Любовь Бортник
12 друзей Евы
Он ухмыльнулся.
– Ева, я должен понять причину твоего желания умереть…
– Я не хочу умирать.
Не знаю, почему я это сказала. Я часто сначала думаю, а потом говорю, но в этот раз я будто забылась.
– Не хочешь, но делаешь для этого всё возможное. Ты пыталась покончить с собой двадцать, -он искривил бровь в вопросительном движении, – двадцать раз. Что ты чувствовала перед тем, как решалась на такой отчаянный шаг?
– Ничего. Мне просто не хочется видеть то, что я видела перед собой. Мне не смириться, что мама живёт с….
Чуть не сказала ему «с этой свиньёй».
– С мужчиной, который ни мне, ни ей особо не нравится…
– То есть, ты просто хочешь избежать проблем? Думаешь, они уйдут, если ты умрёшь? Если тебя не станет, да, ты не сможешь чувствовать то, что чувствуешь. Все негативные эмоции. Но, ты не сможешь и чувствовать хорошее. Любовь, дружба, радость, счастье-ничего этого не будет.
Он идиот? Конечно я всё это знаю…Что он хочет от меня ещё? Чтобы я выложила ему всю свою душу? Этого он не дождётся.
– Я знаю доктор. Понимаете, любая стрессовая ситуация приводит меня к одному. Я не думаю, когда это делаю. Иногда мне кажется, что я просто не смогу жить без этих постоянных откачиваний, промывания желудка, нотаций матери…
– Вот оно что! Ева, тебе хочется таким образом обратить на себя внимание? Хочется, чтобы за тобой бегали и успокаивали тебя, чтобы нянчились с тобой. Тебе не хватило любви в детстве… Ну ничего, мы справимся с этим. Я дам тебе одну книгу…
Я перебила его
– Доктор, послушайте. Мне хватало любви и внимания. Я обожала своего отца, а он меня, но он умер. Началось всё за долго до его смерти, понимаете. Ещё тогда, когда у меня была прекрасная семья. Я знала, догадывалась, когда подросла, что мама не любит отца, но не обращала на это внимания. Я знала, что папа любит маму, а я люблю своих родителей. Всё было просто прекрасно, но время от времени я хотела умереть. Понимаете? Не в нехватке любви дело!
Я начала волноваться, и почувствовала, как мой голос звучит всё громче и тревожней. Слова начали дрожать и дёргаться.
– Я просто хотела умереть, и хочу сейчас, прямо в эту минуту!
Я закричала и выскочила из кабинета. Самый идиотский доктор, которого я встречала! Что он понимает, что может советовать? Как ему можно доверять свою душу? О же доктор, доктор Гжегож, такой великий и всемогущий, его знает пол России и вся Польша! Но почему он мне не может сказать, что со мной? Как я могу отвечать на его вопросы, если сама не понимаю, что делаю и почему…Я побежала на верх и закрылась в комнате. Мне хотелось тут же что то закинуть в рот, чем то порезать себя, или повесится…Я оглядела комнату…Ну, конечно, никаких острых углов, ни каких крюков, гроздей и прочего. Даже не за что простынь зацепить. Я подошла к зеркалу, со стулом в руках. Только я размахнулась…Якуб…
– Ева?! Что ты делаешь? Успокойся.
Он подошёл ко мне, выхватил стул и потащил меня за собой. В сад. Мы уселись на скамейке и он подкурил мне сигарету.
– Почему ты постоянно подкуриваешь мне? Я что сама не могу? Каждый раз одно и тоже, это начинает раздражать!
– Хорошо, держи.
Он выбросил подкуренную дрянь и дал новую. Я закурила. Сделала пару затяжек. Крепкие. Стало полегче, я успокоилась.
– Что Гжегож тебе такого сказал, что ты как ошпаренная вылетела от него?
Он ещё улыбается! Думаете, это смешно?
– Смеёшься надо мной?
Он покачал головой и сделал серьёзный вид. Глаза такие печальные…Он расстроился, увидев меня такую. Гжегож очень важен для него, он ценит его. В конце концов, он ему как отец.
