А. Скляр
Прогулка за газировкой
Глава
I
Сколько стоит человеческая жизнь? К сожалению, на этот вопрос имеется вполне четкий и лаконичный ответ. Страховой агент в бюро на пересечении улиц Грано и Геогра озвучит вам сумму в две тысячи триста франков ежемесячно; на черном рынке дельцы, промышляющие грязными скверными делами, с легкостью рассчитают стоимость практически каждого вашего органа, получится цифра, немногим превышающая один миллион франков; шестнадцать тысяч восемьсот тридцать один франк пятьдесят сантимов – в такую сумму государство оценило жизнь каждого француза, погибшего на войне, эти деньги выплачиваются родственникам, кто уцелел и смог пройти все круги бюрократического ада. Рассмотрением подобных запросов занимается городской суд, где наряду с процессами по другим ветвям права работники уже в течение нескольких лет разбирают бесконечные списки погибших и пропавших без вести – волокита ужасная.
Непривычно пасмурным весенним утром в здание суда заходит пожилая дама. Ее берет, крохотных размеров, кокетливо съехал на бок, открывая седые пряди волос, аккуратно зачесанные в пучок. Невысокие каблуки мягких туфель гулко стучат по гладким мраморным плитам приемного холла. Небольшими, но уверенными шагами женщина подходит к стойке, расположенной в центре просторного зала. Строгий внешний вид не выдает целей ее визита.
– Добрый день, я по записи на девять тридцать.
Высокий молодой человек резко подскакивает при приближении посетителя, принимает документ из маленьких рук, одетых в перчатки из великолепной кожи, секунд двадцать его изучает.
– Здравствуйте, вам необходимо пройти к секретарю, она подготовит заявление. Пойдемте, я вас провожу.
– Будьте так любезны.
Скромная улыбка скользнула по доброму лицу. Юноша поторопился выскочить из-за стойки и жестом пригласил даму за собой. Широко шагая, он помчался вглубь коридора, совсем не замечая, что спутница не поспевает за ним. Своим рвением услужить этот молодой сотрудник местного дворца правосудия демонстрировал явные признаки трепетного отношения к своей работе, что, впрочем, не удивительно. Найти стабильную работу с хорошей зарплатой – это большая редкость в нынешнее время.
– Молодой человек, подождите, пожалуйста!
Сильный волевой голос заполнил все помещение, вернувшись эхом от высокого куполообразного свода потрясающей красоты потолка. Парень резко повернул назад, к чему его длинные ноги были явно не готовы, они продолжали нести тело вперед, в результате чего он чуть не полетел на пол.
– Осторожнее, вы так убьетесь! А нам это совершенно не нужно, хватит хоронить молодых ребят.
Юноша выпрямился и сконфуженно взглянул в лицо нагнавшей его посетительницы. Когда она говорила про похороны, на нем не дрогнул ни один мускул, это красноречиво характеризует почти всех, кто прошел войну.
– Прошу прощения, мадам, пройдемте, пожалуйста.
В этот раз парень услужливо пропустил даму вперед. Светлый коридор уходит направо, где заканчивается широким фойе, отсюда множество дверей из темного дерева ведут в многочисленные залы заседаний. В них решаются судьбы всех страждущих. Стены этого аккуратного помещения увешаны старинными бра, излучающими теплый желтый свет, что в сочетании с добротными довоенными стульями, сиденья и спинки которых затянуты в зеленую парчу, дарило посетителям атмосферу торжества и уюта. Весьма необычно для городского суда, где проливается столько слез, ломается столько судеб. Молодой человек старается не подавать виду, что торопится, если начальник увидит, что в приемной никого нет, то ему уж точно не выпишут за это премию. Не выдержав медленного темпа посетительницы, он снова вырывается вперед, но теперь учтиво поглядывает, чтобы дама не отставала. Наконец они останавливается возле кабинета, на табличке сияет цифра 1.
– Пожалуйста, присаживайтесь. В девять тридцать вас примут.
– Благодарю, вы очень любезны.
