А. К. Ларквуд
Неназываемый

2
Лабиринт Отголосков

Ксорве отправили на смерть еще до завтрака. Вечером того же дня они с Сетенаем были уже далеко от Святилища, на борту лодки. Это стало еще одним новым впечатлением – а их и так было достаточно. Всю первую ночь и весь первый день она провела, лежа на куче веревок на дне лодки, призывая смерть, которую она заслужила. На второй день случилось нечто похуже, несравнимое с чувством вины. В «Книге Небытия» была глава, которая особенно нравилась Ксорве: в ней подробно рассказывалось о наказании за предательство. У берега оскверненного моря, в тени угольно-черной башни она отреклась от Неназываемого. Да поглотит хаос нарушительницу клятвы! Да обглодают личинки плоть с ее бренного тела! Да забудется имя ее навеки!

– Как бы вы поступили, – спросила она, тщательно подбирая слова, – если бы настоятельница узнала и пришла за мной?

– Как она может узнать? – ответил Сетенай. – Ты поднялась на гору и не вернулась. Если бы настоятельница хотела удостовериться, что ты принесена богу в жертву, а не, скажем, сбежала с каким-то незнакомцем, пожалуй, ей следовало бы получше за тобой присматривать.

– Она может заметить ваше отсутствие, – заметила Ксорве и дерзко добавила: – Как и хранительница архивов.

Сетенай рассмеялся.

– Оранна только обрадуется моему уходу.

– Но все-таки как вы поступите, если она явится за мной?

– Тогда мне придется ее убить, – жизнерадостно ответил Сетенай. Он сидел на носу и смотрел на проплывающие мимо темные берега. – Ксорве, даже если она догадается, что ты жива, – даже если на нее снизойдет удивительное озарение, и она поймет, что ты со мной, – как она сможет нас отыскать? Мы уже очень далеко.

Они переплыли реку и в конце концов добрались до одних из Малых Врат Ошаара – зеленые, точно кошачьи глаза, они утопали в скале у подножия заросшей долины.

Ксорве доводилось слышать о Вратах и видеть их на картинках, но никогда собственными глазами. На картинке все было просто – кольцо зеленого огня, горящего внутри камня, достаточно большое, чтобы через отверстие можно было пройти – но в реальности Врата оказались куда больше и удивительнее, чем в воображении.

Шириной Малые Врата были в два человеческих роста, а исходивший от них мерцающий свет придавал земле и подлеску неестественно зеленый цвет. Всполохи жидкого света пробегали по их поверхности, напоминая колыхание листьев на ветру.

От Врат исходило легкое гудение, как от стеклянного колокола, по которому ударили один раз, но он продолжает вечно резонировать.

У Ксорве возникло неприятное ощущение, что ей, возможно, запрещено покидать Ошаар, но она постаралась выкинуть эту мысль из головы. Сетенай был прав: они уже очень далеко.

– Нужно просто пройти сквозь них? – спросила она. – Они обжигают?

Сетенай протянул к ней руку, мерцавшую в свете Врат, и Ксорве ухватилась за нее. Они вместе шагнули вперед, а затем закружились, будто две веточки в водопаде. Ксорве проваливалась в бездну, не чувствуя собственного веса.

Первым, что она услышала, когда они приземлились, был шум ветра. Ксорве подставила свободную руку – второй она накрепко вцепилась в Сетеная, – под воздушный поток. Какое-то время единственным, что она осознавала, был ветер под ладонью.

– Это Лабиринт Отголосков, – произнес Сетенай. Зрение потихоньку возвращалось, и она уставилась на Лабиринт, пытаясь разобраться в нем. Они стояли на выступе, а вниз резко уходила лощина, так глубоко, что туда не доходил свет. Из темноты проступали очертания скалистой тверди – они напоминали уродливых невест, укутанных фатой и кольцами тумана. Небо, будто яичная скорлупа, проглядывало фрагментами, – но не там, где полагается быть небу.

Сетенай указал на тропинку, змеившуюся вдоль скалы.

