А. Л. Журавлев
Психологические факторы развития геополитических отношений
По мнению российских экспертов, Россия в этой новой системе геополитических координат до сих пор сохраняет лидерство второго сверхдержавного полюса и мировое превосходство по четырем видам ресурсов: территориальному (крупнейшая в мире территория), коммуникационному (самые развитые в мире транспортные системы), ядерному (самый мощный в мире потенциал межконтинентальных баллистических ракет наземного базирования), и космическому (наличие глобальной навигационной спутниковой системы ГЛОНАСС) (Максименко, 2002). Однако на геополитическое положение современной России крайне неблагополучно влияет избранный ею путь экономического развития, направленный на «выкачивание» ресурсов – сырья, финансов, высококвалифицированной рабочей силы (Лунев, Широков, 2002). Так, если в 1990-е годы по уровню своего развития наша страна могла претендовать на место в «клубе» постиндустриальных стран, то в начале XXI в. эта возможность была ею утрачена. У России есть много шансов стать эффективным субъектом на мировой арене, если она в исторически короткие сроки восстановит свой геоэкономический потенциал (Василенко, 2007).
В статье И. О. Окунева представлен обзор критической геополитики, получившей развитие на Западе в последние два десятилетия. Рассмотрены ее методологические и тематические параметры в сравнении с геополитикой классической. Обозначены перспективы объединения направлений. Отмечается, что свою историю критическая геополитика ведет с 1992 г., когда американские ученые Дж. О’Тоал и Дж. Энью опубликовали статью «Геополитика и дискурс: практические геополитические рассуждения в американской внешней политике» (O’Tuathail, Agnew, 1992). В ней была высказана мысль о том, что все модели глобальной политики основаны на географических представлениях, чего совершенно не учитывала классическая геополитика. Позже представления о доминирующей роли географического пространства стали использовать для обозначения нового направления в англо-американской политической географии (Окунев, 2014). Приверженцы традиционного геополитического подхода критикуются в рамках данного направления за поверхностную трактовку политической карты мира, евроцентризм, оправдание милитаризации, приведшей к гонке вооружений в Европе и других регионах в послевоенный период (O’Tuathail, 1999).
Современная критическая геополитика отходит от традиционных бинарных оппозиций внешний/внутренний, Запад/Восток и т. д. и, с учетом глобализации и информатизации, предлагает вместо противопоставляющего (бинарного) объединяющий подход. К концу 1990-х годов критическая геополитика превратилась в междисциплинарную программу исследований, в рамках которой можно выделить четыре основных ее направления (см. также таблицу 1):
– практическая геополитика, изучающая географические и политические представления/рассуждения в их практической реализации;
– формальная геополитика, направленная на анализ географического и исторического контекстов, в которых появились и развивались конкретные политические, географические и стратегические идеи;
– популярная геополитика, связанная с изучением воздействия геополитического образа на массовую культуру и формирования в обществе геополитических стереотипов;
– структурная геополитика, в рамках которой осуществляется изучение влияния глобализации, информатизации и экономических преобразований на тенденции государственного управления (Dodds, 2001).
Таблица 1. Основные направления критической геополитики
Новым этапом в развитии критической геополитики стала работа Фила Келли «Критика критической геополитики», посвященная сравнительному анализу традиционной и критической геополитики (Kelly, 2006). Автор отмечает состоятельность обоих подходов и утверждает, что именно их комплексное рассмотрение дает возможность полнее представить геополитику в контексте как географии, так и исследований международных отношений. По его мнению, для проведения сравнительного анализа необходим новый уровень оценки, который бы позволил объективно сопоставить две тенденции в рамках геополитики по ряду критериев, и прежде всего – по уровням анализа и предмету исследования. Уровни анализа (от индивидуального до национального и международного) – это иерархическая система причин и процессов в контексте международных отношений. Критическая геополитика сосредоточивается на социальном уровне принятия решений, в классической же внимание уделяется объективным причинам и процессам, возникающим из глобальных или региональных структур, исследуется международный уровень. Отличны они друг от друга и по предмету исследования: приверженцы критического подхода утверждают, что геополитика представляет собой дискурс, касающийся отношений между властью/знанием и социальными/политическими отношениями и настаивают на интерпретативном понимании мировой политики. Классическая геополитика изучает историю и географию, их связи с дипломатией и стратегией влияния географических факторов на международную политику, которая является теоретическим и практическим средством для понимания международных отношений и для выработки международных политических мер.