Воспользовавшись помощью юноши, женщина плавно опускается на стул. Закончив обязанности провожатого, молодой человек незамедлительно покидает зал, оставив даму среди других посетителей, мирно ожидающих своей очереди.
– Доброе утро, вы тоже к секретарю, оформлять похоронку?
Немного шокированная соседка явно не ожидала столь прямого вопроса, в ее глазах блеснул испуг. Пожилая дама без стеснения продолжала смотреть прямо в лицо молодой собеседнице.
– К счастью, нет, мне пока еще никого хоронить не довелось.
– Милочка моя, вам так повезло, но всему свое время. Позвольте тогда узнать, что же такая очаровательная девушка делает ранним утром в столь гнусном месте?
В мягком бархатном голосе пожилой дамы любой мог услышать нотки презрения не только к конкретному зданию, но и всей судебной системе в целом. Однако девушка не придала этим словам никакого значения. После очередного вопроса она встрепенулась, оживилась и стала с явным удовольствием рассказывать о цели своего пребывания в здании суда.
– Меня пригласили участвовать в жюри присяжных, через час начнется судебный процесс пекаря с Сен-Барнабе против какого-то старика, его обвиняют в разбойном нападении на пекарню первого.
– Простите мне мое любопытство, но разве вы не считаете все эти процессы абсолютным фарсом?
Девушка немного смутилась, но быстро вернулась к своему рассказу.
– Возможно, вы правы, и наша судебная система несовершенна. Но только не сегодня, сегодня на процессе будет участвовать Леон Руэ. Уж он-то точно сможет распознать, кто из этих двоих лжец. Правосудие однозначно восторжествует.
При этих словах юная мисс привстала со своего стула и подняла указательный палец правой руки вверх. Детский азарт плещет через край. Наша пожилая посетительница удивленно смотрит на молодую особу, ей интересно, кто такой Леон Руэ, но она не подает виду.
– Выходит, вы согласились на роль присяжного только ради шоу?
По выражению лица собеседницы видно, что она не понимает едкого замечания в свой адрес. Сведенные к центру брови демонстрируют серьезность мотива.
– Это – мой гражданский долг. И вообще, мне нужно идти, извините.
Девушка легонько кланяется и направляется через зал, в противоположном конце началось какое-то движение, несколько ожидающих повставали со своих мест и собрались у открывшейся двери. Внезапно за дверью кабинета номер 1 послышались шаги, спустя мгновение дверь отворилась. Женский командный голос громко произнес имя.
– Буллер! Мадам Буллер!
– Я здесь!
Седовласая женщина аккуратно поднимается с удобного красивого стула, на нем легко можно было просидеть и несколько часов – спина совсем не уставала. Эта мебель явно делалась с любовью и знанием анатомических особенностей человека.
– Пройдемте!
В тесном кабинете давно не прибирались. Кипы всевозможных бумаг заняли все пространство на столе, в шкафу, что тянется вдоль стены. Даже в углах на полу разместились стянутые серой бечевкой стопки с бумагами – бесконечное количество дел, требующих рассмотрения судом. Секретарь – дама средних лет, невысокого роста, словно солдат отчеканила шаги и села за рабочее место.
– Так, что у вас?
Мадам Буллер молча подает в руки секретарю заполненный бланк. Процедура ей знакома до мелочей, уже в десятый раз она подает прошение о реабилитации имени своего мужа, что был застрелен французской полицией без суда и следствия сразу после освобождения Парижа.
– Так, порядок стандартный, да вы и сами все знаете. Присаживайтесь, мне понадобится минут десять.
Не отрываясь от заполнения документа, секретарь указывает посетительнице на стул у стены, где тоже пылятся бумаги. Скромная, едва заметная улыбка сопровождается покашливанием. Очевидно, мадам Буллер уже привыкла к подобному проявлению заботы в свой адрес.
– Благодарю, вы очень любезны, но я постою.
– Как пожелаете.