– Сюда, – сказал он – Это недалеко. Лабиринт – это просто остановка. Великий перевалочный пункт между мирами.

Ксорве кивнула, хотя не поняла ни слова, и последовала за ним. Он говорил о путешествиях по Лабиринту словно о передвижении на лошади или повозке. Ксорве знала, что через Лабиринт проходят, чтобы попасть в другие миры, чужие земли, опасные места, так непохожие на Ошаар, – но она и вообразить себе не могла ничего подобного.

Они шли и шли, и Ксорве задалась вопросом, что по меркам Сетеная означает недалеко. Это был самый долгий путь в ее жизни. Они миновали расселины под каменными арками и протискивались сквозь узкие проходы в скале. Они шагали по дну ущелья, в стенах которого высоко вверху, недостижимые, сверкали пещеры, похожие на огромные изумруды. Звук, который они издавали, словно пели друг другу над бездной, напоминал далекий хор. Ксорве поежилась.

Время от времени они устраивали передышку, и Ксорве спала. Как-то раз они увидели вдалеке корабль, проходивший сквозь Лабиринт: остов из отполированного дуба, надутые паруса, похожие на грибы. Будь они рядом, он показался бы Ксорве огромным и ярким, но туман Лабиринта приглушил его краски, и корабль миновал их в полнейшей тишине.

Из-за всех этих чудес она далеко не сразу поняла, что скучает по Дому Молчания. Ей не хватало ее кельи. Она скучала по распорядку дня: молитвам в определенные часы, подношениям богу, ужинам в трапезной и всему прочему. Она навсегда лишилась этого. Даже если бы она осталась, этому уже не бывать. Не забери ее с собой Сетенай, она была бы уже мертва.

Эти мысли маячили у нее за спиной, точно огромные тучи, от которых нельзя было скрыться, но она делала все возможное, чтобы не смотреть правде в лицо: она предала свой народ. Предала свое предназначение. Предала своего бога.

Она скучала по дому. Ее убили бы, если бы она осталась. Но она все равно скучала.

Ну что ж, сказала она себе, теперь она далеко, и у Сетеная на нее другие планы.

В конце концов они покинули Лабиринт, перейдя через другие Врата в другой мир.

Ксорве изо всех сил пыталась скрыть от Сетеная, что все это было ей в новинку и ужасно пугало. В прошлой жизни ей случалось сопровождать настоятельницу, когда та совершала ежегодную церемонию посещения верующих в деревнях в нескольких днях пути от Дома Молчания. Теперь же она не могла и представить, как далеко они забрались. Очень далеко не только от Дома Молчания, но и самого Ошаара, где царствовал Неназываемый.

Покинув Лабиринт, они оказались на берегу озера. Клин белых птиц пролетел мимо, напомнив россыпь лепестков на темной листве.

– Что это за мир? – спросила Ксорве, потому что «Где мы?» прозвучало бы слишком по-детски. Птицы стали первыми живыми существами, которые встретились им за это время.

– Древний и спокойный, – ответил Сетенай. – Как ни прискорбно, я не знаю его названия.

– А здесь есть люди? – спросила она.

– Нет, – ответил он. – Думаю, нам пока лучше их избегать. – Взгляд его был мрачен, но заметив, что Ксорве на него смотрит, Сетенай улыбнулся. – В университетах Тлаантота десятки мудрецов заняты тем, что составляют списки миров и описывают их население. Боюсь, я к ним не отношусь. Но когда мы там окажемся, ты можешь спросить их, если тебе все еще будет интересно.

– Вы родом оттуда? – Ксорве не рискнула выговорить «Тлаантот». Учитывая ее клыки, это слово скорее походило бы на плевок. – Мы собираемся туда?

– Конечно, – ответил Сетенай. – Однажды. Тлаантот – великолепнейший из городов. Тебе там понравится.

Он прошелся вдоль берега, изучая камни. Пару раз он поднимал плоский камешек и отправлял его по воде.

– На что он похож? – спросила Ксорве, подбежав, чтобы догнать его. В Доме Молчания было не принято задавать много вопросов, но Сетенаю, по всей видимости, нравилось давать объяснения.

