Кобо Абэ
Тайное свидание
– Фу, у вас гусиная кожа, – продолжала она насмешливо. – Верный симптом – либо невроз, либо астма. Человек с развитой мускулатурой, как правило, не может управлять своими нервами. У вас есть кому показаться?
– Зачем? Я не болен.
– Возможно, – сказала она успокаивающе, но тотчас снова заладила свое: – Не зря же говорят: змеиная тропа извилиста, как сама змея. Чем слушать советы невежественных людей, которые направят вас неизвестно к какому врачу, гораздо надежнее обратиться к услугам профессионального посредника. По вашим запросам, сэнсэй, будет назначена и цена: есть первоклассные молодые врачи, а берут они недорого; главное – выяснить, чем вы больны, какой специалист вам нужен. Консультироваться с врачом без опыта, без имени – бессмысленно.
Закончив свою речь, она протянула визитную карточку.
Десять лет со дня основания
Оказываю услуги в выполнении
всех формальностей, связанных с неотложной
помощью, хирургией, госпитализацией,
выпиской из клиники и т. д.
Официальная посредническая контора Мано
Больничная аллея, 8 Тел. (242) 24–24
Вдруг прогремел голос, усиленный мегафоном:
– Всех, кому нужна стоянка, прошу ко мне! Всех, кому нужна стоянка, прошу ко мне!
Ему вторил другой мегафон:
– Дешевый набор для госпитализации! Набор, необходимый для госпитализируемого больного! Только до полудня! При кровотечениях большая скидка!
Женщина прикусила нижнюю губу и смущенно рассмеялась:
– Страшная конкуренция.
В небольших, похожих на магазины строениях по обе стороны аллеи начали готовиться к открытию. Здесь распахивали ставни или поднимали железные шторы, поливали тротуар перед входом, выставляли рекламные щиты, там уже все было готово – и на стульях под навесами расселись молодые люди с мегафонами. Это были посреднические конторы.
– Я в самом деле здоров и вовсе не думал показываться врачу.
– Не хотите врачебного осмотра – не нужно. Могу предложить что-нибудь другое. Мы даем любые консультации.
– Обойдусь.
– На днях мы помогли одному оптовику, торгующему шахматами с магнитной доской – в них можно играть даже лежа, – установить контакт с закупочным отделом клиники – он был безмерно рад; другой случай – телевизионщики просили придать умирающему нужное выражение лица – все было сделано согласно заказу…
– В приемном покое клиники наверняка постоянно дежурит врач, а может, есть и особый приемный покой для неотложной госпитализации. Мне нужно встретиться с одним из сотрудников, уточнить кое-что.
– Уж не репортер ли вы?
– Ну что вы.
– Вы говорите «уточнить». Легко сказать, все знают – в клинике строжайший режим. Вход туда категорически запрещен, только машины «скорой помощи» въезжают беспрепятственно. Дашь одному поблажку – отбоя от посетителей не будет: и бездомные, и пьяницы под любым предлогом попытаются пролезть туда.
– А если воспользоваться главным входом и после необходимых формальностей получить официальное разрешение на свидание?..
– Человеку неискушенному это не так-то легко сделать. Приемный покой начинает работу в девять часов. Смена ночного персонала в восемь, к половине девятого уже никого нет, как тут успеть?
– Который час?
– Уже опоздали, на две минуты.
– Проболтал тут с вами.
– Я ведь сказала вам: змеиная тропа извилиста, как сама змея. Предварительная плата – семьсот восемьдесят иен. Здесь никакие скидки невозможны, но, если мы сговоримся, общую стоимость услуг можно снизить до двух с половиной тысяч.
(Мне кажется, я чересчур подробно рассказываю об этом эпизоде у телефона-автомата, не столь уж, по-моему, важном, если иметь в виду цель моего расследования. Поскольку я не должен говорить от первого лица, ставьте без стеснения третье – не возражаю. Во всяком случае, это первая запись на магнитофонной ленте, полученной мною от жеребца. Право, не пойму, как случилось, что за мной началось наблюдение с помощью подслушивающей аппаратуры раньше, чем я встретился с кем-либо из клиники. Остается предположить, что исчезновение жены было заранее спланировано. Я собираюсь завтра утром задать этот вопрос непосредственно жеребцу.)