В тишине кабинета слышится царапание ручкой бумаги и монотонное сопящее дыхание сотрудницы судебного учреждения, возможно, она простудилась. Пожилая дама беглым взглядом осматривает груды документов. При ее первом визите, еще полным надежд, тут было просторнее, на стулья садились свободно. Уже второй год мадам Буллер подает всевозможные прошения и заявления только для того, чтобы начать судебный процесс по реабилитации доброго имени своего покойного супруга, вынужденного работать в военные годы с оккупантами. Но девять попыток, предпринятых до сегодняшнего дня, не увенчались успехом, ответ всегда один – ваш муж признался в совершении преступления, за что и был наказан. Ни слова об обстоятельствах дела, о расследовании, о последующей конфискации всех предприятий в пользу государства – только сухая отписка. Вопиющая несправедливость, с которой такая женщина, как Кристиана Буллер, не могла согласиться ни при каких обстоятельствах. В Париже ее попытки быстро пресекли, но здесь, в Марселе, из раза в раз заявления принимали и в тридцатидневный срок давали ответ.
– Ну вот, все готово, сейчас заверю в канцелярии.
Короткими тяжелыми шагами секретарь скрылась за дверью в соседнее помещение, гулкий удар по столешнице – апостиль занял свое законное место слева внизу документа.
– Вот, пожалуйста. Оригинал остается у вас, заверенная копия передается на рассмотрение, ожидайте ответ в течение тридцати календарных дней.
Все слова, как клише, заучены. Интересно, сколько раз в день она повторяет эту фразу? Дело сделано, мадам Буллер выходит в зал ожидания, секретарь сразу называет следующую фамилию. Мимо нашей героини в кабинет проходит молодая пара, на их лицах выражение скорби. В очереди собралось довольно много людей, но в помещении тихо. В противоположном углу возле двери, где десять минут назад толпились члены жюри присяжных, никого не было, только соседняя приоткрытая дверь манила негромким голосами. Ведомая любопытством госпожа Буллер прошла через фойе и осторожно заглянула в незапертую дверь. День еще только начинался, и у нее вполне было время на посещение открытого заседания. Поразительный контраст – внутри зала весьма оживленно бурлили разговоры, участники рассаживались по местам, репортеры выбирали лучший ракурс, чтобы ничего не упустить. С момента начала процесса над военными преступниками эта практика стала широко применяться повсеместно. Обществу вдруг стало интересно, что происходит за закрытыми дверями судебного зала, потому сотрудники различных газет нынче – постоянные посетители. Девушка из очереди уже заняла свое место на трибуне жюри, сидит в предвкушении, оперла подбородок на ладони. И верно, словно в театре.
Почти все скамьи уже без свободных мест, хотя до начала еще много времени. Видимо действительно ожидается что-то грандиозное. Мадам Буллер проходит немного вперед, ее появление в зале осталось незамеченным. Два задних ряда почему-то недоступны для посетителей, на входе висят заграждающие канаты, но в следующем ряду сидит только один господин в светлом сером костюме. Закинув ногу на ногу, он задумчиво смотрит в блокнот, не обращая внимания на суету вокруг. Именно сюда и решила сесть пожилая дама, поскольку дальше места были плотно заняты. Не забираясь вглубь, мадам Буллер осторожно опустилась на жесткую поверхность деревянной скамьи – ей однозначно далеко до комфорта мягких стульев в фойе. Отсюда, при наклоне в проход, открывался великолепный обзор на трибуну судьи и места истца и ответчика. Конечно, если сидеть прямо, то головы разношерстной публики многое закрывали. Кого тут только не было: лысеюший господин, громко разговаривающий со своим соседом в серой фетровой шляпе; полная дама в пальто с высоким воротом, рядом с ней, то и дело вскакивая с мест, очень живо барахтаются двое мальчуганов – им явно тут скучно; целая гряда офицеров, все, как один, сидят в форме, неподвижно, фуражки лежат на коленях; студенты в ученических пиджаках с нашивкой на рукаве, очевидно прогуливающие занятия. Каждый ждет появления фигурантов рассматриваемого дела, судьи и таинственного Леона Руэ.