– Тлаантот – университетский город, – сказал он и тут же нахмурился, осознав, что это слово ей незнакомо. – Это место обучения. Или, по крайней мере, было таковым. Не знаю, что сотворили с ним мои враги. – Он криво усмехнулся. – Я должен кое в чем признаться тебе, Рабыня Опустошения. Ты доверилась скитальцу. Тлаантот находится далеко отсюда, а я такой же изгнанник, как и ты. Путь туда мне заказан. Враг отобрал мой город и вышвырнул меня оттуда.

Ксорве смотрела на круги, расходящиеся по воде, и пыталась осознать сказанное.

– Он тоже маг?

– Не особенно искусный, – ответил Сетенай.

– Значит, вы все-таки маг, – с лукавым видом сказала Ксорве. – Все вокруг называли вас волшебником, но я ни разу не видела, чтобы вы использовали магию.

Сетенай рассмеялся.

– Я слишком далеко от моего божества, – сказал он. Склонив голову, он ненадолго задумался. – Маги твоего народа обращаются к Неназываемому. Они черпают свою силу в Святилище. Но моя богиня слишком далеко. Она вряд ли услышит, если я буду взывать к ней, а я не хочу понапрасну тратить силы.

– А я… то есть вы… вы хотите обучить меня магии? – спросила она. Ее охватила тревога: она ничуть не хотела обращаться к Неназываемому.

– Нет, – ответил он. – Магии нельзя научиться, как ремеслу. Она дается от рождения. Само собой, маг должен учиться и развивать свои умения, как все, у кого есть дар, но сам по себе этот дар нельзя развить. И от него нельзя избавиться. Я от рождения связан с богиней и никогда не смогу освободиться. Неназываемый не обладает над тобой такой властью. Он говорил твоими устами, но ты никогда не использовала его могущество в своих целях.

Он швырнул еще один камень, но тот отскочил лишь раз, а затем плюхнулся в озеро.

– В определенном смысле для тебя так даже лучше, – заметил он. – Использование магии истощает тело.

– Даже ваше? – спросила Ксорве.

Он улыбнулся.

– Секрет в том, чтобы уметь заранее предсказать расплату. Но я не использую магию без нужды.

Он наклонился и выбрал другой камень.

– Мой враг считает, что раз я не могу попасть в Тлаантот, то я отрезан от божества. Он расставил мне препятствия на каждом шагу. Но он недооценивает меня.

На этот раз камень трижды отскочил от поверхности воды, и радостный Сетенай повернулся к Ксорве.

– И он едва ли мог предугадать твое появление.

На дальнем конце озера располагались следующие Врата, и они снова попали в Лабиринт. Вскоре Ксорве уже привыкла к нему. Они проходили сквозь множество горных проходов, через серые пустоши и голые склоны холмов, в другие миры – и снова оказывались в отдаленных уголках Лабиринта, двигаясь подобно иголке, что тянет за собой нить с одного конца холста в другой. Порой они видели птиц и деревья, но люди им не встречались. Ксорве это больше не удивляло, поскольку она знала, что Сетенай избегает какого-то могущественного врага.

А затем они вышли из Лабиринта Отголосков, и Ксорве впервые в жизни увидела город.

Сначала он показался ей грязным и бестолковым. Стояла невыносимая жара. Воняло навозом, по́том и опилками. Пыль забивалась в нос и рот. А хуже всего было то, что вокруг стоял ужасный гвалт, все перебивали и перекрикивали друг друга.

Ксорве прикрыла уши руками и спрятала лицо в одежде. Они стояли у некоего подобия конюшни, где Сетенай договаривался о покупке повозки. Едва повозка перешла в их распоряжение, Ксорве с несчастным видом забилась в дальний угол.

На постоялом дворе было еще хуже. Из других комнат слышались кашель, ворчание и взрывы противного, злобного смеха. Ночью лучше не стало. Окруженная голосами, Ксорве не могла отделаться от ощущения, что за ней наблюдают.

