Афанасий Фет
Шепот, робкое дыханье…
И набежавших туч края
Стеклом горючим окаймило.
Уже подрезан, каждый ряд
Цветов лежит пахучей цепью.
Какая тень и аромат
Плывут над меркнущею степью!
В душе смиренной уясни
Дыханье ночи непорочной
И до огней зари восточной
Под звездным пологом усни!
* * *
Непогода – осень – куришь,
Куришь – все как будто мало.
Хоть читал бы, – только чтенье
Подвигается так вяло.
Серый день ползет лениво,
И болтают нестерпимо
На стене часы стенные
Языком неутомимо.
Сердце стынет понемногу,
И у жаркого камина
Лезет в голову больную
Все такая чертовщина!
Над дымящимся стаканом
Остывающего чаю,
Слава богу, понемногу,
Будто вечер, засыпаю…
* * *
Ласточки пропали,
А вчера зарей
Все грачи летали
Да как сеть мелькали
Вон над той горой.
С вечера все спится,
На дворе темно.
Лист сухой валится,
Ночью ветер злится
Да стучит в окно.
Лучше б снег да вьюгу
Встретить грудью рад!
Словно как с испугу
Раскричавшись, к югу
Журавли летят.
Выйдешь – поневоле
Тяжело – хоть плачь!
Смотришь – через поле
Перекати-поле
Прыгает как мяч.
* * *
Вот и летние дни убавляются.
Где же лета лучи золотые?
Только серые брови сдвигаются,
Только зыблются кудри седые.
Нынче утром, судьбиною горькою
Истомленный, вздохнул я немножко:
Рано-рано румяною зорькою
На мгновенье зарделось окошко.
Но опять это небо ненастное
Безотрадно нависло над нами, —
Знать, опять, мое солнышко красное,
Залилось ты, вставая, слезами!
Осенняя роза
Осыпал лес свои вершины,
Сад обнажил свое чело,
Дохнул сентябрь, и георгины
Дыханьем ночи обожгло.
Но в дуновении мороза
Между погибшими одна,
Лишь ты одна, царица-роза,
Благоуханна и пышна.
Назло жестоким испытаньям
И злобе гаснущего дня
Ты очертаньем и дыханьем
Весною веешь на меня.
* * *
Задрожали листы, облетая,
Тучи неба закрыли красу,
С поля буря ворвавшися злая
Рвет и мечет и воет в лесу.
Только ты, моя милая птичка,
В теплом гнездышке еле видна.
Светлогруда, легка, невеличка,
Не запугана бурей одна.
И грохочет громов перекличка,
И шумящая мгла так черна…
Только ты, моя милая птичка,
В теплом гнездышке еле видна.
Сентябрьская роза
За вздохом утренним мороза,
Румянец уст приотворя,
Как странно улыбнулась роза
В день быстролетный сентября!
Перед порхающей синицей
В давно безлиственных кустах
Как дерзко выступать царицей
С приветом вешним на устах.
Расцвесть в надежде неуклонной —
С холодной разлучась грядой,
Прильнуть последней, опьяненной
К груди хозяйки молодой!
* * *
Опять осенний блеск денницы
Дрожит обманчивым огнем,
И уговор заводят птицы
Умчаться стаей за теплом.
И болью сладостно-суровой
Так радо сердце вновь заныть,
И в ночь краснеет лист кленовый,
Что, жизнь любя, не в силах жить.
Вечера и ночи
* * *
Вдали огонек за рекою,
Вся в блестках струится река,
На лодке весло удалое,
На цепи не видно замка.
Никто мне не скажет: «Куда ты
Поехал, куда загадал?»
Шевелись же, весло, шевелися!
А берег во мраке пропал.
Да что же? Зачем бы не ехать?
Дождешься ль вечерней порой
Опять и желанья, и лодки,
Весла, и огня за рекой?..
* * *
Скучно мне вечно болтать о том,
что высоко, прекрасно;
Все эти толки меня только к зевоте ведут…
Бросив педантов, бегу с тобой
побеседовать, друг мой;
Знаю, что в этих глазах,
черных и умных глазах,
Больше прекрасного, чем в нескольких
стах фолиантах,
Знаю, что сладкую жизнь
пью с этих розовых губ.
Только пчела узнает в цветке
затаенную сладость,
Только художник на всем чует
прекрасного след.
* * *
Я жду… Соловьиное эхо
Несется с блестящей реки,
Трава при луне в бриллиантах,
На тмине горят светляки.
Я жду… Темно-синее небо
И в мелких, и в крупных звездах,
Я слышу биение сердца
И трепет в руках и в ногах.
Я жду… Вот повеяло с юга;
Тепло мне стоять и идти;
Звезда покатилась на запад…
Прости, золотая, прости!
* * *
Здравствуй! тысячу раз мой привет тебе, ночь!
Опять и опять я люблю тебя,
Тихая, теплая,
Серебром окаймленная!
