А. Дж. Риддл
Чума Атлантиды
Глава 19
Храм Святой Марии Воплощения
Марбелья, Испания
Кейт пробудилась от щелканья клавиш, по которым кто-то лихорадочно барабанил. Она подняла руку, чтобы протереть слипающиеся глаза, и тут же почувствовала, как болит все тело. Наконец сказались отчаянное бегство из Района Орхидеи и сон на деревянной скамье. Впервые с той поры, как Мартин привез ее в Марбелью, она вдруг затосковала по узкой койке в здании спа и тихой жизни затворницы, которую там вела.
Кейт села и огляделась. В церкви царил мрак, разгоняемый лишь огоньками двух свечей, горящих посреди прохода, и сиянием экрана ноутбука, озаряющим лицо Мартина. Поглядев на нее, тот поспешно захлопнул ноутбук, вынул что-то из рюкзака и начал пробираться к ней.
– Голодная? – спросил он.
Кейт покачала головой, взглядом отыскивая в сумрачном соборе мальчиков. Они комочками свернулись друг возле друга на следующей скамье, завернувшись в несколько слоев белых простыней, сброшенных с вертолетов. Вид у них был совершенно безмятежный. Должно быть, когда она отключилась, Мартин вернулся на улицу за простынями. Кейт вновь сосредоточила внимание на нем.
– Я хочу закончить наш разговор.
С преисполненным ужаса лицом Мартин отвернулся и достал из рюкзака еще два предмета.
– Отлично, но сначала мне нужна еще одна вещь. Вообще-то, на самом деле две. – Он показал набор для забора крови на анализ. – Мне нужна проба твоей крови.
– Думаешь, я имею к чуме какое-то отношение?
Мартин кивнул.
– Если я прав, ты – весьма существенный фрагмент головоломки.
Кейт хотелось спросить, какой именно, но ее больше терзал другой вопрос.
– А что второе?
Мартин протянул ей круглый пластиковый флакончик с бурой жидкостью.
– Нужно, чтобы ты покрасила волосы.
Кейт уставилась на протянутые руки Мартина.
– Отлично. Но я хочу знать, кто меня ищет, – она взяла набор для анализа, и Мартин помог ей управиться.
– Все.
– Все-все?
Мартин отвел глаза.
– Да. Альянс Орхидеи, Иммари и все гибнущие правительства в промежутке между ними.
– Что?! Почему?
– После взрывов на объекте в Китае «Иммари Интернейшнл» сделала заявление, утверждающее, что ты произвела теракт и выпустила чуму, оружейный штамм гриппа – продукт собственных исследований. У них был видеоматериал – разумеется, настоящий. И он пребывал в полнейшем соответствии с предыдущим заявлением индонезийского правительства, объявлявшим о твоей причастности к терактам в Джакарте и осуществлению незаконных исследований на детях, страдающих аутизмом.
– Это ложь, – невыразительным голосом проронила Кейт.
– Да, это ложь, но СМИ раструбили ее, а многократно повторенная ложь входит в подсознание, и подсознание делает ее реальностью. Изменить подсознательное впечатление крайне трудно. Когда чума стала глобальной, всем захотелось взвалить вину на кого-нибудь. Ты была кандидатом номер один, и по множеству причин лучшим кандидатом.
– Лучшим кандидатом?
– А ты сама подумай. Предположительно душевнобольная женщина, работая в одиночестве, создает вирус, чтобы заразить весь мир и достичь собственных бредовых целей. Это пугает куда больше, чем альтернативы: организованный заговор или, что того хуже, естественное событие, которое могло стрястись где угодно и когда угодно. Все эти альтернативы – непреходящие угрозы. Миру не нужны непреходящие угрозы. Ему нужен сумасшедший одинокий террорист, желательно погибший. А еще лучше – пойманный и наказанный. Мир доведен до отчаяния; поимка и казнь злодея становятся выигрышным очком в игре, давая каждому капельку надежды, что удастся выкарабкаться из всего этого.
