Агата Певчая
Её смертельный сценарий
Глава 5
Вторник, 13 июня, утро
Въезд в деревню Клопово киношники превратили в очередную съемочную площадку, точнее, ту его часть, где были расставлены технические палатки, навесы. Три автодома стояли на импровизированной стоянке, два автобуса, мобильная кухня и даже мобильный туалет заняли широкую обочину, чем раздражали местных жителей, которым скопление автотранспорта перегораживало обзор и без того узкой дороги, к тому же делавшей поворот прямо у речки. Её покатые берега, песчаный, с одной стороны и другой, покрытый густыми зарослями, плавно переходящей в лес, имел фактурный вид. Небольшой мост через реку слегка скрыт ивами, даже скорее прикрыт длинными, клонившимися вниз ветвями, отчего выглядел живописно, и любой художник-импрессионист нашел бы его прекрасным для подражания Моне.
Когда по мосту проезжает опрометчиво быстро красный «Порше» Маши, две подруги, Лена, вторая – Катя, обе, улучив минутку, спрятавшись от ненужных взглядов за автодомом, стояли под высокой ивой и курили, потягивая кофе из бумажных стаканчиков. Лена, приподняв подбородок, выпустила струю ароматного пара электронной сигареты и, подняв руку со стаканчиком, показала Кате на мост:
– Глядите! Наша мадам соизволила приехать.
– Сейчас будет либо концерт, либо съемки, – задумчиво произнесла Катя, сделав глоток кофе.
– Возможно, вначале концерт, а затем съемки.
Красный автомобиль проезжает по дороге мимо стоящих машин съемочной группы и эффектно паркуется перед автодомом. Двое рабочих раскладывают рядом с ним навес. Рядом стоят пара сложенных шезлонгов и столик. Из машины выходит Маша в большой шляпе, и огромных солнечных очках, и в платье, открывающем вид на чудесные ноги. Ей не хватало туфель с каблуками, но босоножки с открытым мыском тоже смотрелись симпатично. Маша, громко приветствуя, помахивает ладонью:
– Хэллоу, пипл! Я рада снова быть с вами и надеюсь плодотворно поработать! – музыкально растягивая слова, наигранно продемонстрировала Жарова редкую для нее внимательность к «мальчикам и девочкам» киногруппы. – Хэллоу, мальчики! Поторопитесь, я должна успеть принять солнечную ванну и выпить свой коктейль. Приготовьте тыквенный коктейль для звезды этого великого, черт побери, фильма, – приказала она властным голосом молодой ассистентке.
Маша заскочила по металлическим ступеням в автодом и захлопнула за собой дверь. Рабочие презрительно хмыкнули друг другу, невысоко оценив ее сердечность, и продолжили заниматься своим делом. Ассистентка побежала к кухне делать коктейль для звезды.
***
С раннего утра на съемочной площадке готовились к очередной смене, съемочный день планировался быть долгим, вплоть до позднего вечера, когда на мосту нужно было организовать киношную аварию с главной героиней фильма. На машине-эвакуаторе уже стоял красный «Порше», чью автомобильную жизнь мог продлить только фильм, и то только для того, чтобы загореться и взорваться. Десятки людей были заняты на площадке. Рабочие растягивали кабели, устанавливали под руководством осветителей софиты, другие укладывали рельсы под операторскую тележку. Три девушки – помощники режиссера носились по площадке с рупором и планшетом, то распределяя массовку, то следя за установкой декораций и очередностью гримирования актеров и особенно подгоняя костюмеров.
Около десяти утра на площадку подъехал белый «Ниссан Джук». Из машины вышла невысокая светловолосая, с короткой стрижкой, средних лет женщина в узких джинсах, поверх футболки накинута джинсовая куртка. Она, подняв очки на лоб, неторопливо оценивающе бросает взгляды по площадке, затем на минуту останавливает взгляд, осматривая виды реки. У режиссера Екатерины Муромской начинался новый рабочий день. Увидев режиссера, к ней торопится девушка Вера Устинова, помощница Муромской. Она не замечает протянутый по земле кабель и едва не падает, споткнувшись об него.
