Григорий Адамов
Кораблекрушение на Ангаре
Остальное можно рассказать в двух словах. Женя и Бойцов залезли в утепленную кабину саней, где находился приведенный уже в чувство Кечмаев, Он пострадал довольно серьезно. У него была сломана левая рука, была рваная рана на бедре, но он остался жив.
Мы пустили в ход транспортер. Авария была ликвидирована, работа станции продолжалась бесперебойно для ее огромного района. Пурга через несколько часов стихла. Но Женя, Корней и Кечмаев отсиживались в кабине саней двое суток, пока мы добрались до них, пробиваясь сквозь чудовищную толщу снега.
Ну, вот и все, что я хотел рассказать.
Жан Кларетон среди общего молчания вновь принялся за свой забытый, полуочищенный гриб.
– Да… вот тебе и Арктика, – задумчиво протянул Игнат. – Какую потрясающую симфонию можно было бы создать о ней… о неистовой пурге… о льдах, которые она взламывает… о гибели, которую она несет… и о людях… которые противоборствуют ей!
Он стремительно поднялся и опять сел с порозовевшим от волнения лицом, ероша волосы на голове.
– У меня холод по спине сейчас пробежал… Какая это была бы мощь! Какая потрясающая сила!..
Вера серьезно посмотрела на него и сказала:
– Вот подрастешь, Игнат, и напишешь. Право! Но вы говорили, – обратилась она к Жану Кларетону, – о какой-то маленькой аналогии и о большом контрасте со случаем с Диего…
– Это же так ясно, милая Вера, – живо перебил ее Диего.
Долгий, пронзительный вой сирены не дал ему договорить.
Из-за ближайшего острова выбежал, густо вспенивая воду за собой, широкий глиссер и полетел к лагерю. Гудя пропеллером, блестя белым лаком и сверкая медью.
Все повскакали с земли и бросились к берегу, размахивая рубашками, ветками, руками, крича и призывая глиссер.
– Егоров! – закричал вдруг Евсей Иванович. – Да там наши! Вон он стоит! Ах, медведь тебя зачеши! Не иначе, как перехватили по дороге…
Он обернулся к берегу и, покраснев от натуги, выкатив глаза, закричал, как будто покрывая рев шторма в океане:
– Собирай пожитки, ребята! Пое-е-хали!
