А. П. Лопухин
Толковая Библия Лопухина. Ветхий Завет
Дома знатных египтян были обнесены высокими стенами, украшенными живописью, и доступ к ним был через огромные ворота с высокими столбами, на которых развевались длинные флаги. Ворота вели на обширный мощеный двор, по сторонам которого шли просторные ходы, поддерживаемые тонкими раскрашенными колоннами. Из самого дворца задняя дверь вела в обширные сады, с рядами плодовых дерев и виноградных лоз, кустарниками и цветными грядами и со всякой растительностью. Пальмы, сикаморы, акации, фиги, гранаты и жасмины давали роскошную растительность, орошаемую искусственными бассейнами и фонтанами. Такая роскошь дома египетского властелина, конечно, должна была ослепить и повергнуть в смущение и трепет бедных пастухов, привыкших к простой жизни палаток, и их смущению не было пределов, когда их позвали на обед к царедворцу, положение которого казалось им недосягаемым даже для их мысли. Их ввели в богато изукрашенную столовую, блистающую золотом и цветами и убранную с царским великолепием.
При виде Вениамина закипело в Иосифе братское чувство, и он должен был удалиться во внутренние покои, чтобы скрыть выступавшие слезы. Он вдвойне радовался и за своих братьев, что они не оказались столь же жестокими к Вениамину, как некогда к нему самому. С чисто восточной проворностью убиты были животные для предстоящего обеда; принесена была вода, чтобы каждый гость вымыл себе ноги, как требовалось правилами египетской вежливости. Братья по восточному обычаю поклонились великому сановнику до земли и поднесли ему привезенные дары.
Во время обеда (за которым присутствовал и Симеон) Иосиф сидел за отдельным столом, как требовалось достоинством его сана, не позволявшего ему есть вместе с простыми людьми; рядом был поставлен также отдельный стол для египтян, которым также обычай не позволял сидеть вместе с «нечистыми» чужеземцами, так как египтяне вообще чуждались всех остальных народов, считая их, как бы они ни были цивилизованы, нечистыми варварами. Кушанья подавались гостям со стола хозяина, как требовал церемониал, и Иосиф при этом отделял Вениамину самую большую порцию, как это вообще делалось в Египте по отношению к лицам, пользующимся особенной благосклонностью хозяина. Обед своей роскошью и богатством изумлял бедных пастухов Ханаана, и, чтобы избавиться от овладевшего ими смущения, они, по словам библейского рассказа, «пили, и довольно пили» со своим высокосановным хозяином.
Желая еще раз испытать расположение братьев к Вениамину, Иосиф приказал завязать в мешок последнего свою драгоценную чашу, чтобы иметь еще раз повод искусственным обвинением испытать их привязанность к своему младшему брату и престарелому отцу. И он вполне достиг своей цели. Последовала необыкновенно трогательная сцена. Заявленная Иудой готовность остаться рабом вместо Вениамина, действительного виновника, в мешке которого оказалась чаша, и трогательное одушевление, с которым он стал изображать болезненную скорбь души Иакова от потери последнего сына любимой им Рахили, – показывали их расположение к брату и престарелому отцу, и Иосиф не мог долее удерживаться. Чувства пересилили дипломатический такт, и он открылся братьям своим, к ужасу их и изумлению всего двора фараонова.
Когда фараон узнал об этой истории своего любимого царедворца, свое расположение к нему он перенес и на все его семейство и выразил желание, чтобы все оно переселилось в Египет. Братьям даны были колесницы, сделаны подарки каждому по перемене одежд, а Вениамину пять перемен и триста сребреников. Отцу своему Иосиф послал «десять ослов, навьюченных лучшими произведениями Египта, и десять ослиц, навьюченных зерном, хлебом и припасами на путь».
Известие, привезенное Иакову, было так для него неожиданно, что удрученный превратностями жизни старец не хотел верить ему; только уже когда он увидел колесницы, присланные за ним, «дух его ожил», и он в необычайном восторге воскликнул: «Довольно, еще жив сын мой Иосиф: пойду и увижу его, пока не умру!» И вот тихо потянулся караван сынов Израилевых по направлению к Египту, сопровождаемый всем «домом» Иакова, состоявшим из семидесяти душ, домочадцами и стадами. Дни скорби для Иакова миновали, он бодро глядел в будущее и от радости плакал в ожидании встречи так долго горькими слезами оплакивавшегося им Иосифа. Пройдя возвышенности Вирсавии, где Иаков принес жертву Богу и удостоился видения Господа, подтверждавшего ему завет с его отцами и обнадеживавшего его Своей помощью и защитой, караван вступил в северо-восточный округ Египта – Гесем. Услышав о приближении каравана, Иосиф сел в колесницу и, окруженный блистательной свитой, выехал навстречу своему престарелому отцу, «и, увидев его, пал на шею его, и долго плакал на шее его», и ободрившийся старец воскликнул: «Умру я теперь, увидев лицо твое, ибо ты еще жив!»