Робко, свечу потушив, подхожу я к окну…
Меня не видать, зато сам я все вижу…
Дождусь, непременно дождусь:
Калитка вздрогнёт, растворяясь,
Цветы, закачавшись,
сильнее запахнут, и долго,
Долго при месяце будет мелькать покрывало.
* * *
Друг мой, бессильны слова, —
одни поцелуи всесильны…
Правда, в записках твоих
весело мне наблюдать,
Как прилив и отлив мыслей
и чувства мешают
Ручке твоей поверять то и другое листку;
Правда, и сам я пишу стихи,
покоряясь богине, —
Много и рифм у меня,
много размеров живых…
Но меж ними люблю я рифмы
взаимных лобзаний,
С нежной цезурою уст, с вольным
размером любви.
* * *
Ночью как-то вольнее дышать мне,
Как-то просторней…
Даже в столице не тесно!
Окна растворишь:
Тихо и чутко
Плывет прохладительный воздух.
А небо? А месяц?
О, этот месяц-волшебник!
Как будто бы кровли
Покрыты зеркальным стеклом,
Шпили́ и кресты – бриллианты;
А там, за луной, небосклон
Чем дальше – светлей и прозрачней.
Смотришь – и дышишь,
И слышишь дыханье свое,
И бой отдаленных часов,
Да крик часового,
Да изредка стук колеса
Или пение вестника утра.
Вместе с зарею и сон налетает на вежды,
Светел, как призрак.
Голову клонит, – а жаль от окна оторваться!
* * *
Рад я дождю… От него тучнеет мягкое поле,
Лист зеленеет на ветке и воздух
становится чище;
Зелени запах одну за одной из ульёв
многошумных
Пчел вызывает. Но что для меня еще лучше,
Это – когда он ее на дороге ко мне орошает!
Мокрые волосы, гладко к челу прилегая,
Так и сияют у ней, – а губки
и бледные ручки
Так холодны, что нельзя
не согреть их своими устами.
Но нестерпим ты мне ночью бессонною, Плювий Юпитер!
Лучше согласен я крыс и мышей
в моей комнате слушать,
Лучше колеса пускай гремят
непрестанно у окон,
Чем этот шум и удары глупых,
бессмысленных капель;
Точно как будто бы птиц проклятое стадо
Сотнями ног и носов терзают
железную кровлю.
Юпитер Плювий, помилуй!
Расти сколько хочешь цветов ты
Для прекрасной и лавров юных
на кудри поэта,
Только помилуй – не бей по ночам мне
в железную кровлю!
* * *
Слышишь ли ты, как шумит вверху
угловатое стадо?
С криком летят через дом
к теплым полям журавли,
Желтые листья шумят,
в березнике свищет синица.
Ты говоришь, что опять теплой
дождемся весны…
Друг мой! могу ль при тебе дожидаться
блаженства в грядущем?
Разве зимой у тебя меньше ланиты цветут?..
В зеркале часто себя ты видишь,
с детской улыбкой
Свой поправляя венок;
так разреши мне сама,
Где у тебя на лице более жизни и страсти:
Вешним ли утром в саду,
в полном сияньи зари,
Иль у огня моего, когда я боюсь, чтобы искра,
С треском прыгнув, не сожгла
ножки-малютки твоей?
* * *
Каждое чувство бывает понятней мне
ночью, и каждый
Образ пугливо-немой дольше
трепещет во мгле;
Самые звуки доступней,
даже когда, неподвижен,
Книгу держу я в руках, сам пробегая в уме
Все невозможно-возможное,
странно-бывалое… Лампа
Томно у ложа горит, месяц смеется в окно,
А в отдалении колокол вдруг запоет —
и тихонько
В комнату звуки плывут;
я предаюсь им вполне.
Сердце в них находило всегда
какую-то влагу,
Точно как будто росой ночи омыты они.
Звук все тот же поет, но с каждым
порывом иначе:
То в нем меди тугой более, то серебра.
Странно, что ухо в ту пору
как будто не слушая слышит;
В мыслях иное совсем,
думы – волна за волной…
А между тем еще глубже
сокрытая сила объемлет
Лампу, и звуки, и ночь, их сочетавши в одно.
Так между влажно-махровых цветов
снотворного маку
Полночь роняет порой тайные сны наяву.
* * *
Любо мне в комнате ночью стоять
у окошка в потемках,
Если луна с высоты прямо глядит на меня
И, проникая стекло,
нарисует квадраты лучами
По́ полу, комнату всю дымом прозрачным поя,
А за окошком в саду, между листьев
сирени и липы,
Черные группы деля,
зыбким проходит лучом
Между ветвями – и вниз
ее золоченые стрелы
Ярким стремятся дождем,
иль одинокий листок
Лунному свету мешает
рассыпаться по́ земи, сам же,
Светом осыпанный весь,
черен дрожит на тени.
