Адиб Халид
Центральная Азия: От века империй до наших дней
Текст публикуется в авторской редакции
Переводчик: Анна Попова
Научный редактор: Артем Космарский, канд. соц. наук
Редактор: Лев Данилкин
Издатель: Павел Подкосов
Руководитель проекта: Александра Казакова
Ассистент редакции: Мария Короченская
Арт-директор: Юрий Буга
Корректоры: Ольга Петрова, Ирина Панкова
Верстка: Андрей Ларионов
Иллюстрация на обложке: Alamy
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© Princeton University Press, 2021
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2024
* * *
Сокращения
ВТР – Восточно-Туркестанская республика
ГМД – Гоминьдан (Китайская национальная партия)
КГБ – Комитет государственной безопасности СССР
КНР – Китайская Народная Республика
КПК – Коммунистическая партия Китая
НДПА – Народно-демократическая партия Афганистана
НКОТ – Национальный комитет объединения Туркестана
НОАК – Народно-освободительная армия Китая
НПО – неправительственная организация
САДУМ – Духовное управление мусульман Центральной Азии и Казахстана
СПСК – Синьцзянский производственно-строительный корпус
ЮНЕСКО – специализированное учреждение Организации Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры
Введение
Когда при распаде Советского Союза республики Центральной Азии вышли на мировую арену, внешний мир с этим регионом был практически не знаком. Его сложная современная история разворачивалась вдали от чужих глаз, о том, что там происходило, мало кто слышал, а источники информации скрывались за семью печатями. В мире было мало специалистов по этому региону, а сторонние наблюдатели с трудом находили способы разобраться в этой теме. Первоначально новые государства показались внешнему миру искусственными, слабыми, лишенными какой бы то ни было истории или легитимности и – в перспективе – шаткими и нестабильными. Пытаясь осмыслить непонятные им текущие события, политические комментаторы ссылались на прошлое: чтобы понять, что за государства там появились, использовались клишированные представления о Великом шелковом пути и Большой игре; самым же простым инструментом оказалась экзотизация. Заметки о Центральной Азии рисовали в воображении картинку с бескрайними холмистыми пастбищами, по которым на лошадях скачут кочевники, со средневековыми минаретами и куполами и с местными жителями, облаченными в национальные костюмы. По правде сказать, подобный феномен экзотизации характерен не только для Запада. Японский документальный фильм 1980-х годов тоже представлял этот регион в экзотическом свете, и в нем были неспешные эпизоды с верблюдами, бредущими по пустыням под музыку Китаро в стиле нью-эйдж. Сегодня Синьцзян – экзотическое направление внутреннего туризма для самих китайцев, а для мусульманского мира в широком смысле названия Самарканд и Бухара полны ассоциаций со средневековым величием и роскошью, опять же, никак не связанных с современностью. В лучшем случае такого рода представления романтизируют Центральную Азию и лишают ее исторического измерения. В худшем случае превращают этот регион в чистый лист, на котором кто угодно может написать все, что ему заблагорассудится. В Центральной Азии снимали несколько голливудских боевиков, в которых фигурировали довольно сомнительные персонажи, а в 2006 году – фильм «Борат», где британский комик Саша Барон Коэн исполняет роль вымышленного авторами казахского репортера, отправившегося в Соединенные Штаты, чтобы продемонстрировать наивность и легковерие жителей западного мира. Однако Казахстан, представленный в фильме, не имеет ничего общего с реальной страной. Сцены, где действие якобы разворачивается в Казахстане, вообще снимались в Румынии, да и в целом фильм создает не имеющий никакого отношения к действительности образ страны. Для Коэна Казахстан в фильме – просто воплощение экзотики, чего-то непостижимого, инакового.