Могущественный фараон удостоил престарелого отца своего верховного сановника особой аудиенции. Свидание между ними было трогательно по своей простоте и задушевности. Фараон спросил старца о его летах, и старец Иаков вкоротке обозрел свою многоиспытанную жизнь. С трогательной простотой и достоинством Иаков рассказал могущественному монарху о своей жизни. В сравнении с жизнью его предков, его собственная жизнь была коротка – всего только сто тридцать лет, тогда как Авраам жил сто семьдесят лет, Исаак сто восемьдесят. Но и этого было слишком много при тех превратностях и скорбях, которые выпали на его долю. Вся его жизнь была «странствованием», как и жизнь вообще, а тем более его, обитателя шатров, то и дело переселяющегося со своими стадами из одного места в другое. Фараон был тронут этим свиданием и просил благословения от старца.
Новые пришельцы поселены были в округе Гесем, отличавшемся превосходными пастбищами. Там они могли жить в отдалении от египтян, чуждавшихся общения с пастушескими племенами, хотя и не вообще пастушеского занятия, так как они сами, не исключая и фараона, имели огромные стада всякого скота. Ненависть к чужеземным пастушеским племенам, часто тревожившим страну своими хищническими набегами, была так сильна даже при фараоне времен Иосифа, что невозможно было допустить поселения пастушеского семейства Иакова в одном из более близких к столице округов страны. Фараон, однако же, был рад найти среди пришельцев людей, знающих пастушеское дело, и поручил им надзор за своими стадами.
Так исполнилось предсказание Божие Аврааму, что «потомки его будут пришельцами в земле не своей», где, как подтверждено было и Иакову на пути его в Египет, должен был произойти от них народ великий. Остальные годы жизни Иакова под покровительством его сановного сына прошли в мире и довольстве.
В Египте он прожил еще семнадцать лет и видел утешение в том, что еще при жизни его семейство его «весьма умножилось». Но вот, чувствуя приближение смерти, он призвал к себе Иосифа и в знак веры своей в обетование завещал ему похоронить себя вместе с отцами своими Авраамом и Исааком, и при этом подарил ему землю, приобретенную им в собственность близ Сихема.
Затем он усыновил себе двух сыновей Иосифа, пророчески благословив при этом на первородство младшего Ефрема предпочтительно перед старшим Манассией. Наконец, собрав всех сыновей своих, он в высказанных им благословениях пророчески предсказал каждому из них их будущую судьбу, и при этом перед всеми превознес своего сына Иуду, предсказав ему, что его колено получит скипетр, и этот «скипетр не отойдет от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель» (Шилох), которому покорятся все народы, т. е. сделал одно из тех пророческих предсказаний, которыми с все более усиливающейся ясностью и определенностью возвещалось об имевшем явиться Избавителе мира.
Окончив пророческое благословение, Израиль скончался, оплакиваемый Иосифом и всем родом его. Как высокопоставленный египтянин, Иосиф, естественно, почтил своего отца дорогим бальзамированием. Как первый правитель государства и высокий сановник, он имел в своем распоряжении специалистов этого дела – врачей, которыми славился Египет и которые составляли особый чин в жреческом сословии. Труп отвезен был в особые загородные помещения, назначенные для бальзамирования, которое и совершено было в течение сорока дней. После этого траур продолжался еще тридцать дней, так что весь траур длился семьдесят дней, на два дня меньше траура по царе, и затем уже могло быть исполнено заявленное покойным перед своей смертью желание быть отвезенным в Ханаан, и там он с честью погребен был в пещере Махпела вместе с Авраамом и отцом своим Исааком.