На следующее утро ее разбудил Сетенай. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он в прекрасном настроении: его острые уши трепетали, глаза сияли, и он словно пружинил каждой клеточкой. Ему явно не хватало городской жизни. Ксорве натянула на голову одеяло.

– Мы идем на рынок, – объявил он.

Рынок был еще более грязным, шумным и сумбурным, чем она представляла. Вокруг сновала многоголовая толпа, все кричали, глазели, хватали. Сжав кулаки, Ксорве прижала руки к бокам. Она слышала от жриц, как отвратительны и испорчены города, и теперь убедилась в этом своими глазами. Она не могла взять в толк, как можно жить в таком месте и не сойти с ума.

В попытках сохранить спокойствие Ксорве молилась про себя, чтобы Неназываемый разверз землю и поглотил город.

– Ты привыкнешь, – сказал Сетенай.

В это верилось с трудом. Толпа напоминала ей Неназываемого, только люди вели себя еще агрессивнее. Они бездумно напирали на нее, грозя смести прочь.

Держаться за руку Сетеная она отказалась. Если бы он осознал, насколько она беспомощна, он бы тысячу раз пожалел, что спас ее из Святилища.

Толпа все разрасталась и сгущалась, и Ксорве споткнулась о чью-то ногу. Она упала навзничь, и небо тотчас же исчезло – его заслонили клетки с цыплятами, три цепные собаки, гурьба детей в лохмотьях, – но прежде чем ее затоптали до смерти, Сетенай пришел ей на выручку. Он отпихнул продавца цыплят и помог Ксорве подняться.

– Держись за мою руку, – сказал он. – Ты скоро разберешься, как здесь надо идти. После этого станет куда легче.

Прокладывая путь сквозь толпу, он подвел ее к лестнице у бокового входа в какое-то здание. Встав на нижней ступеньке, она покачала головой.

– Ну же, – сказал он, – доверься мне.

Она последовала за ним, опираясь на его руку, и вскоре они очутились в саду на крыше, где пышно росли папоротники и необычные высокие цветы. Здесь никого не было, и Ксорве понемногу начала успокаиваться. В центре сада стояла старая колокольня. Сетенай указал на лестницу.

С вершины колокольни открывался вид на весь город. Он хаотично разросся от серых холмов вдали, будто лишайник на камне, обрушиваясь на собственные древние стены. Он был громадным, но теперь она хотя бы могла видеть его границы.

– Тебе страшно? – спросил Сетенай.

Ксорве сглотнула. Она не могла заставить себя кивнуть.

– Ничто в этом мире не должно тебя пугать, Ксорве, – сказал он. – Ты посмотрела в лицо своей предначертанной смерти и отреклась от нее. Ничто в этом или любом другом мире не заслуживает твоего страха.

– Да, господин, – сказала она. Она слишком плохо себя чувствовала, чтобы обратить внимание на его слова, но позднее часто их вспоминала.

– Видишь Врата? – спросил Сетенай.

Они парили над пристанью в отдалении. Из-за дымки Врата казались поблекшими и желтоватыми, как болезненная луна, плывущая в мареве.

– Мы здесь не навсегда, – сказал Сетенай. – Мы укроемся здесь на какое-то время от моих врагов, чтобы отдохнуть, и ты сможешь учиться без постоянной оглядки. Но это не дом. За теми Вратами – Тлаантот, и он ждет нас.

Этот город носил название Серый Крюк. Сетенай сразу объяснил, что выбрал в качестве прибежища именно его, потому что люди здесь говорили на родном языке Ксорве, а еще потому, что они любезно не лезли в чужие дела.

Сетенай, однако, не стал объяснять, как именно теперь будет устроена их жизнь. По всей видимости, он надеялся, что она сама во всем разберется – и так оно и случилось.

Он по-прежнему разговаривал с ней так, будто ему было с ней интересно. Она часто сопровождала его, когда он ходил в город по делам, и они вместе обедали. Чаще всего они питались тушеной чечевицей, которую покупали у одного из торговцев на площади возле постоялого двора, потому что готовить Сетенай не умел.