Мадам Буллер на секунду поддается всеобщему волнению, вытягивает шею, осматривается по сторонам, пытаясь понять – кто есть кто. Внезапно она ловит пронзающий взгляд месье в сером костюме, словно сканер, он пробегается по ее одеянию. Дама хочет сделать замечание о том, что в порядочном обществе подобные вещи неприемлемы, но в этот миг боковые двери справа от трибуны распахнулись. В зал вошли люди в форме, двое навытяжку встали по бокам от входа, еще двое прошли через весь зал и повторили действия первых, только уже у двери, ведущей в фойе. В зале воцарилась тишина, первым появилась секретарь заседания – молодая девушка лет двадцати, большие очки с толстыми линзами закрывали половину ее лица. Быстрыми шагами она прошла к крохотному столику, ютившемуся по правую руку от кафедры судьи, сложила стопку бумаг и замерла.
– Прошу всех встать, суд идет!
Все, как один, посетители поднялись со своих мест, образовав в зале лес из человеческих тел. Осторожно придерживаясь за поручень, мадам Буллер привстала над твердой поверхностью скамьи. Ей явно не хотелось выказывать своего уважения работникам системы, к которой она испытывала если не отвращение, то презрение. Хитрая уловка притвориться немощной позволила не привлекать к себе ненужного внимания сотрудников безопасности. Краем глаза дама заметила, что ее сосед по заднему ряду тоже не спешит становиться на вытяжку, приветствуя его честь, что вызывает нескрываемую улыбку на ее лице.
В черной широкой рясе, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, в зал входит судья, ему явно сложно передвигаться – лицо красное, дыхание тяжелое. Он взбирается на трибуну и с облегчением падает на роскошный мягкий стул с высокой спинкой.
– Прошу всех садиться.
Вступительная часть заседания закончена, двери закрыты, после непродолжительного шуршания снова становится тихо, только дети полной дамы в пальто периодически ерзают на местах. Кому в голову пришла идея брать детей в суд? Толстыми пальцами судья раскладывает перед собой на широком столе документы, с важным видом смачивает пальцы языком, что-то читает, приспустив крохотные очки.
– Сегодня проводится слушание по делу номер 4792. Андрэ Огюст против Ренарда Рузе. Дело рассматривает судья Канкре, секретарь заседания – мисс Ювениль. Прошу сохранять в зале тишину.
Пухлой рукой судья берет крохотный деревянный молоточек и, что есть силы, бьет по специальной подставке, многократно усиливающей звук от удара. Процесс начался.
– Обвинитель и ответчик, займите свои места у трибун.
Фотографы то и дело щелкают затворами камер, один, что поменьше ростом, постоянно перебегает из левого угла в правый, пытаясь запечатлеть все действие с разных сторон. Где-то с первых рядов к узким стойкам выходят двое: слева встает мужичонка в потасканном кафтане, брюки из черного сукна местами испачканы белой пылью, робко он стягивает с волосатой головы тряпичную кепку, сжимает ее в кулак; метрах в двух от него медленно ковыляет, опираясь на резную трость, дряхлый старикашка, кажется, что он не дойдет до своего места, его длинный сюртук из яркого шалона изящно обрамляет стройное, но кривящееся тело, золотом горят бриллианты на его перстах, а шелковый платок скрывает дряблую кожу на шее.
– И так, господин Огюст, поведайте суду суть вашей претензии к господину Рузе.
– Ваша честь, я владею небольшой пекарней на Сен-Бернабе. Вы, наверное, слышали, называется «Ле петит бисквит». У меня продается вкуснейший хлеб во всем Марселе, а о моих птифурах, мильфеях, эклерах, саваренах и макаронах ходят легенды далеко за пределами нашего потрясающего города.