О последующей жизни Иосифа мало сообщается в библейском повествовании. Говорится только, что он милостиво относился к своим братьям и по смерти отца, несмотря на то, что последние крайне опасались его мщения за их прежнюю жестокость к нему; жил сто десять лет и имел утешение видеть внуков и правнуков, которых он любил и лелеял, как это естественно глубоким старцам, угасающая жизнь которых как бы воспламеняется вновь при виде юной жизни их потомков. До конца верный обетованию, переданному от отцов, Иосиф перед смертью взял с братьев торжественную клятву, что они вынесут кости его из Египта, когда Бог снова выведет их в Ханаан. По смерти он, конечно, был бальзамирован. Бальзамированные трупы своих друзей и сановников египтяне обыкновенно вкладывали в особые деревянные ящики и бережно опускали в гробницы или держали в особых комнатах своих домов. Мумия Иосифа оставалась в таком состоянии до выхода израильтян из Египта и затем была взята его потомками в Ханаан и наконец погребена на участке земли в Сихеме, некогда купленном и завещанном ему перед смертью Иаковом.
XII. Внутреннее и внешнее состояние избранного рода во время патриархальной эпохи. Богослужение и обряды. Нравы и образ жизни. Правление, промышленность и просвещение
Со смертью Иакова и Иосифа заключается патриархальная эпоха библейской истории. Отличительной особенностью ее было близкое и непосредственное общение патриархов, т. е. главных начальников и отцов избранного рода (πατριάρχης – отец-начальник) с Богом и управление ими народом на основании тех непосредственно сообщаемых нравственных правил, которые признавались уже всеми, хотя еще и не были сведены в формальное законодательство, кроме первичного свода их в «Ноевых законах». Это был опыт нравственно-отеческого управления в его лучшей и простейшей форме.
В истории патриархальной эпохи явственно выступают три отдельных ступени в отношении Бога к людям. После падения прародителей и потери ими первобытного блаженного состояния невинности, Бог, дав им обетование будущего Избавителя, предоставил им свободу выбирать между смиренным повиновением и греховным противлением Ему.
Уже у первых сыновей их мы видим разделение: праведный Авель терпит мученическую смерть от нечестивого Каина; затем потомство последнего, видимо, берет перевес над благочестивым потомством Сифа, и первый период заканчивается всеобщим развращением, сделавшим неизбежной страшную кару на все человечество в потопе. После потопа заключен был Богом новый завет с праведным Ноем, как родоначальником нового человечества, и ему было обещано долготерпение Божие до конца времен. Но вследствие этого именно долготерпения грех опять водворился в мире, явилась страшная самонадеянность у людей, которые построением «башни до небес» хотели выразить свое презрение к небесам. Замысел был разрушен, и народы рассеяны, но это повело к забвению истинного Бога, и на место истинной религии повсюду воцарилось грубое идолопоклонство. Тогда, чтобы сохранить истинную религию и связанное с нею великое обетование об Избавителе мира, Бог избирает нового праведника, чтобы сделать его родоначальником избранного рода, имеющего сохранить в себе истинную религию.
Этот завет с Авраамом представляет собой третью ступень в истории патриархальной эпохи, и она отличается частыми явлениями и обетованиями Бога родоначальникам и главам избранного рода. В этих явлениях постепенно выясняется существо Бога, который является не только Богом Авраама, Исаака и Иакова, но «Богом всемогущим» (Быт. XVII, 1; XXVIII, 3, XXXV, 11), «Судией всей земли» (Быт. XVIII, 23); а в многочисленных обетованиях получает полное развитие великая мысль о будущем Избавителе, как семени, в котором благословятся все народы (Быт. XXII, 18).
Вместе с тем и самая жизнь патриархов, по возвышенности и чистоте их веры, по непрестанному руководительству Промысла Божия, представляла собой такой высоконазидательный образец осуществления высших добродетелей, что вследствие этого получала прообразовательное значение по отношению ко многим тайнам в будущих судьбах домостроительства Божия в мире. Так бессемейное рождение Спасителя прообразовательно изображалось в неплодстве Сарры и Ревекки; соединение в Нем божеского и человеческого естества – в лестнице, виденной Иаковом; Его страдания, понесенные Им от Своего народа, но соделавшиеся потом источником благословения для всего человечества, – в приключениях Иосифа; Его крестная смерть и воскресение – в жертвоприношении Исаака; Его вечное священство – в Мелхиседеке; различные состояния закона и благодати – в различной участи Измаила и Исаака; благодать, данная язычникам, но потерянная иудеями, – в благословении Иакова и Исава, и так далее. Вся эта эпоха с ее величавыми представителями есть преобразовательное зеркало, в котором явственно отражались будущие судьбы церкви и мира.
