А. Берблюм
Потомки
Хотя разделение на группы не приветствовалось этикой партии, но ее члены все равно так или иначе на них разбивались и кучковались каждый со «своими», для приличия курсируя иногда мимо «чужих», чтобы переброситься парой светских фраз.
Казалось бы, Всеслав, который как раз и был законодателем этой самой этики, должен был вроде как показывать пример и по-дружески беседовать со всей этой разношерстной публикой. Но он плевать хотел на всех и делал то, что ему нравилось, хотя скажи ему, кто об этом, он бы искренне удивился и не поверил. Он не был высокомерным или слишком гордым, чтобы не общаться со своим электоратом, просто ему это было не интересно.
Но, несмотря на свой практически не скрываемый эгоизм, Всеслав был объектом обожания и восхищения, и находиться в его пантеоне было желанием каждого в Зале Заседаний. Именно поэтому любая его улыбка или лишняя фраза, кинутая кому-то из рядовых членов партии, обсуждалась неделю после собрания.
Можно ли сомневаться, что появление Зои Авлот, вызвало просто шквал эмоций, комментариев и сплетен.
Всеслав с Адамом стояли немного в стороне от остальных, обсуждая провальный митинг феминисток. Адам был довольно увлечен разговором, так как он терпеть не мог их лидера Паулину Доронину. Фрау Паулина, как он называл ее, была довольно грубой и напористой девушкой двадцати шести лет. Довольно мужеподобная фигура и милое женственное лицо настолько путали Адама, что он никак не мог понять – кто она, глупая курица, лесбиянка или политик. Несмотря на свой возраст, Доронина была очень популярна, и ее голос имел свой вес даже в серьезных организациях. Она привлекала всех не только широкими плечами, а в основном прямотой и неоспоримой логикой. Сами феминистки дали ей прозвище «наш генерал». В уже увядающее движение феминисток, ряды которого состояли чуть ни сплошь из пенсионерок, она вдохнула новую жизнь, и за удивительно короткое время наполнила его молодостью, напористостью и красотой.
Может поэтому Адам, почти не скрывая, наслаждался ее провалом.
– Все знают, что она сделала из движения феминисток какой-то закрытый клуб для популярных девочек. Рейтинги их партии только поэтому так высоки. Все эти дурочки теперь спят и видят, когда фрау Паулина позовет их к себе в партию исключительных умных красоток. Но на самом деле, они тупые. Красивые, но тупые. Тупые, которые считают себя умными. А умная среди них только этот орк в женском платье.
– А мне нравится их движение, – возразил Всеслав, которому сборище красивых девушек, казалось просто милой забавой.
– Интересно, как оно будет тебе нравиться, когда наша Вера перейдет к ним?
– С чего бы Вере уходить к ним? – широко улыбнулся Всеслав, уверенный в своей помощнице.
– Потому что она роскошная блондинка, а ты придурок, – отрезал Адам.
Всеслав хотел возразить, и уже даже придумал шутку, но она тут же вылетела у него из головы, когда он посмотрел в зал. Адам проследил за удивленным взглядом друга и не смог сдержать возглас:
– Святые угодники! Всеслав, что она здесь делает?
В дверях, робко осматриваясь по сторонам, стояла Зоя.
Всеслав не знал, что привело ее сюда, те ли святые угодники, о которых упомянул Адам, ее влюбленность в него, в чем он не сомневался, или злой фатум. Но долго думать он и не собирался. Если бы Зою попросили бы вспомнить тот момент их встречи, она бы нарисовала картину, как прекрасный принц, увидев Золушку, радостно идет ей на встречу. Не бежит, а именно идет, словно в замедленной съемке, под изумленные и завистливые, естественно от женской половины, взгляды присутствующих. Если бы попросили вспомнить Всеслава, он бы, скорее всего, не смог.
Всеслав был очень удивлен, увидев Зою, у него и в мыслях не возникало, что она может прийти в Зал Заседаний. После того как они не очень хорошо расстались на квартире у Питера, Всеслав почти не вспоминал о ней. У него и в голове, и в жизни всегда происходило огромное количество событий, и знакомство с дочерью министра стало его прошлым, а он предпочитал жить настоящим и будущим.
Зою почти никто не знал, и все, кто заметил, как Всеслав, при ее появлении чуть ли не бросился ей на встречу, были озадачены. Одновременно вздрогнули Боб и Виктор, Грабовская вздохнула с облегчением, увидев, что с жертвой их розыгрыша все в порядке, с легким презрением бросила взгляд на новенькую Инна Талер.