Оказалось, что Сетенай был всерьез намерен платить ей содержание. Она не понимала, за что именно, но спросить не рискнула. Что, если она спросит, зачем он привел ее сюда, а он признает, что совершил ошибку?

С учетом трат на жилье и еду выходит невесть какая большая сумма, признался Сетенай, но все же это были деньги – Ксорве едва ли когда-то видела деньги, и уж тем более ей не доводилось их иметь.

Честно говоря, она ненавидела эти деньги, потому что считала их незаслуженными. Горстка медных монет за то, что она сидит в комнате и трясется от страха перед внешним миром? Так не может продолжаться вечно. Рано или поздно Сетенай поймет, что оплачивает ее страхи. К этому моменту ей пора бы собраться с мыслями.

В первый раз она заставила себя выйти за порог постоялого двора в одиночестве, чтобы решить вопрос с завтраком. Сетенай не был ранней пташкой, а есть было нечего. Было бы неплохо раздобыть завтрак до того, как он проснется. Ксорве знала, где продается еда. Рынок на площади оживал на рассвете. В этом нет ничего сложного. Здесь говорят на ее языке, так что ее все поймут. Ей уже четырнадцать. Большинство девушек ее возраста уже зарабатывают себе на жизнь.

Ничто в этом или любом другом мире не заслуживает ее страха. Все это чудесно, но взбираться по ступеням к Святилищу Неназываемого – совсем не то же самое, что покупать еду. Ксорве всю жизнь готовилась к смерти, а не к разговорам с незнакомцами.

На рынке торговали вкусностями, которые Ксорве никогда не доводилось пробовать, она и названий таких никогда не слышала – томаты, острый перец, корзины фруктов, похожих на огромные хрупкие самоцветы – зато яйца, хлеб и лук стоили дешево и были ей прекрасно знакомы.

– Будьте любезны, шесть яиц, – сказала она у прилавка торговца курицей. Она постеснялась спросить, сколько они стоят, поэтому просто протянула ему горсть монет в кулаке в надежде, что он ее не обманет.

Торговец был родом из Ошаара, что могло бы помочь, но, услышав выговор Ксорве – такой знакомый чистый выговор родных земель, – он прищурился, прикидывая, не насмехается ли она над ним. И решил вместо этого посмеяться над ней.

– Сколько яиц, госпожа?

Она повторила. Внезапно она разозлилась. Знай он, кто она такая, он не посмел бы так с ней разговаривать.

Ксорве постаралась подавить гнев. Она больше не та, кем была. Не Избранная невеста. Никто больше не придет к ней за пророчеством. Она всего лишь очередной безликий покупатель, и к концу дня торговец о ней и не вспомнит. Тем лучше.

Торговец был слегка разочарован тем, что она ему не подыграла, но от денег не отказался.

– Ты сегодня одна, без своего господина? – спросил он, передавая ей яйца.

– Верно, – ответила Ксорве, чувствуя прилив гордости. – Я покупаю завтрак.

Вернувшись, она пожарила лук на сковороде над очагом и добавила туда взбитые яйца. Вышло не то чтобы красиво, зато очень вкусно: кремовые яйца с вкраплениями золотистого лука. Свою порцию он съела прямо со сковороды. Когда она собирала остатки коркой хлеба, появился Сетенай.

– Я и не знал, что ты умеешь готовить, – сказал он. Он все еще был в ночной рубашке, с повязанным вокруг головы шелковым шарфом.

– Ешьте, а то будет невкусно, – сказала она, протягивая ему тарелку.

Он моргнул и протер глаза, словно не мог поверить в происходящее.

Ксорве была рада, что он не задавал вопросов. Ей не хотелось объяснять, что в Доме Молчания ей приходилось работать на кухне. Пусть лучше Сетенай думает, что у нее прирожденный талант. Свою порцию он съел с видимым удовольствием.

После завтрака он взбодрился и стал расспрашивать Ксорве о ее беседе с торговцем.

