А. Райро
Рокот
Только это был еще не ад.
Ад наступил через несколько минут.
Здание погрузилось в темноту, подсветка и лампы на потолке первого этажа погасли. Электронное табло часов, что висели над баром, мигнуло, и на нем вспыхнули ярко-красные цифры: 23:04.
Кто-то дышал. Там, за баром, кто-то дышал. Тяжело и неровно.
Потом прозвучал резкий и смачный треск, будто сломался гигантский карандаш, а затем зазвучал оркестр, музыку подхватило эхо. Звук шел из зала «Д», но не имел ничего общего с «Отомстить грешному городу». Это была композиция совсем из другого фильма, или мюзикла, или чего-то еще. Тревожная, мрачная и в чем-то торжественная мелодия, похожая на траурный марш или…
…заупокойную мессу.
Внутри Стаса все оборвалось.
Он вспомнил, где слышал эту музыку, – она звучала на похоронах деда. Правда, это было давно, больше десяти лет назад, и Стас надеялся, что забыл ее, забыл все, что с ней связано, но нет, эта мрачная мелодия резанула его по нервам, как только он ее услышал.
Он даже вспомнил, как мать, посеревшая от горя, сказала ему, восьмилетнему:
– Мы проводим дедушку его любимой композицией. Это будет Моцарт, «Реквием». Восьмая часть, которую вы учили с ним наизусть. Помнишь ее?
Оказывается, он помнил ее и сейчас. Именно она оглушала зал «Д».
Стас всегда поражался тому, что его дед, глухой с детства, слушал музыку. Он ее обожал, постоянно тыкал мозолистыми пальцами в старую магнитолу, выбирая радиостанции, и улыбался, когда находил понравившуюся мелодию. Он стучал ладонью по истертой оплетке руля в такт музыке. В такт. Что он слышал тогда? Вибрации? Низкочастотные басы? Особые волны? Что?..
Деду нравились исполнители всех жанров и направлений. Салон его «Москвича» на своем долгом веку повидал и блюз, и рок-н-ролл, и оперу, и набившие оскомину хиты, и неизвестные бардовские песни. Дед «слушал» Бетховена, Чайковского, Грига.
Но над музыкой Моцарта он плакал.
Он делал это по вечерам. Уходил в гараж, открывал ворота, заводил двигатель, включал фары и Моцарта, а потом смотрел отрешенным взглядом в лобовое стекло, в сумерки, будто чего-то ждал. Его глаза краснели, на щеках, худых и дряблых, блестели дорожки от слез. В машине он сидел несколько минут, не больше, после чего выключал фары и магнитолу, глушил двигатель и шел спать.
Естественно, что соседи считали его сумасшедшим. Да и смерть его была странной. О ней при Стасе не говорили. Он даже не знал, где дед умер и что с ним случилось.
И вот теперь Моцарт и его «Реквием» всколыхнули память Стаса, уже совсем не ребенка. Только знакомая симфоническая музыка и слова, спетые множеством мужских и женских голосов, напугали его не меньше воды.
Голоса пели:
Lacrimosa dies illa
Qua resurget ex favilla
Judicandus homo reus.
«Омоет слезами тот день, – зашептало в ушах Стаса, – когда восстанет из праха грешный человек».
Часы над баром опять мигнули, словно напоминая о том, что надо бы прийти в себя и убраться отсюда. На табло высветилось: 23:18. В ядовито-красном свете цифр мелькнула тень, коснулась воды и расползлась по ее поверхности, как нефтяное пятно.
За баром кто-то продолжал дышать. Хрипло и прерывисто, словно мучился приступом астмы.
Стас подавил рвущийся наружу крик отчаяния. Если он позволит себе закричать, то уже не сможет заткнуться, да и, судя по тому, что перед глазами замелькали цветные мушки, скоро он просто-напросто свалится в обморок. И тогда наступит конец всей его бессмысленной борьбе с самим собой.
Вода тем временем достигла колен.