Когда обвинитель стал перечислять названия десертов, лицо судьи, до этого момента сохранявшее строгое выражение, смягчилось. Мимолетная улыбка позволяет внимательному наблюдателю понять, что у господина Канкре со сладостями особые отношения. У остальной же публики описательная часть вызывала скорее скуку. Пролог пекаря слегка затянулся, секретарь безостановочно набивает стенограмму на великолепной пишущей машинке «Royal». Судья сохраняет внешнее спокойствие, но внутреннее напряжение проявляется в мелком постукивании ручкой по столу. Наконец, пекарь переходит к сути претензии.
– Неделю назад, одиннадцатого числа этого месяца, я, как и всегда, ровно в пять тридцать утра, открыл двери своей пекарни, в тот день было много предварительных заказов, нужно было все успеть. Для посетителей мы открываемся в восемь часов, потому, по обыкновению, я закрыл за собой двери на щеколду, для чего мне пришлось повернуться к ним лицом. Каково же было мое удивление, когда я развернулся, прямо передо мной стоял этот господин.
Мсье Огюст указал рукой на старика – ответчика.
– Со словами: «Не понимаешь по-хорошему?», он ударил меня своей палкой по лицу, из-за чего я упал на пол и потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что моя пекарня разгромлена, многое было украдено, в том числе и выручка за весь прошлый месяц.
– Правильно ли я вас понимаю, мсье Огюст, вы обвиняете этого пожилого джентльмена в том, что он, с применением физической силы ограбил вас?
– Да, ваша честь, абсолютно правильно.
– Вы уверены, что это был он? Посмотрите, мсье Рузе еле держится на ногах.
– Ваша честь, да он притворяется! Это же Ренард Рузе – кондитер из Парижа. Приехал сюда открыть очередную низкосортную забегаловку! Он давно предлагал мне продать пекарню, а когда получил отказ, то уподобился разбойникам!
Голос мсье Огюста звучал высоко, выражая отчаянное состояние этого скромного человека. В то время весь зал наполнился заливистым смехом, старик, которого обвиняли в побоях и разбое, дрожащими руками держался за кафедру, чтобы не упасть, он смотрел на судью взглядом полным пустоты. Вид у пекаря был весьма жалкий, он мотал головой из стороны в сторону, не понимая, что происходит, явно не ожидая такой реакции. Только сейчас мадам Буллер смогла рассмотреть, что половина лица Андре Огюста покрыта чернеющим синяком. Одна лишь секретарь сохраняла спокойствие и продолжала свою работу, в столь юном возрасте она обладала неплохой техникой печатания, но, все же, не всегда поспевала за рассказом. Вдоволь насмеявшись, судья несколько раз ударил молотком.
– Тихо! Тишина в зале!
Публика успокоилась только после троекратного стука молотка. Щелчки затворов фототехники сопровождают рассказ отвечающей стороны.
– Хорошо, суду понятна суть вашей претензии, теперь мы бы хотели выслушать вторую сторону. Мисс Ювениль, вы все запротоколировали?
– Да, господин Канкре.
Не скрывая отвращения, мадам Буллер смотрит в лицо местного властителя. Ее коробит, когда он говорит о себе в третьем лице – что за бессмысленный атавизм. Такое сильное потрясение, как война, должно было сократить социальный разрыв между людьми, но теперь, спустя два года после окончания военных действий, мир снова вернулся к тому, что одни смотрят свысока на других. Если бы не глубокое любопытство, то она давно бы покинула это представление.
– Мсье Рузе, все в порядке? Вы можете говорить?
– Да, ваша честь, вполне могу.
Голос старика звучит сухо, но достаточно живо. Так и не скажешь, что его владелец не может сам стоять без опоры.
– Мсье Рузе, вам понятна суть претензии к вам этого джентльмена?
– Ваша честь, я выслушал этого господина, и, честно говоря, удивлен его обвинениям. Я простой старый кондитер, который уже и передвигается то только с тростью. Я физически не могу сделать того, в чем меня обвиняют.