Подводя итоги, Келли говорит о неизменной пользе критического подхода, выполняющего информативную функцию по отношению к традиционному, и выражает надежду, что в перспективе эти направления смогут прийти к консенсусу и тем самым внесут огромный вклад в развитие геополитики. Тогда можно будет говорить о ее переходе к новой фазе – посткритической, в которой ее традиционный предмет (география международных отношений) будет рассматриваться с учетом достижений критической геополитики.
В работе Ж. С. Сыдзыковой проанализирована политика «демократизации» США в регионе Большого Ближнего Востока, или (шире) политика «демократизации» мира ислама в XXI веке в целом (Сыздыкова, 2013). В этой связи для США важнейшее значение имели контроль ситуации в зоне Персидского залива, Иране, Центральной Азии, а также противодействие возрастающей китайской экспансии в регионе. Администрация США свою политику основывала на необходимости проведения на Ближнем Востоке демократических реформ и экономической либерализации под предлогом борьбы с бедностью и отсталостью. Вашингтон стремился реализовать масштабный план: «усмирить» Ближний Восток путем установления там проамериканской «дружественной» демократии, не до конца понимая культурно-психологические и религиозные детерминанты исламского мира (см. также: Волович, 2004). В конце концов американские политологи приступили к поиску обоснования новой американской политики в регионе и необходимости вмешательства США во внутренние дела этих государств. В итоге на свет появилась концепция «Большой Ближний Восток», на основе «реконструкции» которого нужно было создать сообщества, которые бы отвечали национальным интересам США. Бывший советник президента США по национальной безопасности З. Бжезинский утверждал, что это позволило бы оказывать геополитическое влияние на территории Евразийских Балкан, в состав которых были теоретически включены Южный Кавказ, Центральная Азия, Афганистан, Турция и Пакистан (Бжезинский, 2005).
Все это вызвало крайне негативную реакцию у большинства арабских стран. С их стороны было отмечено, что демократические реформы должны были стать результатом эволюционного развития арабских сообществ, а не навязываться извне. Большинство арабских лидеров достаточно скептически восприняли жизнеспособность американской модели демократии на арабской почве. В противовес американской концепции, Египет, Саудовская Аравия и Сирия выдвинули арабскую инициативу «самодемократизации», или «внутренней демократизации». Были выделены ее основные принципы:
– реформирование должно осуществляться «изнутри» самими арабскими обществами и не навязываться извне;
– процесс реформирования должен быть постепенным, чтобы не нарушить региональную безопасность и стабильность;
– результаты реформирования должны служить интересам региона, а не интересам внешних политических акторов;
– религиозные экстремистские группировки не должны суметь воспользоваться преимуществами проводимых реформ и политикой «открытых дверей».
Данные принципы соотносятся с традиционными исламскими позициями о том, что «государство в полном соответствии с исламским учением имеет суверенное право регулировать свою деятельность в пределах своей территории» (Филоник, 2001, с. 41).
Регион «Большого Ближнего Востока», являясь одним из ключевых геостратегических центров мировой политики, остается слабо глобализированным. Процесс глобализации, создав в нем условия для политических преобразований, обострил старые проблемы, добавив к ним новые вызовы и угрозы. Ближневосточное направление во внешней политике России занимает одно из приоритетных мест, поскольку этот регион расположен на наиболее проблемном южном стратегическом направлении ее национальных интересов. В связи с этим России необходима интенсификация дипломатических, экономических, военно-политических, социокультурных усилий по восстановлению своих позиций в данном регионе.