«Если ты не оторвешь зад от стены, то захлебнешься, – продолжал в мыслях уговаривать себя Стас. – Давай пошевели хотя бы рукой. Да, начни с правой, все верно, или с левой. Начни, с какой хочешь. Только шевелись, шевелись, иначе ты тут сдохнешь. Продвигайся к двери, в зал, там есть пожарный выход. Он ближе, чем парадный. Возможно, в зале остались зрители… возможно… возможно, они и не заметили наводнения… да, в зале точно нет воды, нет воды… дьявол…»
Он опять себе врал.
Он знал, интуитивно чувствовал, что в кинозале будет так же пусто, темно и залито водой, как в холле, как и во всем здании торгово-развлекательного центра. Зато там был пожарный выход.
– Давай же, давай, – прошептал Стас.
Правая ладонь, неестественно тяжелая, скользнула вверх и вбок по влажной стене, нащупала дверной проем и ручку – именно в этой двери Стас видел сейчас свое спасение (или гибель: кто знает, что там, за закрытой дверью?).
Не отрывая лопаток от скользкой поверхности стены, он двинулся к проему, сделал шаг, заставляя ноги преодолеть сопротивление воды, плотной и вязкой, как кисель. Толкнул пальцами дверь (музыка вырвалась наружу, став в разы громче) и протиснулся в зал «Д», но тут же замер на пороге.
Первое, что он увидел, – фотографию во весь экран.
Не узнать ее было невозможно. Среди многих других она хранилась в семейном альбоме в бархатистой алой обложке в доме Платовых. Старая, выцветшая фотография, затертая по краям.
С экрана на Стаса смотрел умерший дед.
Снимок был сделан в гараже, а дед, поджарый, совсем не похожий на тех, кому за семьдесят, держал в одной руке снаряженный для ловли щуки спиннинг, а другой опирался на капот своего «Москвича», такого же молодцеватого на вид.
Совсем некстати Стас вспомнил, что у машины вечно скрипела передняя подвеска, а с указателем поворота порой включались «дворники». И этот цвет… («Деда, неужели он так и называется?») Цвет «Валентина» – сочный, сине-фиолетовый – всплыл в памяти и словно окрасил, оживил мертвую фотографию и те полустертые воспоминания, запрятанные Стасом даже от самого себя.
Дед медленно наклонил голову и взглянул Стасу прямо в глаза.
– Ох, господи…
Стас отшатнулся и чуть не вывалился обратно в холл, но успел ухватиться за дверной проем.
Ноги ослабли, из них будто вынули кости.
Все это казалось дурным сном, слишком дурным, слишком ненастоящим. Стас внутренне ждал, что кто-то сейчас тряхнет его за плечо, опустит меж лопаток кулак, ударит по щекам и выбьет из него этот затянувшийся кошмар.
Экран погас, фотография исчезла, и включилась подсветка зала. Стас прищурился, вгляделся в очертания пустых красных кресел и заставил себя медленно двинуться вниз. Что бы ни происходило, ему важно спуститься. Жизненно важно.
Там, на противоположной стороне, находился пожарный выход, легко отпирающийся изнутри без ключа, стоило лишь сдвинуть щеколду. Правда, ту часть зала, где маячила спасительная дверь, не меньше чем на метр залила вода.
Тут краем глаза Стас заметил, что в одном из кресел кто-то сидит и смотрит на него.
Сидит и смотрит.
Музыка оборвалась, из колонок послышался глухой треск, и уровень воды каким-то непостижимым образом стал выше почти вдвое. Стас будто ухнул в яму, провалившись по грудь.
Последние крупицы воли испарились, его накрыл животный отупляющий ужас, в голове зашумело. Он вжал голову в плечи, будто ожидал удара по затылку, и, повинуясь странному инстинкту, ринулся со ступеней вниз, в самую глубину.
Он упорно греб ледяную воду и самому себе напоминал попавшего в водоворот осла, испуганного и глупого. Но ведь ему осталось совсем чуть-чуть. Еще чуть-чуть продержаться, еще чуть-чуть, чтобы добраться до заветной двери.
Не добрался.