Контора женщины находилась в седьмом по счету доме от телефонной будки. В витрине, занимавшей половину стены, были выставлены образцы товаров и перечень услуг с точным указанием цен: «посещение больного» – столько-то, «молитва о полном выздоровлении» – столько-то и так далее. Около двери стояла свернутая бамбуковая штора, – наверное, ею завешивают витрину от солнца. В конторе царил полумрак, за стойкой, идущей вдоль стены, сидел низенький человек, лысый, но с бородой.
– Клиент, – бодро сказала женщина бородатому и, подмигнув мужчине: «Оплатите, пожалуйста», скрылась за дверью, сливавшейся со стеной из-за приклеенного к ней огромного календаря с фотографиями девиц в купальных костюмах.
Бородатый вынул из-под стойки листок бумаги и предложил мужчине стул.
– Жаркий сегодня денек.
– Сколько я должен?
– Семьсот и еще восемьдесят…
Стоиеновые монеты бородатый спрятал в небольшой сейф, десятииеновые – в ящик стойки. Взамен протянул бумажку, лишь по виду напоминающую квитанцию, но зато скрепленную настоящей печатью. Сев на самый краешек стула и опершись о спинку, он рассеянно озирался по сторонам, нервно шевеля пальцами, сцепленными на груди. Между пальцами вдруг появилась десятииеновая монета. Потом она разделилась на две. Те тотчас снова слились в одну, которая неожиданно распалась на три. Все это происходило стремительно – пальцы мужчины сновали с такой ловкостью, что непонятно было, делится ли одна монета на три или три сливаются в одну.
– Вполне профессионально.
– Это моя специальность. С недавних пор настало время магии. Обычные фокусы выходят из моды.
– Разве между магией и фокусами есть разница?
– Фокусы – это искусство, магия же – обыкновенная ловкость рук. – Десятииеновая монета исчезла между пальцами. – Вы страдаете венерической болезнью?
– Почему вы так решили?
– Люди, которые не хотят прямо сказать, зачем им нужно попасть в клинику, как правило, страдают венерической болезнью.
– Я не болен.
По листве вишневой аллеи пробежала рябь, – кажется, подул долгожданный ветер. В конторе напротив еще громче заорал мегафон:
– Одежда напрокат – фирма «Сакура»! Подбирает размер, цвет, фасон – фирма «Сакура»! К женскому платью – одно украшение бесплатно. Фирма «Сакура» гордится богатством выбора, опытом, репутацией. Сумма залога минимальная, имеющим при себе водительские права – скидка пятьдесят процентов. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! Одежда напрокат – фирма «Сакура»…
– Мне как раз и нужно платье напрокат.
Мужчина непроизвольно приподнялся, словно вставая со стула. Поглощенный желанием узнать местонахождение жены, он совершенно забыл, что ей необходимо переодеться.
– Увести собираетесь? – С видом заговорщика бородатый погладил заросшую щеку.
– Что значит «увести»?
Вместо ответа бородатый, положив на стойку большой альбом, заговорил с жаром:
– Возраст, размер, любимый цвет… Не надо подробностей – в самых общих чертах, достаточно лишь приблизительно знать рост; поскольку одежда предполагается не для мужчины, лучше всего платье свободного покроя.
– Примерно метр шестьдесят, полнота – н-ну… в общем, обычная.
Бородатый стал быстро листать альбом; растянув накрашенные губы, мужчине улыбался со страницы тонконогий манекен в платье без рукавов. Легкая ткань, заложенная на талии складками, нависала над туго стянутым поясом. Не будь платье светло-бежевым, оно казалось бы старинным одеянием.
– Как, нравится? С помощью пояса платью можно придать любую длину, его легко сложить и спрятать в карман. Более удобной вещи для увода не найти. Теперь как насчет кольца, бус, солнечных очков? Даже взятая напрокат одежда благодаря таким мелочам преображается до неузнаваемости.