В силу целого ряда причин полностью реализовать концепцию «Большой Ближний Восток» американцам не удается и, скорее всего, не удастся, и все попытки Вашингтона «демократизировать» эту территорию пока ведут только к усилению нестабильности, фанатизма и терроризма. Сейчас она напоминает минное поле для эскалации потенциальных этнических и пограничных конфликтов, готовых взорваться при любом неосторожном движении. Война на Ближнем Востоке – это серьезнейший удар по стабильности всей Евразии и непосредственная угроза для южных границ Российской Федерации.
Таким образом, шаги, предпринятые Вашингтоном по реализации идеи «демократизации Большого Ближнего Востока», убедительно показали, насколько опасно установление в мире однополярности. Эта ситуация деструктивна, ведет к ослаблению роли ООН и иных международно-правовых институтов. Отторжение вызывает и факт готовности США и их союзников в любой момент осуществлять принуждение к миру с использованием военной силы без санкции Совета безопасности ООН.
В статье Чепуриной рассмотрена международно-политическая роль «мягкой силы» и высшего образования в геополитических отношениях XXI в. (Чепурина, 2014). Глобализация и развитие информационных технологий приводят к устранению традиционных индикаторов государственного влияния. На их смену приходят более мягкие, тонкие формы воздействия. Под «мягкой силой» автор понимает силу притяжения, т. е. способность государств привлекать других на свою сторону и добиваться поддержки собственной повестки дня в международных отношениях, не прибегая к силовой угрозе или финансово-экономическому давлению.
В свете вышесказанного Россия осознает необходимость ведения активной публичной дипломатии, нацеленной на работу с общественностью зарубежных стран. Автор отмечает, что предоставление услуг высшего образования – один из наиболее эффективных инструментов продвижения позитивного имиджа страны, который способствует развитию человеческого потенциала.
Продолжая разговор о «мягкой силе», американский исследователь Дж. Най рассматривает как три ее основных источника привлекательность геополитического курса в сфере науки и культуры, легитимность государства, моральную обоснованность политического курса и учет политических ценностей других государств (Nye, 2011). Культурная составляющая мягкой силы, к которой относится и сфера высшего образования, является центральным элементом публичной дипломатии, поскольку она формирует и развивает диалог между общественностью стран посредством личных контактов, дополняя напрямую политику государства и проводимый им политический курс (Долинский, 2011). Роль государства при этом сводится прежде всего к упразднению административных барьеров и созданию условий, пропагандирующих и стимулирующих развитие культурных, историко-образовательных и других достижений страны. В результате культурно-образовательная составляющая «мягкой силы» может оказывать прямое воздействие на популяризацию достижений, ценностей и идеалов страны и ее населения. В этом плане общественные науки (особенно социальная психология) способны играть серьезную политическую роль, производя «смыслы», теории и концепции, легитимирующие позиции и взгляды государства, что делает эти науки реальными ресурсами геополитического взаимодействия (Панова, 2011).
Как отмечает ректор МГИМО МИД РФ А. В. Торкунов, «именно в студенческие годы у молодых людей формируются мировоззренческие ценности и взгляды. Знание языка принимающей страны, межличностные контакты и симпатии, а также видение вопросов под определенным углом зрения создают ценный социальный капитал на уровне сообществ», в результате чего «эффективность воздействия на внешний мир с помощью национального образования как инструмента мягкой силы» (Торкунов, 2012, с. 86), что оказывается, в конечном счете, гораздо эффективнее, чем использование военных или иных рычагов давления.
Европа как главный сторонник символ применения «мягкой силы» давно осознала необходимость принятия активных мер для удержания своих конкурентных преимуществ в сфере услуг высшего образования (Болонская декларация, 1999). Россия также имеет богатые традиции в сфере высшего образования: еще до Октябрьской революции она предоставляла свои образовательные услуги как региональной политической элите (особенно элите Северного Кавказа), так и славянским государствам. СССР также стремился укреплять свои позиции в мире посредством подготовки политических элит как внутри страны, среди представителей советских республик, так и за рубежом, привлекая студентов из стран Африки, Азии и Латинской Америки. Накануне его распада, согласно данным Министерства образования, в его вузах обучалось 126,5 тысяч иностранцев, что составляло 10,8 % от общемировой численности иностранных студентов. Сейчас же (по данным ЮНЕСКО на 2011 г.) Россия занимает лишь девятое место по числу принимаемых студентов (60300), находясь по этому показателю в списке стран после ЮАР. Однако, согласно данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), наша страна и сейчас является наиболее образованной страной в мире: на ее долю приходится 25 % студентов всего ЕПВО[4].