– Ошаарский сгодится здесь, в городе, – сказал он, – но когда мы вернемся домой, ты должна разговаривать на языке моего города как на родном. Тлаантотский язык очень красив, и я буду учить тебя сам. Тебе когда-нибудь приходилось изучать другой язык?

– Оранна, хранительница архивов, пыталась научить меня, – ответила она неуверенно. – Я умею читать старые книги.

– Вот как, – заметил Сетенай. Его глаза лукаво сузились. Ксорве тут же вспомнила о том, что он тоже знаком с Оранной, вспомнила, как она подсматривала за ними, когда они что-то замышляли в библиотеке в неурочное время.

Ксорве внимательно следила за тем, что ответит Сетенай. С каждым новым днем в Сером Крюке Дом Молчания становился все менее реальным, будто четырнадцать лет ее жизни были всего лишь видением, навеянным лотосом. Она не знала, каково это – заговорить с Сетенаем обо всех, кто остался в прошлой жизни – станут ли они от этого снова реальными, и хорошо это или плохо.

– В течение многих веков Неназываемого прославляли на разных языках, – продолжал Сетенай. – Хотя он явно предпочитает, чтобы они молчали. Забавно. И как продвигались ваши занятия?

Оранна была не слишком терпеливой учительницей. Ксорве честно старалась, но в библиотеке было так тепло и уютно, что ее клонило в сон, и сосредоточиться было нелегко.

– Я умею спрягать глаголы в настоящем времени, – ответила она. Если Сетенай считает ее достойной обучения, она не собирается признаваться в обратном. «Королева спит в замке, слуги несут послание своему господину».

– Отлично, – сказал Сетенай. – Если ты освоила это бестолковое занятие, то дело за малым. Подходи и садись рядом. Мы начнем с тлаантотского алфавита.

Как-то раз Сетенаю пришло зашифрованное письмо, содержащее какую-то важную информацию.

– Значит, у меня еще остались друзья – он подмигнул Ксорве.

Они съехали с постоялого двора и переселились в комнаты над винной лавкой. Зашифрованные письма приходили один-два раза в месяц: в них друзья из Тлаантота сообщали ему о действиях врага.

Ксорве узнала, что имя врагу было Олтарос Чаросса, и хотя Сетенай произносил его только шепотом, это имя из шести слогов звучало неприязненно. Маг-узурпатор, это он отправил Сетеная в изгнание.

Пока Сетенай строил планы, Ксорве училась. Трижды в неделю они говорили только на тлаантотском, и язык давался Ксорве легче, чем она думала. Ей нравилось говорить с Сетенаем на его родном языке, хотя она по-прежнему не понимала его шуток.

Сетенай настоял, чтобы она потратила часть своих денег на одежду. Ее нынешний гардероб состоял из порядком изношенных и плохо сочетающихся между собой накидок и обтягивающих штанов, приобретенных с рук на рынке в Сером Крюке. Платье, в котором она была в тот день, когда поднималась по ступеням к Святилищу, теперь было аккуратно сложено и спрятано в ящик, к которому она не прикасалась.

Сетенай не дал никаких указаний, так что она задумалась. Одежды самого Сетеная были богато расшиты, пусть даже наряды эти порядком истрепались и не раз штопались. Ксорве подумала, не стоит ли ей подобрать что-то похожее, но отказалась от этой идеи: ей не хотелось выглядеть кошкой, пытающейся подражать тигру.

Ей никогда раньше не доводилось выбирать себе одежду, и она не хотела оказаться посмешищем. Все было гораздо проще, когда она была Избранной невестой – Ангвеннад просто приносила ей наряд, подобающий каждому дню. В конце концов лавка портного надоела Ксорве, и она выбрала пару простых накидок и плащ из кожи ягненка.

Когда она вернулась, Сетенай был в хорошем расположении духа.

– Я тоже купил себе подарок, – сказал он, подзывая ее. – Подойди и полюбуйся на себя.

Подарок оказался зеркалом из посеребренного стекла – оно висело в гостиной. Ксорве никогда не видела ничего подобного. Настоятельница Дома Молчания боролась с тщеславием, так что послушницам и служительницам дозволялось иметь лишь небольшие зеркальца из полированной меди.