– Черт! Екатерина Сергеевна, доброе утро! Мы заканчиваем. Еще тридцать минут до мотора, и вы можете начинать.
– Все наши актеры на месте?
– Все, и даже Маша уже как с полчаса здесь, – в голосе девушки слышится радость.
– Где она?
– У себя в вагончике. Ей скоро на грим и костюм выходить.
– Прекрасно.
Она кивает головой. Достает из заднего сиденья машины бейсболку и квадратную сумку, которую накидывает на плечо.
– Вера, будь любезна сделай мне кофе-глясе, и побольше мороженого. Объяви, что начало съемок через двадцать минут, а пятиминутка через пятнадцать минут. Спасибо!
Режиссер решительно направилась к вагончику Маши. Подойдя к двери, она постучала. Никто не отвечает. Она тогда стучит еще раз. Снова тишина в ответ. Екатерина открывает дверь, заглядывает внутрь.
– Эй! Маша, ты здесь?
В ответ тишина. Она оборачивается в сторону площадки, непонимающе оглядывает все ее пространство. На лице режиссера появляются признаки недовольства и раздражения. Не увидя на площадке Машу, она входит в вагончик и скрывается из вида.
Небрежно разбросанная по салону одежда Маши не удивляет ее, и блузка, скомканная на диванчике, и платье, в котором должна была играть Маша, небрежно брошенное на стул, да так, что почти свешивается вниз и почти лежит на полу, подвели режиссёра к определенным выводам. Брови Екатерины сердито сдвинулись.
– Маша! – в голосе Муромской отчетливо выражалось недовольство.
Но актриса не отозвалась, были слышны только шумы снаружи – голоса помощников режиссера, осветителей, операторов и звуки перетаскиваемых конструкций. Внутри – тихо. Режиссер замерла, увидя на столешнице кухни следы крови. Это были следы от окровавленной ладони.
– Маша! Не пугай меня.
Режиссер медленно прошла через салон и заглянула в туалет, дверь которого приоткрыта. Там никого.
– Твою мать! Сука! – рявкнула она, побелев от злости.
Лицо режиссера исказила гримаса, и она быстро выскочила на улицу. К ней с кружкой кофе приближалась Вера.
– Вот ваш кофе, Екатерина Сергеевна, мы…
– Всем искать Машу! – раздраженно обрывает она помощницу. – Что-то опять с ней случилось! О черт, что за проклятый фильм!
Екатерина резко забрала стакан из рук Веры, да так неловко, что немного кофе и мороженого попали ей на пальцы. Она села на ступеньку вагончика и начала раздраженно есть ложкой мороженое и отпивать кофе, при этом мрачно наблюдая картину, как площадка превращается в чертов сумасшедший дом, охваченный суматохой и паникой.
Через эту суматоху она заметила плывущего через площадку Дмитрия Сизова, партнера Маши по фильму. Он изящно при необходимости уворачивается от несущихся то сбоку, то спереди киносъемщиков, озадаченных поиском пропавшей актрисы. На его лице читалась ехидная улыбочка, настолько мерзкая, что со временем она превратилась у этого в общем талантливого артиста в уничижительное оружие, которое он любил применять по отношению к коллегам.
– Я подозреваю, что съемочный день снова в туалет спущен? – спрашивая с поддевкой, он делает глоток из личной кружки-термоса и любуясь сидящей на ступеньке режиссером. – Кто-то украл нашу лучезарную Персефону?
Екатерина, положив очередную порцию мороженого в рот, тяжелым взглядом одаривает актера, убийственным, ненавидящим взглядом.
– А ты и рад?
Искривившись в фирменной улыбочке, он пошел дальше прогуливаться по площадке, выискивая очередную жертву своего несносного характера.
Прибежала запыхавшаяся Вера. Она вся вспотела от бега и нервного напряжения. Вера была в панике.
– Ее нигде нет, Екатерина Сергеевна! Мы все и вся обыскали. Что делать?
Режиссер поставила чашку на ступеньку и достала телефон из кармана джинсовой куртки. Было видно, насколько она сосредоточена и одновременно сердита. Она набирает номер и ждет, глядя на экран телефона. Звонок идет, но на том конце ответа нет, затем включается автоответчик. Она снова набирает звонок – результат тот же. Тогда режиссер ищет другой контакт. В этот раз абонент ответил.