Следует подчеркнуть, что недостаточно эффективное участие современной России в ЕПВО может привести не только к потере потенциальных выгод от сотрудничества, а также к серьезным репутационным издержкам. Следует системно работать над повышением эффективности этого инновационного внешнеполитического инструмента, используя пропаганду исторических ценностей России и привлекательности страны в геополитических параметрах.
Работа М. Васильева посвящена анализу особенностей постклассических подходов в геополитике рубежа XX – XXI вв. Рассматриваются понятия «цивилизация», предприняты попытки определения цивилизационного кода россиян (хотя сам этот термин не расшифровывается). Обосновывается положение о том, что отношения между цивилизациями могут выстраиваться не только на основе противостояния, но и на основе взаимовыгодного взаимодействия (Васильев, 2011).
В работе М. В. Харкевича поднимается вопрос о принципах глобального управления государством в условиях современного развития мировой политики и геополитических отношений (Харкевич, 2014). Взаимозависимый и глобализированный мир нуждается в управлении. Принципиальная возможность глобального управления без глобального правительства, как утверждают аналитики, вполне обоснованна. В статье аналитически выделены три основные формы глобального управления: иерархическая, рыночная и сетевая. В иерархии управление осуществляется в силу властной асимметрии между сторонами. Рыночное управление осуществляется через механизмы ценообразования. Сеть в отличие от рынка характеризуется более тесной ценностной связью между акторами, однако в отличие от иерархических отношений они свободны вплоть до выхода из сети.
В статье Н. А. Геныка рассмотрена политика СССР в Азиатско-Тихоокеанском регионе, которая в значительной степени определялась политическими процессами Центрально-Восточной Европы (Генык, 2009). Подъем антитоталитарных восстаний в этом регионе сопровождался эскалацией напряженности в советско-китайских отношениях. Советско-китайские идеологические антагонизмы играли роль катализатора для интенсификации ревизионистских движений, что содействовало успеху борьбы против советского доминирования и способствовало формированию новой геополитической действительности. По мнению автора, в постбиполярный период Китай стремится увеличить свое присутствие в Центральной и Восточной Европе, ставшей объектом военно-политического соперничества РФ с ЕС и НАТО.
В работе М. Л. Титаренко рассмотрены вопросы стратегического взаимодействия и партнерства двух великих держав – России и Китая – в укреплении мира и безопасности (Титаренко, 2014). Большое внимание уделено значению этого взаимодействия для глобальной стабильности и мирного развития Китая, что особенно актуально после XVIII съезда КПК, внесшего целый ряд новых задач и установок в теорию и практику политики реформ и общую стратегию социально-экономического развития страны.
В работе С. Л. Сазонова рассмотрена проблематика взаимоотношений России и Китая в аспекте стремления к доминированию в регионе так называемого «шелкового пути». В начале XXI в. Азиатско-Тихоокеанский регион стал одной из ключевых зон, активно вовлеченных в мировую геополитику. Он превратился в оживленный перекресток, где пересекаются различные экономические интересы и через который проходят стратегически важные транспортные коммуникации.
Существуют технические границы объемов грузов, провозимых через Суэцкий канал, а также проблемы пиратства в других транспортных регионах. Использование альтернативного морского маршрута через мыс Доброй Надежды ведет к удлинению сроков доставки и, как следствие, к серьезному удорожанию перевозок. В этом плане следует признать, что сухопутный транзит через территорию России, возможность транспортных коммуникаций через Арктику, где мы занимаем доминирующие позиции, и др. предоставляет нашей стране значительные геополитические преимущества (Сазонов, 2014).