Не исключено, что в какой-то степени это было неизбежно. На протяжении большей части периода Нового времени Центральная Азия была скрыта от внешнего мира. Территорию Евразии весь XIX век делили между собой две соседние империи – Россия и Китай. На политической карте мира Россия и Китай выглядели цельными объектами. Их легко было представлять как нечто однородное, а не как разнородные имперские территории, каковыми они, по сути, являлись. Ровно так все это и воспринималось. На протяжении почти всей истории Советского Союза для внешнего мира все его территории были Россией. Когда я впервые отправился в Вашингтон, я удивился, увидев в метро указатель с надписью «Русское [или российское] посольство». Шел 1984 год, и холодная война становилась все напряженнее, а американские институты – не говоря уже об американской общественности – даже не отличали Россию от Советского Союза и не обращали внимания на многонациональный характер своего главного противника. Что до Синьцзяна, то он был, пожалуй, еще более невидимым и считался некоей полузагадочной (и экзотической) частью страны, именуемой Китаем. При этом и в самих-то этих неблизких империях Центральная Азия располагалась где-то на задворках, о которых мало что было известно даже тем, кто специализировался на изучении одной из них или сразу обеих. При царе Центральная Азия рассматривалась как чувствительный в военном отношении регион, и поездки туда иностранных подданных ограничивались. Советская власть была еще сильнее одержима секретностью, так что на протяжении большей части истории СССР Центральная Азия оказалась и вовсе недоступной для посторонних. Я вырос в Пакистане, который от Центральной Азии отделяет Памир. Ташкент, в то время крупнейший город региона, находился всего в 1200 км от моего родного города Лахора, но с таким же успехом он мог бы существовать на другой планете. Добраться туда было трудно, а новостей о том, что там происходит, было мало. Именно это чувство изумления по отношению к краю, такому близкому и в то же время такому далекому, столь знакомому и при этом совсем другому, легло в основу моего интереса к Центральной Азии. С окончанием холодной войны и распадом Советского Союза ситуация изменилась. Центральная Азия уже не была в изоляции. Теперь это ключевое место для инициативы «Один пояс – один путь» – амбициозного плана Китая по преобразованию транспортной и торговой инфраструктуры Евразии. Тем не менее представление об этом регионе как о некоем далеком сердце Азии по-прежнему сохраняется. В глазах широкой общественности, как и в политических кругах, он остается малоизвестной территорией, лежащей за тридевять земель, изолированной от остального мира или угодившей в какую-то временну́ю петлю. Это объясняет постоянные упоминания Великого шелкового пути, усиливающие ощущение того, что главное в этом регионе – его далекое и экзотическое прошлое и что, соответственно, его недавнее прошлое и настоящее гораздо менее важны или интересны.
Все это очень далеко от правды. Центральная Азия вовсе не то место, где время остановилось и вообще не играет никакой роли, – она была и остается перекрестком истории. Центральная Азия пережила все катаклизмы современной истории, все достижения современности и все ее катастрофы, все эксцессы XX и XXI столетий. Завоевания царской Россией и империей Цин ознаменовали перелом в истории региона, к которому необходимо отнестись с должной серьезностью. С тех пор Центральная Азия пережила колониальное правление, множество революционных проектов национального и культурного строительства, а также попыток реформирования экономики и общества при коммунизме и в последнее время – неолиберальную глобализацию. На протяжении почти всего ХХ века Центральная Азия служила лабораторией современности[1] и демонстрировала советскую модель развития. Происходившие события коренным образом меняли регион и его население. Природные ресурсы региона стали использоваться в промышленности; обширные территории связали в единую сеть автомобильными и железными дорогами и аэропортами; города подверглись реконструкции; степи под плугом превратились в поля. Мировоззрение населяющих регион народов, их представления о себе, своем обществе и государстве претерпели огромные изменения. Идея нации существенно изменила представление об обществе. На протяжении современного периода истории произошли и серьезные демографические сдвиги. Численность населения выросла во много раз, в регионе наблюдался приток населения в результате миграций, депортаций или расселения, финансируемого государством. Наиболее очевидный пример такого расселения – большое количество русских и ханьцев, живущих сейчас в Центральной Азии, но в современный период здесь появилось и множество других этнических групп – немцев, поляков, ашкеназов, татар, хуэй-цзу (или дунган), корейцев и чеченцев. Двадцатый век ознаменовался распространением