А. Кузнецов
«КибОрг». Интермедии
Через несколько минут стюардесса, раздавая чай с блинчиками, прошла обратно. Но Алексу было уже не до еды. Он паниковал.
Чёрт! Стюардесса не должна была остановиться рядом с ним. Собственно говоря, она могла и не идти по салону, а лишь проследить со своего места, как робот-поднос справляется с обязанностями. Пока он думал об этом, завтрак уже закончился, пассажиры шуршали бумажными тарелками, запихивая их в утилизаторы. Сомнений почти не оставалось, Якобсона искали. Могли, конечно, искать его соседа (тот мог бы оказаться наркобароном; или – Алексей ещё раз посмотрел на торчащие вокруг лысины волосы – дебоширом-рецидивистом) или сбежавшую соседку, но Алексей был уверен: искали именно его. И эта брюнетка наверняка делала фото, не доверяя видеофиксации на входе. Оставалась вероятность, что ищут (он скосил глаза на визу, к которой был подклеен билет) Е. Е. Диновца, но верить в это было слишком опасным. На всякий случай он попытался связаться со своим домашним резервным сервером, однако связь на самолёте отсутствовала. Алекс обречённо огляделся. Выключенная связь – явно мера предосторожности против техника Якобсона, а не счетовода-озеленителя Диновца. Так или иначе, вряд ли самолёт будут разворачивать, тем более, что, сидя у иллюминатора, он сможет это заметить. Хвосты он подчистил… Если его искали не в связи с Барковым и – он вздрогнул – не в связи с мальчиком, то, может, возникли вопросы по пропаже его данных в отделе? Чувство реальности оставляло его, хотелось плакать: он слишком хорошо понимал, что готовиться следует к худшему. Как можно сбежать с самолёта? В памяти всплыли отрывки из фильмов – люди прятались в туалете перед посадкой, в отсеке для шасси (интересно, хотя бы теоретически при этом можно выжить? На себе Алекс проверять не хотел)… Всё это ерунда. От силовиков, это Якобсон понимал, он убежать не сумеет. Попросту нет ни опыта, ни сил. Следовало искать другой путь. Хотя он и не был оператором, но долгие поиски дали ему в своё время козырь; но использовать его он будет лишь в крайнем случае. Информация, которой он обладал, с равной степенью вероятности могла как спасти его, так и послужить смертным приговором.
Взглянув в иллюминатор, чтобы удостовериться, что самолёт не разворачивается, он увидел лишь серую пелену.
Алексей нажал на кнопку вызова стюардессы. Спустя минуту та же брюнетка – он хотя и разглядел её имя на бейдже, но выговорить его всё равно не смог бы – подошла с настолько безразличным видом, что это превратило подозрения Якобсона в полную уверенность.
Алекс решил брать быка за рога:
– Я хотел попросить связать меня с экипажем. Или офицером безопасности.
– Я – член экипажа, отвечающий за безопасность. Слушаю вас.
– Скажите, я правильно понимаю, меня разыскивают?
– Извините, этого я не знаю. У вас есть что-то запрещённое к провозу? Тогда можете сообщить это через меня.
Якобсон попытался улыбнуться:
– Нет-нет, не запрещённое. Просто вы так на меня посмотрели…
На этот раз стюардесса взглянула на него с искренним удивлением:
– Если вас что-то не устраивает, от имени авиакомпании приношу вам свои извинения, но как к нашему пассажиру у меня к вам никаких претензий нет.
«Ага, а то, что у меня чужая виза, тебя не смущает» – ехидно подумал про себя Алекс, но вслух сказал другое:
– Знаете у меня будет просьба. Я лечу работать в САСШ, в… полиции. Должность невысокая, но в России кое-кто может держать на меня зуб. У меня огромная просьба, вы могли бы организовать мою встречу силами полиции? Или хотя бы охраной аэропорта. Если нужно, я могу перед посадкой устроить драку, чтобы был формальный повод арестовать меня. Хочу, чтобы вы поняли, что для меня всё это вполне серьёзно. И я не ищу политического убежища, просто опасаюсь за свою жизнь. Если думаете, что я параноик, можете вызвать заодно и санитаров со смирительными рубашками.
Стюардесса замялась:
– Я передам ваши слова наземной службе. А насчёт драки, – она покосилась на соседа Якобсона, который под буклетом уже начал храпеть, – я всё же не советую.
Видно было, что словам Якобсона она не удивилась.
Следующие три часа полёта прошли спокойно – для всех, кроме самого Якобсона. Его сосед пару раз просыпался. Один раз это случилось, когда Якобсон вышел в туалет: сосед, кряхтя, и ворча что-то невнятное, пошёл за ним и всё время, пока Якобсон справлял свои дела, сопел под дверью. Вернувшись, сосед вызвал стюардессу, сиплым голосом попросил стакан кофе и вновь задремал, так и не отпив ни глотка.
Второй раз сосед проснулся уже незадолго до приземления. Словно только что заметив Якобсона, он наклонился к Алексею и неожиданно ясным голосом произнёс:
– СБ ФС, капитан Краснов. Господин Якобсон, выходим из самолёта вместе, спокойно. Два часа ждём в аэропорту. Если я не получаю дальнейших указаний, можете отправляться по своим делам.
Якобсон почувствовал слабость, голос Краснова доносился откуда-то издалека. Через секунду Якобсон потерял сознание. Самолёт начал снижение.
После приземления все, кроме Алексея и его конвоира, разошлись из пассажирской капсулы в разные стороны. Краснов провёл пленника по длинному коридору, оканчивающемуся приличных размеров комнатой, где стояли только две скамейки. Красноречивым жестом Краснов указал на одну из них. Медленно потянулись минуты. Изредка вдали – за решёткой, которая отделяла зал от коридора – мелькал какой-то человек в форме, поглядывал на офицера ФС и тут же исчезал вновь. Спустя двадцать минут ожидания у Краснова зазвонил телефон. Голосом, не предвещавшим ничего хорошего – на самом деле, самым обычным, но Якобсон готов был видеть дурные предзнаменования везде, – офицер сообщил, что они возвращаются в Россию.
То, что происходило следующие десять минут, Якобсон очень не любил вспоминать впоследствии. Он плакал, падал на колени перед этим человеком, который, казалось ему, олицетворял правосудие и кару. Размазывая по лицу сопли, пытался целовать тёмно-коричневые кожаные ботинки. Тот отступал в смущении, однако ни разу не выпустил Якобсона из хватки своего цепкого взгляда. Алексей умолял сжалиться над ним, отпустить его – и, хотя он понимал, что своим поведением лишь укрепляет любые подозрения, поделать с собой ничего не мог.