– Должен сказать, ты умеешь делать сюрпризы, – приложив все свое обаяние и белозубую улыбку, проговорил Всеслав.
– Надеюсь, это хороший сюрприз, не хотелось бы испортить тебе вечер.
– Это лучший вечер пятницы за последних полгода.
– Это значит, что последние полгода были довольно тухлыми или только пятницы?
Всеслав засмеялся:
– А у тебя, Зоя, острый язычок, хотя ты себя явно недооцениваешь. Ну что ж, дочь министра, пойдем, я выберу тебе место в зале.
– У вас есть вип места?
– Нет, но у нас есть некоторое количество интровертов, которые не будут лезть в твое личное пространство с дурацкими вопросами.
Всеслав провел ее по проходу между рядами, как своего близкого друга, что вызвало оживленный интерес у присутствующих. Боб Левич, не преминул этим воспользоваться и сразу подсел к какой-то белокурой красотке со словами «знаешь кто это?». Остальные, из тех, кто знал, кто она, постарались умолчать о своей осведомленности, слишком уж странным был тот случай на митинге.
После того, как Всеслав усадил ее, как и обещал в местах для интровертов, он быстро запрыгнул на сцену, чтобы начать собрание. Многие почему-то ожидали, что Зоя является частью какой-нибудь новости, например, девушкой, которая предоставит им очередную сцену для концертов или что-либо в этом роде, и, совершенно не стесняясь, пялились на нее.
Но лидер человекоборцев так и не заговорил о ней, толкая как всегда вдохновительные речи о вере в себя, о возможности изменить мир, о том, что все-таки были те, кто его изменили. Под конец он предостерег всех от вступления в ряды Псов Господних, церкви, набиравшую все большую популярность и все чаще оттягивающую паству от партий.
– Эта церковь, как явление, опасна для общества. Она, как нацизм, притягивает неокрепшую психику своей вседозволенностью, – вещал Всеслав со сцены, и его голос звучал довольно взволнованно, что должно было говорить о важности вопроса. – Скажите, вам нравятся цыгане? Мне, например, нет. Потому что они воруют, гадают, надоедают и все, что они там еще делают. Но я не хочу их убивать. Убивать – это зло, убивать ненормально для нормального человека. Позволить себе убить, не мучаясь угрызениями совести, и с улыбкой на лице могут только психопаты и нацисты.
Ведь кто такие нацисты? Это люди, которые ставят в основу своей идеологии, своего личного мировоззрения превосходство одной расы над другой, одного народа над другим и возможность господства только лучшей расы…
Как легко и приятно принять эту ересь за правду, особенно когда юношеский максимализм просто зашкаливает. Нам всегда кажется, что мы лучше других. И любим больше своих, чем чужих. Это понятно, так устроен человек. И если немножко научно, немножко религиозно человеку донести мысль, что его нация лучше остальных, он примет это как правду, так как эта мысль отлично подойдет к его внутреннему отношению к чужакам.
Плюс тоталитаризм тоже довольно привлекателен. Не надо много думать, сказали вот это – плохо, значит плохо, это – хорошо, вот и замечательно, пусть будет хорошо.
Церковь Судного Дня позиционирует себя, как борца за чистоту нации. Задумайтесь, нации. Понимаете, что я имел ввиду, когда вспоминал о нацистах. Я не знаю, как кто относится к гомосексуалистам, я их лично не люблю, но пороть их публично тоже не буду. А Псы Господни позволяют себе все, что, как они считают, позволяет Бог своим слугам, то есть все, кроме греха. Причем избивать плетями – это в их понимании не грех.
Знаете ли почему им все сходит с рук?
Помните, мы устраивали пикет против собачников, которые устроили выгул рядом со школой. Дети боялись этих собак до смерти, мамаши писали петиции. Мы год добивались, чтобы этот выгул был причислен к парку. А если бы мы с вами пошли и просто избили этих собачников? Здорово. Вместо того, чтобы устроить пикет, пошли бы и просто избили их? Все бы решилось за один день.