Я восклицаю: блажен, трижды блажен,
о Диана,
Кто всемогущей судьбой в тайны
твои посвящен!
* * *
Летний вечер тих и ясен;
Посмотри, как дремлют ивы;
Запад неба бледно-красен,
И реки блестят извивы.
От вершин скользя к вершинам,
Ветр ползет лесною высью.
Слышишь ржанье по долинам?
То табун несется рысью.
* * *
Что за вечер! А ручей
Так и рвется.
Ка́к зарей-то соловей
Раздается!
Месяц светом с высоты
Обдал нивы,
А в овраге блеск воды,
Тень да ивы.
Знать, давно в плотине течь:
Доски гнилы, —
А нельзя здесь не прилечь
На перилы.
Так-то все весной живет!
В роще, в поле
Все трепещет и поет
Поневоле.
Мы замолкнем, что в кустах
Хоры эти, —
Придут с песнью на устах
Наши дети;
А не дети, так пройдут
С песнью внуки:
К ним с весною низойдут
Те же звуки.
* * *
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..
Степь вечером
Клубятся тучи, млея в блеске алом,
Хотят в росе понежиться поля,
В последний раз, за третьим перевалом,
Пропал ямщик, звеня и не пыля.
Нигде жилья не видно на просторе.
Вдали огня иль песни – и не ждешь!
Все степь да степь. Безбрежная, как море,
Волнуется и наливает рожь.
За облаком до половины скрыта,
Луна светить еще не смеет днем.
Вот жук взлетел и прожужжал сердито,
Вот лунь проплыл, не шевеля крылом.
Покрылись нивы сетью золотистой,
Там перепел откликнулся вдали,
И слышу я, в изложине росистой
Вполголоса скрыпят коростели.
Уж сумраком пытливый взор обманут.
Среди тепла прохладой стало дуть.
Луна чиста. Вот с неба звезды глянут,
И как река засветит Млечный Путь.
Вечер
Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу.
Далеко, в полумраке, луками
Убегает на запад река.
Погорев золотыми каймами,
Разлетелись, как дым, облака.
На пригорке то сыро, то жарко,
Вздохи дня есть в дыханьи ночном, —
Но зарница уж теплится ярко
Голубым и зеленым огнем.
* * *
На стоге сена ночью южной
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.
Земля, как смутный сон немая,
Безвестно уносилась прочь,
И я, как первый житель рая,
Один в лицо увидел ночь.
Я ль несся к бездне полуночной,
Иль сонмы звезд ко мне неслись?
Казалось, будто в длани мощной
Над этой бездной я повис.
И с замираньем и смятеньем
Я взором мерил глубину,
В которой с каждым я мгновеньем
Все невозвратнее тону.
* * *
Заря прощается с землею,
Ложится пар на дне долин,
Смотрю на лес, покрытый мглою,
И на огни его вершин.
Как незаметно потухают
Лучи и гаснут под конец!
С какою негой в них купают
Деревья пышный свой венец!
И все таинственней, безмерней
Их тень растет, растет, как сон;
Как тонко по заре вечерней
Их легкий очерк вознесен!
Как будто, чуя жизнь двойную
И ей овеяны вдвойне, —
И землю чувствуют родную
И в небо просятся оне.
Колокольчик
Ночь нема, как дух бесплотный,
Теплый воздух онемел;
Но как будто мимолетный
Колокольчик прозвенел.
Тот ли это, что мешает
Вдалеке лесному сну
И, качаясь, набегает
На ночную тишину?
Или этот, чуть заметный
В цветнике моем и днем,
Узкодонный, разноцветный,
На тычинке под окном?
* * *
Молятся звезды, мерцают и рдеют,
Молится месяц, плывя по лазури,
Легкие тучки, свиваясь, не смеют
С темной земли к ним притягивать бури.
Видны им наши томленья и горе,
Видны страстей неподсильные битвы,
Слезы в алмазном трепещут их взоре —
Все же безмолвно горят их молитвы.
* * *
Сегодня все звезды так пышно
Огнем голубым разгорались,
А ты промелькнула неслышно,
И взоры твои преклонялись.
Зачем же так сердце нестройно
И робко в груди застучало?
Зачем под прохладой так знойно
В лицо мне заря задышала?
Всю ночь прогляжу на мерцанье,
Что светит и мощно и нежно,
И яркое это молчанье
Разгадывать стану прилежно.
* * *
От огней, от толпы беспощадной
Незаметно бежали мы прочь;
Лишь вдвоем мы в тени здесь прохладной,
Третья с нами лазурная ночь.
Сердце робкое бьется тревожно,
Жаждет счастье и дать и хранить;
От людей утаиться возможно,
Но от звезд ничего не сокрыть.
И безмолвна, кротка, серебриста,
Эта полночь за дымкой сквозной
Видит только что́ вечно и чисто,
Что́ навеяно ею самой.
