А. В. Голубинцев
Казачья Вандея
Мелкий упорный дождь, похожий на осенний, еще усиливал тревожность настроения. Пришлось пережить несколько тревожных часов. Осведомленный о положении станицы войсковой старшина Голубинцев в 6 часов 20 минут вечера писал подпоручику Иванову:
«Завтра утром прибываю с хорошо вооруженным конным отрядом. Получил сведения, что у Миронова 46 человек конницы, пехота вся ушла. Миронов врет, примите меры на всякий случай. Отряд формирую из отборных людей – не беспокойтесь.
Делегаций никаких не принимайте. Переговоры будем вести тогда, когда ни одной красной сволочи не будет в Усть-Медведице. Население поголовно восстало. Прибыли отряды (подъесаула Шурупова) из-под Чистяковки. Отбито оружие и 400 голов скота. Арестованных ни в коем случае не выпускать. Казаки горят желанием идти на Усть-Медведицу.
Войсковой старшина Голубинцев.
Казаки, прибывшие из-за Дона, говорят, что красная гвардия бежит, бросая оружие. Делегаций не посылать».
После вышеприведенного сообщения командиры конной и пешей сотен были осведомлены о положении Усть-Медведицы и получили предписание держаться до последней возможности.
Часов в 10 вечера штаб станицы Усть-Хоперской читал следующее:
«Часа через 2–3 прибудет в Усть-Хоперскую 1-я конная сотня. Озаботьтесь квартирами. Фураж пусть сегодня дадут жители. К утру сено прибудет отсюда. Через 2–3 часа после 1-й сотни прибывает 2-я конная сотня, хорошо вооруженная. Послано за пулеметами. Завтра еще прибудут подкрепления. Общий подъем.
Войсковой старшина Голубинцев».
Одновременно с этим было получено и распоряжение о высылке арестованных Ломова, Капустина и почтальона Перфильева с сыном. Арестованные в ночь были отправлены на хутор Большой. Настроение штаба улучшилось. Явилась бодрость и уверенность в успехе.
3. Чрезвычайный съезд вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа
26 апреля, после полудня, на всех дорогах, ведущих к хутору Большому, видны были конные и пешие группы вооруженных казаков, направлявшихся туда для мобилизации. Отряды сопровождались подводами с провизией. К 5 часам вечера хутор Большой представлял обширный военный лагерь. На площади у училища хуторские атаманы и офицеры проверяли списки, оружие, патроны. Хуторские отряды сводились в сотни и передавались назначенным мною командирам, которые немедленно уводили свои сотни на квартиры в указанные районы для заканчивания формирования: разбивки на взводы, назначения младших начальников, распределения и учета имеющегося оружия и патронов.
Несмотря на темный дождливый день, настроение было бодрое, приподнятое и деловое. На хуторе Большом к этому времени уже была сформирована конная сотня, несшая ближайшую охрану хутора; от нее для охраны мобилизации и для разведки мною были высланы разъезды по направлению на Усть-Медведицу и Царицу.
С формированием приходилось особенно торопиться, т. к. из Усть-Хоперской, через несколько часов после моего прибытия на хутор Большой, были получены тревожные сведения, что нервность там усиливается, и являлась опасность, как бы Усть-Хоперцы не начали войны с посылки делегации.
Следует еще учесть, что хутор Большой в связи с событиями у Чистяковки мобилизовался еще 24 апреля, но сейчас же, после порыва, и здесь уже началась реакция и страх расправы и ответственности уже заметно чувствовался.
– Еще бы, какая смелость! Объявили войну России! – шептали малодушные.
Весть о мобилизации станицы Усть-Хоперской и приглашение всем хуторам и станицам Усть-Медведицкого округа прислать своих делегатов в тот же день разнеслась по всем станицам к югу от Дона и 26-го вечером на хутор Большой стали прибывать делегаты и представители от хуторов и станиц: Усть-Медведицкой, Распопинской, Краснокутской, Перекопской, Клецкой, Кременской и даже Чернышевской и Ново-Григорьевской. Успех Усть-Хоперской мобилизации произвел на всех огромное впечатление и поднял дух.
Под влиянием этого впечатления в ночь с 26 на 27 апреля в училище состоялся Чрезвычайный съезд хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа.
