Адам Альтер
Анатомия прорыва. Как купировать демотивацию и дойти до цели
«Это волки, которые вносят сумятицу в наши жизненные сказки», – пишет Фейлер. По словам Фейлера, жизнетрясения – это препоны, помехи и препятствия на нашем пути. Они мешают нам жить той жизнью, которую мы наметили себе ранее, и потому мы застреваем, пытаясь преодолеть эти преграды и вернуться к привычному пути. Фейлер проанализировал все услышанные им истории, постаравшись распределить различные жизнетрясения по типам и частоте. В порядке убывания регулярности люди сообщали о проблемах со здоровьем, о смертях и личных потерях, о разрыве отношений, о финансовых неудачах, о потере или смене работы, о стихийных бедствиях и о смене взглядов в ответ на такие движения, как Black Lives Matter или Tea Party. Семь из восьми жизнетрясений были личными, но одно из восьми затрагивало группу людей. Фейлер закончил писать свою книгу незадолго до появления первых случаев заболевания COVID-19 и в беседе со мной назвал пандемию крупнейшим коллективным жизнетрясением «за последние сто лет». По его мнению, она повсеместно затронула людей сильнее, чем любое другое событие в памяти современников. Он также выяснил, что 6 из 10 жизнетрясений – это непредсказуемые события, которые случаются внезапно, а 6 из 7 связаны с переходом от стабильности к нестабильности. Жизнетрясения настолько разрушительны, что их последствия сказываются в среднем на протяжении 5 лет. «Огромный процент своей жизни мы проводим в переходном периоде, – пишет Фейлер. – Если учесть, что за свою взрослую жизнь мы переживаем от трех до пяти жизнетрясений, и каждое длится четыре-пять-шесть лет или дольше, то всего получается, что в состоянии перемен мы проводим тридцать с лишним лет, а это – полжизни!»
Самая важная особенность жизнетрясений заключается в том, что их трудно предсказать. Их нельзя предусмотреть в планах, подобно тому, как можно предусмотреть выход на плато, поэтому нужно выработать инструменты, помогающие справляться с непредвиденными переменами. «Переживать переходы – это навык, которым мы можем и должны овладеть», – пишет Фейлер. Каждое конкретное жизнетрясение может застать врасплох, но как только вы признаете, что жизнетрясения, тупики и прочие неприятности неизбежны, то вы уже встанете на несколько шагов впереди многих людей, задающих вопрос: «Почему это случилось именно со мной?» По мнению Фейлера вопрос «Почему это случилось именно со мной?» – плод сегодняшнего, привилегированного взгляда на жизнь, современная реакция на застревание. «Тот факт, что мы считаем [застревание] шумом, а не сигналом, – историческая аномалия последних ста пятидесяти лет», – утверждает Фейлер. Во многом такое восприятие отражает «миф о прогрессе» – преимущественно западную идею о том, что со временем все только улучшается. С развитием науки, современной медицины и фондовых рынков, которые растут в среднем на 7 % в год, мы стали верить, что любую проблему можно решить, любую болезнь можно вылечить, любое препятствие можно устранить. По словам Фейлера, мы прониклись «мифом о господстве человека над миром природы». Но если оглянуться назад во времени или посмотреть в сторону развивающихся регионов мира, то нашему взору предстанут люди, постоянно ожидающие каких-то неприятностей. Там, где над наукой доминируют религия и философия, люди гораздо чаще склонны признавать мир непредсказуемым и недобрым. Там же, где господствует наука и идея прогресса, общество тешит себя иллюзией неуязвимости.