Вера патриархов находила свое внешнее выражение в богослужении. Но богослужение в эту эпоху не получило еще определенных форм и состояло главным образом в принесении жертв на первом попавшемся камне, хотя в то же время раз сделанный жертвенник получал священное значение и на последующее время, так что он избирался для жертвоприношений и последующими патриархами предпочтительно перед другими жертвенниками и служил местом особых явлений и видений (каковым был, например, жертвенник в Вефиле). Сам жертвенник для священнослужения освящался через возлияние елея, и к совершению богослужения приступали с особым приготовлением, состоявшим в омовении тела и перемене одежды (Быт. XXXV, 2). Особыми обетами придавалось некоторым жертвенникам особенно священное значение в смысле постоянного «дома Божия», т. е. как бы храма, на содержание которого отдавалась десятина имения (Быт. XXVIII, 20–22). Со времени Авраама введен был особый обряд как средство вступления в ветхозаветную церковь, именно обряд обрезания, которое как таинство означало очищение от прежней греховности и нечистоты, предзнаменуя в то же время внутреннее обрезание или умерщвление плотского и рождение духовного человека.
Сама патриархальная жизнь избранного рода охранялась соблюдением известных постановлений. Все богатство обетований передавалось по праву первородства, получаемому через особое благословение, охранялась святость брака и отвергалось всякое смешение с идолопоклонниками (Быт. XXXIV, 7, 13, 31; XXXVIII, 24; XXVI, 34, 33; XXVII, 46). Повиновение и почтение к родителям считались высокими и главнейшими добродетелями, что явственно выступает в истории тех лиц, которые подвергаются наказанию и каре за нарушение их (Хам). Семейная жизнь вообще отличалась первобытной простотой; сам брак носил характер полнейшей безыскусственности и заключался с благословения и указания родителей, хотя в то же время известны примеры и своевольных браков (например, женитьба Исава), ведших к семейным раздорам и недовольству. В то же время патриархальная жизнь и вообще не чужда примеров, когда первородный грех сказывался в явном господстве плоти, ведшем к отступлению от прежних установлений Божиих. Это мы видим даже в таких великих и святых личностях, как Авраам и особенно Иаков, из которых первый кроме жены имел наложниц (хотя наложничество вытекало из благочестивых побуждений иметь наследников лучших обетований), а второй был двоеженец, за что и нес различные тяжкие испытания, как естественное следствие этого отступления от первоначального закона брачной жизни (моногамии).
В гражданской области вполне господствовала патриархальная форма правления. Она состояла в том, что власть по заведыванию всеми гражданскими делами сосредоточивалась в главе семейства или рода. Патриарх как глава семейства был в то же время и единственным решителем всех дел, возникавших между членами его семейства или рода. Он вполне распоряжался судьбой своих детей и домочадцев, производил суд и расправу, имел право жизни и смерти (Быт. XXXVIII, 24) и в случае внешней опасности являлся полководцем (как, например, Авраам), за которым признавалось право войны и мира. Но все эти права и обязанности не имели еще вполне определившегося характера и все вытекали лишь из естественного положения отца в семействе, обязанного заботиться о защите и благосостоянии своего рода.
Тут мы видим человечество в его как бы отроческом возрасте. Патриархи – мирные пастухи, которые переселяются с одного места на другое для отыскания лучших пастбищ, и единственными вьючными животными служат у них верблюд и осел. Лошадь им еще была неизвестна, да и к лучшему, так как с появлением ее у пастушеских племен всегда развивается склонность к набегам и хищничеству. Земледелие еще было мало развито и составляло лишь временное и случайное занятие. Поземельной собственности у них не было. Авраам купил себе землю только для погребения, и только Иаков приобрел в собственность участок для своего шатра. Запасов жизненных не делалось, вследствие чего голод часто вынуждал переселяться в соседние страны (по преимуществу в Египет, как житницу Древнего мира). Во времена Иакова, однако же, видимо, установилась довольно правильная хлебная торговля между Египтом и соседними странами и существовали торговые караван-сараи по пути. Торговые караваны появляются на всем громадном пространстве между Египтом и Месопотамией, и ведется оживленная торговля пряностями и другими произведениями Востока, а также и рабами, которые большими партиями ввозились в Египет.