Выслушав мой доклад о положении и о дальнейшем плане действий, а также доклад усть-хоперского делегата И.П. Короткова (впоследствии члена Войскового Круга), Съезд решил присоединиться к усть-хоперцам и немедленно мобилизовать все станицы и хутора Усть-Медведицкого округа, избрав начальника Усть-Хоперского отряда, войскового старшину Голубинцева Александра Васильевича, командующим Освободительными войсками вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа.
Затем по моему предложению были избраны Совет вольных хуторов и станиц и Продовольственная комиссия.
Привожу по памяти постановление Съезда:
«Постановление
Чрезвычайного съезда советов вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа 27 апреля 1918 г.
хут. Большой Усть-Хоп. ст.
№ 1
Чрезвычайный съезд делегатов от хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа, выслушав доклады начальника Усть-Хоперского отряда войскового старшины Голубинцева и делегата Усть-Хоперской станицы Ив. П. Короткова, постановил:
1. Не подчиняться существующей советской власти и объявить восстание против советской власти с целью изгнания красной гвардии из пределов округа и восстановления казачьей власти.
2. Объявляется мобилизация всех способных носить оружие до 50-летнего возраста.
3. Командующим Освободительными войсками вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа назначается войсковой старшина Голубинцев; начальником штаба – подъесаул Сучилин.
4. По предложению войскового старшины Голубинцева избирается Совет вольных хуторов и станиц при командующем Освободительными войсками Усть-Медведицкого округа в составе: сотника Веденина, хорунжего Лащенова, урядника Алферова, казака Алферова и казака Лащенова, с задачей чинить суд и расправу и содействовать распоряжениям командующего войсками по административной части, без права вмешиваться в военные и оперативные распоряжения командующего войсками.
5. Избирается продовольственная комиссия в составе: о. Николая Попова, Н.Г. Гаврилова и др.
6. Делегатам съезда немедленно развезти настоящее постановление съезда и оповестить все хутора и станицы для сведения и исполнения.
Подписи делегатов съезда».
Съезд закончился на рассвете 27 апреля, и делегаты поскакали в свои хутора и станицы, развозя весть о всеобщем восстании и призыв к мобилизации.
Здесь я должен сделать маленькое разъяснение, ибо у многих должен естественно явиться вопрос: для чего, собственно, надо было избирать совет, хотя бы и «белый»?
Следует отметить, что кроме положительных сторон обстановки были, как всегда, и отрицательные – прибывали делегации от дальних хуторов и станиц и даже из соседних округов ознакомиться с ходом и характером восстания, с целью и шансами на успех и т. п., причем в составе этих делегаций были преимущественно фронтовики. Многие из них открыто заявляли, что они, собственно, не против «советов», но против «Красной гвардии»; отравленные ядом свобод и митингов, они еще очень боялись «старого прижима», дисциплинарной власти начальников и т. п.
К сожалению, это были не только казаки, но и некоторые молодые офицеры производства Керенского, вошедшие во вкус ролей «председателей» и «членов» всяких комитетов.
Распускались слухи, как бы невзначай, о «старорежимности» бывшего командира 3-го полка.
Учитывая все это, вместе взятое, а также отлично зная психологию фронтовиков, еще в начале революции вкусивших прелесть распущенности и наслушавшись за последние два дня речей и пожеланий, в которых явно сквозила боязнь «старого режима», «начальников», какая-то нежность и даже благоговение к модным словам «совет», «председатель», я решил, дабы не скомпрометировать и не погубить движения в самом его начале, потребовать от съезда избрания совета, надеясь его использовать как ширму в борьбе с намечавшейся уже оппозицией, как политической, так и «шкурной» главным образом; правда, еще пока робкой и придавленной общим подъемом. Кроме того, имея при себе совет, я тем самым «вырывал зубы» у оппозиции и мог его использовать, проводя в жизнь мои административные распоряжения по гражданской части.
К сожалению, совет, а главным образом его председатель, не оправдал моих надежд и скорее служил мне тормозом, чем помощником. Правда, как «фирма» совет сильно связывал красноватую оппозицию и особенно противника, ослабляя их агитацию только одним фактом своего существования. В первое время совет состоял из пяти членов: председателя сотника Веденина, хорунжего Лащенова, урядника Алферова и еще двух казаков. Хорунжий Лащенов, видя недостаток в офицерском составе в частях, еще в самом начале просил откомандировать его на фронт. Урядник Алферов, присутствуя как-то при приеме мною одной делегации из Верхне-Донского округа, глубокомысленно заметил, что он, собственно, по убеждению тоже большевик, но только «идейный». Стоявший во главе совета сотник Веденин, офицер военного времени, производства Керенского, из народных учителей, социалист, с самого начала повел тайную агитацию против меня как «контрреволюционера» и монархиста. Правда, цели он не достиг, казаки отнеслись к нему враждебно и с недоверием, а на хуторе Карасеве, где он решился задать старикам вопрос, доверяют ли они бывшему командиру 3-го полка, его даже прогнали с майдана и чуть не избили. Затем в тяжелое время, когда красные подходили к Усть-Медведице, он через какую-то сестру милосердия завел сношения с Мироновым. К сожалению, я тогда еще не мог его повесить, а впоследствии, когда положение окрепло, он улизнул благоразумно куда-то в тыл, на юг. О дальнейшей его судьбе я сведений не имею.