Таким образом, экономическое взаимодействие между Россией и Китаем является важным звеном процессов всемирной глобализации, сопровождается расширением межгосударственных экономических связей, ростом торгового оборота и масштабов научно-технического сотрудничества, вовлечением в оборот новых торговых рынков. Все это не может осуществляться без соответствующих изменений в национальной и международной транспортной инфраструктуре двух великих держав. В отношениях России и Китая, протекающих в условиях глобальной экономической конкуренции, существуют и определенные противоречия, которые необходимо устранять.
Стоит обратить беглое внимание также на работы политологов и социологов, посвященные анализу проблематики безопасности Азиатско-Тихоокеанского региона. Мы не будем останавливаться на них подробно. Перечислим лишь основные содержательные концепты для понимания широкомасштабности и сложности затронутых в них проблем.
Так, в статье М. Ю. Панченко раскрывается идея «стратегического треугольника» РИК (Россия – Индия – Китай), который, по мнению ее сторонников, может стать мощным инструментом формирования стабильных межгосударственных отношений (Панченко, 2009). Поэтому с начала 2000-х годов политики и политологи активно разрабатывают теоретические и практические проблемы формирования и функционирования этого «стратегического треугольника»: проводятся ежегодные научно-практические конференции политологов этих трех стран, посвященные анализу возможностей, перспектив, направлений и форм их геополитического взаимодействия (там же, с. 3). В статье Я. М. Бергера рассматриваются геополитические воззрения китайских исследователей различной идейной ориентации (националистической, великодержавно экспансионистской и реалистической) на проблематику безопасности страны (Бергер, 2010). А. М. Кривенко и В. А. Окоча (Кривенко, Окоча, 2012) исследуют механизмы урегулирования конфликта на Корейском полуострове. Обозначены некоторые основные актуальные вопросы современного развития обстановки в КНДР. В статье Е. Н. Грачикова рассматриваются исторические условия зарождения и развития китайской цивилизации, изучается характер географического и природного ландшафта страны, определивший особенности ее культуры и геополитики (Грачиков, 2012). В статье Г. В. Епифановой ставится вопрос о выявлении духовных оснований цивилизационного развития российского и китайского обществ и путей их взаимодействия. Анализируется роль духовных императивов развития субъектов современной геополитики (Епифанова, 2014). Все эти проблемы требуют пристального внимания.
Образы государств как предмет психологического исследования
В качестве еще одной геополитической категории психологического плана исследуются образы своего и других государств в сознании их жителей. Психологами предпринимаются попытки анализа психологической структуры, содержания и факторов формирования подобных образов.
Были проведены исследования образов России, США и Китая в сознании россиян. Было установлено, что в образе России ее жителями подчеркиваются прежде всего природные, духовные, исторические и культурные богатства. В то же время отмечаются негативные качества русского характера (лень, склонность к употреблению алкоголя, безрассудство, непредсказуемость и т. д.). Выявлена некоторая динамика в современных представлениях: молодое поколение в большей степени ориентируются на гордость за нацию и желание вернуть себе достойное положение в мире (несмотря на рост меркантильных ориентаций), а у взрослых респондентов прослеживается нацеленность на решение прежде всего внутренних проблем государства (Крымчанинова, 2017).
По результатам исследования некоторых авторов, образ США у политической элиты России и рядовых граждан крайне негативен, связан с угрозой. На первый план выходят технологическая оснащенность и материальные богатства Америки, которыми она распоряжается, по мнению россиян, эгоистично и самоуверенно. В своем геополитическом влиянии она не учитывает ни национальные интересы других государств, ни их культурно-историческое своеобразие и осуществляет экспансию по всему земному шару, превратившись в «мирового полицейского», считающего себя вправе, к тому же, диктовать миру, по каким нравственным и политическим принципам жить, как одеваться, что смотреть в кино и даже чем питаться (Крымчанинова, Фёдоров, 2017).