– А как же истина? – проговорила Кейт, отдавая ему пробирку со своей кровью.
Мартин опустил ее в термос.
– Думаешь, кто-нибудь в нее поверит? Что Иммари раскопали под Гибралтаром ветхозаветное сооружение возрастом в сотню тысяч лет и устройство, охранявшее его вход, спровоцировало глобальную пандемию? Это правда, но слишком надуманно даже для беллетристики. Воображение большинства людей весьма ограниченно.
Кейт потерла переносицу. С самого окончания учебы она занималась исследованиями аутизма, надеясь сделать мир лучше. А теперь стала врагом общества номер один… Просто фантастика.
– Я тебе не говорил, потому что не хотел тебя тревожить. Ты все равно не сможешь ничего с этим поделать. Я вел переговоры, чтобы выторговать для тебя безопасное передвижение и неприкосновенность. И добился сделки два дня назад.
– Какой сделки?
– Британцы согласились тебя принять, – сообщил Мартин. – Мы встретимся с их командой через пару часов.
В этот момент Кейт невольно бросила взгляд на мальчиков, спящих на скамейке.
– Мальчики отправятся с тобой, – поспешно добавил Мартин.
При известии, что у Грея был план, что скоро они окажутся в безопасности, половина страха и напряжения будто схлынула.
– А почему Британия?
– Я бы предпочел Австралию, но мы слишком далеко. Великобритания ближе и, наверно, столь же безопасна. Континентальная Европа, скорее всего, падет перед Иммари. Британцы же будут держаться до самого конца. Им уже не впервой. Там ты будешь в безопасности.
– И что же ты даешь им в обмен?
Встав, Мартин протянул ей флакон краски для волос.
– Давай, пора тебе заняться внешностью.
– Ты обещал им лекарство. Вот что ты даешь в обмен на мою безопасность.
– Кто-то же должен получить лекарство первым, Кейт… А теперь за дело. Времени у нас не так уж и много.
Глава 20
Научно-исследовательский городок
корпорации «Иммари»
Окрестности Нюрнберга, Германия
Доктор Найджел Чейз смотрел через широкое панорамное окно в чистую комнату. Таинственный серебристый чемоданчик вертикально стоял на столе, поблескивая и отражая яркие огни комнаты. Команда из Антарктиды доставила странный чемоданчик час назад, и Найджел пока ничего не узнал.
Настало время провести какие-нибудь эксперименты и начать строить догадки. Доктор осторожно двинул джойстик. Роботизированный манипулятор в чистой комнате резко дернулся, едва не сбив чемоданчик со стального стола. Ему ни за что этого не освоить. Словно дурацкий автомат в гастрономе, куда бросаешь четвертак и пытаешься выудить мягкую игрушку. С ним тоже ничего не получается. Найджел утер пот со лба и минутку поразмыслил. Может, чемоданчик и не надо поворачивать… Можно просто пододвинуть манипулятором оборудование.
– Хочешь, я попробую? – предложил его лаборант Харви.
Найджел обожал свою сестру Фиону, но почти столь же страстно жалел, что взял ее сына Харви к себе лаборантом. Но ей хотелось выставить Харви из дому, а ему для этого нужна была чертова работа.
– Нет, Харви. Впрочем, спасибо. Сбегай для меня за колой лайт, ладно?
Пятнадцать минут спустя Найджел уже переставил оборудование, а Харви с его колой лайт еще не вернулся.
Чейз запрограммировал компьютер начать цикл радиационной бомбардировки и уселся в кресло, глядя сквозь окно в ожидании результатов.
– Кола лайт закончилась, я проверил все автоматы в здании, – Харви протянул ему банку. – Я принес тебе обычную колу.
Секунду Найджел раздумывал, сказать ли Харви, что логичнее было принести другой легкий напиток, но парнишка из кожи вон лез, а это дорогого стоило.