Вернулась женщина, звонившая по телефону ночному охраннику. Он уже собирался домой. Ей с трудом удалось уговорить его побеседовать с мужчиной. Вознаграждение, включая залог за платье, составляло пятнадцать тысяч пятьсот иен. В бумажнике осталось всего тысяча двести тридцать иен. Пока женщина выписывала счет, бородатый заворачивал платье. Он был прав – сверток и впрямь легко уместился в кармане. Кое-что, сказал он, приложено в качестве премии; но мужчина – ему было явно не до премии – торопливо вышел на улицу.
Чтобы попасть к служебному входу, нужно пройти метров триста вдоль ограды влево от центральных ворот. Дав краткие указания, как вести разговор с охранником, женщина, поглаживая его по плечу, зашептала доверительно:
– Ну, бегите. Если что, свяжитесь со мной.
Мужчина помчался по вишневой аллее. В таком запале, решил он, можно пробежать стометровку меньше чем за тринадцать секунд.
Сквозь просвет в изгороди был виден пустырь. Потом показался бетонный скат с бороздками, чтобы прохожие не скользили. В конце – нужная ему дверь. Короткая трубка, торчащая наискось от красной лампочки над дверью, наверное, глазок обзорной телекамеры. Следуя наставлениям женщины, он нажал черную кнопку – пониже красной, предназначенной для машин «скорой помощи», из динамика тотчас прозвучал чей-то голос. Едва он назвал номер посредницы Мано, дверь отворилась. Должно быть, ею управляли на расстоянии. Серая пустота, точно мокрая бумага, облепила лицо; вокруг ни души.
Когда глаза привыкли к темноте, серая пустота превратилась в белый приемный покой. Он был не особенно просторным, – наверное, им пользовались лишь для неотложной госпитализации. Примерно четверть помещения занимала каталка для перевозки больных. Кафельный пол и верхний свет – как в операционной. Не исключено, что в случае необходимости здесь оказывали и первую помощь. В двери запасного выхода окошко регистратуры, справа еще две двери. Дальняя обита нержавеющей сталью. Другую стену составляли огромные створки грузового лифта. Все двери, кроме стальной, выкрашены в белый цвет. Наличник окошка и занавеска за стеклом тоже белые.
Мужчина даже попятился при виде такой белизны. В этом цвете, начисто лишенном индивидуальности, чувствовалась какая-то злая, леденящая сила. С особой остротой он ощутил, как велико расстояние, отделившее его от жены.
Занавеска отошла в сторону. Окошко раскрылось наполовину, и появилось сумрачное лицо глядящего исподлобья старика. Его вялый, равнодушный вид нагнал на мужчину еще большую тоску.
Представляться не пришлось. Охранник прекрасно знал цель посещения. Хороший симптом. Значит, жену привезли именно сюда. Охватившая его слабость снова напомнила о пережитом страхе и напряжении. Видно, посредница Мано посулила охраннику хорошую плату, – во всяком случае, раскрыв рот, он болтал без умолку, что никак не вязалось с его неприветливым видом. Впрочем, равнодушный вид его объяснялся, пожалуй, тем, что он весь ушел в свои мысли. У него была неприятная привычка – разговаривая, облизывать верхнюю губу. То и дело выглядывавший кончик языка был неестественно-красным. Темные пятна на скулах и седина старили его не по возрасту.
И все же он слишком болтлив. К чему это многословие, ведь нужно лишь одно – узнать, где находится жена. Он вроде пытается замутить воду, взбаламучивая осадок на дне горшка. Мужчину вновь охватило беспокойство.
(Показатель счетчика – 68. Здесь было снова включено подслушивающее устройство; после переговоров с посредницей Мано, которую я встретил у телефона-автомата, оно временно бездействовало. Теперь, вероятно, использовалась аппаратура другой системы – звучание сильно отличается от прежнего.