Да нас бы посадили на пару лет. А они делают это безнаказанно. Они делают то, что хотим мы, но не можем. Например, они могут устроить облаву на буйные сборища подростков. Даже родители этих подростков не против того, что те получат плетьми по непослушным задницам. Кого боятся педофилы, наркоторговцы, торгаши синтетики? Их. Но также их боимся мы. Но мы законопослушные граждане. Бельмом в глазу мы являемся только для правящей элиты… и для Церкви Судного Дня.
Потому что эта церковь – орудие государственного аппарата, поддерживаемая правительством, и дающая чиновникам возможность творить, все, что им только не заблагорассудится. Тоталитарная церковь с явно нацистскими убеждениями, набирающая популярность с бешеной скоростью, ее дела покрываются властью, многие ее члены находятся в самых высших эшелонах госструктур – она угроза не только нам, а нашему демократичному образу жизни, это прямая дорога обратно в средневековье.
Всеслав еще довольно долго распинался насчет инквизиции, горящих ученых на кострах, доносах и прочих прелестях мрачного прошлого в средние века. Зоя с интересом слушала его, может потому что знала точно, что он не преувеличивает. Она даже могла назвать некоторые имена тех, кто тайно состоял в этой церкви, и посты, которые занимали эти люди.
Церковь Судного Дня не была государственной, она даже порицалась прилюдно за суровые нравы, но на деле правительство закрывало глаза на все ее противоправные действия. А ее популярность была очевидной, безнаказанность вдохновляет.
Зоя понимала суть вещей, которые освещал Всеслав, и тоже начинала думать, что они важны. Незаметно для себя, она становилась частью этого диссидентского мира. Все эти митинги, собрания, подписи, попытки повлиять на окружающий мир стали казаться ей важными и серьезными действиями. Ведь если хорошие люди будут сидеть и молчать, миром будет править зло.
***
– Почему Церковь Судного Дня позволяет себе избивать граждан?
– Что? – у господина министра округлились глаза. – Зоя, что за вопросы?
– Мне интересно, почему нам не обеспечивают безопасность от этих фанатиков, почему я должна бояться, не сочтут ли они что-нибудь в моей жизни за грех, а потом придут и изобьют.
– Так, успокойся, – попытался немного осадить пыл взволнованной дочери ничего не понимающий министр. Минуту назад он монотонно перебирал бумаги, пока Зоя буквально не ворвалась к нему в кабинет. – На тебя напали Псы Судного Дня?
– Нет. Но я их видела в действии. И я не понимаю, почему никто не запретит эту Церковь.
– Потому что это Церковь Судного Дня, двадцать процентов населения в ней состоят, пятьдесят процентов ей симпатизирует, двадцати пяти процентам – все равно, остальные пять – моральные отщепенцы, которых они стегают своими плетями, и им она не нравится. Ты хочешь сказать, что моя дочь может входить в число последних?
Зоя глянула на отца, его взгляд был не столько жестким, сколько вопросительным.
– Может, – ответила она, в душе вздрогнув от собственной смелости. – В последнее время, мне открываются глаза на многие вещи, о которых я раньше не задумывалась. Но нормальный человек не может спокойно принимать все, что вы творите. И ты знаешь, о ком я говорю. О тебе и твоих друзьях чиновниках.
– Сбавь тон, – мрачно приказал министр. – Мы не на митинге, здесь я тебе не чиновник, а твой отец. И можешь не продолжать, лучше скажи, кто проводил тебя сегодня домой, чтобы я мог оторвать ему голову.
– Спроси своих шпионов, – бросила она ему, решив, что так должен закончиться их разговор.
Зоя никогда еще так резко не разговаривала с отцом, она сама не знала, что придавало ей злости, агрессии и решительности. Может в ней появилась вера в какие-то идеалы, сравни религиозным, за которые люди готовы были стоять до последнего. Может, новый круг общения вселил в нее уверенность в себя и свои силы, она не знала сама, но предпочла не заниматься самоанализом, а просто пошла в свою комнату, оставив рассерженного и расстроенного отца наедине со своими мыслями.
Было уже довольно поздно, так как после собрания человекоборцев, они с Всеславом еще долго разговаривали, потом сидели в кафе, потом снова разговаривали и так до самого ее дома. Все эти события буквально выдернули Зою из обычной размеренной жизни. Часть ее была ошеломлена очевидным произволом власти, часть переживала из-за разговора с отцом, часть была влюблена.
Но теперь она понимала, что ее жизнь уже не будет течь по прежнему спокойному руслу.