Ко времени Авраама мы видим зачатки меновой монеты, хотя и в виде кусков известного металла с определением его ценности по весу; при Иакове появляются своего рода «монеты», а сыновья его уже хорошо знакомы с ходячими сребрениками, за которые они и продали своего брата Иосифа.
Что касается просвещения, то из всей истории патриархальной эпохи видно, что хотя патриархи и являются по преимуществу странствующими пастухами, но вместе с тем у них замечаются следы довольно высокого просвещения, отчасти вследствие влияния соседних народов, из которых иные, как, например, египтяне, стояли уже на высокой ступени цивилизации, а отчасти и вследствие самобытного развития избранного рода, отличавшегося высокими духовными дарованиями. Так, предание приписывает Аврааму высокие познания в астрономии и математике, которым он будто бы научил египтян. Следов письменности в собственном смысле не встречается, хотя нет достаточных оснований и сомневаться в ее существовании, тем более что в соседних с Палестиной странах она уже несомненно существовала. Во всяком случае, есть свидетельство о существовании именных печатей, предполагающих начертание имени или каких-либо условных знаков (Быт. XXXVIII, 18, 25).
В таких общих чертах представляется жизнь патриархов избранного рода, бывших исключительными носителями истинной религии и связанного с ней великого обетования о Спасителе и потому находившихся под особым руководством Промысла Божия.
XIII. Истинная религия вне избранного рода. Иов. Религиозное состояние языческих народов. Летосчисление
Промыслительное действие Божие, равно как и истинная религия и благочестие, однако же, не ограничивались только тесным кружком избранного рода. Отдельные праведники и целые семейства праведных жили и в других местах, «ходя пред Богом». Таким, кроме Мелхиседека, является особенно Иов, жизнь которого описывается в книге, известной под его именем (книга Иова). Это был величайший праведник и образец веры и терпения, которых не могли поколебать никакие козни исконного врага человеческого рода.
Он жил в земле Уц, в северной части Аравии, «был непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла», а по своему богатству «был знаменитее всех сынов Востока». У него было семь сыновей и три дочери, составлявшие счастливое и довольное семейство. Но этому счастью позавидовал исконный враг человечества – сатана, и перед лицом Бога-сердцеведца стал дерзко утверждать, что Иов праведен и богобоязнен только ради своего богатства и земного счастья и что с потерей его он перестанет благословлять и славословить Бога. Чтобы наказать дерзкую ложь отца лжи и укрепить веру и терпение Своего праведника, Бог дает Иову вместе с счастьем испытать и все бедствия и горечи земной жизни.
По попущению Божию, сатана один за другим наносит ему страшные удары, лишая его всего богатства, всех слуг и всех детей. Но когда и это бедствие не поколебало веры Иова, который лишь поклонился Господу и сказал: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь; Господь дал, Господь и взял», то посрамленный сатана хотел испытать многострадального праведника еще худшими бедствиями и опять по попущению Божию поразил самое тело его страшной проказой, самой ужасной и омерзительной болезнью на Востоке. Ужасная болезнь лишала его права пребывания в городе, и он должен был удалиться за его пределы, и там, скобля струпья на своем теле черепком, он сидел в пепле и навозе. Все отвернулись от него, и даже жена его презрительно говорила ему: «Ты все еще тверд в непорочности своей. Похули Бога и умри». – «Ты говоришь как безумная, – отвечал ей многострадальный праведник. – Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?»
Таким образом Иов даже словом не согрешил перед Богом, безропотно перенося свое собственное ужасное положение и положение жены, вынужденной после прежней богатой жизни в качестве госпожи теперь зарабатывать себе насущный хлеб тяжкой и непривычной для нее поденной работой.