В запись, начатую с отметки 68, не включены: отказ жены подвергнуться осмотру, сообщение о том, что в поисках десятииеновой монеты она направилась в амбулаторное приемное отделение, – поскольку все это подробно изложено в свидетельских показаниях охранника, приведенных в моем донесении, – отметка счетчика – 206. Опираясь на показания охранника, попытаемся восстановить все, что относится к загадочному исчезновению жены. Частично я попытался дополнить их сведениями, которые получил позже.)
Охранник был в смятении. Не явись сюда мужчина собственной персоной, он бы, наверное, представил все так, будто ничего и не случилось.
В восемь часов восемнадцать минут, когда ему позвонила посредница Мано, охранник как раз передал пост своему сменщику – передача эта всегда начиналась в восемь ноль-ноль – и только что вернулся в дежурку. Для него процедура смены состоит обычно в следующем: прежде всего, смотрясь в ручное зеркальце, он причесывается, считает выпавшие волоски, внимательно проверяет воротник белого халата. Халат у охранника короткий, доходит лишь до бедер, ворот с черной окантовкой, небрежность сразу бросается в глаза. Затем, убедившись, что связка ключей в полном порядке, он выходит в дверь напротив запасного выхода и по узкому специальному коридору направляется в приемное отделение. Это огромный зал, чуть ли не с теннисный корт. Если смотреть от входа, с правой стороны – окошки аптеки и расчетного стола, слева – окошки регистратуры, прямо – проем метров пять шириной, отгороженный стальной противопожарной шторой, ведущей в диагностический и процедурный кабинеты. Над аптечным окошком – электронное табло, показывающее номер готового лекарства. Больше половины помещения занимают повернутые к табло девять скамей, стоящие в четыре ряда, – это едва ли не вся мебель приемного отделения. В левом нижнем углу стальной шторы – небольшая дверца. За ней слышен голос дневного охранника, ведущего перекличку уборщиц.
Без пяти восемь звучит сирена. Ночной охранник, внимательно осмотрев приемное отделение, отпирает дверцу. В нее, пригнувшись, входит дневной охранник. На нем точно такой же короткий халат, ворот с черной окантовкой. Они обмениваются установленным приветствием. Передается связка ключей. О чрезвычайных происшествиях сообщается устно или письменно.
К этому времени приходят на работу фармацевты и служащие. Со второго этажа (здание построено на крутом склоне, поэтому вход на втором этаже), где у каждого сотрудника свой запирающийся шкафчик для одежды, они спускаются по лестнице прямо к своим рабочим местам. За окошками начинается оживленное движение, но в приемном отделении по-прежнему полная тишина. Охранники вместе обходят помещение. Это не более чем ритуал, лишенный всякого смысла. На этом передача дежурства заканчивается, дневной охранник отпирает туалет и кладовку с принадлежностями для уборки помещения и подает знак через дверцу в шторе – тут же, оживленно обмениваясь новостями, входят пять уборщиц и начинают свой рабочий день. Дневной охранник направляется в дежурку, а ночной – свободен.
Однако в то утро все было немного по-другому. Машина «скорой помощи» доставила больную, которой интересуется мужчина. Причем с того момента, как она отправилась в приемное отделение за десятииеновой монетой, пошел уже пятый час. Никто за ней так и не приехал. Охранника охватило дурное предчувствие. Отвратительное ощущение, как от запаха тлеющего в пепельнице окурка. Пойти и все выяснить он почему-то побоялся. А теперь уж ничего не поделаешь – хоть наизнанку вывернись. Может, устав от поисков монеты, она присела на скамью и задремала. Значит, еще до пересмены нужно было достать ей, во что переодеться, и потом, не привлекая внимания, выпустить ее через служебный вход. С ней вполне можно было договориться, и любая посредническая контора взялась бы выполнить заказ в кредит.
Но случилось самое худшее. Женщина исчезла. Искать человека в помещении, где все на виду, – глупо, но он тщательнейшим образом искал ее повсюду: за колоннами, в стенных нишах, под скамьями. Понимая полную бессмысленность этого, проверил все выходящие в приемный покой двери – аптеки, расчетного стола, справочного. Они были заперты изнутри.