Выпуская свою книгу, Фейлер не знал точно, какие ее идеи вызовут наибольший отклик у читателей. Большинство писем, комментариев и вопросов были посвящены жизнетрясениям. «Я бы сказал, что самая частая реакция – это возглас удивления», – говорит сам Фейлер. Знакомясь с концепцией жизнетрясения, люди ощущают себя более раскрепощенными, и тому есть две причины. Во-первых, они знакомятся с неосуждающим термином, которым можно описать события, которые случаются в жизни каждого. Называя и описывая свои переживания, мы обретаем чувство контроля над ситуацией и чувствуем себя менее одинокими. По логике вещей, если у концепции есть какое-то название, то она представляет собой нечто объективное, существующее не только у нас в голове. Вторая же, и, на мой взгляд, более важная причина заключается в том, что концепция жизнетрясений признает присущий жизни беспорядок. Этим она отличается от, например, пятиэтапной модели переживания горя Кюблер-Росс (отрицание, гнев, торг, депрессия, смирение). Жизненные потрясения могут произойти в любое время и с любым порядком эмоций. Фейлер мудро признал, что не существует универсального плана, который помог бы предусмотреть срывы на протяжении всей жизни. Иногда удается избежать жизненных потрясений целых десять лет подряд, а иногда таких кризисов происходит три-четыре одновременно. Фейлер пишет о молодом священнике из Вирджинии по имени Эрик Смит: «[Смит] прочитал проповеди на похоронах матери и похоронах отца, потом покинул церковь и стал учителем для детей с особыми потребностями, задумывался о самоубийстве; пристрастился к болеутоляющим и похудел на шестьдесят фунтов – и все это за два года». Порой на нас наваливаются проблемы, доставляющие нам такие потрясения, что для их преодоления нам приходится задействовать все наши ресурсы, которых бывает не так уж и много. Самая сложная задача – понять, как распределить энергию на все проблемы. Распределение ресурсов становится вопросом огромной важности, особенно перед самым финишем, когда мы находимся на пределе сил. Это верно как в буквальном смысле, когда человек на последнем дыхании пытается добраться до финишной черты, так и в переносном, когда мы пытаемся справиться с тяжелыми потрясениями.
* * *
Чендлер Селф – неплохая бегунья на марафонские дистанции, и пусть она не никогда не выигрывала Олимпийские игры и даже чемпионаты страны, она регулярно побеждает в разных марафонах и полумарафонах, и ее считают «субэлитой» этой категории забегов. В 2017 году она выиграла Далласский марафон со временем 2:53:57, хотя победу ей присудили с большой натяжкой. За четыре мили до конца забега Селф обошла своего отца, который жестом сообщил ей, что она успевает занять первое место с комфортным отрывом. Селф была вне себя от радости. «Я так обрадовалась! – писала она позже. – А потом посмотрела на свое время и подумала: “Боже, я даже могу установить [личный рекорд]! На пункте питания я отказалась от жидкости. Я так хорошо бежала, что мне не хотелось тратить время на какую-то дурацкую воду. Было не жарко, и мне не казалось, что я сильно вспотела. И вот я приблизилась к финишу. Увидела финишную черту! Но до нее нужно было добежать ВВЕРХ по склону. Мои ноги отказали».
Видео, на которых у Селф отказывают ноги, смотреть тяжело. «И вот, дамы и господа, наша победительница, – вещает комментатор. – Но обычно такого на финише марафона не увидишь». После того, как Селфи преодолела 99,57 % дистанции, ее тело больше не могло сделать ни шагу. Рядом с ней остановился семнадцатилетний школьник, который в рамках мероприятия бежал эстафету, и великодушно помог Селф подняться на ноги. Селф упала еще несколько раз, но, поддерживаемая старшеклассником, в конце концов добралась до финишной черты первой. Судьи постановили, что, поскольку помощь ей оказал другой участник, а не зритель или официальное лицо, победа Селф была законной.
Если оценивать показатели Селфи с точки зрения эффективности, то можно было бы сказать, что она выполнила задачу на 99,57 %. Она была очень близка к идеальному распределению своей энергии. Частые зрители марафонов и забегов на выносливость знают, что десятки спортсменов падают в обморок, едва добравшись до финиша. Некоторые, как Селф, падают прямо перед финишем. И это вовсе не совпадение. Это проявление так называемой «телеоантиципации», то есть «предвосхищения цели» (от греческого слова telos, что означает «цель», и латинского слова anticipation, что означает «ожидание, предвосхищение»). Телеоантиципация – это не какая-то точная наука, и рассчитать точно необходимые усилия невозможно, даже если знать, какой путь вам предстоит пройти, поэтому даже опытные спортсмены иногда тратят слишком много калорий на самой последней части дистанции. Уставшее тело Селф можно назвать физическим воплощением застревания.