Глава 16
Всеслав обитал в небольшой квартире по улице Академика Уильямса. Несмотря на его презрение к роскоши и вещизму, которое априори должно было присутствовать у всякого молодого человека, идущего в ногу со временем, его жилище отнюдь не походило на каморку бедного студента. Хотя вещей действительно было немного, но дизайн, выполненный в бело-коричневых тонах, был настолько профессионален, что сразу выдавал работу дорогого мастера.
В этой обстановке, в своем любимом халате и с чашкой кофе, он с трудом походил на лидера оппозиционной партии.
– Ты выглядишь, как пижон, – заметил Адам, когда тот открыл ему дверь.
– Брось, ты завидуешь моему халату, купи себе такой же.
– Интересно, на какой барахолке ты его откопал?
Всеслав не успел ответить, потому что их шутливую беседу прервал телефонный звонок. Звонили Адаму.
– Это что за новости? – в недоумении пробормотал Адам, увидев кто ему звонит. Не дожидаясь вопроса Всеслава, он показал ему телефон. Это был Мясник. Он с довольно с растерянным видом взял трубку, глядя на Всеслава, который с искренним любопытством пристроился рядом.
– Привет, Родик, – приветствие прозвучало немного неестественно.
– Будь здоров, Адам. Давай не будем обмениваться любезностями, у меня есть кое-какая инфа для тебя.
– Именно для меня? Для меня, как для человека или как для твоего знакомого, хорошего знакомого, плохого?
– Хватит трындеть, – грубо осек его Мясник, и Адам про себя отметил, что в его словах не было той ленивой приторности домашнего сытого кота, которая так всегда его раздражала. – Я не твоя мама, чтобы звонить тебе без повода.
– Тогда интересно, почему ты звонишь мне, а не Всеславу? – поинтересовался Адам.
Мясник буквально рявкнул в трубку:
– Потому что! У твоего дружка, когда крыша уезжала, хоть записку прощальную оставила? Мол, так и так, людей убивать плохо, не делай этого, пока я не вернусь.
– Ладно, – сбавил тон Адам. – Но, вообще, не тебе нам нотации читать. Говори, зачем я тебе нужен.
– Ты мне не нужен, и, наверное, никогда не понадобишься, я бы вас с Всеславом, придушил обоих. Но все же придется предупредить. Помнишь, я говорил о Николасе Толме, когда вы меня, уроды, пытали. Его начальник службы безопасности вчера был у вас на собрании и плотно общался с вашими активами.
– Знаешь с кем?
– Я всех имен не помню, из всех знаю только Талер.
– Инну Талер?
– Опять эта Талер, – вздохнул Всеслав, который пока не был в курсе разговора, но понял, что опять образовалась какая-то тайна или интрига, в которые эта девушка мастерски умела ввязываться.
– А, Всеслав с тобой, – услышал его возглас Мясник, – у вас там, что, тайное собрание идиотов? Одеваетесь в плащи, зажигаете свечи и читаете конституцию задом наперед.
– Хватит уже, Родик, я тоже думаю, что то был перебор. Но, в конце концов, ты в этом дерьме сам сначала завяз по уши.
– Короче, ты меня услышал. Парня зовут Павел Волошин, крепкий, симпатичный, коротко стриженный. Вообщем, все, как ты любишь, мой голубой друг. Все, пока, можешь не благодарить, мне твои спасибки до задницы.
Адама даже не возмутило, как Мясник причислил его к геям, хотя обычно такие фразочки моментально выводили его из себя.
Адам тщательно следил за своей внешностью, и сразу подхватывал все веяния скудной моды 20-х, но симпатизировал исключительно женщинам. Вот и сейчас, сидя в укороченных до колен брюках, с идеальным вихром на голове, уложенным так, как будто на него подул ветер, улыбаясь, он вспоминал эту вертихвостку Талер. Вряд ли она работает на этого Толма и его людей, но ей везет на приключения. И все ей сходит с рук за счет красивого личика.
Зависнув в романтичных мыслях об Инне Талер, он вдруг понял, что Всеслав молча, но очень вопросительно смотрит на него, ожидая объяснения.
– К нам на собрание приходил шпион Николаса Толма, – растерянно пожал плечами Адам.
– Причем тут Инна?
– Наверно, не причем. Она общалась с ним, но не только она, кто-то еще, но Мясник не знает их имен.
– А ее, значит, знает, – усмехнулся Всеслав.