– Алло! Роза! Я не смогла дозвониться до Левы. Ну у нас очередное ЧП из-за Жаровой. Она пропала. Как? Не знаю. Маша приехала на съемки. Вошла в свой вагончик, и больше никто ее не видел. Да, мы все обыскали. Я не знаю, что мне сейчас сделать, поэтому я хотела услышать Льва. Ну не в полицию же звонить?! Да. Мы пока ждем. Найди Леву. Спасибо.
Она закончила разговор, тоскливо обведя взглядом площадку, людей, стоящих и молчаливо пялящихся на нее. Екатерина посмотрела на Веру и глухо произнесла:
– Вера, объявляй перерыв пока на два часа. Если Жарова не объявится, то съемки сегодня отменяются.
– Я представляю, какой скандал сейчас закатят Дима и Алена. Алена в пятницу заявила, что если еще раз Маша сорвет съемки, то она уйдет из проекта. А Дима точно нас обольет помоями и смешает с дерьмом в очередном интервью.
– Алена может заявлять что ей угодно, она, видимо, забыла, как хотела сняться в картине, а Дима только пусть попробует, я тогда о нем такое расскажу, что от него публику будет тошнить неприлично долго. – Она раздраженно взмахивает рукой и сбивает чашку со ступеньки. – О черт! Ну что за день?!
Не успела Муромская окончить фразу, как она заметила старенький «мерседес», выруливающий к съемочной площадке. Салатового цвета «мерседес», видимо, появился на свет в год Московской Олимпиады – 80 и выглядел он, мягко говоря, изношенным, потасканным, окропленным ржавчиной, но хорохорившимся, показывая крепкий мотор при подъеме в гору. Этот бодрый авто-старичок имел вид аляповатый из-за нелепо перекошенной прямоугольной фары, опустившейся под углом к бамперу.
Появление раритетного автомобиля заинтриговало Муромскую, ибо нечто неуловимое и все же богемное в нем так и кричало. Машина остановилась. Водительская дверь распахнулась. Показался нелепого вида человек среднего возраста в диапазоне от тридцати до сорока лет, настолько все в нем было неопределенно: лысый и полноватый, в многокарманной жилетке «а-ля Вассерман», в серой футболке со уродливым принтом на груди, но что более нелепое в нем, так это козлиная бородка, как у Наполеона Третьего. Выбравшись из машины, он огляделся по месту, увидел Муромскую и тотчас бойко нырнул в машину, достав оттуда громкоговоритель. Вся площадка замерла, с любопытством ожидая, что будет дальше.
– Товарищи артисты! Требую прекращения съемок данной картины. Веплер – жулик! Веплер – вор! Вы, Муромская… – странный человек, говоря в трубу, показал рукой, словно Медный всадник, в сторону режиссера. – Вы, Муромская, снимая картину по моему сценарию, украденному «Трианоном», участвуете в преступлении, как в нравственном смысле, так и юридическом.
Увидев нелепую эскападу, к демонстранту устремилась парочка охранников. Один из них, коренастый, на ходу разминал боксерский кулак, вот только высокий и тощий его напарник, благодаря длине ног, смог того обогнать и первым сблизиться с потенциальной жертвой.
– Заткнулся и убрался отсюдова, – без обиняков рявкнул угрозу тощий, протягивая длинные руки к громкоговорителю. – А ну, дай сюда, я тебе сказал, а то башку откручу.
Подлетевший второй охранник схватил несчастного обвинителя за шкирку его изношенной куртки и хорошенько встряхнул.
– Полегче! Убрали свои клешни, сатрапы, – храбрясь, вырывался названный гость, не отдавая свою иерихонскую трубу. – Убрали руки!
Все трое толкались около машины, пока наконец двое не одолели третьего и не впихнули обратно в его старую колымагу, с силой закрывая водительскую дверь.
– Если еще раз здесь появишься, то и страховка не поможет, – прокричал в машину низкий охранник, засунув руку внутрь машины, намереваясь напоследок дать «раза хорошего» по толстой шее смутьяна.