– Якуб…
Я уткнулась головой в его плечо.
– Что я натворила…Я накричала на Гжегожа…Меня взбесили его вопросы. Он сказал, что мои проблемы из –за того, что мне не хватило любви в детстве…Но это не так. Мои проблемы…Я сама не знаю из-за чего они. Я не знаю, почему так часто хотела умереть. Часто это происходило из-за маминых мужей. Всё новые и новые лица, и каждый раз новый хуже прошлого. Олег окончательно добил меня…Ещё из-за экзаменов, из-за Марии, из-за Антона…
– Ты не рассказывала о нём…
Он спокойно говорил со мной, выдыхая плотные клубы дыма. Наше молчание было весьма долгим. Мы докурили сигареты и ещё немного посидели в тишине, вдыхая аромат роз.
– Я сумасшедшая?
Я прервала молчание первой. Якуб покачал головой и уставился на меня своим улыбчивым взглядом. О, всевышние силы, только не это. Меня забила дрожь…Как же он нравится мне…Это еще одно проявление моей болезни?
– Если ты замечаешь за собой странности, значит не всё потеряно. Ты должна признать, у тебя есть проблемы. Но не воспринимай это как диагноз, или кару. Это проблема, и её можно решить. Не думай, что это какое-то уродство, это вполне нормально, для такой девушки, как ты.
– Такой как я?
Я растерялась. Всё-таки Якуб считает меня сумасшедшей.
– Для девушки, у которой не лёгкая жизнь позади. Но впереди-лишь светлые, долгие годы беззаботной прекрасной…жизни.
Жизнь. Я так часто хотела с ней расстаться… А что в ней прекрасного? Существование без цели и без пользы, во всяком случае для меня. Я не хотела печалить Якуба, глядя в его светящиеся глаза.
– Наверное, мне нужно извиниться перед доктором.
Якуб кивнул.
– Ты иди, а я посижу ещё здесь. Когда закончить дела, приходи. Я подожду тебя.
– Хорошо.
Я улыбнулась ему. Ну зачем же я улыбнулась? Нельзя показывать ему, что он нравится мне, нельзя. Под запретом. Табу. Табу на Якуба и на всё хорошее и счастливое, на всё прекрасное. Табу на жизнь.
Глава 5
Я постучалась к доктору, у него сидел парень. Я узнала его, это был Марк. Он улыбнулся мне и помахал рукой, слегка. Доктор пригласил меня.
– Марк, всё отлично, показатели хорошие. Если хочешь, можем поговорить ещё, но позже.
Марк вышел, поблагодарив доктора.
– Доктор Гжегож, извините меня. Я так вспылила, сама не знаю почему. Мне ещё не приходилось общаться с таким доктором. Все мои доктора были эгоистичные сволочи, не замечавшие проблем других людей, и никаким образом не интересовавшиеся ими.
Доктор засмеялся. Очень мило и заразительно, кстати.
– Эгоистичные сволочи? А я выходит не такой? Ева, ну ты рассмешила меня. Тебе не за что извиняться. Ты здесь как раз для того, чтобы выплёскивать свои эмоции, переживания. В этом кабинете было столько всего…Слёз, смеха. Эти стены слышали истории о любви, смерти, о ненависти к себе или окружающим…Эти стены готовы выслушать и твою историю.
Я собиралась с мыслями…Время пришло. Я рассказала доктору самые значительные события моей жизни, то, что я помнила лучше всего. Я рассказала ему и прошлый сон, но только не упомянула Якуба.
– Этот сон…Хорошо. Он значит, что ты боишься что-то потерять, ну или кого-то. А если тебе есть что терять, ты должна понять, что не только смерть близкого отбирает его у тебя, как было с твоим отцом, но и твоя смерть отбирает у тебя любимого и близкого человека. Когда мы приходим в этот мир, мы не имеем права ставить под сомнение разумность нашего появления в этом свете. Не ты создала себя, и не тебе умертвлять себя. Когда придёт время, ты умрёшь, а когда, это решать не тебе, Ева.