Понятие телеоантиципации впервые описал в 1996 году немецкий исследователь Ханс-Фольхарт Ульмер. «Спортсмен, который бежит слишком быстро, не сможет финишировать из-за ранней усталости, – писал Ульмер. – Но если он будет бежать слишком медленно, то не разовьет… оптимальную для забега скорость. Поэтому спортсмен должен распределить свои затраты энергии на единицу времени, ориентируясь на финишную точку». В своей работе Ульмер не только описал поведение спортсменов, но и задавался вопросом о том, как перелетные птицы умудряются пролетать тысячи миль без посадки. Его работа полна сложных расчетов и графиков, потому что затрагивает сложную тему. Перелетная птица должна принимать во внимание ветер, количество съеденной пищи, предположительное время следующего приема пищи, температуру воздуха и множество других факторов. Схожая задача стоит и перед марафонцами. Помимо таких факторов, как подъем, ветер и температура воздуха, им нужно ориентироваться на свои ощущения – насколько сильными или слабыми они ощущают себя в настоящий момент. Если вы увлекаетесь бегом, то наверняка знаете, что в некоторые дни ваши ноги кажутся словно деревянными, а в другие дни ощущаются как сделанные из бетона. Телеоантиципация – непростая задача, даже если знать, где точно находится финиш.
Не стремясь к финишу, спортсмены двигаются медленнее. Если не знать, когда закончится соревнование, то не получится израсходовать все запасы энергии. В ходе одного исследования велосипедисты, которым поставили задачу проехать две 30-километровые дистанции на время, финишировали в среднем почти на две минуты, или на 4 %, медленнее, если им не говорили, где должен закончиться отрезок. В другом исследовании люди медленнее выполняли скучные умственные задания, если им не говорили, что задание будет длиться полтора часа. Что еще важнее, в таком случае они чаще застревали и делали больше перерывов, чтобы восполнить свои умственные ресурсы.
Но ведь примерно то же самое наблюдается и в нашей повседневной жизни. Занимаясь карьерой, воспитывая детей или пытаясь улучшить свою жизнь, мы не имеем представления о финишной черте. Многие из этих задач, важных для большинства из нас, как будто не имеют четкой границы, поэтому нам приходится делать более сложные расчеты по сравнению с теми, которые делают описанные Ульмером перелетные птицы. А если к этому добавить такие крупные потрясения, как пандемия COVID-19, то наши физические, финансовые и психологические ресурсы становятся еще более рассредоточенными. Писатель Алекс Хатчинсон, интересующийся темой человеческой выносливости, назвал COVID-19 «марафоном без финиша». Решение, по мнению Хатчинсона, заключается в том, чтобы рассматривать бессрочный формат пандемии как преимущество, а не как недостаток. «Оказывается, если спросить себя “Смогу ли я продолжать?” вместо “Смогу ли я добраться до финиша?”, то мы с большей вероятностью ответим положительно», – пишет Хатчинсон. С ним согласен и французский ультрамарафонец Гийом Кальметт: «[Когда нет финишной черты], ты не беспокоишься по поводу того, сколько еще нужно пробежать, потому что просто не знаешь, сколько именно осталось еще бежать».
Решение Кальметта очень похоже на выход из застревания посредине пути к долгосрочной цели: разбить задачу на составляющие части. Вместо того чтобы охватывать взглядом общую картину, сосредоточьтесь на настоящем моменте. Вам не грозят спады посередине пути, если нет середины, и та же логика применима к безграничным целям. Если рассматривать каждый шаг, минуту или частичку работы как отдельную мини-цель, то отсутствие конечной точки не имеет значения. Иными словами, Кальметт ратовал за осознанность, то есть за сосредоточенность на текущем моменте в процессе достижения цели. Осознанность – это глубокое присутствие в текущем моменте, обращение внимания на текущую задачу и на свое отношение к ней. Осознавая свое присутствие здесь и сейчас, вы с меньшей вероятностью будете стараться во что бы то ни стало достичь финиша, которого на самом деле не существует.