– Спасибо, Харви.
– Есть что-нибудь?
– Нет, – сказал Найджел, вскрывая банку и отпивая карамельную жидкость.
Компьютер подал сигнал, и на экране вспыхнуло диалоговое окно.
Входящие данные
Быстро отставив напиток, Найджел подался вперед и всмотрелся в экран. Если приборы не врут, ящик испускает нейтрино – субатомные частицы, возникающие вследствие радиоактивного распада и ядерных реакций на солнце и в атомных реакторах. Откуда они могут быть здесь?
Потом показания нейтрино замигали красным и сошли к нулю[3].
– Что случилось? – полюбопытствовал Харви.
Найджел задумался. Не реагирует ли чемоданчик на радиацию? Может, это какой-то сигнал вроде мигающего огня маяка в ночи? Или SOS, знаменитая морзянка субатомных частиц?
Найджел по профессии был инженером-ядерщиком и занимался в основном системами ядерной энергетики, хотя и ему довелось чуток поработать с ядерными боеголовками в восьмидесятых и на энергоустановках подводных лодок в девяностых. Физика элементарных частиц выходила далеко за рамки его епархии. Отчасти ему хотелось привлечь другого специалиста, разбирающегося в физике элементарных частиц, но что-то ему мешало так поступить.
– Харви, давай изменим режим облучения, посмотрим, как отреагирует чемодан.
Час спустя Найджел допил третью банку колы и принялся выхаживать из угла в угол. Частицы из последнего пакета, испущенного чемоданчиком, могли быть тахионами. Тахионы – сугубо теоретическое предположение, главным образом потому, что движутся они быстрее света, что, согласно специальной части теории относительности Эйнштейна, невозможно. Кроме того, эти частицы, предположительно, делают возможными путешествия во времени.
– Харви, давай попробуем новый режим.
Найджел принялся программировать компьютер, пока парень орудовал джойстиком и роботизированным манипулятором, управляясь с ним на диво хорошо. «Может, видеоигры и вообще молодежь на что-нибудь и годятся», – подумал Чейз.
Закончив программировать радиационный протокол, он увидел, как устройство поворачивается в чистой комнате. У Найджела возникла гипотеза: возможно, чемоданчик манипулирует частицами-хамелеонами – гипотетическими скалярными бозонами, масса которых зависит от окружения. В космосе хамелеоны будут иметь малую массу, а в земном окружении большую, что делает их обнаружимыми. Если это правда, Найджел оказался на грани открытия основы темной материи – и даже силы, стоящей за расширением Вселенной.
Но частицы-хамелеоны составляли лишь половину его гипотезы. Вторая половина заключалась в том, что чемоданчик – коммуникационное устройство, которое направляет их, подсказывая, какого типа частицы ему нужны, чтобы сделать то, для чего он предназначен. Чемоданчик запрашивал конкретные субатомные частицы. Но зачем они ему? Являются ли они «ингредиентами» для строительства чего-либо или же комбинацией, его отпирающей? Найджел предположил, что нашел ключ – режим облучения, необходимый чемоданчику. Может, это какой-то затеянный атлантами тест на интеллект, проверка сообразительности… Вполне разумно. Математика – язык Вселенной, а субатомные частицы – пресловутая скрижаль, подобие космического папируса. Что же этот ящик пытается поведать?
Компьютерный экран засветился. Массированный выход: нейтрино, кварки, гравитоны и даже частицы, еще не описанные.
Найджел посмотрел сквозь окно. Чемоданчик менялся. Серебристый блеск потускнел, на нем стали вспухать крохотные кратеры, словно полированная поверхность обращалась в песок. Затем крупицы песка, немного подрожав на месте, двинулись к центру, где образовалась темная воронка. Она начала пожирать чемоданчик изнутри. Затем тот окончательно захлопнулся, и комната наполнилась светом.