Он выглядел строгим.
– Доктор, вы не понимаете…Я не хочу умирать, но как только случается что-то, что выбивает меня из привычной колеи, я непременно берусь за нож, таблетки и прочие вещи, которыми могу нанести себе вред. После нашего с вами первого разговора в этом кабинете, я побежала к себе в комнату, и хотела перерезать себе вены осколком зеркала. Якуб остановил меня.
Доктор округлил свои чёрные глаза.
– Ты хотела убить себя сегодня?
Я кивнула и опустила взгляд. Гжегож тяжело вздохнул.
– Ева, Ева, Ева…Что же мы с тобой будем делать…
– Отдайте телефон.
– Телефон? Да, ты получишь его. Но связь здесь не ловит, интернета тоже нет. Тебе не удастся выйти в сеть или позвонить кому-нибудь.
– Я что, в тюрьме? Маму хоть я буду видеть?
– Да, суббота и воскресенье у нас дня для посещений.
– Отлично. Как в тюрьме…
– Ева, не паникуй. Ты снова начинаешь волноваться, злиться, раздражаться. Если ты опять вспыхнешь, попытка суицида может произойти снова.
Я вдруг задумалась.
– Доктор! Каждый раз, меня что-то злило, огорчало, загружало. Это был эмоциональный всплеск! И на этом всплеске мне не было страшно умереть…Иногда эти эмоции я подавляла, не высказывала ничего, молчала. Но внутри ведь они всё равно были…
– Вот, на один вопрос мы нашли ответ. Я дам тебе одну книгу. В ней много отдаётся теме смерти и тому, как мы выглядим после неё. Что происходит с нашим телом, много гипотез и том, что происходит с нашим разумом. Там есть сноски со статьями людей, которые пережили клиническую смерть, летаргический сон, кому. Полистай. Я не заставляю тебя читать каждое слово.
Он протянул мне книгу в рваной обложке, несколько раз заклеенную скотчем. Автор-Роберт Левановски.
– Это книга вашего отца?
Доктор кивнул.
– Только не думай, что я рекламирую его. Это действительно полезный научный труд.
– Доктор…Как ваш отец?
– Хорошо. Он всё ещё узнаёт меня. И говорит весьма неплохо.
Я взяла книгу и прижала к себе. Доктор отдал дорогую для его сердца книгу…Он несколько раз поправлял её обложку, чтобы она в конец не разорвалась, а значит она ценна для него. С этими мыслями я вышла из кабинета и пошла к Якубу. Он всё ещё сидел на скамейке, но теперь выпускал стройные кольца дыма. Иногда они были идеально ровными, но некоторые кривились, а то и вовсе не получались. Я стояла в дверях минуты две – три. Я не могла отвести взгляда от его задумчивого лица с закрытыми глазами. Хорошо, что он не заметил как я вошла. Я могу спокойно полюбоваться им. Я подумала, что будет с ним, если я умру…Ничего. А со мной? Нужно прочесть книгу. Вдруг моя душа будет вечно летать в этих землях, и я увижу страшное горе от потери, или полное равнодушие тех, кого я когда-то боготворила…Я не знаю, что чувствовал бы Якуб после моей смерти, но я знала, что бы чувствовала я, если бы умер Якуб. Я бы тоже умерла. Мне было бы больно, невыносимо больно, и я бы умерла от этой боли, а ещё от глубокой, бесконечной тоски. Потому что я…
– Чего ты там ждёшь? Приглашение нужно?
О нет, он всё это время знал, что я тут. Его лицо растянулось в беззаботной улыбке, такой прекрасной, что я невольно улыбнулась и сама. Он продолжал сидеть с закрытыми глазами, и похлопал по скамейке, приглашая меня присесть рядом. Я подошла и увидела его губы. Внезапно мне захотелось их поцеловать, но я никогда не целовала парней…Якуб внезапно открыл глаза. Я присела на скамейку, в страхе издать какой-нибудь лишний звук.
– Что это?
– Доктор дал мне. Здесь написано что происходит с человеком после смерти.
– Миленько.