* * *
Застревание неизбежно. Кларк Халл считал, что оно наблюдается на ранних этапах, его ученики утверждали, что оно чаще наблюдается посередине пути, а Герман Эббингауз говорил, что оно происходит ближе к концу. Если отталкиваться от эффекта градиента цели, срединных спадов и эффекта плато, то, скорее всего, мы обязательно застрянем где-то по пути к цели – и это еще без учета неизбежных срывов и жизнетрясений Брюса Фейлера, которые подобны грому среди ясного неба. Шанс, что мы свалимся с ног, имеется даже после 99 % прохождения всего пути, как это демонстрирует случай с Чендлер Селф на финише Далласского марафона. Правда, Селф вложила в этот забег слишком много физических и эмоциональных усилий, тогда как большинство из нас, скорее, склонны отступать слишком рано. При первых признаках застоя мы отчаиваемся и начинаем думать, что никогда не добьемся прогресса. Золотое правило заключается в следующем:
для того, чтобы выбраться из тупика, почти всегда требуется больше времени, чем мы ожидаем, и слишком часто мы сдаемся всего за пару шагов до финишной черты.
Глава 2
Не сдаваться
Со стороны поп-хиты кажутся очень простыми, но мало кому известно, что превратить запоминающуюся мелодию в источник коммерческого успеха – это крайне трудоемкая задача. Требуются время и талант, чтобы сгладить все шероховатости и превратить грубый самородок в отшлифованный бриллиант, который будут выбирать для прослушивания десятки и даже сотни раз. Путь к этой цели, растягивающийся на месяцы или даже годы, требует невероятного терпения. Так было и в случае с Магне Фурухольменом – молодым автором песен, наделенным необычайным упорством.
В свои пятнадцать лет Фурухольмен сочинил клавишный рифф, с которым на протяжении последующих семи лет переходил из группы в группу, пока не решил превратить захватывающую мелодию из 27 нот в полноценную, доведенную до ума песню. Его группа искала нового вокалиста, и наш кандидат решил, что для демонстрации его способностей как нельзя лучше подходит этот рифф. «Мортен Харкет, наш новый вокалист, сказал, что не хочет присоединяться к группе, если мы не воспользуемся этой мелодией», – вспоминает Фурухольмен. Уступив требованию Харкета, группа дополнила рифф вступлением, куплетами и бриджем, и так родился трек. С названием пришлось немного помучиться. «Сначала песня называлась “Lesson One”», – вспоминает Фурухольмен. – Потом мы решили переименовать ее в “All’s Well That Ends Well and Moves with the Sun”».
В итоге норвежское синт-поп трио «a-ha» выпустило трек под названием «Take on Me», который в октябре 1985 года занял первое место в чартах журнала Billboard в США и продержался там 27 недель. Он также возглавил чарты в десятке других стран, и по всему миру было продано почти 10 миллионов его копий, благодаря чему трек стал одним из самых продаваемых синглов всех времен и превратился в настоящий символ синт-попа восьмидесятых.
Но путь к успеху этого коммерческого хита был нелегким. Заключив в 1984 году контракт с компанией Warner, трое молодых участников записали первую версию «Take On Me» в лондонской студии. И их запись тут же оказалась коммерческим провалом. Первоначальная версия песни, которую можно легко найти в Интернете, имеет ту же структуру, что и ее окончательный вариант, но лишена неуловимого «попсового» очарования, покорившего впоследствии фанатов по всему миру. Лондонский офис Warner предложил группе записать клип, в котором Харкет двигался бы под мелодию, но это видео затерялось среди целого моря похожих поп-клипов середины восьмидесятых. Все три участника группы вспоминают, что ощущали себя в тупике. Потрясающая мелодия Фурухольмена, похоже, околдовывала всякого, кто ее слышал, но трек все равно оставлял ощущение незаконченности. Музыкальный бизнес развивался по каким-то своим законам, его взлеты и падения казались непредсказуемыми. Незадолго до своего последнего турне в 2009 году группа поделилась воспоминаниями о процессе доработки трека, который сопровождался сплошными разочарованиями. «Сказать, что ребята были подавлены, значит ничего не сказать, – писала группа на своем сайте. – Три идеалиста, убежденные в том, что одного таланта будет достаточно для покорения высот, столкнулись с таким количеством испытаний, потратили столько времени впустую и так часто разочаровывались, что были готовы сдаться. Они пришли к выводу, что их надежды, деньги и жизни пропадают впустую, и решили на время разойтись».