Несмотря на общий видимый подъем, все же не чувствовалось особенной твердости и приходилось быть особенно бодрствующим и осторожным в распоряжениях, балансируя так, чтобы не свалиться ни вправо, ни влево. Задача у меня была на первое время ввиду отсутствия связи с остальным миром и неясной обстановки резко очерчена: освободить округ от красных, не навязывая насильно казакам того или другого режима или способа управления. Затем, по очищении округа, созвать Окружной съезд и решить дальнейшую судьбу округа. В этом смысле и даны были мною обещания в моей речи Чрезвычайному съезду. Желанием сдержать свое слово объясняется и мой отказ занять должность окружного атамана вопреки состоявшемуся уже назначению; этим же объясняется и созыв Окружного съезда, несмотря на отсутствие необходимости в нем и даже на то, что мне из Новочеркасска дали понять, что съезд вообще лишний, но мне его разрешается собрать, если я считаю это по каким-либо соображениям желательным; хотя я и разделял это мнение, но старый офицерский принцип держаться данного слова заставлял меня настаивать на созыве съезда.
Желая для пользы дела и по обстановке придать восстанию широко народный характер, я в первое время даже не требовал обязательной замены советов атаманами, считаясь с тем, что на майдане станицы Усть-Хоперской 25 апреля находились еще ярые до истерики защитники советов; тем не менее через 24 часа ни одного совета не было – старики делали свое дело.
Впоследствии мои друзья и единомышленники выражали мне свое удивление и недоумение, как я, царский офицер, убежденный монархист и консерватор, терплю при себе «совет», хотя бы и «почти белый»; не утвердил выбранного Усть-Медведицей окружного атамана, устранял иногда блестящих и прямых офицеров-начальников только потому, что они не могли справиться и ладить с распущенными казаками. Да, все это было так, и делал я это с болью в сердце, но этого властно требовала обстановка, иначе было нельзя – цель оправдывала способы и средства. Я ясно отдавал себе отчет, что все эти меры были только временного внешнего, чисто тактического характера, своего рода необходимым по времени успокаивающим средством для еще частью больного, нервного и будирующего организма, ибо в толще своей население было глубоко консервативно и «красная лихорадка» только слегка задела фронтовую молодежь.
4. Освободительная армия вольных хуторов и станиц Усть-Медведицкого округа
В первые дни восстания работа была особенно напряженной, не прекращавшейся даже ночью. Обстановка требовала быстро создать достаточно сильный кулак, так как 26 апреля было получено из хутора Горбатова донесение, что отступающий из Ростова отряд Подтелкова – «красного атамана Дона» – направляется на Усть-Медведицу и, весьма вероятно, будет проходить через хутор Большой, родной хутор Подтелкова, в котором жили его отец и жена – «донская царица», по выражению большинцев.
Кроме того, необходимо было срочно послать подкрепления в Усть-Хоперскую, где нервность усиливалась после моего отъезда на хутор Большой для проведения мобилизации.
В ночь с 26 на 27 апреля, когда еще в приходском училище хутора Большого шло заседание Чрезвычайного съезда хуторов и станиц, на площади перед училищем строилась едва законченная формированием 2-я Конная сотня подъесаула Шурупова для выступления в Усть-Хоперскую. В ту же ночь был сформирован штаб командующего войсками. Начальником штаба мною был назначен кадровый офицер подъесаул Сучилин Михаил Давидович. На площади перед зданием штаба взвился большой флаг командующего освободительной армией.
На очереди стояло разрешение двух важных вопросов: о довольствии людей и лошадей и об оружии.
Первый вопрос разрешился пока довольно легко: на хуторе Большом оказались громадные запасы войскового сена, а владелец местной мельницы, Николай Гаврилович Гаврилов, пошел сам навстречу, предложив на первое время в достаточном количестве муку для печения хлеба.