– Скоты! – прокричал из машины несчастный сценарист, нажимая на газ и резко дергая машину вперед. Отъехав на метров тридцать и высунувшись из окна, он успел еще раз прокричать:
– Я до вас еще доберусь, – увидев, как быстро приближаются двое вышибал, потрясая кулаком в открытое окно, выдал коронную фразу, снова нажимая на педаль газа:
– Хрен вам будет собачий, а не фильм!
«Мерседес», пробуксовывая на пыльной грунтовой дороге, рванул прочь, оставляя за собой приметный дизельный аромат и черно-сизые клубы дыма.
Ассистентка Вера, когда «мерседес» скрылся за поворотом, недоуменно повернула голову на Муромскую и озадаченно спросила:
– Кто это, Екатерина Сергеевна?
Та пожала плечами.
– Видимо, еще один обворованный недалекий сценарист. Видимо, кто-то из сценарного департамента слил Хоменскому сценарий, а тот его слямзил. Господи, я говорила Веплеру столько раз, что рано или поздно его «Трианон» нарвется на скандал. Так что, Верочка, десять раз подумай, прежде чем кому попало будешь предлагать сценарии или даже идею фильма.
Вера и Муромская, думая каждая о своем, наблюдали, как по другую сторону берега речушки, по дороге через зеленые поля, уезжал прочь старый «мерседес», унося прочь скандального сценариста. Вера стояла, прикусив большой овальный карандаш, которым обычно делала пометки в своих рабочих листах, закрепленных на картонном планшете.
– А как его зовут, вы знаете, Екатерина Сергеевна?
– Без понятия, – равнодушно пожав плечами, произнесла Муромская.
Обе молча смотрели на без дела слоняющихся киношников. Съемочный день пропадал.
– Здесь пираньи размером с акулу, – уверенно, утвердительно кивая головой, вынесла свой вердикт Вера.
***
Семен Анисимов вдавил педаль газа своего «мерина» еще сильнее. Дизель зарычал сильнее, выдал сизого дыма из-под себя и начал медленно ускоряться. Сеню Анисимова трясло. Его трясло от возбуждения. Потасовка с двумя неандертальцами его хорошенько взбодрила. О! Как давно он не испытывал такого… куража. Эта пара неандертальцев, как он классифицировал помявших его охранников согласно шкале интеллектуальной ценности для всего человечества, пробудили в нем зверя. Зверя, вышедшего на охоту.
Когда утром он поехал на съемки, то желал устроить скандал, пригрозить шумихой в СМИ. Ему казалось, что столь открытое и беззастенчивое воровство написанного им сценария можно было как-то монетизировать. Сене нужны были деньги. Впервые за много лет он влюбился. Закрывая глаза, ему рисовалась картина счастливой жизни – он художник, мастер, а она его муза, его Маргарита, Марго.
– Веплер, ты мне должен, – сквозь зубы произнес он. Его слова не прозвучали жестко, по-бандитски, скорее как установка самовнушения. – Веплер, ты мне должен, и я выбью из тебя миллион.
Сеня поправил зеркала заднего вида, словно желая убедиться в отсутствии погони или хвоста, как в дешевом детективе. В отражении зеркала он разглядел глаза, нос и широкий лоб. Под глазами были круги и небольшие мешки. Последствия нескольких бессонный ночей, наполненных терзаниями, надеждами и страхами. Он как путник, увидев мираж, устремился к нему, отдавая последние силы на последний рывок. Спасительный рывок.
Ему было тридцать семь лет. Из них семь лет он посвятил писательству. На протяжении всех этих лет не было дня, чтобы он не представлял себя знаменитым, успешным, востребованным и богатым писателем, и в такие мгновения его душа воспаряла к небесам. И надо отметить, что некоторым, впрочем, скорее уместно сказать, скромным успехом его книги у читателей стали пользоваться. Это Сеню и вдохновляло, и озадачивало: так, с одной стороны, издатели его знали, но капитаны книжного бизнеса упорно игнорировали его синопсисы, настойчиво им присылаемые вместе новой книгой. Но с другой стороны, его книги все же покупались, но, как сказала редактор, благодаря массовости его книги стали занимать приличное с точки зрения маркетинга пространство на книжной полке, и читатели нет-нет да и бросали его книгу в мягком переплете в корзину. Об этом он тоже сейчас думал. Доход от литературного ремесла все еще был далек от приемлемых размеров. Денег хватало на жизнь без малейших намеков на средний достаток. Ему было стыдно признаться кому-либо, что ему часто приходилось неделями сидеть на макаронах с майонезом, иногда балуя себя консервированным лобио, не имея денег на нечто более изысканное, чем еда из сетевого магазина.