– Гжегож сказал, в выходные дни для посещений. К тебе приедет кто-нибудь?
– У меня никого нет, ко мне никто не приедет. Скажу тебе больше-здесь ни к кому никто не приезжает. Если человек попал сюда, то это до конца его дней. А сколько будет этих дней решает сам человек.
– Ко мне приедет мама. Это не заденет остальных?
– Заденет? Скорее, это введёт их в замешательство. У кого-то это вызовет печальные воспоминания, но это пройдёт. Через пару дней все забудут. Но на твоём месте я бы не был так уверен в приезде твоей матери…
– Ты хочешь сказать, я не нужна ей? Хочешь сказать, отдав меня сюда, она таким образом избавилась от меня?
– Да. Это детдом для взрослых, или типа того. Только лимита здесь нет. В обычных детдомах в восемнадцать тебя отпускают к чертям на все четыре стороны, а тут ты живёшь сколько можешь прожить. Закуришь?
– Нет!
Я вспыхнула снова. Держи себя в руках, Ева, тебе ни к чему эмоциональный всплеск. А если меня доводят, что делать? Я не могу сдерживаться, когда задевают за живое.
– Прости, я возвращаюсь к себе в комнату.
– Хорошо, я провожу те…
– Не стоит.
Я выбежала из сада и поднялась на верх. На лестнице я столкнулась с девушкой.
– Ах, извини! Ты, кажется, Ева?
– Да.
Это столкновение и внезапное знакомство вернуло меня на землю и я даже немного успокоилась.
– Я Адриана.
– Привет, Адриана. Красивое имя.
Я улыбнулась девушке.
– Ты идёшь на верх? А не хочешь в музыкальную комнату? Я иду играть на пианино. Послушаешь?
Пианино? Превосходно! Это то, что мне сейчас нужно. Я передумала идти в комнату и пошла вместе с новой знакомой. Мы зашли в просторную залу, что была на первом этаже. Никого не было.
– Сейчас я начну играть, и все сбегутся чтобы послушать. Здесь любят и ценят музыку. Иногда, наш доктор Гжегож приезжает только ради того, что бы послушать как я играю.
Адриана прошла за фортепиано, но играть не начинала, что-то смущало её. Я огляделась по сторонам. Изысканный вкус у того, кто обставлял эту комнату. Тёмно-бардовые ночные занавески на огромных окнах, точно в девятнадцатом веке в бальном зале какого-нибудь английского замка. Камин, в котором лежала большая куча золы. Здесь бывали редко, и камин служил так же – не часто. На каминной полке стояли бронзовые статуэтки. Дама в шляпе, парочка влюбленных, и стройная балерина, изображающая па. Голубая ваза в японском стиле, с засохшими, но всё ещё привлекательными цветами. В углу стоял большой кожаный диван с ярко алой бархатной накидкой. На потолке красовалась громоздкая люстра, в стиле того же девятнадцатого века. Это было похоже на комнату из прошлого, или какой-то портал для возврата к былым временам. Адриана ерзала на стуле. Она была одета в длинное платье, открывавшее её спину, а спереди золотыми пуговицами был расшит корсет, завязывающийся над грудью. Платье было лёгкое, воздушное, но такое элегантное. Волосы были высоко уложены. Слишком аккуратно – ни торчало ни одной волосинки. Адриана у пианино отлично вписывалась в интерьер, создавая неповторимую атмосферу. Вдруг девушка резко повернулась ко мне.
– Почему ты попала сюда?