грамотности, а также серьезными изменениями в положении женщин в обществе. Одновременно здесь значительно ухудшилась экологическая ситуация. И Советский Союз, и Китайская Народная Республика (КНР) разместили в Центральной Азии свои ядерные полигоны. Обе страны проводили испытания под открытым небом, и это обернулось долгосрочными последствиями для населения. Чрезмерное использование ирригационных систем в советской части Центральной Азии и вовсе привело к экологической катастрофе. Аральское море, некогда четвертое по величине пресноводное озеро в мире, резко обмелело, и в результате климатических изменений здоровью местных жителей был нанесен огромный ущерб. К счастью или к сожалению, нынешняя Центральная Азия очень непохожа на саму себя образца середины XVIII века. Книга, которую вы держите в руках, – попытка выстроить последовательное повествование, описывающее эту трансформацию. Центральная Азия вовсе не экзотическое место, неподвластное времени. Напротив, в значительной степени этот регион – продукт истории, которую он разделяет со всеми другими обществами, пережившими колониализм, борьбу с колониальными империями, модернизацию и развитие за последние пару столетий.
Есть множество способов определить, что такое Центральная Азия. Этот термин сосуществует с такими понятиями, как «Внутренняя Азия» или «Центральная Евразия», и все они отличаются друг от друга и указывают на разные нюансы. Центральной Азии можно дать широкое определение, согласно которому это вся евразийская степь и соседние регионы и простирается она от Венгрии до Маньчжурии и на юг – до Афганистана и даже до Северного Пакистана и Индии. Именно это определение принято ЮНЕСКО – специализированным учреждением Организации Объединённых Наций по вопросам образования, науки и культуры. С точки зрения Советского Союза Центральная Азия представляла собой всего четыре его республики: Туркмению, Узбекистан, Таджикистан и Киргизию. Я выбрал нечто среднее и определил Центральную Азию как регион, охватывающий пять постсоветских государств (Туркменистан, Узбекистан, Таджикистан, Киргизия, Казахстан), а также Синьцзян в составе КНР. Такая Центральная Азия включает в себя преимущественно мусульманские общества, которые с конца XVIII века находились под властью династий Романовых и Цин. Эти общества были взаимосвязаны и до того, как были завоеваны, однако завоевание вывело их на своеобразную траекторию – не такую, как у их соседей, избежавших поглощения империями. Конечно, в XX веке и Российская, и Китайская империи претерпели революционные преобразования, которые сильно сказались и на центральноазиатских территориях. События последних двух столетий показали, что у этих стран гораздо больше общего друг с другом, чем с остальными соседями. Непредвиденное историческое обстоятельство, заключающееся в том, что российские завоевания остановились на реке Амударье, объясняет, почему Афганистан в XX веке прошел радикально иной путь. Как раз по этой причине мы о нем говорить не будем. По аналогичным причинам в мое определение Центральной Азии не входят земли татар и башкир, географически связанные со степной зоной Центральной Азии, населенные тюркоязычными мусульманами и имеющие гораздо более длительную связь с Российским государством. И по тем же причинам я исключаю из сферы своего рассмотрения Монголию и Тибет. С точки зрения культуры они сильно отличаются от региона, которому посвящена эта книга, да и у их политической истории мало общего с его современной историей.
Даже со всеми этими оговорками та Центральная Азия, которую я исследую, неоднородна. Это пограничная зона между кочевыми и земледельческими обществами, а сами народы региона принимают такое разделение за аксиому. Долины рек Мавераннахра и оазисы Алтышара могут похвастаться одними из древнейших городов мира. На значительной части территории степи до 1930-х годов проживали кочевые народы. На протяжении всей истории они взаимодействовали с оседлыми, однако в современный период их пути разошлись, поскольку имперские державы относились к ним по-разному и проводили в них разную политику. Обе империи также привнесли в историю этих народов что-то свое. В «российском» и «китайском» регионах Центральной Азии действовали одновременно схожие и различные режимы власти. КНР построила многие стратегии управления Синьцзяном на советских прецедентах в российской Центральной Азии, однако направила их в иное русло. Эта книга представляет собой попытку написать единую историю современной Центральной Азии. Из-за различий политических режимов в «российской» и «китайской» зонах главы этой книги будут посвящены то одной, то другой половине Центральной Азии. Однако я еще и сравниваю советскую и китайскую политику управления национальными противоречиями, экономического развития и социальных преобразований, поскольку все это сказалось на жизни в Центральной Азии.
