, захлопнув дверь, тут же закрыла ее на защелку. Мне не верилось, что все закончилось и опасности больше нет. Я боялась, что Грин забудет про меня и подонков – одноклассников, и они могут завершить начатое, еще более озлобленные. Но я не выйду отсюда, пока не приедут родители Бельского, даже если придется сидеть здесь неделю. Или Грин не вспомнит обо мне.
Но Грин, к счастью, не забыл. Пока я все еще стояла в ступоре, он уже сходил к себе.
– Эй, Аля, я принес тебе рубашку. Конечно, ты в ней утонешь, но завяжешь на узел на талии, рукава подвернешь, и будет такой небрежный кэжуал.
Он дернул ручку, но поняв, что я закрылась, постучал.
– Открывай, Пятачок, Медведь пришел!
Несмотря на натянутые до предела нервы, я хрюкнула от смеха. Щелкнув задвижкой, я протянула руку.
– Спасибо. А вы всегда даете прозвища из мира животных?
– Естессно! Мечтаю дотянуть людей до левела животных, – усмехнулся он.
– А разве люди не выше уровнем? – я сама не заметила, как внутри стала расслабляться сжатая до предела пружина.
– Ты видела, чтоб настоящие козлы, которые с рогами, собрались насиловать одну козочку? Прости, не хотел напоминать, – тут же извинился, увидев панику, заплескавшуюся в моих глазах. – Иди, умывайся – одевайся, а то смотреть страшно.
– А вы подождете меня? – понимая, что наглею, я все ж не удержалась. Я готова была вцепиться в его рукав, только бы не оставаться одной в этом доме.
– Подожду. Пусть козлята понервничают.
В том, что они нервничают, я не сомневалась. Я наплескала в лицо воды, осторожно вытерла кровь. Губа распухла и болела. Намочила платочек, который, к счастью, нашелся в кармане юбки, и приложила к ранке.
Все хорошо. Грин меня не бросит здесь.
Я надела рубашку «стилиста», воспользовавшись его советом. И даже получилось вполне себе ничего такое смешение стилей. Темно-синяя строгая юбка и свободная рубаха в красно-синюю клетку.
Осторожно высунулась из ванной. К моей радости, Грин стоял рядом с дверью, опираясь на стену и скрестив руки.
– Я все.
Окинув меня критичным взглядом с головы до ног, Грин остался доволен.
– Пойдем на шоу. Для тебя место в первом ряду.
Я не знала, что он задумал, но мне было не по себе. Я просто боялась. Если они меня преследовали просто так, то что будет, когда я стала свидетелем их унижения? А ничего! Вдруг пришло решение. На деньги, которые мне иногда перепадают, я куплю шокер. И пусть только попробуют напасть!
С настроем боевого хомячка я последовала за Грином. Правда, в холле я забилась в угол дивана, стараясь сделаться как можно незаметней.
– Бельчонок, очухался? Метнулся в гараж бодрым кабанчиком и притащил упаковку клея «Момент», – скомандовал Грин и плюхнулся на диван рядом со мной.
Переминавшиеся с ноги на ногу сообщники Бельчонка опасливо покосились на Грина, но возникать не стали.
– Так, а еще, пожалуй, понадобится зеленка, – задумчиво произнес Грин, а потом ткнул пальцем в Томского. – Эй, ты, блёклый, скачи к машине. Там в аптечке возьмешь зеленку. И не вздумай рвануть на свободу, ноги выдерну!
Через пару минут все необходимое для не озвученного пока наказания было принесено.
– Итак, щенята, вы знаете, какие в давние времена применяли карательные меры к преступникам?
– Казнили.
– Руки отрубали.
Нестройным хором, как проштрафившиеся школьники, отвечали недавние хозяева положения.
– Впечатляет? – Грин угрожающе наклонился вперед. – А еще их клеймили. Выжигали каленым железом на теле клеймо в зависимости от преступления. А на Руси ворам выжигали слово «ВОР». Вот мы с вами сейчас и возродим эту традицию. В лайтовом варианте. Здесь главное – позор. Разбиваемся на пары. Берем зеленку и аппликатором наносим на лоб партнеру жирно-жирно слово «ЛОХ» или «УРОД», кому что больше нравится.