В голове вертелся проклятый вопрос: как рассказать об этом дневному охраннику, убедить его? По ночам приемное отделение превращается в тупик, покинуть который можно лишь через служебный вход. Потайная комната, так часто появляющаяся в детективных романах? Разумеется, он начал строить разные предположения. Должна же потайная комната иметь хоть какую-то лазейку. Но в одиночку воспользоваться ею немыслимо. Нужен сообщник. Ведь все двери запираются изнутри, и без ключа, находясь в приемном отделении, открыть их невозможно.
Но кто был ее сообщником? Кое-какие подозрения у него возникали. Жаль, продиктованы они были не знанием, а интуицией. Да и потом, если его умозаключения верны, от сообщника этого ничего хорошего не жди. Выложишь наобум подобные подозрения и накличешь беду на свою голову. Можно было, конечно, доложить об исчезновении женщины – и делу конец. Но тогда бы его заподозрили в том, что он спал на посту. И он решил: сделаю вид, будто вообще ничего не случилось, о женщине – никому ни слова.
Но едва он укрепился в своем решении, позвонила посредница Мано и сообщила: с ним хочет увидеться мужчина. Вот незадача. Все равно мужчине этому ничего не узнать о случившемся. Будет небось приставать с расспросами о той женщине. Самое лучшее – не встречаться с ним. Но если отказаться от встречи, мужчина попадет в руки дневного охранника. Еще хуже. Его ложь тут же всплывет наружу. Сокрытие любого происшествия – тягчайший проступок, так – черным по белому – и написано в инструкции. Не глупо ли, покрывая чужие делишки, вылететь со службы? Нет, видно, встречи не избежать. Да и что это за мужчина, у которого из постели увели жену? Заморочу ему голову как-нибудь, рассуждал охранник.
(Приклеенная полоска – копия последней строчки, записанной в книге регистрации неотложных случаев.)
– Та, кого вы разыскиваете, случаем, не она? – спросил охранник хриплым после ночного дежурства голосом, просовывая в окошко регистрационную книгу в толстом переплете.
На последней строчке раскрытой книги была запись, доведенная лишь до половины и перечеркнутая двумя жирными красными линиями, означавшими, видимо, что она аннулирована.
– Возраст совпадает, время тоже, в общем, совпадает.
– В таком случае ничем помочь не могу. Сами видите, имя и местожительство не указаны. Значит, официально она не была принята.
– Но и домой ведь она не вернулась. Все это очень странно. Подскажите, где ее искать, я сам возьмусь за поиски.
– Где, спрашиваете? Я на это могу ответить одно – здесь.
– Здесь?..
Во всем облике мужчины, в его взгляде отразилось накатившее волной напряжение. Охранник презрительно улыбнулся. Два передних зуба были у него неестественно-белыми.
– В общем, я хочу сказать, если здесь ее нет, искать где-нибудь еще бесполезно.
– Но здесь-то она есть?
– Поищите – узнаете.
Чтоб было удобнее наблюдать за мужчиной, охранник отодвинулся от окошка. Дежурное помещение – прямоугольник в восемь дзё[3], вдоль стен – узкие полки из тонких металлических трубок, столик на металлических ножках. Человеку там спрятаться негде.
– Да ей бы в тогдашнем ее виде выйти из клиники не удалось.
– Конечно не удалось бы.
– Может, тогда заявить в полицию?
– Я бы этого не делал. Только опозоритесь еще больше. Тридцать один год – это же зрелая, вполне независимая женщина. И чтобы она не могла отбиться – кто этому поверит?
– Сколько меня ни уверяйте, будто она исчезла, как заяц в шляпе фокусника…
– Нет, ловкость рук здесь ни при чем.
– Куда поднимает этот лифт?
Мужчина обратил внимание на лифт в глубине комнаты – интересно, куда на нем можно попасть? Охранник сразу же оживился. Выйдя из дежурки, он преградил мужчине путь к лифту и беззастенчиво оглядел его с головы до ног.
– Ну и надоели вы мне. Ладно, скажу – лифт идет прямо на третий этаж. Там кабинеты дежурного врача, дежурной сестры и неотложной помощи. Поднимает тяжелых больных, доставленных «скорой помощью», опускает трупы, когда врач удостоверит смерть… Нет-нет, ваша жена им не пользовалась. Не поднималась, не опускалась.