В этой книге утверждается, что имперские завоевания в Центральной Азии ознаменовали новую эпоху в ее истории. Эти завоевания привели к разрыву с прошлым, постепенно терявшим свою важность для понимания нового исторического периода. В истории человечества империи были наиболее распространенной формой политической организации, а история Центральной Азии знает множество империй. Однако завоевания XVIII и XIX веков отличались от прочих. Центральная Азия оказалась под контролем крупных держав, центры которых располагались за пределами региона. Они окончательно включили в сферу своего контроля степь – процесс этот начался уже в XVII веке – и фундаментальным образом изменили отношения между жителями региона и его соседями. Российские и китайские власти по-разному вводили новые режимы управления в Центральной Азии. Имперское правление принесло с собой новые организационные структуры, тарифные режимы, способы взаимодействия с миром в целом и в конечном счете навязало людям новую картину мира. Прошлое никуда не делось, однако порядок вещей существенно изменился. Жители Центральной Азии стали по-другому относиться к остальному миру. В XX веке в обеих империях произошел переворот, их сменили режимы общественной мобилизации, направленные на модернизацию и развитие[2]. Центральная Азия тоже оказалась вовлечена в эти процессы. Ее современная история может многое рассказать нам о современности, колониализме, секуляризации, коммунизме и развитии – ключевых явлениях, сформировавших мир, в котором мы живем. В этой книге мы исходим из предположения, что современная история данного региона заслуживает понимания сама по себе; книга представляет собой первую попытку достичь такого рода понимания.
За период, прошедший после имперских завоеваний, здесь возникли новые представления о человеке и обществе, а также новые формы идентификации. Обозначения наций, с которыми отождествляют себя современные жители Центральной Азии, – казахи, киргизы, таджики, туркмены, уйгуры и узбеки – возникли в XX веке, вытеснив другие формы общности. Сами эти обозначения существуют уже давно, но в эпоху современности они обзавелись новыми смыслами. К примеру, узбеки XVI века отличаются от узбеков века XXI, а термин «туркмен» подразумевает сегодня уже совсем не то же самое, что в XVIII столетии. Сдвиги в значениях этих терминов и появление новых способов самоидентификации – одна из основных тем этой книги.
В этой книге мы рассмотрим преимущественно две имперские системы – Россию и Китай. Они создали контекст, в котором население Центральной Азии живет последние два с половиной столетия, однако их взаимоотношения никогда не были ни стабильными, ни симметричными. Обе эти системы претерпели серьезные изменения. Я рассматриваю значительные преобразования в обоих государствах (крах империи, революция, Гражданская война и перестройка) как по отдельности, так и в их взаимосвязи. В середине XVIII века Китайская империя была гораздо богаче и могущественнее. В XIX веке, когда у России появилось военное преимущество и она смогла добиться экстерриториальных прав в самом Китае, ситуация изменилась. Китай тогда находился под угрозой как внутреннего распада, так и внешнего расчленения под давлением других государств. На протяжении почти всего ХХ века Китай принимал помощь и поддержку от Советского Союза. Сегодня Китай – мировая держава, которая как никогда жестко контролирует свои владения в Центральной Азии, тогда как господство России над регионом осталось в прошлом. Имперская история отбрасывает длинную тень на наши исследования и представления о Центральной Азии. В материковых империях не было формального разделения между метрополией и колонией, как в морских империях, где в силу разделенности центра и завоеванных территорий отношения между ними оставались более размытыми. Материковые империи легче рассматривать как более однородные, нежели империи морские. В XX веке в рамках риторики, нацеленной на затушевывание имперских корней Советского Союза, заявлялось, что многочисленные нерусские территории вошли в состав СССР добровольно и что союз основан на искренней «дружбе народов». Однако, как мы увидим далее, владения России в Центральной Азии были вполне сопоставимы с колониальными владениями европейских морских империй. После распада Советского Союза жители Центральной Азии стали в той или иной степени подвергать сомнениям нарратив, связанный с «дружбой народов», однако российская общественность оказалась менее восприимчива к этим изменениям. Сегодня в России царскую империю вспоминают с ностальгией и гордостью, однако ничего и слышать не желают о колониях и завоеваниях[3]. Таким образом, представления советской эпохи сформировали в России постсоветскую амнезию относительно сути российского империализма.