Но, как известно, история группы на этом не закончилась. Копия песни попала в главный американский офис Warner, и влиятельное руководство решило дать группе еще один шанс, предложив ей записать более мощный микс в американских студиях Warner. Те же самые руководители профинансировали высокобюджетное музыкальное видео с анимационными вставками, на создание которого ушло два месяца, и именно это видео позволило группе «a-ha» выйти на американский рынок и получить шесть наград MTV Video Music в 1986 году. «Я не сомневаюсь в том, что хитом песню сделал именно клип», – утверждает Фурухольмен. – Да, в ней есть очень запоминающийся рифф, но его нужно прослушать несколько раз. И я не думаю, что ему уделили бы время, если бы не огромное влияние видео». С каждым разом она становилась все более легкой для восприятия коммерческой аудиторией «a-ha». Но путь песни был извилист.
Успех – понятие непредсказуемое, и большинство коммерческих триумфов окружены провалами и неудачами.
Иногда на то, чтобы превратить зародыш идеи в жизнеспособный вариант, уходят годы, и за эти годы создатели идеи могут отказаться от нее навсегда. Группе «a-ha» посчастливилось трижды урвать свой «кусок пирога» от поп-музыки, и каждый раз Warner вкладывали в их творческий продукт новую порцию ресурсов, времени и коммерческих знаний.
Разочарование «a-ha» в первой версии своей песни отражает распространенную наивную веру в то, что творческие работы появляются сразу же в готовом виде. Проблема тут в самом определении творчества. Творчество подразумевает воображение, благодаря которому создается что-то новое. Пользоваться своим воображением умеют многие люди, по своему желанию придумывая различные образы, события и даже никогда не существовавшие миры. Да, воображение требует некоторых усилий, но небольших, и придумать какую-то новую идею можно за минуты или даже секунды – на это обычно не требуются годы или десятилетия. Быстрота нашего воображения заставляет нас верить, что любой творческий продукт рождается быстро. Согласно распространенному убеждению, лучшие песни, картины, фильмы и книги – это плод чистого вдохновения. Если на ранних этапах они не совершенны, то вряд ли улучшатся потом, потому что считается, что со временем творческий порыв уменьшается и качество работ ухудшается. Такое представление лежит в основе концепции так называемого «творческого порыва». Но какой бы убедительной ни казалась концепция порыва, она – всего лишь иллюзия. В действительности творческие способности со временем, как правило, развиваются, а не ослабевают.
Концепция творческого прорыва
Впервые иллюзию «творческого порыва» описали психологи Брайан Лукас и Лоран Нордгрен, указав одновременно и на ее парадоксальность. С одной стороны, мы, вроде бы, признаем ценность упорства, когда речь идет о других людях. Исследователи писали: «Томас Эдисон, прежде чем изобрести электрическую лампу, в своих экспериментах с нитью накаливания использовал более 1600 материалов, в том числе и вырванные из бороды своего друга волосы». Истории творческих достижений, совершенных благодаря упорству, вдохновляют и вселяют надежду; нас с ранних лет учат, что упорный труд вознаграждается, и что лучше усердно трудиться, чем просто отдыхать. С другой стороны, люди также склонны сомневаться в том, что для них самих упорство представляет такую уж большую ценность. «Если они долго занимаются какой-то одной творческой задачей, и ощущают психологическую усталость, они, скорее всего, будут уклоняться от работы», – сказал Лукас в нашей с ним беседе. – Трудно приучить людей верить, что испытываемые ими трудности – это признак прогресса, а не застоя».
В одном из экспериментов Лукас и Нордгрен попросили людей потратить десять минут на то, чтобы придумать «как можно больше оригинальных идей по поводу того, что можно съесть и выпить на праздничном ужине в честь Дня благодарения», а затем попросили их угадать, сколько идей они ожидают выдать за второй десятиминутный период. Многие участники почувствовали, что оказались в творческом тупике, и решили, что их лучшие мысли уже высказаны, а потому предположили, что за второй десятиминутный промежуток они придумают гораздо меньше идей. На самом же деле за второй сеанс было предложено на 66 % больше идей, чем ожидалось, и другие люди оценили их как более креативные по сравнению с первыми.