О несчастии Иова услышали друзья его Елифаз, Вилдад и Софар. Увидев его в ужасном положении нищеты и прокаженности, они, не смея подойти к нему близко, вскрикнули от ужаса и зарыдали, в течение семи дней безмолвно убиваясь горем, видя своего злополучного друга. Вид их наконец развязал скованный дотоле бедствиями язык Иова, и страдалец впервые показал, как тяжело ему было сносить свое положение, и проклял самый день своего рождения и самую ночь своего зачатия. Друзья стали утешать его, уверяя, что Бог правосуден, и если Иов страдает, то страдает за какие-нибудь согрешения свои, в которых должен покаяться. Но Иов, твердый в своей вере и сознавая свою невинность, признавая в своих бедствиях испытание со стороны Бога, отвергает обвинение в беззаконии и нечестии, так как он никогда не забывал своего Творца и никогда не переставал молиться Ему, и среди самых бедствий своих выразил непоколебимую веру в пришествие Искупителя и в воскресение мертвых: «Я знаю, Искупитель мой жив, и он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию. И я во плоти моей узрю Бога». Между тем во время беседы и рассуждения Иова с друзьями поднялась буря, и загремел гром, и из бури раздался голос Божий Иову, укоривший рассуждающих друзей за желание проникнуть в непостижимые советы и намерения Вседержителя. Бог выразил гнев Свой на неправильные суждения друзей, и только жертвоприношение их и ходатайство за них праведного Иова оправдали их пред Богом. Этим кончилось испытание Иова, посрамившего исконного человекоубийцу в его дерзкой лжи и клевете, и Бог исцелил Иова от болезни и обогатил его вдвое больше прежнего. У него опять родились семь сыновей и три дочери, и он опять сделался счастливейшим патриархом счастливой семьи. «И умер Иов в старости, насыщенный днями».
Молчание в этом славном повествовании о законах и чудесах Моисея, патриархальные черты в жизни, религии и нравах и, наконец, сама продолжительность жизни Иова, скончавшегося двухсот лет от роду, явно показывают, что он жил еще в патриархальную эпоху библейской истории и притом в конце ее. В его истории мы видим уже высокое развитие цивилизации и общественной жизни. Иов живет со значительным блеском, часто посещает город, где его встречают с почетом как князя, судью и знатного воина.
В книге его есть указания на суды, писанные обвинения и правильные формы судопроизводства. Люди уже умели наблюдать над небесными явлениями и делать из них известные астрономические заключения. Есть указания даже на рудокопни, большие постройки, развалины гробниц, а также на великие политические перевороты, благодаря которым повергнуты были в рабство и бедственное состояние целые народы, наслаждавшиеся дотоле независимостью и свободой.
Таким образом, и среди языческих народов современных патриархальной эпохе избранного рода встречались отдельные светлые личности, которые сохраняли чистоту первобытного благочестия и истинной религии с ее высокими истинами и обетованиями. Но масса была погружена в темное идолопоклонство, которое с развитием принимало самые разнообразные формы.
В Месопотамии идолопоклонство получило такое развитие и распространение, что оно вторглось даже в благочестивый дом Фарры, отца Авраамова, и существование домашних идолов (терафимов) мы встречаем в доме родного брата Авраама – Нахора и особенно внука последнего – Лавана. По предположению, терафимы – это были складные идолы, изображавшие человеческие фигуры или предметы, наиболее чтимые местными жителями. Но в общем в Месопотамии преобладал, как и в Аравии, сабеизм, т. е. боготворение небесных светил, изображение которых, быть может, делалось и на терафимах. При этом, однако же, замечательно, что в Месопотамии и особенно в Халдее сохранились следы того, как религия постепенно уклонялась от первоначальной истины и вырождалась в грубое идолопоклонство. В весьма неясном представлении им предносился единый верховный бог Ил или Ра, творец довременного хаоса. В этом хаосе, смутно отождествлявшемся с самим Илом, было три начала – материя, желание и разум. Они разделились между собой, и из этого произошел мир. Начала эти, в свою очередь, олицетворялись в виде трех богов: Ану – материя, Бен – желание и Ноа – разум. От этой первой троицы рождается вторая, но она уже явственно вырождается в чисто планетные божества: Самас – бог солнца, Сян – бог луны и Бин – бог воздушного пространства. У каждого из этих богов имеется по жене, которые, впрочем, тождественны с ними, и затем следуют уже второстепенные планетные боги: Нин (Сатурн), Бел-Меродах (Юпитер), Нергад (Марс), Иштар или Нана (Венера) и Небо (Меркурий). За этими богами следовало множество еще меньших богов, определить значение которых весьма трудно, но которые уже составляли последнюю ступень помрачения первоначальной религиозной истины. Число богов увеличивалось еще оттого, что каждый город имел своего особого бога-покровителя, который и считался там главным, независимо от общей системы. Так Бел-Меродах, бог планеты Юпитер, был местным божеством Вавилона и с возвышением этого города стал главным и слился с Белом. Служение всем этим богам и особенно Иштаре (Астарте) имело грубо-чувственный характер, переходивший в полное распутство, совершавшееся в честь богов и богинь в самых храмах и капищах.