Китай – совсем другое дело. Начиная с поздней эпохи Цин все китайские правительства, независимо от идеологической направленности, утверждали, что Китай – это не империя, а неделимое национальное государство с нерушимыми границами. Цинский Китай как государство потерпел крах в 1912 году и превратился в республику, которая еще сильнее продвигала представления о единстве Китая. Сегодня КНР утверждает, что Китай в его нынешних границах – апофеоз китайского национального государства, которое на протяжении всей истории существует как единая нация. Это означает, согласно официальному заявлению Государственного совета республики, что Синьцзян «со времен династии Хань (206 г. до н. э. – 24 г. н. э.)… является неотъемлемой частью единого многонационального китайского государства»{1}. По этой логике Синьцзян вообще не является частью Центральной Азии, а входит в так называемый Западный край (Сиюй) трансисторического китайского национального государства. Этот бескомпромиссный и телеологический взгляд на Китай и его отношения с Синьцзяном лежит в основе конфликта в Синьцзяне, в момент написания этой книги перешедшего в критическую стадию: миллионы уйгуров арестовывают во внесудебном порядке за недостаточную лояльность к китайцам. В этой книге мы взглянем на Китай с точки зрения жителей Центральной Азии, что позволит нам по-другому его понять. Тот Китай, к которому апеллирует китайское правительство, – представление о государстве в духе ХХ века, превращающее сложную историю многочисленных династий, многие из которых произошли от народов Внутренней Азии, в цельный нарратив о якобы всегда существовавшей и вечно единой стране под названием Китай. Эта телеология плохо согласуется с историческими данными, в которых предостаточно разрывов и нестыковок. Пожалуй, Китай можно было бы приравнять не к цельному государству, а к политической или культурной традиции, однако даже в этом случае непрерывность его истории вызывает сомнения. Каждая новая династия приветствовала перемены и подчеркивала, чем отличается от предыдущих, так что ни о какой преемственности речи не шло. Эта традиция была чужда жителям территорий за пределами центральных равнин материкового Китая (нейди). Еще важнее для наших целей то, что разные династические государства сильно различались по территориальной протяженности, и лишь немногие из них контролировали всю территорию материкового Китая, не говоря уже о всей территории современной КНР. Династия Тан (618–907 гг.) распространила свое правление на территорию нынешнего Синьцзяна. После распада империи Тан власть ни одной династии материкового Китая не распространялась на Центральную Азию – до завоеваний Цинов в 1750-х годах. Положение Синьцзяна в империи Цин отмечено в самом его названии, которое означает «новый доминион». Свои нынешние границы Китай обрел в XVIII веке после завоеваний маньчжурской династии. Именно с этих событий я начинаю свою книгу.