Лукас и Нордгрен раз за разом обнаруживали одну и ту же закономерность. Люди недооценивали ценность упорства, когда пытались придумать как можно больше необычных вариантов использования картонной коробки, когда придумывали рекламные слоганы для гамбургера и картошки фри, а также когда составляли слова из набора букв. Не остались в стороне и эксперты творческих профессий. Скетч-комики с многолетним стажем ошибочно полагали, что их способность сочинять остроты со временем снизится, а профессиональные комики с десятилетиями опыта ошибочно полагали, что со временем им будет сложнее придумывать надписи к карикатурам. Эта закономерность наблюдалась не только в тех заданиях, которые выполнялись в течение нескольких минут, но и в заданиях, которые выполнялись в течение многих дней. Люди очевидно демонстрировали гораздо более высокую продуктивность, чем предполагали, и в большинстве случаев качество их идей и работ со временем улучшалось. Лукас и Нордгрен назвали такую тенденцию преуменьшать ценность упорства «иллюзией творческого порыва», из-за которой многие уверены, что их творческая отдача со временем будет только снижаться.
Как заявил Лукас в нашей с ним беседе, проблема с упорством заключается в том, что усердный труд сам по себе сложен, а мы склонны отождествлять умственные трудности с неудачей. Когда изо всех сил пытаешься понять смысл задачи, ее решение кажется далеким. Вместе с тем мы привыкли ассимилировать творческую деятельность с нахождением «в зоне» или «в потоке», то есть с ощущением легкости, в то время как творчество по самому своему определению – это движение против течения. Невозможно найти творческое, креативное решение задачи, если ориентироваться на уже существующие идеи или на народную мудрость, а отклонение от проторенного пути сопряжено со значительными сложностями. Как выяснили Лукас и Нордгрен, люди часто принимают трудности в решении творческих задач за признак неудачи, и потому чаще недооценивают влияние настойчивости. А принимать во внимание настойчивость очень важно, если вы пытаетесь выбраться из тупика. Для этого требуется энергия, и многие приходят к выводу, что чем большее ее тратить, тем меньше останется сил для сопротивления трудностям. Но Лукас и Нордгрен показали, что такое восприятие трудностей ошибочно. Качество идей со временем не только не остается прежним, но, скорее всего, даже улучшится. С течением времени энергия, потраченная на преодоление трудностей, окупается все больше и больше. Как сказал Лукас в беседе со мной: «Если ты застрял, то главное помнить, что в тебе гораздо больше творческого начала, чем кажется».
При первых признаках затруднений нужно проявлять настойчивость, как и во всех последующих случаях, когда на пути возникают какие-то препятствия.
Лукас сделал акцент на том, что вечное упорство перед лицом одного и того же препятствия также не имеет смысла. Нужно понимать, в какой момент стоит направить свою энергию на что-то другое. Каждую минуту, каждый доллар и каждый джоуль, затраченные на преодоление одного-единственного камня преткновения, лучше будет потратить на другую задачу. «Люди постоянно анализируют соотношение затрат и выгоды, решая, стоит ли продолжать или прекратить попытки», – говорит Лукас. В некоторых проведенных им исследованиях группы в течении нескольких минут напряженно искали решение задачи, а затем, достигнув хорошего или просто приемлемого результата, до конца сессии отдыхали. Чем важнее проблема, и чем большую ценность представляет ее решение, тем больше ресурсов следует потратить.
Один из методов определения того момента, когда нужно двигаться дальше, а когда нет, заключается в установлении контрольных маркеров, или путевых точек, при достижении которых можно задуматься о том, продолжать ли упорствовать. Для краткосрочных проектов эти точки нужно расставлять с интервалом в час или день; для более продолжительных – с интервалом в неделю, месяц или год. При достижении каждой точки следует внимательно рассмотреть итоги своей текущей работы, оценить ее прогресс, а также природу затруднения, с которым вы столкнулись, и решить, стоит ли продолжать работу в этом или ином направлении. Главное – это не сворачивать с поставленного пути слишком рано. Одно из полезных эмпирических правил заключается в том, чтобы предоставить себе на 50 % больше времени на проработку проблемы, чем подсказывает интуиция, и только после этого всерьез задумываться об отказе от затеи.