Тот же сабеизм, но с расширением его в боготворение природы вообще, был господствующим видом идолопоклонства ханаанских народов, среди которых по преимуществу проходила жизнь патриархов. Главным божеством хеттеян (с которыми прежде всего встретился Авраам при вступлении в землю Ханаанскую) была богиня Истар или Ашторет (Астарта), идолослужение которой совершалось под видом самой гнусной распущенности. Другие ханаанские племена боготворили также Бела или Ваала (солнце) под различными именами – Эл, Молох, Адони. Как и во всех подобных религиях, составляющих полное уклонение от первоначальной истины, народ боготворил под видом этих богов свои собственные страсти и похоти, придавая им как бы печать божественного соизволения. Для умилостивления гнева богов он приносил человеческие жертвы, и, руководясь мнением, что чем дороже приношение, тем на большую милость может рассчитывать приноситель, заблуждающиеся безумцы приносили в жертву идолам своих детей, девицы жертвовали своим целомудрием и т. д. Под влиянием этого-то безнравственного культа нечестие достигло такой безобразной степени, на какой мы видим его в жителях городов содомского пятиградия, навлекших на себя страшный гнев Божий.
На более высокой ступени стояла религиозно-нравственная жизнь в Египте, но и то только в высших классах страны и особенно знаменитом египетском жречестве, где религия достигала значительной высоты, показывавшей, что искра истины и древних преданий еще тлела под пеплом языческого заблуждения.
В высшем своем умопредставлении египтяне поднимались до понятия о едином Боге, не имеющем ни начала, ни конца. Священные гимны египтян говорят об этом Боге, что «Он единый Плодотворитель на небе и на земле, но сам нерожден. Бог единый в истине, который сам себя родит, который существует от начала, который создал все, но сам не создан. Этот верховный единый Бог назывался различно: в Фивах – Аммон-Ра, в Мемфисе – Пта. Но единый сам по себе, этот верховный Бог есть в то же время не только отец, но и мать и сын, и потому как бы тройствен в своем бытии, представляет собой три начала. Маут, женское начало, есть в то же время жена Аммона-Ра, и сам он, как сын его, Хоне, есть вместе с тем тот же самый Аммон, потому что он из себя творит все. Аммон-Ра, Маут и Хоне составляют высшую троицу, единое высшее божество, о котором в одной египетской книге (папирусе) говорится: «Он дает жизнь рыбе в воде, птице в небе, дает дыхание плоду в яйце. Он живит гадов, дает то, чем живут птицы, ибо гады и птицы равны перед его очами. Он делает запасы для мыши в ее норе и кормит птицу на ветке. Будь благословен за это единый, единственный многорукий». Весь внешний мир был проявлением этого верховного божества. Вследствие этого всякое явление природы было священно. Так понимали божество высшие классы в Египте.
Но для народной массы такое представление было непосильно и слишком отвлеченно. Поэтому простой народ из разных проявлений божества делал для себя самостоятельных богов. Отсюда является почти бесконечный ряд живых богов, символами которых были различные предметы неодушевленной природы, птицы и животные. Одним из главных божеств этого рода был Нил, отождествлявшийся в представлении народа с богом Апи или Озирисом, женой которого была Изида (земля). Воплощением Озириса был живой бык – апис, который из простого символа превратился в умопредставлении народа в самостоятельное божество, и о нем жрецы рассказывали, что он нарождается каждые двадцать пять лет от телицы, оплодотворяемой молнией и остающейся девственной, несмотря на его рождение. Другие божества олицетворяли различные благодетельные или грозные силы природы, каковыми были благодетельное солнце (Ра), солнце как палящий губитель жизни (Монт), губитель света – Сет и т. д., и олицетворением различных богов были ястреб, ибис, крокодил, козел, кошка, которые также почитались иногда в качестве самостоятельных божеств. Умножению богов содействовало также то обстоятельство, что каждый город с своим округом непременно почитал своего особого бога. Тут, очевидно, религиозная мысль ниспускалась уже до самой грубой ступени идолопоклонства. Сообразно с религией на такой же низкой ступени стояла и нравственная жизнь, в которой господствовали самые гнусные пороки, находившие поощрение в самой обрядности грубого и безнравственного культа.