– Хорошо, но где же она?
Охранник повернулся и открыл дверь, обитую нержавеющей сталью. Блестящую и гладкую дверь. По ногам поплыла волна холодного воздуха.
– Это холодильник для трупов. Если он пустой, в нем можно охлаждать пиво – очень удобно. Некоторые пользуются, даже когда там покойник, а я не могу – противно. Когда пусто – другое дело.
Охранник приладил вынутую бутылку пива к дверной ручке и привычным движением сорвал пробку. Наверное, оттого, что оно было холодное, пена из бутылки не пошла. Засунув руку в окошко, он достал чашку, обтер края пальцами и наполнил ее.
– Погодите-ка со своими вопросами.
Выпив чашку залпом, охранник снова наклонил над нею бутылку и пробурчал без всякого выражения:
– Если хотите, я расспрошу, с кем вам лучше связаться. Узнаю – сразу скажу.
Мужчина не сводил глаз с охранника. Он не шевельнулся, покуда тот не опорожнил бутылку.
Вроде и охранник чувствовал себя неловко. То и дело стирая со лба пот и вздыхая, он в конце концов понял: нет, ему не устоять перед упрямством мужчины, которое в нем с первого взгляда и не заподозришь. Уставясь на пену, пузырившуюся на дне чашки, охранник заговорил с таинственным видом.
Да, будь такая возможность, хорошо бы вам убедиться на месте, что приемное отделение, где исчезла ваша жена, – тупик и ночью из него нет выхода. Но меня, к сожалению, уже сменил дневной охранник, и уборщицы приступили к работе. А если вы попытаетесь заглянуть туда тайком, вас сразу запомнят, и это помешает дальнейшим поискам. Главное – постараться сохранить все в тайне. Представьте себе, это – цилиндр фокусника, где упрятан заяц, и убежать из него невозможно.
Нет, исчезновение не было ни случайностью, ни ошибкой, как это представляется мужчине. Не будь у нее сообщника, ей ни за что бы не уйти из той потайной комнаты, ведь двери-то были закрыты. Пусть с этим нелегко примириться, но нужно смотреть правде в глаза.
Итак, предположим, у нее был сообщник. Тогда необходимо ответить на вопрос, кто он. Стоит пораскинуть умом, и станет ясно: как это ни печально, ее сообщником мог быть только молодой врач, выезжающий на вызовы. Разумеется, можно заподозрить и врача, дежурившего в клинике, или кого-то из служащих, но здесь слишком много людей, наверняка попадешься на глаза медсестрам или коллегам. Вдобавок, чтобы попасть в амбулаторный корпус, надо пройти – из конца в конец – по длинному коридору, пересечь ярко освещенный двор, и, будь ты даже в белом халате, служащем своего рода пропуском, скорее всего, тебя увидит ночной сторож, а он достаточно бдителен и сразу заметил бы подозрительного человека и запомнил его. Ну а врач, выезжающий на вызовы, может действовать по собственному усмотрению, у него есть ключ от раздевалки на втором этаже, и он легко, никем не замеченный, попадает из своего кабинета на третьем этаже в приемное отделение. Что еще надо, чтоб увести человека из клиники? Да и потом, ходят слухи о его шашнях с медсестрами. Он вроде никак не женится из-за своих сальных волос, а может, и по другой причине. Словом, как ни крути, больше ничего не придумаешь – это заранее подготовленное, ловко задуманное тайное свидание. Экий ловкач: чтоб покрутить любовь, даже «скорую помощь» использовал. Пришлось, видно, голову поломать – вот до чего похоть доводит.
– Такие серьезные подозрения, и вы ничего не предприняли?
– Что поделаешь – он все-таки врач.
– Как же, по-вашему, быть?
– Мы с вами в одинаковом положении. Ведь вы не захотите, чтобы в истории болезни вашей жены появилась порочащая ее запись?
– Все это не имеет к ней отношения! Она до сих пор болела только гриппом и корью.