Речь старика сопровождается активной жестикуляцией, которой позавидовал бы мим с площади Согласия. Череда взаимных обвинений, далее каждая из сторон пытается предоставить суду убедительные доказательства своей позиции, но, ни одного из них недостаточно, чтобы заключить однозначный вердикт. Постепенно процесс в действительности начинает походить на театральную постановку со второсортными актерами. В ходе объяснений выяснилось, что Ренард Рузе и правда прибыл в Марсель из Парижа, где он владеет уже десятью кондитерскими, подобные заведения он открыл в Страсбурге, Лилле, Бордо, теперь вот добрался до Лазурного побережья. Мсье Огюст – пекарь в третьем поколении, его пекарня пережила многое в истории Франции, даже две войны не заставили прекратить семейный бизнес. Но устных заявлений не хватает. В какой-то момент судебный процесс заходит в тупик, вероятно, потребуется дополнительное расследование, чем сейчас вряд ли оперативно займется полиция – они и так зашиваются.
Несмотря на очевидную скукоту заседания, публика сохраняет живую активность, все внимательно следят за действиями участников, журналисты неустанно фиксируют происходящее. Неожиданно для себя, мадам Буллер обнаруживает, что сидит на скамейке одна, мужчина в сером костюме незаметно покинул занимаемое место. «Слабак», – подумала женщина.
– И так, господа, на основании имеющихся в распоряжении суда данных, однозначного заключения сделать не получается. Я не могу вынести решение на рассмотрение жюри присяжных, потому мы назначаем дополнительное расследование, по завершению которого процесс возобновится.
В зале начались волнения, люди стали перешептываться, вытягивать шеи, смотреть по сторонам. Мсье Огюст разочарованно качает поникшей головой, его оппонент делает вид, что расстроен подобным решением. Господин Канкре складывает бумаги в стопку и заносит деревянный молоток над подставкой. Внезапно, молодая девушка – член жюри присяжных, та самая из очереди в фойе, встает и обращается к судье.
– Ваша честь, разрешите обратиться?
Шустрый фотограф подскакивает почти вплотную, делает несколько снимков. Не дожидаясь ответа, девушка продолжает.
– Единогласным решением коллегии жюри присяжных мы приглашаем для участия в процессе криминалиста – психолога Леона Руэ. Мы считаем, что он поможет внести некоторую ясность в разбираемое дело.
Услышав имя, посетители вздохнули с облегчением. Кто-то с задних рядов начинает выкрикивать имя Руэ, его поддерживают. Вскоре в зале становится шумно. Господин Канкре смотрит на девушку, раскрыв рот. Неслыханная дерзость застала его врасплох, но он решает узнать, кто такой этот Леон Руэ.
– Тихо! Тихо! Тишина в зале, заседание еще не закончено! Кто из присутствующих Леон Руэ?
Голос судьи превратился в рычание. Мадам Буллер, не скрывая любопытства, даже немного привстала. К ее удивлению, откуда-то спереди к трибуне вышел невысокий элегантный мужчина в сером костюме – ее бывший сосед по скамье. Его наружность приятна, живой пронзительный взгляд замечает все мелочи вокруг. Какое-то время публика не успокаивается, но после угроз о привлечении к ответственности за неуважение к суду, волнения прекращаются.
– Пожалуйста, представьтесь.
– Ваша честь, уважаемое жюри, добрый день! Мое имя Леон Руэ. Честно признаться, я не совсем криминалист – психолог, скорее эксперт по человеческому поведению, но мне действительно есть, что сказать этим господам.
Спокойный голос мужчины убаюкивает. Лицо судьи принимает мягкие черты. Он невольно откладывает молоток в сторону и жестом предоставляет новому участнику возможность высказаться.
– Я не совсем понимаю, что происходит, но, если уважаемые члены жюри просят (он недобро посмотрел на молодую девушку). У вас десять минут. Мисс Ювениль, внесите имя мсье Руэ в протокол заседания.
– Благодарю, ваша честь, мне хватит и пары минут.
Внимание публики приковано к действиям невероятно обаятельного мужчины. Мадам Буллер склонилась в проход, чтобы ничего не упустить. Улыбаясь, он подходит к обвинителю.
– Мсье Огюст, я правильно понимаю, что ваша пекарня – это скромный семейный бизнес, который ваш дед, ваш отец, а теперь и вы ведете уже третий век к ряду?