Наш разговор продолжался в течении минут двадцать – тридцать. Она рассказала мне о себе. Булимия у неё была уже четыре года. Началась она после анорексии, которая началась после того, как учитель физ-ры поставил ей двойку, сказав, что если так продолжится, она не пропихнёт свою жирную задницу в двери спортзала, и вообще в двери школы, и её вышвырнут, как прогульщицу. Но она не прогуливала, никогда. У неё были отличные отметки. Кроме физ-ры. Там были двойки. Она была одной из лучших учениц школы, мать и отец гордились её первыми местами на олимпиадах, как школьных, так и городских. У неё было много похвальных листов, грамот. Но учителю физ-ры было плевать. И не потому, что Адриане было тяжело с весом прыгать через козлов и коней, или забираться по канатам, а потому что этому уроду нравились стройные попки её сверстниц. Ада весила не сто пятьдесят, ни двести килограмм, а всего восемьдесят пять. После того, как она переболела анорексией, её вес остановился на сорок одном килограмме. Она была не высокого роста, но маленький вес был заметен, хоть тощей она и не выглядела. Не зная её истории, я бы никогда не с казала, что она больна. Она было стройна, не дурна внешностью. А улыбка у неё светилась добром, хоть и глаза часто были, напротив, печальны. Здесь она уже год. Был её девятнадцатый день рождения и тритий год булимии. Родители пригласили её близких друзей, родственников. Была тихая дружелюбная компания и обилие изысканных блюд и сладостей на столе. Адриана обещала себе держаться в этот вечер, и все шесть часов празднования боролась с желанием смести всё со стола прямо себе в рот. В пол одиннадцатого вечера, когда все разошлись, она помогла родителям убрать со стола. Мама сидела в зале, читала книгу. Отец ушёл спать. Адриана долго сидела у себя в комнате, борясь с желанием пойти на кухню.
Стоит передать то, что Адриана рассказала о своих родителях.
Их семья была весьма богатой. Они никогда не скупились ни на что. Дом был дорого и уютно обставлен. На своих встречах по работе они говорили исключительно о работе, но если случалось завести разговор о детях, они тут же рассказывали о своей дочери. Они восхваляли её заслуги и достижения, были преисполнены гордости за неё. Если Адриане случалось получить не удовлетворяющую их отметку, они тут же набрасывались на неё и заставляли зубрить каждый учебник, каждый листик учебных пособий, проходить сотни тестов в интернете. И пока они не станут довольны результатом, ей не позволялось выходить на улицу к друзьям. Она много времени проводила в закрытой душной комнате, заедая злость и обиду на родителей. Потом всё проходило, и она уверяла себя, что родители хотят ей только добра, и что если бы она не слушала их, то училась бы в каком-нибудь задрипанном колледже, а не в Санкт-Петербургском политехническом университете. Но не замечая того, булимия её сопровождала по жизни. И вот, в свой девятнадцатый день рождения, в пол первого ночи, она пошла на кухню и набрала себе кучу еды. Она закрылась в ванной и стала рассматривать пищу. Несколько салатов, бутерброды с красной рыбой и красной икрой. Тушёная курочка с золотистой корочкой. Тарталетки с креветками. Ассорти из море продуктов. Её любимое тирамису и эклеры с шоколадным кремом. Она ела всё, что попадало под руку. Она могла салат заесть эклером, а наверх – бутерброд с рыбой в прикуску с тирамису и тарталеткой. Она хватала руками салат и запихивала его себе в рот. Она ела до тех пор, пока живот не начинало распирать, а после этого засовывала два пальца себе в рот, и всё съеденное оказывалось в ванной. Она возвращалась к еде. Снова набивала живот и снова вызывала рвоту. Из носа, из-за напряжения, у неё пошла кровь, но она не сдавалась. Ей нужно было очистить желудок до последнего, так, чтобы во рту стало горько, от выходящей желчи. Два пальца уже не помогали, и она запихнула три. Она закашлялась, когда из желудка, кроме слизи ничего не могло уже выйти. Дверь в ванную открылась. Она забыла её закрыть за собой. Мама увидела отвратительное зрелище.
– Ада! Что ты делаешь? Разве наша дочь может себя так вести??!
Мать выругала её, заставила убрать за собой. Разбудила отца, отчитала дочь уже вместе с отцом, и, не стерпев такого позора, отправила её в центр доктора Гжегожа. С того дня, как она впервые переступила порог этого особняка, она больше не видела родителей. Она несколько раз выезжала в город с Гжегожем, и бывало, хотела попросить отвезти её к родителям, но воспоминания не давали ей это сделать. «Ничтожество, опозорила нас, ты не имеешь право так себя вести, разве для этого мы растили тебя» -всё это она слышала, когда ехала к доктору Гжегожу на первый прием. Но после приема она больше не видела их, не слышала их нытья. Поначалу ей было тяжело, но потом она поняла, что лишь здесь – свобода и облегчение души.