– Не думаю, что ты удивлен, но…
Тут Адам резко оборвал свою мысль и ушел куда-то вглубь себя минут на пять. Лишь когда его взгляд приобрел осмысленность, Всеслав напомнил ему, что они обсуждали шпиона.
– Нам надо выяснить, – как ни в чем не бывало сказал Адам, – с кем еще общался этот шпион.
– Зачем? Талер нам все расскажет. Или… – Всеслав состроил загадочное улыбающееся лицо, как это делают аниматоры, переодетые в капитана Воробья, – ты думаешь она двойной агент?
– Уверен на девяносто пять процентов, она слышать не слышала о Николасе Толме. Но ведь до недавнего времени мы о нем тоже ничего не слышали. Вернее, кто о нем ни слышал, но в контексте с нашей партией ни разу. В этом то и суть. Нам сказал о нем Мясник, когда мы держали его над обрывом девицы Анны. И теперь он звонит и предупреждает, что его служба безопасности была у нас. Большая вероятность, что Толм даже понятия не имеет, что мы вообще существуем, и Мясник просто хочет нас увести подальше от правды.
– Неужели он нам опять соврал? – взбесился лидер человекоборцев, поняв, о чем толкует Адам. – Вот как его заставить говорить правду? Посадить его наглую задницу на муравейник? Но ведь это жестоко – муравьи помрут, а этот пойдет, как ни в чем не бывало.
– Не кипятись, мы еще не знаем наверняка, что он соврал нам. С одной стороны, он называет Николаса Толма, которого мы никогда не видели и ничего о нем не знаем. Знаем только, что его НТ-Союз здоровая богатая компания и это все. Нас даже на ее порог не пустят, разве что в оранжевой форме с бейджиком и метлой. На Мясника НТ-Союз вышли сами, пообещали урезать финансирование от его главного спонсора, если он откажется… ну это конечно с его слов. Потом он нам называет шпиона. Причем, описывает ничем не примечательную внешность. И называет Инну Талер. Я половину всех, кто приходит на собрание, по именам не знаю, а ее знаю. Также, как и Мясник, он мимо своих на улице пройдет – не вспомнит, но не ее. Он мог заслать любого антиглобалиста на собрание и направить с подозрительными расспросами именно к Талер. Потому что мы потом сразу кинемся к ней, с кем говорила, что он хотел. И поверим до конца в его брехню.
Но теперь – второй вариант. Мясник говорит правду, и он настолько боится этого Толма, что, узнав о том, что его сотрудник был у нас на собрании, обосрался и позвонил нам. Ведь как бы не сплыло то, что он слил нам его на обрыве.
Нам надо расспросить всех, кто был рядом с Инной. Он же сказал, что этот засланец не одной ей вопросы задавал.
Всеслав внимательно слушал весь этот длинный монолог, не перебивая. Он знал эту особенность своего друга, размышлять, во время разговора, тем самым рассматривая всевозможные варианты и расставляя точки над i. Но как всегда его доводы были донельзя разумны.
– Надо уточнить у Веры, – поддержал он Адама, – кто стоял рядом с Инной.
– Почему ты думаешь, – несколько удивился Адам, – что она запомнила?
– Ну, ты сам знаешь, девочки Инну не любят. А Вера просто ненавидит ее. Как думаешь, она знает, что у меня была с ней интрижка?
– Я думаю, она догадывается. Боже, Всеслав, у тебя здесь с каждой третьей была интрижка. Я не понимаю, почему она до сих пор не послала тебя.
Адам на самом деле этого не понимал. Вера хорошо знала себе цену, потому что всегда и везде была первой красавицей. Высокая, стройная с крепкими длинными ногами, она казалась просто идеальной. Холодный светло-русый оттенок волос и серые глаза, да она действительно была идеальной.
– Она меня не послала, – тоном умудренного жизнью дон Жуана ответил Всеслав, – потому что у меня не с ней ничего не было, даже флирта. Она ценит меня, как друга и политического лидера, потому что я иду в правильном направлении.
– Это был скорее риторический, чем насущный вопрос. Но ты – серьезно? Ценит, как друга? Ты ведешь себя с ней, как полный засранец, это все видят. Ты для нее не фига не политический гуру, ты … я не знаю, она, наверное, любит тебя.