Сначала свело одну икроножную мышцу, следом – вторую. Тело выгнулось в долгой конвульсии, потеряло всякую чувствительность и перестало слушать приказы мозга. Стас хотел задержать дыхание и рвануть к поверхности, но ничего не вышло – вода снова его победила.
Глава 2
Посмотри в свой карман, приятель
Кто-то хлестал его по щекам, а другой рукой, холодной и твердой, придерживал затылок, чтобы голова не запрокинулась.
Стас почувствовал на себе дыхание, чуть сладковатое и закисшее, отдающее алкоголем. И опять шлепок по щеке. В носу засвербело, в воспаленном горле забулькала мокрота.
Он тихо хрипнул и сглотнул, открыл глаза.
Над ним, в грубом синем дождевике, склонилась девочка-подросток лет тринадцати. Со светлых волос, облепивших лоб, виски и скулы, стекали капли.
Стас поморгал, освобождая ресницы и веки от воды, прищурился и прокашлял:
– Ты к-кто?
Девочка посмотрела на него блуждающим взглядом, с безразличием, как смотрят на мебель или асфальт под ногами, и снова дыхнула на него чем-то сладким (наверняка ягодная жвачка). Потом убрала руку из-под его затылка и выпрямилась.
Стас ударился головой о пол, холодные брызги окропили лоб и виски. Боль в затылке окончательно привела его в чувство, и он ощутил вокруг себя воду, услышал ее безмятежное тягучее журчание. Макушку, шею, плечи, руки, бедра – все тело огибал поток воды.
– По… помоги мне подняться, – икнув, попросил Стас и предпринял самостоятельную, но безуспешную попытку сесть.
Девочка даже не думала помогать. Глянула на него сверху вниз, молча коснулась своего виска и стукнула костяшками кулаков друг о друга.
Стас сразу понял, что это означает: «Тупица».
– Тупица. Согласен, – ответил он.
Сейчас Стас был на все согласен. Возможно, он бы даже позволил отрезать себе руку, лишь бы его вытащили из воды.
В темных глазах незнакомки мелькнули изумление и любопытство. Она явно не ожидала, что Стас понимает язык жестов. А он его понимал – выучил, когда еще дед был жив, да так и не смог забыть. В свою очередь, догадка Стаса подтвердилась: девочка, что вытащила его из воды, – глухая, зато читает по губам.
Незнакомка наклонилась и, ухватив его за ворот рубашки, помогла подняться.
Со Стаса ручьями потекла вода, он прислонился плечом к стене. Несмотря на внушительный размер дождевика, его спасительница выглядела хрупкой: тощая шея, худое остроскулое лицо, тонюсенькие детские пальцы. Как же она умудрилась дотащить его, двадцатилетнего парня, наверх, к самой двери кинозала?
Помещение продолжало наполняться водой, но уже не так стремительно, как раньше. Внизу, у экрана, образовался черный бассейн. Дверь пожарного выхода почти полностью скрыла водная гладь, как и кресла первых рядов. Красная матовая обивка зала вымокла и потемнела.
Девочка дотронулась до плеча Стаса и махнула ладонью: «Иди за мной».
– Куда? – Стас кашлянул. – Что, в‑в-вообще… – К своему ужасу, он начал заикаться.
Звук «в» застрял меж губ, смешавшись с выходящим изо рта воздухом. Казалось, вместе с губами заикается и все тело: содрогается, сжимается в спазмах, будто не может принять устойчивое положение.
Девочка нахмурилась и огляделась. Описала ладонью круг, ткнула в Стаса пальцем и сложила руки буквой «х», прижав запястья друг к другу. Возможно, он что-то понял не так, но она сказала: «Вокруг тебя смерть».
– А? – простонал Стас. И сполз по стене обратно в воду.
Рассерженная незнакомка схватила его за грудки, подняла и встряхнула. Ее глаза опасно блеснули.
– Я воды боюсь. Нормально даже думать не могу, – тихо пояснил Стас: кажется, впервые он вот так просто в этом признался. Да еще и незнакомому человеку. Да еще и ребенку.