Звуки фортепиано заполонили пыльную залу. Я сидела на кожаном диване, по ближе к углу. В самом тёмном месте. Двери начали открываться. Раз за разом входили всё новые и новые лица. Якуб тоже был здесь. Доктор Гжегож, единственный, кто заметил меня в том странном мрачном углу, подсел ко мне. Мы слушали прекрасную мелодию и восторгались прелестными легкими движениями пальцев Адрианы. В этот момент, момент своего маленького триумфа, она была поистине великолепна. Она создавала невероятную атмосферу. Все уголки моей внутренней вселенной заполонила чарующая музыка. После мини – концерта все аплодировали девушке в длинном старомодном платье. Хоть платье и действительно было не очень современным, в нём читалась какая-то особая роскошь. Адриане оно придавало небывалую стать и изящество. Когда же музыка утихла, все снова разбрелись по разным углам. Всё это поведение окружавших меня людей приводило меня в состояние воодушевлённости. Каждый занят тем, чем хочет. В тоже время каждый после наслаждения от развлечений, не упускает возможность отблагодарить другого за прекрасно проведённое время. Здесь никто не спрашивал тебя, понравилось тебе или нет. Никто не лез в твою голову, не навязывал свои мысли. Тихо, уютно. Без лишних слов и суматохи, в этом доме царили мир и благодать. Иногда мне казалось пребывание здесь слишком однообразным и скучным. Но впечатления и чувства что я испытывала здесь, навсегда останутся в моей памяти и после смерти. Доктор, как и все после оваций, беззвучно вышел из комнаты и отправился к себе в кабинет. Сегодня он ночевал с нами, и вечером попросил написать записки, кому что привезти из города в следующий раз. Я заказала диск Леди Гаги и новые наушники. Покупал он всё из своего кармана, поэтому я решила, что неплохо обзавестись новой примочкой высокого качества. Мои наушники износились, работали наперебой, один порщал, но это придавало музыке, звучавшей в них, какую – то винтажность. В тот день я провозилась с книгой, прочла пару статей, просмотрела картинки. То, что я узнала из этой книги, не было открытием Америки. Описывались процессы гниения трупа, разложения тканей, органов, детально были описаны сроки исчезновения с лица земли тех или иных частей тела, в определённой последовательности. Что меня затронуло, так гипотезы о жизни после смерти. Но и в них я не нашла что-то особенное. Реинкарнация, вечный Рай, Ад и прочие библейские и нет темы. Меня утомила книга, и я решила достать Джен Эйр на английском. И естественно с русским экземпляром, для перевода. Я хороша знала перевод многих частей книги, но где-то всё же мне нужна была помощь. До ужина и после него я читала. Уже прозвенел сигнал к отбою, особняк погрузился в безмолвие и мрак. Тишина окутывала меня. Приглушённый свет фонаря проскальзывал через окно, создавая в комнате атмосферу ужастика. На улице был сильный ветер, позже я услышала, как дождь застучал в окно. Был конец августа, дожди не редкость. Тем более под Питером. Я вспомнила, что скоро моё день рождения. Нужно поговорить с доктором Гжегожем. Может, он отвезёт меня домой хоть в этот день. Мне было бы приятно провести его с мамой в каком-нибудь уютном французском кафе. Выпить чашку свежего кофе с круассанами, поесть мороженого, и поговорить, кто чем занимался в последнее время. А в конце я бы сказала, как сильно люблю маму и как скучаю по ней. А что бы она ответила мне…Мои мысли прервали шаги. Дверь тихонько открылась, и я увидела Якуба.
– Не спишь? Так и знал!
Даже шёпотом он мог передать все чувства, бушевавшие в его голосе.
– Не хочешь спуститься в сад?
– Хочу. Нас никто не заметит?