Здание взорвалось во вспышке белого света, мгновенно поглотившего шесть офисных небоскребов вокруг себя, прежде чем распространиться на целые мили, вырывая деревья с корнем и опаляя землю. Затем свет мгновенно угас, сжавшись в точку, его породившую.
Мгновение ничто не нарушало ночную темноту и покой, а потом с земли вознеслась тоненькая паутинка света, будто фосфоресцирующая струна, раскачивающаяся на ветру по мере подъема. Из световой паутины проклюнулись усики, сплетавшиеся между собой в сеть, и сеть свилась столь плотно, что стала сплошной стеной света, которая изогнулась дугой. Световые врата беззвучно мерцали в ожидании.
Глава 21
Храм Святой Марии Воплощения
Марбелья, Испания
Кейт сидела на краю чугунной ванны, как на насесте, дожидаясь, пока впитается краска для волос.
Мартин настоял на том, чтобы лично проследить за этой процедурой, словно Кейт могла попытаться отвертеться от этой работы. Знание, что весь мир жаждет твоей крови, – странный, но непреодолимо побудительный мотив к изменению внешности. Однако… логическая, сверхрациональная часть ее рассудка буквально кричала: «Если тебя разыскивает весь мир, сколько волосы ни крась, тебя это не спасет». С другой стороны, делать все равно было нечего, а вреда это не могло принести. Кейт накрутила прядь своих теперь уже каштановых волос, гадая, завершилась ли трансформация.
Мартин сидел напротив нее на кафельном полу, вытянув ноги и привалившись спиной к деревянной двери ванной. Он печатал на компьютере, периодически прерываясь, чтобы поразмыслить о чем-то. Кейт было интересно, чем он занят, но пока она решила эту тему не затрагивать.
В голове у нее роились другие вопросы. Она даже не знала, с чего начать, но одно из сказанного Мартином до сих пор беспокоило ее: что чума заразила миллиард человек в течение двадцати четырех часов. В это было трудно поверить – особенно учитывая, что Мартин и его сотрудники тайно готовились к вспышке заболевания десятилетиями.
Она деликатно кашлянула.
– Миллиард инфицированных в течение двадцати четырех часов?
– Мм-гм, – пробормотал Мартин, не отрывая взгляда от ноутбука.
– Это невозможно. Никакой патоген не распространяется настолько быстро.
Он посмотрел на нее.
– Это правда. Но я тебе не лгал, Кейт. Ни один известный патоген не распространяется настолько быстро. Однако эта чума – дело другое… Послушай, я тебе все скажу, только подожди, пока мы окажемся в безопасности.
– Безопасность – отнюдь не главная моя забота. Я хочу знать, что происходит на самом деле, и еще хочу хоть что-нибудь сделать. Скажи мне, что ты скрываешь. Рано или поздно я все равно выясню. Позволь хотя бы услышать это из твоих уст.
Помедлив добрую минуту, Мартин наконец закрыл ноутбук и горько вздохнул.
– Ладно. Первым делом ты должна узнать, что Чума Атлантиды куда сложнее, чем мы думали. Мы только сейчас разобрались в механизме ее действия. Самой большой загадкой был Колокол.
При упоминании о нем Кейт пробрала дрожь. Иммари открыли Колокол в Гибралтаре в 1918 году. Таинственный прибор был установлен на сооружении атлантов, которое отец Кейт помогал Иммари раскапывать. Как только Колокол освободили от земли, тот выпустил в мир испанскую инфлюэнцу – самую смертоносную пандемию в современной истории. Иммари со временем окопали Колокол со всех сторон, чтобы извлечь его для изучения. Дориан Слоун, глава службы безопасности Иммари, использовал трупы последних жертв Колокола, чтобы рассеять семена Чумы Атлантиды по всему миру, воссоздавая вспышку в попытке выявить людей с генетической сопротивляемостью Колоколу. Своей окончательной задачей он ставил создание армии, чтобы атаковать атлантов, создавших Колокол.