В последний год Семен был несколько раз приглашенным автором в книжные клубы, собиравшиеся любителями литературы в современных московских библиотеках. И вот на одном из таких вечеров грянул гром, поразивший его не хуже стрелы шалуна Амура.
– А вы пишете сценарии по своим романам? – он сначала услышал негромко заданный вопрос в небольшом пространстве библиотеки, а затем среди двадцати – тридцати гостей увидел едва приподнятую руку миниатюрной барышни, отчего она казалось неуверенной в ответе ученицей. Это была Марго. Он поправил очки, надетые им для солидности, присмотрелся к обладательнице нежного голоса и пропал. Он понял, что эта женщина – его оживший идеал.
– Я сейчас работаю как раз над сценарием, в основе которого история наиболее удачного моего романа «Проклятье содержанки», – соврал он, не отрывая от нее глаз. Он соврал так уверенно, что сам уверовал в собственное вранье. – В ближайшее время планирую закончить и передать режиссеру готовый вариант. Пришлось учесть его замечания.
– Скажите, Семен, вы, как писатель, чувствуете себя счастливым человеком?
Вопрос носил личный характер, как ни крути, и Семен, поддавшись внутреннему смущению, откинулся в кресле, перекинув ногу, хотя знал, насколько нелепо он выглядел в такой позе, которая совсем не подходила ни к его типажу, ни созданному им литературному образу, но поза ему была комфортна при раздумываниях над сюжетом, когда он работал над книгой. Он отпил глоток чая, поставил чашку на блюдо, нашел ее глазами.
– Да, – и, запнувшись, тут же добавив: – И одновременно нет. Большую часть времени я вполне счастлив, ибо, работая над книгой, я не только увлечен фабулой, но и творческим процессом, профессиональным ростом, что ли, но временами я чувствую, как упираюсь в стеклянный потолок литературного ремесла, и тогда мне приходится не по себе. Я чувствую себя одиноким.
Уже произнося последнюю реплику, он понял опрометчивость этих правдивых слов. В эту минуту Семен Анисимов показался себе слабым и жалким. И вот даже сейчас, крепко держась за руль, он почувствовал, как обжигающая волна стыда поднялась где-то в груди и раскалила его лицо. Брови Семена хмуро изогнулись к переносице, взгляд же его, отраженный в зеркале заднего вида, стал рассерженным и мрачным.
– Веплер, ты мне должен, и я выбью из тебя миллион, – со злостью повторил он, словно Веплер был виноват в неудовлетворительном финансовом положении писателя Анисимова, о котором тот слухом и не слыхивал. – Или я тебе испорчу кино!
Он уже некоторое время ехал по главной дороге вдоль деревень, спрятанных за шумозащитными экранами, полей, проехал недостроенный, стоящий в поле храм. Дорога вела в сторону Киевского шоссе и к дому на юго-западе Москвы. Бросив в сторону Веплера последнюю угрозу, Анисимов заметил удобное место для парковки и резко перестроился с левого ряда в правый и съехал туда.
В стакане у него оставалось кофе, и, сделав пару глотков, обтерев рукавом губы, Семен полез в боковой карман куртки, извлекая из его глубин старый, с трещиной в стекле во всю длину смартфон.
– Время действовать, Семен, – покусывая нижнюю губу, произнес он, копаясь в контактах телефона. Наконец, ее номер телефона был найден.
Семен вспотел от волнения. Теперь его тряс легкий озноб. Он прекрасно понимал, насколько грязная игра ему предстоит, но на кону деньги, не просто деньги, а большие, в его понимании, «бабки». Он нажал кнопку вызова, и на мониторе появился номер вызываемого абонента – «Маша Жарова».