Стоявшие столбом одноклассники попятились назад, но Грин быстро пресек поползновения.
– Или хотите, чтоб я сам ваши рожи раскрасил? А, есть еще официальный вариант. Эта малявка пишет заявление на вас всех. На камерах видно, как вы ее тащили, разбитая губа, вон следы на руках. Я найму дорогого адвоката, и никакие связи ваших предков не спасут от огласки. Сдается мне, у кого-то папа в депутаты баллотируется, чиновники у нас в компании имеются.
– А чего ты за нее впрягаешься? – до последнего пытающийся поспорить с братом, Бельчонок никак не мог успокоиться.
– Ты дебил?! При чем тут она? Я просто хочу, чтоб в твою конченую башку хоть что-то впечаталось! Следующий раз, прежде чем издеваться над беззащитным, может, подумаете! И не жалеем краски. Как для себя стараемся! В два слоя.
Раздавленные, униженные, сгорая от стыда, они нехотя принялись за работу, понимая, что подчиниться – это отделаться еще «малой кровью». Грин поднялся, проверить качество работы. Критично оглядел каждый разрисованный лоб и удовлетворенно хмыкнул.
– А теперь закрепляем результат! – Он сунул в руки каждому по тюбику клея.– Обводим по контуру. Высохнет, делаем еще раз.
Потные, покрасневшие художники с вытаращенными глазами старательно выводили засыхающие на лету и образующие твердую корку буквы.
– Для тупых подсказываю. Чтоб не пришлось объяснять родственникам, откуда на лбу такая хохлома, можете сказать – проспорили.
Я не верила своих глазам, ушам и прочим органам чувств. Даже представить страшно, что могло произойти, не появись мой спаситель. И еще больше не верилось, что мои наглые, отвязные обидчики сейчас блеют барашками и, униженно сопя, создают «красоту» на лбах друг у друга.
И еще не отпускала мысль – что будет потом, когда Грина не будет рядом. А тот, словно считав сканером мои страхи, вернулся на диван, наблюдая «из зрительного зала» за ходом работы.
– Жирненьким слоем! Не жалеем! Стараемся! – подбадривал он тружеников, напоминая настоящего прораба. А потом обернулся ко мне. – Ты не дрейфь, больше они тебя не тронут. Буду каждую неделю заезжать в школу, проверять.
Грин это сказал на полном серьезе. А я только и смогла, что похлопать глазами, так как не могла сообразить, что сказать.
– Не благодари, малявка, это я в целях воспитания своего козленка буду делать.
Покрасочно-ракрасочные работы подошли к концу, и я заметила, что на лицах моих преследователей даже появилось некоторое удовлетворение. Это заметил и Грин.
– Вот, труд облагораживает человека. Хоть что-то своими руками полезное сделали. А теперь слушаем и боимся. Повторяю для тех, кто в танке. Не приведи Боже, вы к этой девчонке подойдете! Или даже издалека что-нибудь тявкнете. Она врать не умеет, по глазам пойму, что обидел кто-то. А теперь вприпрыжку поскакали отсюда. И в этот дом больше ни ногой. Понятно, Бельчонок? На полгода точно. Это твой исправительный срок. Пойму, что становишься человеком, разрешу гостей водить. А сейчас марш к себе букварь читать.
«Козлят», обрадованных, что остались целы, как ветром сдуло. А Грин посмотрел на меня, что-то прикидывая.
– Поехали что ли тебе новую рубашку купим. Надо хоть как-то компенсировать моральный и материальный ущерб.
– Не-нет! – я замотала головой. – У меня есть новая рубашка.
– Целая одна новая рубашка?! – изумленно переспросил Грин. – Дитя, ты вообще откуда? В нашем поселке они никого из девчонок не посмели бы затащить в машину, не говоря уже об остальном.
– Я учусь вместе …с ними, – при мысли об одноклассниках меня передернуло. – Мама работает экономкой у Короткова Павла Семеновича. Я ей помогаю. И он устроил меня в эту школу. Я сама виновата. Ведь понимала, что меня не примут в коллектив. Но до обычной школы очень далеко добираться, это раз. А два, здесь великолепная образовательная база. Такая, что другим школам и не снилось. И престижно ее закончить. А для меня образование – это единственная возможность стать независимой. Вот.