Образ Китая у политической российской элиты, несмотря на уверения в дружбе и сотрудничестве, также содержит потенциальную угрозу, возможно даже большую, чем США. Рядовые россияне относятся к Китаю с большей лояльностью, но подсознательно ощущают исходящую от него опасность. В сознании рядовых россиян образ этой страны еще не достаточно сформировался: перемешаны и уважительный интерес к ее древней истории и культуре, и современные реалии – огромное бедное население, дешевая, нередко поддельная продукция, заполнившая полки магазинов мира, и страх угрозы вполне возможной военной экспансии этого многомиллиардного населения в обозримом будущем. Дальнейшее формирование образа Китая в сознании россиян будет, в частности, зависеть от того, какой вектор развития он выберет, тем самым усилив одну из вышеперечисленных тенденций.
В психологическом анализе политических и социальных образов различных государств состоит еще одно направление геополитических исследований. Мы убедились, что изучение общих закономерностей и частных тенденций геополитических процессов выступает важным элементом связки «макропсихология – геопсихология», формирующим новые научные направления в психологии и призванным отражать психологические процессы, релевантные общественным и международным процессам в целом.
* * *
Осуществленный выше аналитический обзор исследований современных геополитиков и социологов позволяет выделить их основную проблематику: управление геополитическими психологическими процессами, выявление стереотипов восприятия данных процессов, исследование поведенческих моделей групп и сообществ, противодействие глобальным угрозам, сохранения суверенитета и безопасности государства с использованием возможностей социальной психологии и т. д.
Подводя итоги обзора, выделим ведущие особенности современной геополитической обстановки.
1. На рубеже XX–XXI вв. геополитические отношения претерпели глубокие изменения. Изменился и научный смысл понятия «геополитика», которое трактуется сейчас намного шире. Корень «гео-» ныне отражает не столько географическое, сколько общепланетарное, глобальное измерение политики взаимоотношений супердержав и военных блоков, иногда даже «столкновение цивилизаций» или переход от биполярных геополитических отношений к полицентрическим.
2. Для современной геополитики характерно и более широкое толкование геополитических факторов, включая рассмотрение не только пространственно-географических, но и финансово-экономических, социально-экономических, культурно-исторических, цивилизационных, национально-этнических, ресурсных (в частности, энергетических), а также экологических и миграционно-демографических составляющих.
3. На протяжении последних десятилетий неуклонно наблюдалось резкое расширение поля геополитики. Традиционные пространства Суши и Моря дополнились воздушным, подводным, околоземным, межпланетным и космическим пространствами, сейчас уже речь идет и о глобальных информационно-технологических пространствах.
4. Для современной геополитики характерно стремление к распространению контроля на виртуальные пространства. Современная геополитическая борьба развернулась за витальный потенциал общества (как целостного организма) и человека (как персонифицированного субъекта) для обеспечения геополитического признания мировоззренческих принципов, пропагандируемых разными государствами. В геополитическом пространстве происходят так называемые информационные войны, которые ведутся в периодической печати, в Интернете, находят свое отражение в сфере искусства, науки и образования.
5. Акторами современной геополитики стали не только наиболее мощные державы, но и различные объединения средних и малых государств, транснациональные корпорации и негосударственные международные организации, включая и ООН и транснациональные компании.
6. Современная геополитика характеризуется все возрастающей динамикой. Это связано не только с быстрыми политическими изменениями, но и с необходимостью их научного осознания. В современный научный оборот вошли такие термины, как «геополитическая эпоха» и «геополитическая картина мира», которые фиксируют сложившееся на конкретный момент времени равновесное состояние мировой политической системы мира. Однако это равновесие очень динамично и неустойчиво: его нарушают конфликты, войны, резкие распады государств и следующие за ними изменения структуры мира.
7. Современная динамика развития мирового сообщества формирует новые геополитические школы: американскую, европейскую, российскую, китайскую. На смену наступательным стратегиям, стратегиям соперничества держав приходят геостратегии сдерживания и сотрудничества, интеграции, объединения стран, делающие их границы прозрачными и открытыми, позволяющие эффективно решать глобальные проблемы, в том числе и проблему сдерживания гонки вооружений.
В заключение следует отметить, что современные российские политики, как и их зарубежные коллеги, выступают за осторожность в международных и межцивилизационных отношениях, за развитие сотрудничества и установление открытых границ, за отказ от милитаризма и агрессии (Колосов, Мироненко, 2002).