– Я думала, вы знали, как он работает и на какие гены воздействует, – заметила Кейт.
– Мы тоже так думали. Но совершили две критические ошибки. Первая заключалась в том, что наша выборка была слишком мала. Вторая – что мы исследовали тела, входившие в прямой контакт с Колоколом, без переноса. Сам Колокол не выделяет инфекционный агент – ни вирусов, ни бактерий. Он излучает радиацию. Наша рабочая гипотеза заключалась в том, что радиация Колокола вызывает мутацию эндогенного ретровируса, по сути реактивируя древний вирус, который затем трансформирует носителя, манипулируя генами и эпигенетическими маркерами. Мы полагаем, что этот древний вирус – ключ ко всему.
Кейт остановила его, подняв руку. Ей требовалось время, чтобы все осознать. Если это правда, гипотеза Мартина просто невероятна. Она указывает совершенно новый тип патогена и даже новый патогенез – радиоактивный, а потом вирусный. Возможно ли такое?
Ретровирусы – просто вирусы, которые могут вводить ДНК в геном носителя, меняя его на генетическом уровне. Они – своего рода «обновление компьютерного программного обеспечения». Когда человек подцепляет ретровирус, он, по сути, получает впрыскивание ДНК, меняющее геном в некоторых из его клеток. В зависимости от природы введенной ДНК обретение вируса может оказаться и благом, и бедой, а может и никак не повлиять, – а поскольку геном каждого человека совершенно индивидуален, результат почти всегда будет неопределенным.
Ретровирусы существуют с одной целью – произвести как можно больше собственной ДНК. И в этом они хороши. Фактически вирусы составляют большую часть всего генетического материала на планете. Если собрать всю ДНК человечества, всех остальных животных и даже всех растений – каждой невирусной формы жизни на планете, – общая сумма ДНК все равно будет меньше, чем вся вирусная ДНК на Земле.
Вирусы эволюционируют не затем, чтобы навредить своим носителям, – на самом деле они зависят от живых существ, благодаря которым воспроизводятся, и именно этим и занимаются: находят подходящего носителя и спокойно воспроизводятся, пока носитель не умирает от естественных причин. Эти резервуарные хозяева, как называют их ученые, по сути, носят вирус без каких-либо симптомов. Например, клещи носят пятнистую лихорадку Скалистых гор; мыши-полевки – хантавирус; москиты – вирус Западного Нила, тропической лихорадки и лихорадки денге; свиньи и куры – гриппа.
Люди фактически являются резервуарными хозяевами бессчетных бактерий и вирусов, которые пока не были даже классифицированы. Около двадцати процентов генетической информации в одном только носу не соответствует ни одному из известных или каталогизированных организмов. В кишечнике от сорока до пятидесяти процентов всей ДНК принадлежат бактериям и вирусам, которые еще не дождались классификации.
Даже в крови до двух процентов ее массы составляет некая «биологическая темная материя». Во многих отношениях эта темная материя, этот океан неведомых вирусов и бактерий – самый дальний рубеж.
Почти все вирусы безвредны, пока не сменят тип носителя – вид жизни, отличающийся от их естественных носителей. Тогда вирус комбинируется с совершенно новым геномом, вызывая новую, неожиданную реакцию – болезнь.
В этом и заключается величайшая угроза со стороны вирусов. Но Мартин говорил не об инфекционных вирусах, проникающих в человеческий организм извне. Он описывал активацию бывшей инфекции, латентный набор вирусной ДНК, пребывающей в спячке внутри самого организма. Это похоже на заражение вирусом от самого себя – этакий троянский конь внутри ДНК, который вдруг пробудился и начал сеять в организме разрушения.