– Брось, Адам. Я – руководитель. Такой себе босс организации, президент мини государства, я на сцене, меня слушают, ну ты понимаешь, о чем я. Девушек это притягивает. Я для нее важен только, как лидер человекоборцев. Как только я сольюсь, она забудет про меня.
– А она тебе нужна?
– А она мне нужна, как секретарь. Вера хорошо справляется, и еще она добавляет мне статусности.
– Интересно, дочь министра – это тоже для статусности?
Всеслав заметно погрустнел:
– Я сам не знаю. Мне вообще кажется, я влип.
– Что значит влип? – поморщился Адам.
– Зоя поссорилась с отцом, и попросила забрать ее с вещами. Ей некуда было идти, и я отдал ей квартиру Тахмана в пользование, он еще полгода будет в командировке. Это все произошло так быстро, буквально час после того, как я проводил ее до дома.
– Что?!
– Да, и Авлот видел, что это был я.
– И ты мне говоришь это только сейчас? – Адам не понимал, как он все это время разговаривал с ним о халате, потом о Мяснике, о Талер, о Вере, после того, как увел из дома дочь Железного Авлота.
– Я не знал, как это все тебе сказать, меня отвлек Мясник со своим шпионом. Слава Богу, что отвлек, а то я в своей голове то женюсь на ней, то меня хоронят. А ты не знаешь, на последнее мероприятие можно одеть серый костюм? Вроде бы можно, траур то не у меня, а у родных… Адам, я не смог ей отказать. Может, это даже к лучшему, не знаю к чему это все приведет, но к чему же то приведет. Да не дрейфь, прорвемся.
– Ты сам себя успокаиваешь?
Всеслав посмотрел на друга большими несчастными глазами.
***
Он воспринял появление Зои на собрании, как свою победу. Гордость ударила в голову, как молодое вино, и он напрочь забыл об осторожности. Он говорил ей комплименты, читал цитаты каких-то писателей, даже то, что она дочь министра оказалось в этот раз на втором плане.
Всеслав рассказывал ей все больше ужастиков про гидроцефалов, про псов Господних. Верным служителям Церкви Судного Дня он перемыл кости напоследок и довольно убедительно, так, что Зоя, полная праведного гнева, с них и начала высказывать свои претензии к министру.
Всеславу, когда он довел ее до ворот дома, в голову неожиданно пришла здравая мысль, что он слегка погорячился, но было уже поздно. Когда спустя полчаса, Зоя позвонила ему с просьбой забрать ее на электромобиле, потому что у нее много вещей, он уже точно понял, что совершил ошибку.
Но отступать уже было поздно, да и как-то не по-мужски.
– Но неужели надо вот так рубить с плеча и уходить из дома, – спросил сам себя вслух Всеслав, ожидая Зою перед ее домом. Он уже устал, ему хотелось спать, и на сегодня с него было достаточно приключений. Почему ей обязательно надо было на ночь глядя доказывать свою правоту.
Когда хлопнули ворота, он непроизвольно вздрогнул. Был поздний вечер, а находиться у дома министра обороны, после того как стал причиной его конфликта с дочерью было небезопасно. Поэтому увидев, что это Зоя и она одна, молодому человеку немного полегчало.
– Привет еще раз, – хотел он сказать весело и непринужденно, но получилось суховато. Впрочем, Зоя не заметила.
– Спасибо, Всеслав, я тебе очень благодарна, что ты все бросил и приехал. Даже не знаю, чтобы я делала сейчас без тебя.
– Спала бы.
– Да, смешная шутка.
Всеслав подумал, что это не шутка, но вслух философски заметил:
– Да, в таких ситуациях, если не смеяться, останется только заплакать.
Зоя погрустнела:
– Поверишь? Я с трудом удерживаюсь. Это все так сложно для меня. Я даже не знала, что уйти из дома так тяжело. У меня и отношения с родителями идеальными никогда не были, с отцом я вообще забыла, когда разговаривала больше пяти минут в день, до того, как я с вами связалась. «Связалась» – это его слова. Но, Всеслав, на душе будто кошки скребут. Знаю, что я права, а вот все равно…
– Да, малыш, это все не просто. Но сейчас, – он тронулся с места, – надо ехать, пока твой папа не опомнился и не оторвал мне голову по самые щиколотки.
Зоя пожала плечами:
– Не думаю. Он, скорее всего, подождет, когда я сама прибегу обратно. Я знаю – мама с ним расходилась пару раз. Жаль, что я с мамой не попрощалась, но она уже спала, а в эту бароспальню не достучишься. Ну на то она и бароспальня. А куда мы едем, к тебе?