– Не петушитесь.
– Дайте мне его телефон – я сам позвоню.
– Нет, по телефону не годится. Кто же станет вам признаваться по телефону? Нагряньте-ка лучше в кабинет, где все это произошло, и, не давая ему опомниться, найдите улики. Если решите всерьез взяться за поиски, я готов вам помочь. Провожу вас до самого его кабинета. Пойдете тихонько за мной. В девять часов врач выходит оттуда. Но знайте наперед: впутываться в ваши дела не стану. Я образцовый больной. Мне удалось наконец получить прекрасную работу, и я портить свою репутацию не желаю.
Странный лифт: прополз мимо второго этажа и остановился на третьем. Он едва двигался, но при этом нещадно громыхал. В нос бил запах карболки.
Охранник объяснил мужчине, как вести себя, чтобы не бросаться в глаза. Не важно, что на нем обычный костюм. Его вполне могут принять за посетителя, навещающего больного, или за торгового агента, явившегося по делу, но, само собою, слишком долго оставаться в клинике и заходить в отдаленные корпуса не следует. Самое безопасное – белый халат. Халатов существует более двенадцати типов, они имеют четко установленные различия: одни для врачей, другие для техников, третьи для служащих. Добыть халат очень трудно. Даже в больничном магазине требуют удостоверение личности. Есть еще одежда для больных и для обслуживающего персонала. Одежда больных не имеет твердо установленного образца. Любая ночная пижама сойдет – лишь бы удобно было лежать в постели. (В этом смысле его жена в своем ночном кимоно могла делать что угодно, не привлекая ничьего внимания. Правда, между восемью и десятью часами утра больные почти никогда не выходят из палат.) Наконец, одежда обслуживающего персонала – желательно, конечно, чтобы она выглядела как рабочая спецовка.
Единственное, что может сделать мужчина сейчас, – это снять пиджак, развязать галстук, чтобы почувствовать себя свободней, и попытаться сыграть роль техника или кого-либо из обслуживающего персонала, порвавшего или испачкавшего халат. Мужчина вдруг вспомнил: у него в портфеле образец туфель для прыжков – и сказал, что, может быть, стоит переобуться. Подошва, правда, толстовата, но они вполне могут сойти за обычные кеды. Охранник одобрил эту мысль. Туфли для прыжков более подходящая обувь, чем кожаные полуботинки.
Спустившись по лестнице, они оказались в конце коридора. Прямо перед ними на стене висела яркая табличка – оранжевым по белому было выведено: «Служебный ход в ночное время», нарисованная рядом стрелка указывала вниз. По правой стене через равные промежутки тянулись окна в алюминиевых рамах, и коридор казался светящимся цилиндром. Слева темнели так же разделенные равными промежутками двустворчатые застекленные двери, доходившие до верха деревянной панели узкие окна и проем – должно быть, выход на лестницу. Здесь помещались кабинет диагностики и процедурная; за дверными стеклами бесшумно, как в немом кино, суетились какие-то тени. При виде их мужчине захотелось, чтобы шаги его стали неслышными. К счастью, туфли для прыжков особого шума не производили. Миновав комнату медсестры, они вышли на лестницу.
Одно лишь название – лестница: всего четыре ступеньки, соединявшие построенные на разных уровнях этажи старого и нового корпусов. Отсюда шел наискосок другой коридор. Узкий и плохо освещенный. Его перегораживала одностворчатая ширма с фанерной филенкой – отгороженный кусок коридора служил, наверное, для хранения историй болезней или еще для чего-нибудь. Прямо перед ширмой – дверь. Иероглифы в красной рамке предупреждали: «Посторонним вход воспрещен». Пройдя через нее, они попали в следующий коридор – ослепительно-белый, в целом похожий на первый.