Подобные человеческие эндогенные ретровирусы, как их называют, по сути, представляют собой «вирусные окаменелости» – останки былых инфекций, изменивших геном носителя. Они встроились в наследственную информацию ДНК носителя и передались последующим поколениям. Недавно ученые открыли, что до восьми процентов всего человеческого генома составляют эндогенные ретровирусы. Эти окаменевшие свидетельства былых вирусных инфекций присутствуют и у наших ближайших генетических родственников, живых и вымерших: шимпанзе, неандертальцев и денисовцев. Они были заражены многими из тех же вирусов, что и мы.
Кейт начала прокручивать эту идею в голове. Эндогенные ретровирусы считались инертными, по сути, представляющими собой часть большой группы «мусорной ДНК» в геноме каждого. Эти ретровирусы незаразны, но влияют на экспрессию генов. Недавно ученые начали рассматривать возможность, что эндогенные ретровирусы могут играть роль в таких аутоимунных заболеваниях, как волчанка, рассеянный склероз, синдром Шегрена и даже рак. Если вирус, стоящий за Чумой Атлантиды, – эндогенный ретровирус, это может означать…
– Ты говоришь, что инфицировано уже все человечество. Что мы инфицированы с самого дня рождения, что вирус, стоящий за Чумой Атлантиды, уже часть нашей ДНК. – Она помолчала. – Колокол и трупы из него лишь активировали латентный вирус.
– Вот именно. Мы считаем, что вирусные компоненты Чумы Атлантиды были добавлены к человеческому геному десятки тысяч лет назад.
– Ты считаешь, что это было преднамеренное деяние, что кто-то или что-то внедрило этот эндогенный вирус – Чуму Атлантиды, – зная, что в один прекрасный день он активируется? – спросила Кейт.
– Да. Я считаю, что Чума Атлантиды была запланирована давным-давно. Я считаю, что Колокол – просто механизм активации для окончательной трансформации человечества. Атланты пытаются спровоцировать либо очередной Большой Скачок Вперед – последний скачок вперед, – либо грандиозный скачок назад, откат к точке до введения гена Атлантиды.
– Вы обнаружили вирус, вызывающий чуму?
– Нет, и это нас сдерживает. На самом деле мы считаем, что могут быть задействованы два эндогенных ретровируса, словно в организме разыгралась некая вирусная война. Эти два вируса борются за контроль над геном Атлантиды – возможно, чтобы изменить его радикально и окончательно. У девяноста процентов инфицированных вирусная война сокрушает иммунную систему и влечет смерть.
– Как испанка.
– Совершенно верно. И как раз этого мы и ждали: традиционной биологической вспышки, передаваемой обычными путями – через телесные жидкости, воздушно-капельным путем и так далее. К этому мы готовились.
– И как готовились?
– Сформировали группу – в основном из государственных служащих и ученых. В последние двадцать с лишним лет мы тайно трудились над лекарством. Орхидея была нашим главным оружием против чумы – самая передовая терапия, смоделированная по образцу лекарства от ВИЧ.
– Какого еще лекарства от ВИЧ?
– В две тысячи седьмом году человек по имени Тимоти Рэй Браун, впоследствии ставший известным как Берлинский пациент, был излечен от ВИЧ. У Брауна диагностировали острый миелоидный лейкоз. Его ВИЧ-положительный статус осложнял лечение. Во время химиотерапии ему пришлось бороться с сепсисом, и врачам пришлось испробовать менее традиционные подходы. Его гематолог доктор Геро Хюттер решился на терапию стволовыми клетками – полную трансплантацию костного мозга. Хюттер неустанно перебирал одного подходящего донора костного мозга за другим в поисках специфической генетической мутации – CCR5-Дельта 32. CCR5-Дельта 32 наделяет клетки иммунитетом к ВИЧ.
– Невероятно.