– Нет, все давно спят.
Ты видел время? Пол третьего ночи. Зачем он поднял меня глубокой ночью? Может что-то случилось? Тогда мне немедленно нужно идти с ним. Мы спустились в сад. Как всегда закурили. Внутри оказалось прохладно, а я была в топе и шортах. Якуб отдал мне свой плед.
– Что-то случилось? Тебя что-то побеспокоило?
– Нет. Просто не спалось. Подумал, вдруг ещё кто-то не спит. Куда не зайду-все в отрубоне. Вспомнил, что ты часто не спишь по ночам, заглянул к тебе.
– Я думала случилось что-то, что-то серьезное…
– А ты хотела, что бы что-то случилось?
– Конечно нет!
– На самом деле, я думал о тебе и захотел увидеть тебя.
Он посмотрел на меня, заглянул мне в лицо и я снова задрожала. Как красивы были его глаза. В приглушённом свете его лицо казалось двусторонней маской. Одна его половина была озарена светом старой лампы, и напоминала ангела, с другой стороны – мрачный демон с поблёскивающим чёрным глазом. Но вот он снова подставил лицо свету, и оно озарилось душевной улыбкой. Мы говорили. Обо всём. О странах, о музыке, об искусстве в целом. О книгах, об актёрах и актрисах. О России. О политике. И даже о рыбках что плавают в ресторанных аквариумах. Он назвал это рабским трудом.
– Подумай сама, животных ловят, сажаю в банку метр на метр – это неволя. И заставляют развлекать людей. Избалованные дети тыкают в стекло своими засаленными пальцами, пугая рыб. А их родители и вовсе не обращают никакого внимания на эти аквариумы и прочие бессмысленные украшения. Рыб кормят раз в день, а потом, после смерти выбрасывают на помойку, или отдают бродячим котам. Это ли не рабство? Люди не замечают этого просто. Но скоро на месте этих рыбок окажемся и мы. Богатеи и толстосумы будут помыкать такими идиотами, как мы с тобой, за подачку в виде объедков со столов и пары тысяч в месяц.
Дождь то и дело усиливался, но потом резко отступил. Мы просидели пару часов, и когда вышли из сада, уже было светло, но все ещё спали. Мы разошлись по комнатам. Неожиданно, когда я уже стояла перед своей дверью, Якуб окликнул меня, шёпотом.
– Ева. Спасибо за то, что провела со мной время.
И поцеловал меня в щёку. Моё лицо тут же загорелось, и я не смогла ничего ответить, а лишь улыбнулась и провела взглядом ускользающую вверх по лестнице фигуру Якуба. Наступили выходные. Дни, когда приезжают посетители. Я знала, что ни к кому, кроме меня, сегодня не приедут. С утра я застала доктора на кухне. Он пил ароматный кофе, и по видимому очень крепкий. Я спросила, не знает ли он, когда приедет моя мама.
– Я звонил ей, сказал в какое время лучше приезжать. Она в курсе всех порядков тут, можешь не волноваться. Я скоро уезжаю, тебе больше ничего не нужно из города?
– Нет. А вы берёте с собой ребят иногда? Кто-нибудь выезжает в город?
– Да, бывает. Якуб со мной каждую неделю выбирается. Раньше он путешествовал. И по России, и по ближнему зарубежью, но сейчас он не в том состоянии, да и личных средств у него не осталось. Иногда он помогает мне в центре.
Я хотела ещё расспросить его о Якубе, но удержалась. Это было бы глупо, ведь я всего несколько дней здесь. Выйдя из кухни я увидела Адриану в зале, она листала журналы.
– Доброе утро.
Я улыбнулась ей.
– О, Ева! Доброе! Я вот смотрю журнал, любуюсь нарядами светских львиц. Ты знаешь, что у нас на новый год будет что-то вроде бала? Мы красиво нарядимся, будем танцевать, петь, играть на инструментах, общаться и веселиться. Это единственный праздник в году, который мы так пышно отмечаем. Этот праздник для нас не просто новый год. Он значит, что мы пережили ещё один год. Мы живы, более или менее здоровы, и впереди у нас ещё один год кропотливой работы над собой.