Девочка внимательно всмотрелась в его лицо, словно пронзая череп взглядом-рентгеном и проверяя на лживость, и кивнула.
– Т-т… ты здесь одна? – Стас ненавидел себя за заикание, за одеревеневшие конечности, за то, что чувствовал себя беспомощным, и, по сути, им сейчас и являлся.
От уверенного в себе Стаса Платова не осталось и следа: вода изменила его поведение до неузнаваемости, превратила в напуганного до смерти идиота. Даже малолетняя девочка на его фоне выглядела смелой и брутальной.
Незнакомка кивнула и, хлюпая по воде резиновыми сапогами, первой вышла из кинозала. Стас последовал за ней, ощущая, как страх в нем начинает трансформироваться во что-то другое – в некое подобие отчаянной решимости.
– Эй, погоди.
Она не услышала.
Уже в холле он коснулся ее плеча, обтянутого мокрым дождевиком. Девочка обернулась, в ее взгляде появилось раздражение.
– Погоди. – Заикание Стаса исчезло так же внезапно, как и началось. – У тебя есть телефон? У меня брат маленький, мама… вдруг они не успели…
Девочка приблизилась к Стасу вплотную, дыхнув на него сладостью и выставив острый подбородок, и черкнула ладонью перед собой: «Нет».
В ее глазах заплясали ведьмовские огни. Незнакомка повторила: «Иди за мной».
– Что происходит? – спросил Стас, придерживаясь требовательного тона, но тут же одернул себя: каким бы тоном он ни разговаривал, девочка не уловит эмоционального подтекста его речи.
Лицо незнакомки скривилось от гнева, посерело, приобретя болезненный сизый оттенок. Ростом она была существенно ниже Стаса, но это никак не влияло на уровень ее враждебности.
Она обхватила его руку липкими ледяными пальцами и, как на аркане, потянула через холл к застывшему эскалатору. Вода доходила ей до пояса, и силуэт в объемном дождевике напоминал нос ледокола, разрезающего темную воду океана.
Хоть девчонка его и спасла, Стаса начинала злить и она сама, и вся эта неясность.
Гнев придал ему смелости, но тело все равно реагировало на воду: движения были механическими, скованными, даже суставы на коленях и локтях заныли от того, что им приходилось преодолевать собственное сопротивление.
Электронные часы над баром показывали уже 23:38 и подсвечивали блестящую поверхность воды алым, делая ее похожей на кровь. По фойе дрейфовали предметы.
На пути встретился перевернутый пластмассовый стул и пачка размокших салфеток. Мимо проплыли одноразовые стаканы, чайные пакетики и пара сотенных купюр. Наводнение выглядело совершенно безобидным, спокойным и казалось нормальным, почти уместным.
У неподвижного эскалатора девочка отпустила руку Стаса и быстро поднялась на второй этаж, Стас же кое-как заставил себя преодолеть ушедшие под воду ступени. В пот его больше не бросало – он был покрыт им полностью, но каждую секунду испарину смывало водой, капающей с потолка. Ноги оставались непослушными.
Девочка обернулась.
Ее гневные глаза требовали поторопиться (и, наверное, не быть кретином). Наконец Стас вышел из воды, с веселым журчанием с него потекли ручьи. Страх никуда не делся, зато мышечный паралич отпустил тело.
Второй этаж был так же пуст, как и первый, в коридорах горела тусклая потолочная подсветка. Белый пол покрывали блестящие лужи, стены и стеклянные витрины пестрели каплями.
Девочка махнула ладонью, маня Стаса за собой. В ее резиновых сапогах громко захлюпала вода, при каждом шаге они издавали неприятный звук. Чавк-чавк-чавк.
Незнакомка оглядела витрины и направилась к магазину с вывеской «Империя одежды».
– Зачем нам туда? – спросил Стас, догоняя ее.
Она не среагировала, даже не посмотрела на него. Уже внутри магазина Стас не выдержал и грубо схватил ее за предплечье, поворачивая лицом к себе.
– Объясни мне все. Я что, много прошу?
Рывком девочка высвободилась и шагнула назад.
«Туда. – Она указала рукой в сторону примерочной. – Иди туда».