Рядом с лестницей – лифт. Наконец-то они на втором этаже. Миновав несколько дверей без табличек, склад аппаратуры без дверей, туалет, они вышли к месту для курения. Там стояли три деревянные скамьи, пепельница на металлических ножках, у стены выстроились автоматы, продающие сигареты и кофе, и прислоненное к ним кресло-каталка без одного колеса. Здесь коридор раздваивался под острым углом. Виднелись два указателя: один – зеленый с белой надписью «Третья диагностика» – показывал направо; другой – оранжевый с черными иероглифами «Амбулаторная служба» – указывал в ту сторону, откуда они пришли. Левый коридор был лишен каких-либо обозначений.
Коридор этот шел под уклон, поскольку уровни этажей в корпусах, возведенных в разное время, не совпадали. До линии стыка стены коридора были отделаны пластиком, а дальше выкрашены дешевой белой краской. Пол здесь уже был дощатый, и, наверное из-за тишины, в коридоре царило уныние, а слабый свет, пробивавшийся сквозь редкие окна, придавал ему сходство с полосатым серо-белым брюхом змеи.
Кабинет дежурного врача – в самом конце змеиного брюха. Дальше, сказал охранник, он не сделает ни шагу, а мужчине придется миновать место для курения и дойти до нужного кабинета. У развилки коридора охранник заволновался и решительно заявил, что, может, он поступает и плохо, но встревать в это дело у него нет охоты, тут они расстанутся; он почесал за ухом и быстро ушел направо, следуя зеленому указателю.
Восемь часов тринадцать минут. Мужчина сидит на скамье – брюки прилипли к потным ляжкам. Надо бы справить малую нужду, но он терпит через силу, боясь пропустить врача. Однако, сидя здесь без дела, он привлечет к себе внимание и потому, опустив в автомат монету, берет кофе в бумажном стаканчике и потихоньку отхлебывает его, чтобы убить время. Мудреная дорога, думает он. Одному не вернуться. От зеленого к оранжевому указателю пробегает, шаркая подошвами, молоденькая медсестра, в вытянутых руках клубится паром широкогорлая бутыль. Пол непрерывно подрагивает – где-то бесшумно работает машина, над головой грохот: там, казалось, возят корзины с алюминиевой посудой. Секунду-другую откуда-то слышится, как ему почудилось, приглушенный плач женщины.
Когда стаканчик был уже наполовину пуст, в глубине коридора, лишенного указателей, хлопнула дверь. По деревянному полу зазвучали шаги. Шаркая, приближался высокий, хорошо сложенный человек. Халат на нем казался очень коротким. Задрав голову, выпятив грудь, он ступал плавно, словно катился по рельсам. Блеснули толстые стекла очков в массивной черной оправе.
Врач, выезжающий на вызовы, в клинике, наверное, один – значит он и есть. Неужели тот самый человек, который увез жену и где-то спрятал ее? Или, точнее, неужели жена попалась на удочку этого врача и, устроив отвратительный спектакль, выскользнула из дому? Хорошо бы положить под пресс воспоминания и выжать из них истину: было ли в поведении жены нечто дающее основания для подозрений, пусть самых мимолетных. Но выжать ему удается лишь пот. Просто не верится, что она могла так ловко провести его! Нет, это было бы ужасно. Вдруг ему почудилось, будто врач неимоверно раздулся, точно изображение на экране неотрегулированного телевизора.
Не струсил. Я понимаю, врач, он способен подчинить людей своей воле, но все же верю в свои силы. Пусть я худощав, невзрачен, но зато хорошо тренирован. Его превосходство в весе – пустяк. Да и отступать уже поздно, нужно взять себя в руки. Нельзя поддаваться эмоциям, не то я упущу этот случай. У меня и в мыслях нет считать себя очень уж сильным – не я ли когда-то позировал в качестве обнаженной натуры. Правда, меня завлекли обманом – мол, фото пойдет в журнале спортивной медицины, – и, узнав, что фотографии предназначены для журнала «Хомо», я тут же отказался. Но я не в претензии: разве благодаря этому я не устроился в фирму спортивных товаров, где служу до сих пор? Но и гордиться, мне кажется, здесь особенно нечем. Как утверждают фоторепортеры, требования журнала «Хомо» к моделям весьма строги. Бездумная мощь ни к чему, но слабость еще хуже. Должна чувствоваться способность в случае необходимости легко и быстро нападать.