За последние два с половиной столетия на историю Центральной Азии влияли преобразования, происходившие в других странах (имперские завоевания, российская и китайская революции и неолиберальная революция). Эта книга о том, как жители Центральной Азии переживали эти трансформации. Я исследую их роль как внутри, так и за пределами государственных институций, которые ими управляли. Люди действуют в предложенных обстоятельствах, но действуют они все равно по-своему. И их поведение бывает разным. Разным группам жителей Центральной Азии были свойственны разные представления о том, что нужно делать и как должно быть устроено общество. За период, который освещается в моей книге, произошло несколько фундаментальных преобразований (имперские завоевания, революции, строительство социализма и его крах), и в ходе каждого из них на власть претендовали разные группы общества. В центральноазиатских обществах конкурировали разные точки зрения, и вот эту идею я хочу донести до читателя со всей возможной ясностью. В этой книге мы увидим, что жители Центральной Азии часто оказываются не согласны друг с другом в той же мере, в какой не согласны с русскими или китайцами.
Центральная Азия простирается от Каспийского моря на западе до Алтайских гор на востоке и от гор Копетдаг на юге до бескрайних степей на севере. Это обширная территория размером примерно с территорию Соединенных Штатов к западу от Миссисипи, которой свойственно большое географическое и экологическое разнообразие. Однако самая важная географическая особенность этого региона – значительная удаленность от водоемов, сообщающихся с Мировым океаном. Континентальный полюс – наиболее удаленная от открытой акватории точка на планете – находится на 46°17′ северной широты, 86°40′ восточной долготы, недалеко от границы между Синьцзяном и Казахстаном, в 2645 км от ближайшей береговой линии{2}. Климат здесь континентальный, с резкими перепадами температуры, а воды, как правило, не хватает. По этой причине значительная часть региона представляет собой пастбища или пустыни, а сельское хозяйство и городская жизнь часто зависят от ирригационных возможностей. В регионе есть несколько внутренних дренажных бассейнов, то есть районов, где реки впадают во внутренние моря или озера, а не в океаны. (Единственное исключение – северные регионы Казахстана, где протекает река Иртыш, приток Оби, впадающей в Северный Ледовитый океан.) В Центральной Азии располагаются одни из самых высоких гор в мире, однако остальная территория представляет собой холмы и равнины. В горах тает снег, образуя реки, бегущие на запад к Аральскому морю. Долины этих рек пригодны для орошаемого земледелия. Как мы уже отмечали, именно там располагались одни из древнейших городов мира. Засушливый климат привел к образованию обширных пустынь, а на севере – пастбищ. В Центральной Азии есть и районы с высокой плотностью населения, и обширные участки малонаселенных или непригодных для жизни земель. Население региона, насчитывающее более 90 миллионов человек, распределено неравномерно (см. таблицу 0.1 и карту 0.2).
Источник: данные о численности населения пяти суверенных государств, по оценке Организации Объединенных Наций, в середине 2018 года (United Nations, United Nations Demographic Yearbook 2018 [New York: United Nations, 2019], 693); данные по Синьцзяну на конец 2018 года (China Statistical Yearbook 2019 [Beijing: China Statistics Press, 2019], table 2–6)
Прежде чем приступить к изложению нашей истории, предлагаем краткий экскурс в географию региона, чтобы ознакомиться с рельефом местности и основной терминологией, которой мы будем пользоваться на протяжении всей книги. Представим, что мы летим на запад от портового города, ныне известного как Туркменбаши, на восточном берегу Каспийского моря (до 1990-х годов он назывался Красноводском или Кызыл-Су). Под нами простирается огромная пустыня под названием Каракумы (или Каракум, что значит «Черные пески»). На юге, с востока на запад, тянется горный хребет Копетдаг, за которым начинается Иранское нагорье. Вот мы приближаемся к берегам Амударьи (греки называли ее Оксус, а арабы – Джейхун). Мы пролетаем над рекой и оказываемся в Трансоксании (земле за Оксусом), которую арабы называли Мавераннахр («Заречье»). Этот термин использовался во всех исламских языках для обозначения региона между Амударьей и Сырдарьей. Значительная часть Мавераннахра представляет собой пустыню под названием Кызылкум (или Кизил-Кум – «Красные пески»), а земли по берегам двух больших рек и впадающих в них рек поменьше (Зеравшана, или «Золотоносной», Вахша, Пянджа и Сурхандарьи) используются для земледелия и строительства городов. Самарканд и Бухара находятся прямо в центре Мавераннахра. Ниже по течению, где Амударья впадает в Аральское море, находится Хорезм, еще один древний город, много веков служивший крупным торговым и политическим центром. Если подняться вверх по реке, мы окажемся над плодородной Ферганской долиной, в самой густонаселенной части Центральной Азии на сегодняшний день.