Организацией, учетом и распределением фуража и довольствия, а также организацией хлебопечения занялась продовольственная комиссия, в состав которой, кроме других лиц, входили Н.Г. Гаврилов и местный священник о. Попов.
Более остро стоял вопрос об оружии. Конные сотни были вооружены винтовками – одна на трех всадников и по 5—10 патронов на винтовку. У пеших хуторских отрядов винтовок совершенно не было и поэтому я решил их отправить пока на свои хутора, возложив на них несение гарнизонной службы и охрану своих хуторов. О пулеметах и пушках не могло быть пока и речи.
Недостаток оружия объясняется тем, что некоторые полки Усть-Медведицкого округа, придя с фронта домой, демобилизовались и неосторожно сдали оружие в войсковые склады, находившиеся в зоне красного контроля.
Еще 25 апреля из станицы Усть-Хоперской была послана в Вешки депутация просить оружия, но надежды на скорое получение было мало, поэтому я решил попытать счастья и достать его у немцев, по слухам, занимавших станцию Чертково. С этой задачей был послан подъесаул Грошев; миссия его увенчалась успехом, и через несколько дней, а именно 7 мая, я получил первый транспорт оружия: восемь пулеметов, несколько сот винтовок и 50 артиллерийских снарядов. С получением оружия хутор Большой принял оживленный вид: застучали мастерские, исправляя и налаживая оружие, обучались вновь созданные команды пулеметчиков и молодых казаков.
27 апреля мною был выпущен 1-й приказ Войскам вольных хуторов и станиц Уст-Медведицкого округа с объявлением о моем вступлении в командование восставшими казаками. В приказе была объявлена цель восстания, общая обстановка и даны общие директивы по организации борьбы. Предписывалось старшим офицерам, находящимся в станицах Распопинской, Клецкой, Кременской, Краснокуцкой, Перекопской и Н.-Григорьевской (последняя 2-го Донского округа) организовать оборону и, вступив в командование со званием начальников обороны в районах своих станиц, немедленно произвести мобилизацию населения; сформировать сотни и полки; связаться с соседями вправо и влево; вести разведку и ежедневно два раза присылать подробные донесения об общей обстановке, о противнике и о настроении жителей. Были высланы разъезды в Верхне-Донской округ и на юг для розыска и связи с отрядами 2-го Донского округа.
К вечеру 27 апреля в моем распоряжении было восемь сформированных конных сотен, вооруженных на ⅓ винтовками с 5—10 патронами на каждую винтовку, две пеших сотни и 25 хуторских отрядов, почти безоружных, и конвойная полусотня из Тюковновцев. Пехота по недостатку оружия была отправлена временно в свои хутора для обучения. Конница распределялась следующим образом: две сотни в Усть-Хоперской для обороны станицы и разведки на Усть-Медведицу и на север, одна сотня несла службу летучей почты на хуторе Горбатове с разведкой на юг и юго-восток и четыре сотни в резерве на хуторе Большом.
Чувствовалось, что положение крепло и можно было взяться и за Усть-Медведицу. Прибывшие в Усть-Хоперскую подкрепления сильно подняли дух усть-хоперцев, и они уже нетерпеливо спрашивали, когда же будем брать Усть-Медведицу.
5. Взятие Усть-Медведицы
28 апреля, около полудня, я отдал приказ о наступлении на Усть-Медведицу. Атака была назначена на рассвете 29-го, для чего было приказано:
1. Подъесаулу Говорухину Василию Михайловичу 28 апреля вечером, с наступлением темноты, с двумя пешими сотнями и одной конной выступить из Усть-Хоперской на Усть-Медведицу, наступая по правому берегу Дона с таким расчетом, чтобы на рассвете атаковать Усть-Медведицу.
2. Сотнику Красноглазову, с конной сотней, ночью, у хутора Кузнечики, переправиться на левый берег Дона, с задачей отрезать путь отступления красным из Усть-Медведицы.
3. Есаулу Говорухину Федору Ивановичу 28 апреля в 14 часов с двумя конными сотнями выступить из хутора Большого в район хуторов Царицы, где сделать привал и оттуда начать наступление на Усть-Медведицу с таким расчетом, чтобы на рассвете 29 апреля атаковать Усть-Медведицу с юга одновременно с усть-хоперцами.