Пекарь растерянно смотрит то на судью, то на господина Руэ.
– Да, правильно.
– Также вы сказали, что ваш бизнес невероятно успешен в этой части страны: «Все побережье ест круассаны от Ле петит бисквит», вроде я точно запомнил.
– Да, мои бухгалтерские книги не дадут соврать, вот.
– Спасибо, в этом нет необходимости. Мсье Рузе, скажите, вы пробовали десерты из пекарни мсье Огюста? Они и вправду волшебные! Нежный бисквит просто тает во рту! А какой аромат стоит в округе, мм.
Старик недобро уставился на блондина, очевидно вопрос ему не нравится, но он не может понять, к чему его задают. Свой взгляд он переводит на судью.
– Это похоже на балаган, а не допрос! Мсье Руэ, я вынужден усомниться в вашей квалификации!
– Прошу прощения, ваша честь, но мне нужно получить ответ.
– Ну что ж, я уже дал согласие, мсье Рузе, отвечайте.
Скрипучим голосом старик выдавил из себя сквозь зубы.
– Нет. Не пробовал.
– Тогда удивительно, почему вы посещали заведение господина Огюста пятнадцать раз за последние три дня.
– Но я не!
– Но это сейчас не так важно. Ваша честь, уважаемые члены жюри, мсье Огюст и вправду выдающийся кулинар, иначе он не был бы награжден столь почетной наградой, как «Золотой эклер». Мсье Рузе, вы, вроде, тоже пекарь, у вас-то такой награды наверняка нет? Может вы ходили в пекарню, чтобы разузнать секретные рецепты?
Владелец разгромленной пекарни чуть не поперхнулся, он с недоумением уставился на джентльмена в сером костюме, хлопает глазами, но сказать ничего не может. Напротив, старик в роскошном сюртуке негодует.
– Это какая-то чушь, таких наград не существует!
Господин Рузе явно задет таким бестактным отношением к своей персоне. Легким движением рук Леон Руэ достает из-под передней скамьи сверток солидных размеров и закидывает его на стол сбоку от трибуны судьи. Развернув бумагу, он представляет глазам публики желтую статуэтку в форме обожаемого многими пирожного.
– Вот, пожалуйста, полюбуйтесь – высочайшая награда в сфере кондитерских достижений. Какая изящная форма, чистейшее золото. Мсье Рузе, что скажете?
Старик сжал челюсти, оскалив кривые зубы. Забыв про слабость в конечностях, он выскакивает из-за стойки и подбегает ко столу, где красуется золотой десерт, хватает его руками и подносит к лицу. Внезапно, его безумные глаза наливаются кровью, он поднимает статуэтку над головой и кидает улыбающегося блондина.
– Ах ты мерзавец, да я тебя!
Леон ловко уворачивается от запущенного снаряда, тот с грохотом падает на пол, от удара на деревянном покрытии появилась вмятина со следами желтой краски. Потертый бок эклера сияет свинцом у ног зрителей, небольшая надпись чернеет «Жадный дурак, ты попался». К негодующему старику вовремя поспевают блюстители порядка и сковывают под руки, но тот не сдается, брыкается, барахтается, пытается вырваться.
– Вы не имеете права, да вы знаете кто я такой! Я вас всех засужу, вы ничего не докажете!
Судья, на мгновение растерявшийся от столь неожиданного поворота событий, вернул самообладание. Громогласно он скомандовал.
– Под стражу его, выведите отсюда! Тишина в зале! Всем тихо!
Громкие стуки молотка не могут унять разбушевавшуюся публику. Зрители повскакивали с мест, одни аплодируют, другие свистят – картина мало похожая на судебное заседание. Леон Руэ с довольной ухмылкой смотрит на господина Канкре, последний с большим трудом, молотком и угрозами, наконец, гасит волнения в зале. Бедный Андрэ Огюст осторожно выглядывает из-за стойки, куда он спрятался в момент броска. Одна лишь мисс Ювениль сохранила холодное спокойствие, хотя, возможно, на самом деле она оцепенела от страха и, подобно сурку, замерла в неподвижном положении. Красивая резная трость продолжала стоять возле стойки Ренарда Рузе.