Бал? Я даже на выпускной не пришла, и танцевать я не умею…
– У тебя есть подходящий наряд?
– Адриана, знаешь, это не для меня. Я не танцую, и тем более не пою. Да и вечеринки – это не моё.
– Ты что? Слушай, в начале декабря мы начинаем потихоньку готовиться, парни отправляются за костюмами, а девчонок доктор Гжегож развозит по магазинам, кому в какой нужно, да и платить ничего не надо. Я как раз попала сюда почти в такое же время как и ты. Да, по началу мне тяжело было привыкнуть, но на праздник я уже шла как все. Это очень здорово. В прошлом году мы обошли больше десяти магазинов. Наш доктор тогда смеялся, «вот почему я не женился».
Она засмеялась, да и я улыбнулась. Адриана была легка и проста в общении. С Анной я так не разговаривала. С ней нужно было подбирать слова и выражения. Я постоянно боялась её обидеть, а после того инцидента, когда я якобы оскорбила её, мы и вовсе стали мало общаться и только по каким-то бытовым вопросам. Новогодний бал…Это интересно. Может мама привезёт мне какое-нибудь платье и туфли? Она могла бы приехать и сделать мне макияж и причёску.
Но, прошёл обед, а мамы всё не было. Наступил вечер, а она так и не появилась. Доктор Гжегож уехал, забрав с собой Якуба. Он привезёт его в понедельник. Настало время ужина, но я не захотела есть. Мама так и не приехала. Может приедет завтра? Наверное, в субботу у неё загруженный день, а воскресенье всё-таки у всех выходной. Я никогда не думала, что настолько наивная. Она не появилась и в воскресенье, и на следующие выходные тоже. Якуб успокаивал меня, как мог.
– Слушай, через это прошли почти все. Кроме тех, у кого никого не было ещё до приезда сюда. Но, мы живём дальше. А они пусть мучаются муками совести.
Он посоветовал мне, как и всегда, наплевать на всё. Но моё день рождения…Она не приехала даже на него. После поездки в Питер Якуб привёз мне дубликаты ключей от сада, и я могла ходить туда, когда хочу. Никто не знал, что у меня был день рождения. Я уединилась в саду и тихо плакала. Мне было так больно и обидно. Якуб прервал моё уныние. Я попыталась смахнуть слёзы с щёк и привести лицо в порядок, но он заметил моё состояние.
– Эй, что стряслось?
– Якуб, моя мама не приехала даже на мой день рождения. Ты был прав. Нас выбросили сюда, как повзрослевших щенков…
– День рождения?! Почему ты не сказала? Эй, розочка, не печалься! Это и хорошо, что она не приехала. У тебя открылись глаза на правду. Теперь ты не будешь тешить себя пустыми надеждами. Плевать, что матери ты не нужна, ты нужна отцу. Был бы он жив, ты не оказалась бы здесь. И мы бы никогда не встретились…
Его взгляд вдруг помрачнел.
– Хочешь сказать, что смерть моего папы большая удача для тебя?
Я зарыдала ещё больше.
– Нет, что ты! Просто я вдруг подумал, что бы было если бы ты не появилась здесь.
– И что бы было.
– Возможно, меня бы не было здесь. Возможно, были бы похороны.
– Ты что говоришь такое?
– Ева, пойми. Да, тут у всех разные проблемы, но в своём желании умереть ты не одинока. Тут все этого хотят, потому что все устали от такой жизни. Ни у кого нет шансов зажить нормальной жизнью, как все.
Меня охватило горе. Для чего тогда существует этот центр, этот особняк, этот доктор?
– Если исход всех дел лишь такой, зачем мы все тут?
– Чтобы скрасить свои последние дни. Кто-то может и проживёт тут всю жизнь, но я боюсь, что некоторые не выдержат. Здесь спокойнее, нет тех стрессовых ситуаций что были в прошлом. Но всё же, прошлое – это часть нашей жизни, и оно о себе напоминает.