Ободренные успехом мобилизации, усть-хоперцы погорячились и, не дождавшись выхода обходной колонны сотника Красноглазова в тыл Усть-Медведице и подхода со стороны Царицы двух конных сотен есаула Говорухина, еще до наступления рассвета, ночью, сбив и захватив заставы красных, заняли Усть-Медведицу.
Окружному комиссару Ф. Миронову с приверженцами и частью красногвардейцев удалось бежать в слободу Михайловку.
Перебив часть красных, усть-хоперцы захватили первые трофеи: пять пулеметов, 400 винтовок и 150 пленных.
Овладев Усть-Медведицей, первым делом повстанцы бросились к тюрьме и освободили политических узников, главным образом офицеров, в числе которых был доблестный партизан, сотник Долгов, впоследствии войсковой старшина и командир одного из усть-медведицких конных полков (убит в 1920 году в бою у станицы Константиновской, в отряде полковника Ф. Назарова).
С захватом Усть-Медведицы я объявил мобилизацию всему округу. За Дон были посланы офицерские разъезды с задачей поднять население и произвести мобилизацию.
Сравнительно хуже, чем в других станицах, шла мобилизация в Усть-Медведице. Такого порыва, как у усть-хоперцев, далеко не было; мобилизовались медленно, неохотно, выжидая дальнейших событий, выяснения дальнейшей обстановки; чувствовалась какая-то нерешительность, даже офицеры не все явились на регистрацию, что побудило меня выпустить резкий приказ, с угрозой предания полевому суду всех уклоняющихся от исполнения своего долга.
Пассивность Усть-Медведицы вызывала резкие нарекания усть-хоперцев. С захватом Усть-Медведицы, казалось, наступательный порыв у казаков исчез, и поднять их на энергичное преследование противника не представлялось возможным. Все пока держалось на исключительной доблести и самопожертвовании офицеров, учащейся молодежи и особенно стариков, своим авторитетом влиявших на фронтовиков.
Особенно следует отметить энергию и деятельность некоторых офицеров: подъесаула Бабкина (убит в 1918 году), сотника Долгова (убит в 1920 году), подъесаула Емельянова (убит в 1918 году), подъесаула Алексеева, есаула Гордеева, подъесаула Забазнова, сотника Попова, гв. сотника Рубашкина (впоследствии генерала и начальника дивизии), есаула Коновалова и многих других.
В первый же день по занятии Усть-Медведицы подъесаулом Бабкиным был сформирован из местной учащейся молодежи партизанский отряд силою в 100 человек; почти одновременно с ним из учащихся, охотников казаков и офицеров станицы Клецкой сотник Долгов формирует второй партизанский отряд такой же численности. В первые же дни подъесаул Емельянов сформировал конную сотню из казаков добровольцев; и по общей мобилизации из усть-медведицких казаков станицы и прилегающих хуторов начал формироваться Усть-Медведицкий конный полк.
На радостях, после освобождения станицы, собрался местный поселковый Усть-Медведицкий сход и избрал окружным атаманом подъесаула X (фамилии не помню).
Присланное на другой день мне постановление об избрании на утверждение я не мог утвердить, хотя кандидат был вполне достойный офицер, и отменил выборы, мотивируя свое несогласие тем, что в выборах принимала участие лишь одна Усть-Медведицкая станица, даже без участия своих хуторов, и, таким образом, конечно, не могла выражать воли не только всех свободных станиц округа, но даже одной Усть-Медведицкой станицы в целом.
Но главным образом я отменил выборы потому, что считал еще несвоевременным назначение окружного атамана, так как это дало бы повод и лишний козырь для агитации красным всех оттенков, еще не изживших революции, о возвращении к старому режиму и т. п., ибо среди казаков и особенно местных «интеллигентов» еще было много таких, которые говорили, что они борются, собственно, не с советской властью, а с «Красной гвардией» и что они тоже большевики, но только «идейные», и прочее… Но чтобы все же установить гражданскую власть в округе, я на другой день пригласил в окружное правление местных нотаблей и, ознакомившись с положением и желаниями, назначил заведующим делами Управления окружного атамана гв. подъесаула Хрипунова, местного жителя и бывшего юриста, которому предложил немедленно вступить в исполнение обязанностей и наладить и восстановить расшатанный революцией порядок. Начальником полиции назначил полковника Попова.
В дальнейшем во внутреннюю жизнь Усть-Медведицы я не вмешивался, предоставив гражданскую власть подъесаулу Хрипунову.