– Эй! Объясни мне! – заорал Стас, не двигаясь с места. – Какого черта происходит?
Эхо пронеслось по пустому торговому залу.
Девочка тяжело задышала.
Ее дождевик, и без того огромный, будто надулся от напряжения. Она прижала палец к губам и черкнула по воздуху ладонями – «Соблюдай тишину!», – потом цепко ухватила Стаса за руку и повела в примерочную.
В горячей от гнева голове тут же возникло мысленное решение: надо уходить отсюда, а не бродить за девчонкой, у которой не все дома, как баран.
«Ха-ха, никуда ты не уйдешь – внизу вода, – отреагировал внутренний скептик. – А эта девочка – единственная, кто хоть что-то знает. К тому же она спасла твою мокрую задницу».
В примерочной стоял полумрак, длинная стальная штанга у стены была завалена платьями, джинсами, кофтами и прочей одеждой с болтающимися на них красными ценниками. Кабинки по обе стороны закрывали плотные занавески до пола, короткий коридор заканчивался зеркалом в полный рост. Над ним светился маленький плоский экран с цифрами 23:48.
– И зачем мы здесь? – спросил Стас.
Незнакомка не ответила. Подавив в себе вскипевшее самолюбие и ненависть к собственной беспомощности, Стас огляделся. Краем глаза он уловил движение одной из занавесок.
Дыхание участилось, на висках выступил пот. Стас подошел ближе к кабинке и резким движением сдвинул штору вбок.
Выдохнул.
Там стоял манекен, покрытый белой простыней. Злясь на себя за мнительность, Стас покачал головой, усмехнулся и обернулся к девочке.
– Ты зачем меня сюда привела? – спросил он уже более миролюбиво. – И вообще, как тебя зовут? Кто ты такая?
На вопрос девочка среагировала так, что стало страшно.
Она прильнула к стене у зеркала и принялась царапать по бежевым панелям ногтями, с леденящим кровь остервенением, с невыносимо противным скрипом. И быстро, неестественно быстро, двигая рукой.
Ее ногти ломались, кровоточили, но она продолжала писать.
Большими печатными буквами она нацарапала на стене свое имя:
ПОЛИНА.
Из царапин брызнула темно-красная жидкость, похожая на ягодный сироп, и потекла по стене.
Стас попятился в сторону выхода: интуиция подсказывала – нет, вопила, – что надо спасаться.
Он оглянулся на то место, где был проем, выход из примерочной в зал магазина (господи, никогда не буду заходить в примерочные… никогда…), взгляд в панике искал дверь, но не находил ее. Лишь бесконечный коридор с кабинками и занавесками.
На ослабевших ногах Стас продолжал пятиться, старался не делать резких движений.
Девочка не спускала с него темных ведьмовских глаз, ее правая рука с обломанными ногтями нырнула в оттопыренный карман дождевика и вынула то, что Стас видел лишь раз в своей жизни, на ретровечеринке у Жанны, своей девушки, любительницы тематических междусобойчиков.
Это был портативный кассетный магнитофон. Небольшой, чуть крупнее ладони, с мелкой белой надписью «Электроника-мини-стерео».
Полина протянула магнитофон Стасу. Но он уже успел отойти от нее метров на десять и продолжал отступать назад в надежде, что там, чуть дальше, найдется выход в торговый зал.
Стас перевел взгляд с раритетного магнитофона на лицо Полины.
Она улыбнулась.
И впервые он заметил, что зубы у нее гнилые, а одного резца не хватает. В уголках ее рта собралась темная, как густое какао, слизь и двумя струйками потекла к подбородку. Такая же слизь полезла из глаз, запачкав щеки, будто она плакала чем-то черным и не могла себя остановить.
Белесые губы девочки сложились в дудочку. Вместо звука изо рта вырвался пар, примерочная наполнилась запахом тины, сладостью гниющей плоти.
Так вот чем она на него дышала. Мертвечиной, а не ягодной жвачкой…
Стас зажал нос и рот ладонью, но это не спасло его от приступа тошноты. Он несколько раз сглотнул и задержал дыхание, чтобы его не вырвало прямо под ноги.