Мы летим дальше на восток – и в какой-то момент обнаруживаем самую большую горную систему в мире. На юго-востоке лежит Памирский горный узел, так называемая «крыша мира», где сходится несколько горных цепей. С юго-запада тянется цепь вулканов, где находится кратер Дарваза, на восток уходят горы Каракорум и Гималаи, а хребет Тянь-Шань (по-китайски «Небесные горы») простирается на север. Это труднодоступная местность, отделяющая Центральную Азию от Южной. Кроме того, Тянь-Шань делит Центральную Азию в продольном направлении на западную и восточную половины. Теперь давайте посмотрим, что видно на западе. К северо-востоку от Памира лежит Ферганская долина, с трех сторон окруженная горами. Западные предгорья Тянь-Шаня – изобильная земля, орошаемая притоками Сырдарьи, которые и дали этому району его название: Жети-Суу на киргизском, Жетісу на казахском, что на русский переводится как Семиречье. К северу от Сырдарьи мы обнаружим собственно степь, обширную, в основном равнинную местность с пастбищами и пустынями, которая тянется на север до самой сибирской тайги. В средневековых исламских источниках она упоминается под именем Дешт-и-Кипчак (Кипчакская степь), в честь тюркских кочевников, обитавших здесь в то время. Говоря о современном периоде истории, имеет смысл называть ее Казахской степью, так как с начала этого периода ее населяют казахи. Бо́льшая часть степи представляет собой плато, центральная часть которого известна под названием Бетпак-Дала (Северная Голодная степь) – указание на то, что людям, которые пытались здесь селиться, приходилось нелегко. К востоку от Семиречья мы обнаружим Джунгарскую впадину, названную в честь кочевого народа, населявшего ее до XVIII века. (Джунгары играют важную роль в начале той части истории, которую охватывает эта книга.) Они относились к монголам и так и не приняли ислам. В степных пастбищах Джунгарии располагается континентальный полюс недоступности. Его южную границу образует хребет Тянь-Шань, к югу от которого находится еще один крупный водосборный бассейн – река Тарим. Тарим берет начало в горах Каракорума и раньше впадал в озеро Лобнор. Бо́льшая часть его бассейна представляет собой еще одну пустыню – Такла-Макан. Она усеяна плодородными оазисами, где в древности возникали города. Бассейн Тарима еще называют Алтышаром (Шестиградием, с отсылкой к городам-оазисам), а также Восточным Туркестаном. На юге от Тибетского плато его отделяют горы Куньлунь. К востоку лежит Турфанская впадина, разлом, в котором поместились оазисы Турфан и Хами (Кумул). Это одна из самых глубоких впадин в мире, расположенная на 155 м ниже уровня моря. Здесь очень жаркий и засушливый климат, однако благодаря подземным водам здесь возможно орошаемое земледелие. Мы оказались на другом конце Центральной Азии, поскольку на востоке бассейн Турфана соединяется с коридором Хэси, или Ганьсу, цепочкой оазисов вдоль узкой тропы между горами Куньлунь на юге и пустыней Гоби на севере, спускающейся к долине реки Хуанхэ (Желтой реки) в Китай. В центральноазиатских источниках земли за пределами региона называются по-разному: Хитай – область к северу от реки Хуанхэ, некогда земли киданей; Чин – регион, расположенный к югу от реки; Мачин – территория южнее реки Янцзы. Жители Турфанского бассейна на восточном краю Центральной Азии долгое время поддерживали торговые отношения с Китаем. Для прочей части мусульманской Центральной Азии Китай оставался далеким и культурно чуждым регионом.