Станицы по правому берегу Дона: Распопинская, Клецкая, Перекопская, Кременская и 2-го Донского округа Н. Григорьевская, получив мой приказ о мобилизации, сейчас же приступили к формированию конных и пеших сотен под руководством начальников обороны, из старших офицеров, находившихся в данный момент на местах. Мобилизация шла успешно, лишь не хватало винтовок и пулеметов, и я был завален просьбами от станиц о скорейшей присылке оружия. Советы почти всюду были уничтожены: вновь появились станичные и хуторские атаманы. От всех станиц за Дон были высланы разъезды для разведки и поднятия восстания.
В первые же дни после Усть-Хоперского восстания по реке Куртлаку к юго-востоку от хутора Большого мобилизовались казаки прилежащих хуторов и составили Куртлакскую группу под командованием гв. есаула Сутулова. В первой половине мая есаул Сутулов прибыл на хутор Большой с просьбой об оружии. Я выделил ему часть винтовок и два пулемета из первого транспорта оружия, полученного от немцев. Куртлакская группа получила задачу вести разведку на юг и восток и связаться с 2-м Донским округом, где, по слухам, также началось восстание.
Что же касается задонских станиц по реке Медведице, то там еще господствовал страх перед Мироновым, колебание и нерешительность, еще много голосов было за «нейтралитет». Мобилизованные там отряды были ненадежны и малочисленны; являлись еще смелые агитаторы и сторонники большевиков, главным образом из иногородних, осмеливавшиеся вызывающе выступать на майдане станицы Кепинской с речами против мобилизации и борьбы с «народной властью».
Для прекращения в корне опасной заразы пришлось применять крутые меры для вразумления одних и острастки других, слишком ярых сторонников советской власти.
Общее положение после занятия Усть-Медведицы было следующим: красные отряды, выбитые из Усть-Медведицы, поспешно отошли к Михайловке; туда же бежал и Миронов со своими «главковерхами». По пути Миронов, задержавшись для смены лошадей на почтовой станции в станице Арчадинской, страшно нервничал, торопился, волновался, грозил присылкой больших карательных отрядов…
Район округа за Доном, между левым берегом Медведицы и Доном, до станицы Кепинской включительно, был очищен от красной администрации и отрядов и занят нашими разъездами, высланными для производства мобилизации.
Станицы же по правому берегу реки Медведицы: Глазуновская, Скуришенская, Арчадинская, еще были заняты красными, получавшими директивы из Михайловки.
Миронов, оправившись после первого поражения и получив подкрепление матросами со станции Филоново, а также мобилизовав мужиков в слободах Михайловке, Сидорохе и других крестьянских слободах, расположенных к северу от железной дороги Филоново – Царицын, 2 мая предпринимает усиленную разведку с целью перехода вновь в наступление на Усть-Медведицу. Сеть красных отрядов, высланных из Михайловки, усиленных матросами, 3 мая занимает станицы Глазуновскую, Арчадинскую и Скурышенскую.
С 4 мая начинаются столкновения наших передовых частей и разъездов с перешедшими в наступление красными сначала у станицы Кепинской, где в конной атаке был убит доблестный сотник Емельянов, затем в станице Глазуновской, куда на рассвете разъезд усть-хоперцев в 28 коней, налетев на станицу, захватил пленных, лошадей, телефонное имущество и дал возможность бежать находившимся в станице под наблюдением красных офицерам 3-го Донского казачъего Ермака Тимофеева полка, остававшимся в станице Глазуновской после роспуска полка по домам.
5 мая у хутора Зимняцкого партизанский отряд подъесаула Бабкина до поздней ночи, неся большие потери убитыми и ранеными, оказывал упорное сопротивление превосходившему по численности и вооружению отряду матросов. В этом бою был убит начальник отряда, доблестный подъесаул Бабкин. В командование вступил подъесаул Алексеев, долгое время затем блестяще руководивший боевой деятельностью отряда.
Тесня наши малочисленные, почти лишенные патронов части, красные упорно наступали на Усть-Медведицу.
6 мая донесения с фронта были одно тревожнее другого. Наши части под напором противника медленно приближались к Дону. Тишина темной, теплой майской ночи лишь изредка нарушалась резкими ружейными выстрелами. Усть-Медведица агонизировала. Отходившие за Дон отряды еще более усиливали нервность и подавленность. Настроение падало. Необходим был новый импульс, новый толчок для поднятия духа и энергии.