– Да. Поначалу мы думали, что мутация Дельта 32, должно быть, возникла во время эпидемии Черной смерти в Европе – примерно от четырех до шестнадцати процентов европейцев имеют как минимум один такой набор. Но мы проследили еще дальше. Мы грешили на оспу, однако потом нашли образцы ДНК бронзового века, содержащие ее. Происхождение мутации – загадка, но одно ясно наверняка: пересаженный костный мозг с CCR5-Дельта 32 излечил и лейкемию, и ВИЧ Брауна. После трансплантации он перестал принимать свои антиретровирусные препараты и больше никогда не показал ВИЧ-положительных анализов.
– И это помогло с синтезом Орхидеи? – поинтересовалась Кейт.
– Это был грандиозный прорыв, открывший уйму разных направлений для исследований. На самом деле CCR5- Дельта 32 защищает носителей не только от ВИЧ, но и от оспы, и даже от Y. Pestis – бактерии, вызывающей чуму. Мы сфокусировались на ней. Конечно, тогда мы не вполне предвидели сложности Чумы Атлантиды, но усовершенствовали Орхидею настолько, что она останавливала симптомы. Мы даже близко к ее выпуску не подошли, когда вдруг началась вспышка. Орхидея не вполне была способна излечивать болезнь, но выбора у нас не осталось. В чуме есть какой-то элемент, выделить который мы не могли. Еще один фактор. Но… мы считали, что можем использовать Орхидею. Нашей целью стало сдерживание. Если бы мы смогли поддержать инфицированных и подавить симптомы, то смогли бы остановить болезнь, выиграть немного времени, чтобы выделить эндогенные ретровирусы, вызвавшие чуму и манипулирующие геном Атлантиды – истинным источником. Вот почему твоя работа была столь… интригующей.
– Я все равно не могу понять, откуда такая скорость распространения, – радиация?
– Мы тоже поначалу не могли понять. В первые же часы вспышки произошло нечто неожиданное. Чума прорывалась через все карантины и кордоны, которые мы перед нею выставили. Кейт, это было похоже на лесной пожар, ничего подобного мы никогда не видели. Инфицированные индивидуумы, даже пребывая в изоляции, могли заражать других с расстояния свыше трехсот ярдов.
– Не может быть.
– Мы поначалу думали, что у нас какие-то проблемы с карантинными процедурами, но такое происходило по всему миру.
– Каким образом?
– Мутация. У кого-то где-то был эндогенный ретровирус – другой древний вирус, погребенный в геноме. Когда его активировали, весь мир пал за считаные часы. Миллиарды людей оказались инфицированы в течение двадцати четырех часов. Как я сказал, наша выборка была слишком мала, чтобы выяснить это; мы просто не могли узнать о другом эндогенном ретровирусе. Честно говоря, мы все еще разыскиваем его.
– Не понимаю, как это могло сказаться на скорости распространения.
– Нам потребовалась не одна неделя, чтобы догадаться. Все наши протоколы сдерживания – по всей планете, – десятилетия планирования, все развалилось в первые же дни. Чуму Атлантиды было не удержать. Стоило лишь ей попасть в страну, как она охватывала все население. То, что мы открыли, казалось, невозможно вообразить. На самом деле инфицированный излучает новую радиацию, а не просто носит радиацию Колокола в своих тканях. Мы считаем, что второй эндогенный ретровирус на самом деле включает гены, заставляющие организм изменить радиацию, которую он излучает.
Кейт пыталась переварить услышанное. Радиацию излучает любой человеческий организм, но она подобна шуму, помехам, субатомному эквиваленту потоотделения.
– Каждый активированный, – продолжал Мартин, – становится радиационным маяком, активирующим и заражающим всех вокруг – даже находясь в палатке биозащиты. Тебя может заразить человек, находящийся в миле от тебя и никоим образом с тобой лично не контактирующий. Никаких протоколов на подобные случаи нет. Вот почему государства всей планеты заражены всеобщей инфекцией – они никак не могли ее остановить. Главной заботой стал контроль за населением, чтобы Иммари и выжившие не захватили мир. Правительства начали создавать Районы Орхидеи и сгонять в них уцелевших людей.