Часы над зеркалом щелкнули и показали 23:57. Стас только на секунду отвлекся и глянул вверх, на экран, но когда опустил взгляд, сизое и распухшее лицо Полины находилось от его лица уже в нескольких сантиметрах.
В живот уперся магнитофон.
– Я должен взять его… да?.. – выдохнул Стас.
Он обхватил пальцами влажный пластмассовый корпус, прижал к себе. Полина кивнула и улыбнулась. Потом поднесла руку ко рту и показала жестом: «Поговорим».
Потолочная подсветка магазина затрещала, заискрилась, погасла и тут же вспыхнула вновь. Девочка исчезла, а Стас каким-то немыслимым образом оказался прямо перед зеркалом в конце коридора.
Несколько секунд он глубоко дышал и смотрел на свое ссутуленное тело, серое лицо, блестящие глаза и расширенные от ужаса зрачки. Он не сразу заметил, что позади кто-то появился.
Не Полина.
Это был тот самый манекен, скрытый под простыней.
Стас внезапно почувствовал себя беззащитным, совершенно беспомощным. Пусть он не верил во всякую чепуху вроде потусторонних сил, но к такому совершенно не был готов.
Борясь с желанием заорать во всю глотку, он обернулся, отпрянул к зеркалу и буквально прилип к нему спиной.
Манекен шевельнул головой. Мышцы на ногах Стаса тут же стали мягкими, колени ослабли. Ему, как никогда в жизни, захотелось зажмуриться, но он до боли вытаращился на манекен, ловя малейшие его движения.
– Поговорим, приятель? – донесся из-под простыни голос. Въедливый и хрипящий, словно там скрывался старик. Двухсотлетний старик.
Стас еще пытался отыскать в происходящем логику, здравый смысл, объяснение и убедить себя, что все увиденное и услышанное – чей-то жестокий розыгрыш. Да, возможно, когда он сдернет покров с неизвестного, им окажется знакомый придурок, возомнивший себя гением черного юмора.
– Ты вышел на новый уровень, приятель, – прохрипело снова. – Можно сказать, сегодня ты потерял эзотерическую девственность. Твои слуховые фантомы стали громче. Теперь ты не только слышишь, но и видишь нас. Хочешь узнать, как это называется? Это называется Гу- лом смерти. Те, кто обречен на вечное молчание, обретают го-о-олос и пло-оть.
Ткань на голове неизвестного колыхнулась.
Нет, так долго притворяться и не умереть со смеху не смог бы даже самый искусный актер.
Внутренне сжавшись в пружину, Стас ждал того, что этот кто-то наконец засмеется и скинет с себя простыню. Или сейчас, прямо сейчас, стоит лишь поднять руку, подойти, сдернуть покров – и Стас сам узнает, что за говнюк чуть не довел его до обморока.
– Ты устал от голосов, мы знаем, о-о, уж мы-то знаем, как ты устал, приятель, – продолжало нечто. – С самого детства, бедный мальчик, ты слышишь нас… слышишь, как нам хорошо здесь, в нашем аду, в нашей Башне. Я хочу поздравить тебя, приятель. Отныне ты имеешь в него доступ… доступ в наш ад… теперь наш ад проник в твою маленькую грязную жизнь… маленькую… маленькую… грязную жизнь… Как тебе это, приятель? Нравится? Добро пожаловать в наш ад! Теперь это наш общий а-ад! Наша общая Башня!
Простыня порвалась.
Высунулась желтовато-серая рука, покрытая голубыми матовыми жилами, и принялась слепо шарить по воздуху. Подгнившие тонкие пальцы в бурых пятнах механически задергались, будто играли на невидимом пианино.
Опять прозвучал скрежещущий голос:
– Отныне и навсегда мы все повязаны с тобой Гулом смерти. – Голос стал угрожающе громким. – Посмотри, как нам хорошо! Отныне мы будем приходить к тебе каждый вечер, приятель… каждый вечер. Жди нас в новом обличье, каждый вечер в новом обличье, ведь мертвые никогда не повторяются. Мы устроим тебе такой аттракцион, что ты не вытянешь и недели. Ну так что? Хочешь от нас избавиться?