Исследование Лукаса привлекает отчасти своим оптимизмом. Согласно ему, если вы застряли или еще не добились успеха, вероятность того, что впереди вас ждет успех, велика. Лукас объяснил мне, что люди воспринимают творчество через две противоположные линзы. Первая – это линза озарения, предполагающая, что творчество – это результат вдохновения, наступление которого трудно предугадать. Вдохновение охватывает человека, когда он меньше всего этого ожидает, и его истоки трудно отследить. Вторая линза – это линза производства, рассматривающая творческий успех как результат упорного труда. Согласно этой модели, творчество более шаблонно или алгоритмизировано; более научно, нежели духовно. С этой точки зрения художник, упорно работающий над картиной от рассвета до заката, добьется успеха быстрее, чем тот, кто полагается исключительно на вдохновение. В некоторых отношениях эти ментальные модели творчества противоречат друг другу. Либо творчество бесплотное, либо приземленное; хорошие идеи либо возникают внезапно, либо представляют собой предсказуемый результат длительной напряженной работы. Однако на самом деле обе модели предлагают один и тот же рецепт: чем больше времени, энергии и усилий вкладывать в творческий процесс, тем больше вероятность успеха. Это верно для обеих моделей, потому что производственные модели основаны на упорном труде, а моменты озарения возникают тем чаще, чем больше человек погружен в творческий процесс. Точное время прихода вдохновения неизвестно, но у него будет больше шансов, если ему дать время.
Я спросил Лукаса, почему с увеличением времени на выполнение задачи люди с большей вероятностью совершают прорыв. «Очевидно, что в конце концов они могут упереться в стену, – ответил он. – Но до этого вполне возможно, что со временем их идеи станут лучше». Это проявление так называемого эффекта серийного порядка. «При генерации идей первым делом вам в голову, скорее всего, придут самые доступные, а если мы принадлежим к одной и той же культуре и получаем одну и ту же информацию, то, вероятно, самым доступным для вас будет то же, что и самое доступное для меня; иными словами, первое, что мы придумаем, по определению не будет очень креативным». Но со временем наши идеи совершенствуются. Мы отбрасываем стратегии и подходы, которые не работают, и потому прежние тупики и препятствия встречаются все реже. При этом каждый тупик заставляет нас расширять стандартные рамки предположений и предлагать более неожиданные стратегии. Согласно объяснениям психологов Роджера Бити и Пола Сильвии, эффект серийного порядка заключается в следующем: «Когда люди сначала исчерпывают самую очевидную категорию идей, а затем останавливаются и переходят к новым категориям, их последующие ответы будут со временем улучшаться». Это справедливо не только для лабораторных экспериментов длительностью от нескольких минут до нескольких суток; это справедливо и для всей жизни предпринимателей и ученых.
* * *
Мир технологий создан как будто специально для молодых. Фонд Питера Тиля, основанный, как следует из его названия, Питером Тилем, выделяет по 100 000 долларов «молодым людям, которые хотят что-то создавать, а не сидеть в аудитории». При этом заявки от предпринимателей старше двадцати двух лет или от тех, кто хочет получить высшее образование, даже не принимаются. Винод Хосла, соучредитель компании Sun Microsystems, считает, что «перемены в основном осуществляют люди в возрасте до тридцати пяти лет», тогда как «люди старше сорока пяти, как правило, для новых идей мертвы». Венчурные фирмы ценят молодость, а не опыт, и подтверждением такой позиции служат легендарные истории двадцатилетних вундеркиндов вроде Билла Гейтса, Стива Джобса и Марка Цукерберга. Духом этих историй пропитан весь мир современных технологий, и предположение о том, что именно молодость питает миллиардные бизнесы, похоже, не вызывает никаких сомнений.
Только дело в том, что это неправда. Средний возраст успешных предпринимателей составляет сорок два года – вдвое больше, чем у стипендиатов Питера Тиля. Многие основатели достигают успеха в сорок с лишним лет, отчасти благодаря своему жизненному опыту. У многих есть семьи и дети; многие успели поработать в разных отраслях экономики и, что немаловажно, многие из них не раз потерпели неудачу, прежде чем обрести успех. Самые успешные среди них еще старше. Основателям первой тысячи самых успешных фирм в среднем сорок пять лет, а тем, кто удачно вышел из стартапа на момент основания компании было в среднем сорок семь лет. Согласно одному исследованию, «вероятность успешного выхода из стартапа в возрасте 50 лет примерно в два раза выше, чем в возрасте 30 лет». Основатели в возрасте двадцати с небольшим, конечно, тоже создают успешные компании, но все же больше денег достается их родителям и бабушкам с дедушками.