Перед мысленным взором Кейт всплыло здание, облицованное свинцом, где она проводила эксперименты.
– Так вот почему вы обшили здание свинцовыми пластинами – чтобы остановить радиацию…
Мартин кивнул.
– Нас тревожила другая мутация. Откровенно говоря, мы тут вне своей стихии. Речь в данном случае идет о квантовой биологии – субатомных частицах, манипулирующих человеческим геномом. Это взаимопересечение биологии и физики. Оно выходит далеко за рамки наших представлений, будь то физика или биология. Мы лишь чуть копнули поверхность неведомого и поняли, что порядком отстали, но за последние три месяца узнали немало нового. Нам было известно, что ты и мальчики обладаете иммунитетом к чуме, поскольку выжили в Китае. Мы пытались выделить ретровирус, способный вызывать радиацию. Более всего мы боялись, что эта радиация от участников исследований – от новой мутации – сможет просочиться в лагерь, подорвав эффективность Орхидеи. Если бы это случилось, уже ничто не встало бы на пути чумы. Эффективность Орхидеи падает, но мы в ней нуждаемся; нам требуется еще немного времени. По-моему, мы близки к созданию лекарства. Остался последний фрагмент головоломки. Я думал, он здесь, в Южной Испании, но я заблуждался… насчет нескольких вещей.
Кейт кивнула. Снаружи послышался какой-то рокот, словно раскаты грома вдалеке. Но какая-то мелочь по-прежнему не давала ей покоя. Будучи ученым, Кейт понимала, что верным обычно оказывается самое простое объяснение.
– А каким образом вы настолько быстро разобрались, что есть и другой эндогенный ретровирус? Что внушило вам такую уверенность, будто в деле замешаны два ретровируса? Почему не один? Один вирус может провоцировать разные последствия – распространение и развитие, запуск радиации…
– Действительно… – Мартин помолчал, словно ломая голову, что сказать. Кейт хотела открыть рот, но Грей, остановив ее поднятой рукой, продолжил: – Дело в кораблях. Они разные.
– Каких кораблях?
– Кораблях атлантов – в Гибралтаре и Антарктиде. Когда мы нашли сооружение в Антарктиде, то предположили, что оно будет приблизительно того же возраста и конструкции, что и сооружение в Гибралтаре.
– А это не так?
– Ни единого совпадения. Теперь мы считаем, что корабль в Гибралтаре – посадочный модуль, подобие планетарной шлюпки. А корабль в Антарктиде – космическое судно, весьма мощное.
Кейт попыталась сообразить, какое это имеет отношение к чуме.
– Вы считаете, шлюпка отчалила от антарктического судна?
– Так мы предполагали, но радиоуглеродное датирование опровергает это предположение. Гибралтарский корабль старше антарктического и, что важнее, пробыл на Земле не в пример дольше – вероятно, на сотню тысяч лет.
– Не понимаю, – призналась Кейт.
– Насколько мы можем судить, технологии в обоих кораблях сходные; в обоих есть Колоколы, но они относятся к разным периодам времени. Я полагаю, корабли принадлежали разным группировкам атлантов, которые воевали между собой. Полагаю, эти две группировки пытались манипулировать человеческим геномом для каких-то своих целей.
– Чума – их орудие для нашего биоформования?
– Такова гипотеза, – кивнул Мартин. – Она выглядит безумной, но это единственное осмысленное объяснение.
Грохот снаружи стал громче.
– Что это? – спросила Кейт.
Минутку послушав, Мартин вдруг встал и поспешно вышел.
Подойдя к раковине, Кейт поглядела на себя в зеркало. Лицо ее заметно осунулось, щеки ввалились, а темные, явно крашенные волосы придавали готический облик. Включив воду, Кейт принялась смывать с пальцев коричневые следы краски, не услышав за шумом воды возвращения Мартина. Он привалился к косяку, стараясь отдышаться.
– Смывай эту дрянь с волос. Надо идти.