Если бы Стасу было лет десять, увидев такое, он бы точно обмочил штаны, да и сейчас, в двадцать, он почувствовал, как низ живота охватило морозом, а в кишках сама собой образовалась неподъемная тяжесть. Он еще надеялся на что-то: проснуться, исчезнуть, вернуться в реальность. Все это должно было прекратиться… вот-вот… уже сейчас.
«Нет, настолько натурально сыграть невозможно, да и грим на коже руки выглядит как компьютерная графика. – Мозг Стаса искал крохи логики в том, что видел. И принимал решения во имя собственного спасения. – И даже если здесь установлена камера, а под простыней скрывается оскароносный актер, я все равно не дам этому говнюку до себя добраться».
Он молчал и почти не дышал, боясь, что если подаст голос, то мертвая рука дотянется до него.
Существо под простыней внезапно пришло в движение и дергающейся походкой, словно терзаемое судорогами, пошло в сторону Стаса. Голова под тканью резко поворачивалась то в одну, то в другую сторону, принюхиваясь и идя на запах чужого страха. Существо ступало неестественно, повинуясь каким-то своим рефлекторным импульсам, натыкалось на стены и выставленной вперед рукой обшаривало занавески кабинок.
Слепая тварь приближалась, а Стас все сильнее вжимался в зеркало.
В горле застрял крик. Тело, мысли, вещи, воздух – все исчезло, поглощенное воронкой страха. Он онемел от обрушившегося на него осознания неотвратимой встречи со смертью и таким ужасом, о существовании которого до сегодняшнего дня даже не догадывался.
– Где бы ты ни спрятался, мы найдем тебя, – шептал неизвестный, продолжая шарить рукой по воздуху. – Ты нам чужой, приятель… Нам не нужны такие, как ты. Ты только испортишь нам праздник, ты омрачишь наш прекрасный ад. Поэтому мы хотим сделать тебе предложение. Ты найдешь для нас кое-кого, а мы освободим тебя от Гула смерти, ведь сам ты от нас не избавишься. Как тебе, приятель? Мы знаем, о-о, уж мы-то знаем, как ты устал от наших голосов. А теперь… теперь… посмотри в свой карман, прия-а-а-атель… посмотри в свой карман.
Стас облизал сухие губы, сглотнул и… даже не успел отпрянуть. Существо молниеносно подскочило к нему, впилось пальцами в его правое плечо и уставилось сквозь простыню, склонив голову набок и часто, по-звериному, дыша.
Стас не заметил боли. В нем остался только ужас.
Из-под простыни раздалось рычание:
– Посмотри! Посмотри в свой карман, приятель! Посмотри в свой кар-р-ма-ан!
Желто-сизая рука взметнулась и сдернула простыню с головы.
Дрожащие колени Стаса подогнулись, но он устоял.
На него, улыбаясь, смотрела Ольга Щетинина, официантка из кафе «Кино-Острова». Не сводя со Стаса глаз, девушка деловитым и привычным движением опустила руку в фартук, вынула короткий нож и без каких-либо эмоций перерезала себе горло.
В лицо обезумевшего от ужаса Стаса брызнула горячая кровь, свет в примерочной моргнул, экран над зеркалом щелкнул.
Не понимая, что делает, Стас машинально повернул голову на звук.
Часы показывали 00:01.
Перед глазами поплыли розовые кляксы, превратились в адскую круговерть из мертвых лиц.
Что случилось после, Стас помнил плохо.
Из-за приступа боли, охватившей правое плечо, шею и голову, он зажмурился и, кажется, застонал, завыл. Завыл, как адский пес. Послышался треск стекла, звон упавших к ногам осколков, и Стаса выбросило из магазина гигантским невидимым взрывом.
…В следующее мгновение он уже упирался плечом в стену, смотрел на экран смартфона и выбирал детские конструкторы в интернет-магазине «Умка».