– Мсье Руэ, объяснитесь, пожалуйста! Что за шоу вы тут устроили? Вы с ума сошли?
Не скрывая самодовольства, мужчина в костюме двумя руками возвращает потрепанную статуэтку обратно на стол.
– Прошу прощения, ваша честь, допрос немного вышел из-под контроля, но, как все видели, этот негодяй выдал себя. Никакой он не дряхлый старик, он легко поднял этот тяжелый предмет без какой-либо помощи, а он, надо сказать, весит килограмм двадцать – чистый свинец!
Легким щелчком Леон ударил по эклеру.
– Немного? Да этот безумец чуть вас не зашиб!
– О, заверяю вас, что у него бы этого не получилось ни при каких обстоятельствах.
При этих словах блондин сделал движения, похожие на уворачивания боксера на ринге.
– Мсье Руэ, прекращайте клоунаду, иначе отправитесь следом.
– Очень бы этого не хотелось. Позвольте мне разъяснить. Ренард Рузе – жадный бизнесмен из Парижа, не привыкший, чтобы ему перечили. Я думаю, что следует проверить, чем он занимался в годы войны. Приехав в наш славный город, он наверняка знал о великолепной пекарне мсье Огюста, о которой действительно молва идет далеко за пределы Марселя. В привычной ему манере, господин Рузе захотел прибрать к рукам процветающий бизнес, как, вероятно, он уже делал и ранее, но наткнулся на бравого пекаря. Андре Огюст не спасовал под натиском захватчика, что и привело к таким последствиям.
Леон Руэ несколько раз похлопал по плечу пекаря, который все еще не до конца понимал, что произошло. С недоверчивым прищуром судья выясняет детали.
– И, позвольте поинтересоваться, как же вы все это поняли?
– Не хотелось бы загружать вас теоретическими знаниями из прикладной психологии, но у этого человека все было написано на лице. От меня потребовалось лишь нажать на его больное место – гордость. Ну а вам, ваша честь, наверняка поможет произвести обыск в его недавно открывшемся офисе на бульваре Гижо. Считаю, что там вы найдете много интересных документов, обличающих этого подлого дельца. К тому же, у вас есть замечательный повод – нападение в зале суда в присутствии свидетелей.
– То есть это – ваша догадка, я правильно понимаю?
– Догадка, но чертовски хорошая!
Обаятельный джентльмен с широкой улыбкой на лице развел руками. Судья, очевидно желающий побыстрее закончить, смягчил интонацию.
– Мсье Руэ, вам придется оплатить ущерб, нанесенный вашим реквизитом.
– С превеликим удовольствием!
– Мсье Огюст, дело передается следователям, офис Ренарда Рузе будет обыскан, если там будет обнаружено что-то, доказывающее злостные намерения этого господина, ваши требования о компенсациях будут удовлетворены. На этом, заседание объявляю закрытым!
Стук молотка ознаменовал конец слушания. Спешно полный судья собрал разложенные документы и, поправив рясу, направился к выходу под шумные овации из зала. Публика больше не сдерживала себя в эмоциях. Мисс Ювениль торопилась за своим начальником, поравнявшись с обаятельным блондином, она украдкой улыбнулась и кивнула ему, после чего перевела взгляд на пекаря, секунду спустя, секретарь скрылась за дверью. Андрэ Огюст, не понимая, откуда пришла помощь, горячо трясет руку мсье Руэ, благодарит его, приглашает в пекарню, когда там закончится ремонт. Довольная публика, насытившись представлением, постепенно покидает места, в зале становится просторнее. С шумом поток людей хлынул мимо удивленной мадам Буллер в, до этого момента, тихое фойе. Пожилая дама не спешит к ним присоединиться, трюк Леона Руэ, который задумавшись стоит у своего реквизита, произвел на нее впечатление.