Ксорве постаралась умерить свой восторг по поводу зеркала и собственного яркого, такого непривычного, отражения. Серая кожа, серые веснушки и желтые глаза, копна слишком длинных черных волос. Оказалось, что нос у нее с горбинкой – ей это понравилось. В уголках рта виднелись молочные клыки.

И тут ее осенило, что она могла бы не дожить до коренных клыков. Обычно они вырастали в пятнадцать-шестнадцать лет, так что она никогда не задумывалась, как бы они выглядели. Она еще немного посмотрела на себя, а затем спрятала свои чувства, совсем как платье, в дальний уголок, чтобы не думать о них.

Выбор одежды оказался удачным. Она выглядела хорошо, но ничем не выделялась среди посыльных и подмастерьев, бродивших по улицам Серого Крюка. Никто не догадается, что она могла когда-то переступить порог Дома Молчания.

– Что скажешь? – спросил Сетенай. Ксорве, осознав, что все это время не отрывала взгляда от зеркала, отошла и спрятала руки в карманы нового плаща.

– Кажется, мне не мешает подстричься, – сказала она.

На пятнадцатый день рождения, в ознаменование ее первого украденного года, Сетенай подарил ей словарь, озаглавленный «Разнообразные наречия Лабиринта Отголосков для путешественников».

К этому времени молочные клыки у нее выпали, а сама Ксорве занималась с наставником из Карсажа по имени Парца. Изгнанник, он тосковал по родине, а с Ксорве был еще менее терпеливым, чем Оранна.

– С карсажийцами ладить нелегко, – сказал Сетенай. Для Ксорве это новостью не стало. Империя Карсаж, раскинувшаяся во многих мирах, была древней, богатой и достаточно огромной, чтобы слух о ней дошел и до Дома Молчания.

– А ладить с Парцей и того труднее, – продолжил Сетенай. – Но не волнуйся. Тебе нужно узнать их обычаи, для этого необязательно нравиться Парце.

Ксорве слышала, что Карсаж – жестокое и испорченное место, но Парца был холеным и экзальтированным человеком небольшого роста с кожей цвета меди, аккуратной заостренной бородкой и мягкими седыми волосами, которые он собирал в косичку и сворачивал. Еще он постоянно пил кофе, тосковал по родине, страдал из-за слабого желудка и был очень религиозным – но Ксорве трудно было сказать, что из этого характерно для жителей Карсажа в целом, а что – просто личные привычки Парцы.

Карсажийский давался ей с трудом. Слова были непростыми – что-то цеплялось, что-то проглатывалось – и Парца все время критиковал ее произношение. Но Сетенай хотел, чтобы она училась, и она старалась изо всех сил.

У нее и без того была серьезная программа обучения и вереница наставников – большинство из них были чудаками, а некоторые явно преступниками. И языками дело не ограничивалось. Она научилась ориентироваться в городе. Научилась готовить яйца, как принято в Сером Крюке – с острым перцем и маринованными огурцами. Научилась управлять катером и драться – сначала голыми руками, потом ножом, а затем и мечом.

Странное это было место – Серый Крюк. Как-то раз она видела парочку на Мушином мосту – они целовались на виду у всех. В другой раз она уснула после обеда во дворе и обгорела до базальтового цвета. Она познакомилась с ночным городом, научилась различать его голоса, крики, музыку в отдалении. Научилась есть мучных червей и говорить на родном языке с местным акцентом, научилась бегать, карабкаться и красться по темным улицам, научилась правильно сжимать пальцы в кулак перед дракой.

От старых пройдох и солдат, которые были ее наставниками, она узнала о том, какие желания живут в сердце каждого города. Ее научили угрожать, обещать и искусно применять насилие.

Были в Сером Крюке и другие изгнанники из Тлаантота – по большей части такие же высокие и темнокожие, как Сетенай, с длинными заостренными ушами. Но они обитали на другом конце города, и Сетенай не проявлял интереса к общению с соплеменниками.