Он снова стоял у кинозала «Д», в сухой одежде, причесанный и аккуратный. Только сердце стучало у горла, стучало так, что, казалось, его грохот слышал весь торговый центр, наполненный шумом и людьми.
Стас поднял глаза, посмотрел на бар. На табло светилось: 23:01».
«Вот это я задремал… всего-то минута прошла… – Мозг нашел пережитому кошмару быстрое и легкое объяснение. – Больше никаких вечерних сеансов. Даже в субботу».
Стас нервно и с облегчением усмехнулся. Боль в предплечье еще не отпустила, и этот факт тоже можно было объяснить: плечо занемело, пока Стас стоял, опершись на стену. Да ведь все очевидно. Очевидно.
Но тут его нога уткнулась во что-то твердое.
Стас застыл – он не хотел смотреть туда. Не хотел. Нутром чуял: после этого все изменится, и его без того шаткий мир полетит к чертям.
Взгляд упал вниз.
У ног лежала миниатюрная «Электроника».
– Нет… – Стас сглотнул. Рука медленно полезла в карман брюк («Посмотри в свой карман, приятель»). – Нет, – прошептал он.
Пальцы нащупали скользкий край бумаги. Стас вынул ее. Это была рекламная листовка из магазина «Империя одежды», на ней алела надпись, сделанная красными чернилами:
«С моей стороны: Леногорск, ул. Пролетариата, д. 8, кв. 72.
С твоей стороны: Новосибирск, ул. Академическая, д. 12, кв. 98.
Ищи виновного, или мы сами тебя найдем.
Мы УЖЕ нашли тебя. Жди нас в 23:00 с Гулом смерти. Каждый день.
Все справедливо. Все должно быть справедливо.
Полина Михайлова».
Стас долго смотрел на адреса.
И вместо того чтобы скомкать и выкинуть записку, перекреститься и выдохнуть, он начал анализировать послание.
В Новосибирске, что находился за добрых три тысячи километров от Леногорска, у него не было ни родственников, ни друзей, ни знакомых, даже по Интернету, и что означало указанное место, он даже боялся предположить.
А вот с улицей Пролетариата его связывали самые неприятные воспоминания. Ну а увидев фамилию Полины, Стас уже не сомневался: беда не приходит одна.
Он сунул листовку обратно в карман, огляделся.
На противоположной стороне холла другой билетный контролер открыл дверь в зрительный зал «А», и очередь неспешно двинулась, люди подавали парню билеты.
В баре Ольга (живая Ольга!) все так же продолжала суетиться: наливала кофе женщине, сердито постукивающей о стойку ногтями-кинжалами. Стас узнал ее. Именно она выказывала ему свое недовольство примерно вечность назад. Почему она вообще тут торчит, а не смотрит кино, ведь сеанс еще идет?
Стас прикоснулся к ноющему предплечью, на несколько секунд замер, принимая решение. Потом забрал с собой «Электронику» и не слишком твердым шагом направился к бару.
– Оль, дай стакан воды, в глотке пересохло, – попросил он и невольно посмотрел не в лицо Ольге, а на ее шею, тонкую, красивую шею.
Он будто ждал, что вот-вот сама собой кожа на ней перережется и из красной пульсирующей полосы на барную стойку хлынет кровь.
– Видишь, я занята, – проворчала девушка.
Ольга глазами дала понять, что подобное поведение при клиенте неприемлемо и может стоить Стасу работы. Он навалился на стойку (дрожь в пальцах все никак не проходила).
– Тебе воды жалко, Оль? Воды из-под крана? – Потом повернулся к женщине, стоящей рядом, и усмехнулся: – Жаль, что вы сегодня не утонули.
Ольга чуть не выронила стакан из рук.
Женщина вытаращилась на Стаса и набрала воздуху в грудь с явным намерением начать скандал, но Стас не дал ей высказаться. Он отвернулся и бросил, уже не глядя на нее:
– Не утруждайтесь. Я здесь больше не работаю. И да, я не глухой.
Под гробовое молчание он осушил стакан с водой и отправился в гардероб.