Вместо этого он под именем «доктор Пелтари» устроился лекарем к Синим Вепрям – обществу наемников, чьи казармы находились на другом конце площади.

Порой Ксорве задавалась вопросом, не скучает ли Сетенай по еде и обычаям Тлаантота, как она, бывало, скучала по капустному супу и напевам, но он никогда и виду не подавал. Он не вдавался в детали, но Ксорве знала, что его изгнали из Тлаантота, что его враги лгали, строили заговоры и настраивали народ против Сетеная. У него до сих пор оставались друзья, которые присылали ему зашифрованные послания, но любой незнакомый тлаантотец мог оказаться шпионом Олтароса Чароссы.

На шестнадцатый день рождения Ксорве Сетенай вручил ей торосадский меч из многослойной стали и получил для нее разрешение проходить тренировки вместе с новыми рекрутами Синих Вепрей.

Ксорве с ужасом ждала этого. Она отвыкла от общества сверстников. Наверняка все эти Синие Вепри хорошо друг друга знают. Они будут шутить на понятные им одним темы и презирать незваную гостью.

Все оказалось даже хуже. Единственная ошаарка и девушка в команде, она к тому же была самой юной и самой низкорослой, и Вепри не воспринимали ее всерьез. Но вскоре они осознали, что она также самая проворная и безжалостная, и что она тренировалась дольше многих. Когда однажды во время тренировки она свалила наземь огромного капрала Валмина, с ней стали считаться.

Синие Вепри отпускали длинные волосы с одной стороны и полностью сбривали их с другой. Через несколько месяцев они взяли Ксорве с собой к цирюльнику, чтобы сделать ей такую же стрижку.

Когда вечером она вернулась домой, Сетенай был полностью погружен в одно из зашифрованных посланий. Только когда она принесла ему бокал вина, он поднял взгляд и заметил перемену.

– Ты окончательно вступила в ряды Вепрей? – спросил он. Под обычной веселостью крылось еще какое-то выражение. Ксорве уставилась на него и с ужасом подумала, что он расстроен, что она чем-то обидела его.

– Нет! – ответила она. – Нет, они просто ходили стричься, я не думала, что вы будете возражать…

– С чего ты взяла, что я против? – к нему тут же вернулось хорошее расположение духа. Ксорве решила, что ей могло померещиться. Не мог же он решить, что она собирается бросить его и стать наемницей?

Иногда она думала – жаль, что они не могут остаться в Сером Крюке навсегда. Жаль, что она не сможет вечно знакомиться с крышами города, готовить яичницу и заучивать глагольные формы с Парцей.

Однажды они покинут город – день отъезда всегда маячил перед ней на горизонте. Ей нравились Валмин и другие, но только благодаря Сетенаю у нее вообще появились эти годы.

– Вепри – очень уважаемое сообщество, – добавил он, – и если ты хочешь остаться с ними…

– Нет, – страстно перебила она, мысль о том, что он мог счесть ее такой неблагодарной, едва не разозлила ее. – Я не присоединюсь к ним. И вообще они обращаются со мной, как с ребенком.

Так и есть, сказала себе Ксорве, вспомнив к своему стыду, как она ехала на плечах Валмина, возвращаясь от цирюльника.

– Если тебя влечет солдатская жизнь, я не буду тебя останавливать, хотя должен предупредить, что с большой вероятностью ты лишишься какой-нибудь конечности, – сказал он. – Но ты сама знаешь, что мы не останемся здесь навсегда.

– Я знаю, – сказала она. У них не было будущего в Сером Крюке, и ни к чему было здесь обустраиваться. – Тлаантот.

Сетенай наконец-то улыбнулся – какое облегчение. Напряжение Ксорве спало с легкостью чаинок, всплывающих на поверхность.

За Вратами Серого Крюка, за Лабиринтом, город Сетеная по-прежнему ждал их. Для этой цели ее избрали, к этому ее готовили. Однажды – возможно, совсем скоро – они отправятся домой, чтобы свергнуть Олтароса Чароссу.