Всеслав бросил на нее удивленный взгляд, на секунду оторвавшись от дороги.
– Хм, ты посреди ночи звонишь мне, просишь забрать, и не знаешь куда?
– Не делай из меня дуру, – возмутилась Зоя. – Я собиралась в Платановый Двор, это мини отель на Речной. Там уютнее, чем у меня дома. Но ты же едешь и не спрашиваешь, куда меня везти. Вот, я и подумала, что мы едем к тебе.
– Я бы не позволил себе такого.
Зоя не смогла скрыть довольную полуулыбку, Всеслав был самой галантностью.
– Мы едем, в квартиру моего хорошего друга. Ничего не подумай, – предупредил он, – его не будет в городе еще месяца четыре. И там вполне прилично.
Тут Всеслав слегка запнулся, вспоминая, не мог ли он оставить там чего-либо в прошлый раз, когда отдыхал там с одной знакомой феминисткой после выматывающих политических дискуссий.
Когда Зоя вошла в квартиру, она отметила, что она действительно довольно приличная. Первое, что сразу ей пришлось по душе – это аромат хризантем, конечно искусственный, но очень приятный.
В большой гостиной Всеслав сразу расположился, как у себя дома, заняв место на полосатом диване. Зоя аккуратно осматривалась, как кошка, которую привезли на новоселье. Она никак не могла решить, куда ей сесть, диван занял Всеслав, а кресло и стул были завалены какими-то вещами
– Здесь довольно неплохо, – сказала она, – но куда можно все это убрать? Даже сесть некуда.
– Чем тебе не нравится диван?
Девушка нерешительно села на краешек дивана.
– Зоя, ты меня стесняешься?
– Нет, что ты. Но ведь эти вещи не должны просто лежать на стульях, у них должно быть место. Ведь так?
Всеслав взял ее за руку.
– Не переживай. Я понимаю, тебе сейчас нелегко. Но завтра наступит новый день и все как-то будет.
– Как-то это как?
– Как-то – это значит как-то. Сегодня ты злишься на отца, ушла из дома, сидишь в незнакомом месте, тебе неуютно, в голове каша. Ты сегодня только по пути в завтрашний день. Ты даже не знаешь, что будет завтра. Но это ведь твое завтра, и ты сама сделаешь его таким, каким оно будет.
– Я не хочу завтра. Я боюсь Всеслав.
Она умоляюще посмотрела на него, как будто тот мог решить все ее проблемы. Всеслав, несмотря на свой прославленный эгоизм, тонко чувствовал настроение людей. Он был абсолютно прав. Зое было неуютно, в голове и правда была каша, вероятно, она сварила ее еще в обед, и так и не расхлебала. Весь ее привычный мир накрылся медным тазом. Теперь ее захлестнула волна жалости к себе.
– Не бойся, я не брошу тебя.
Всеслав буквально прошептал ей эти слова прямо в ее полуоткрытые губы. Она смотрела, как он приближается все ближе, в полном ступоре, парализованная своими же желаниями и стеснением. В голове лишь крутилась мысль: сколько еще влюбленных в тебя девушек сидели на этом диване до меня, сколько? Но Всеслав и не смог бы ответить на этот вопрос, он их не считал.
Всеслав не был злодеем, разбивающим сердца и аккуратно подсчитывающим свои трофеи. Каждый раз он действительно влюблялся, правда ненадолго. Вот и сейчас, он смотрел на Зою, такую грустную и прекрасную, и чувствовал любовь. Правильную мысль, о том, что лучше повременить и посмотреть, как отреагирует на ситуацию господин министр, ему пришлось отодвинуть под натиском наплывших чувств.
Они целовались, закрывшись от мира в объятиях друг друга. Попирая семейные ценности, забыв о политических распрях, они думали только о себе. Он думал, какая у нее нежная кожа, она – насколько сильно он ее любит.
***
– Теперь мы встречаемся. Зоя теперь официально – моя девушка, официально мы пара, мы официальная пара. Адам! Да не смотри ты так на меня. Что я мог сделать?
– Ты мог не спать с ней.
– Не мог. Если бы мог, не стал бы.
– Я не понимаю, – высказал недоумение Адам, – почему ты не сказал мне вчера. Ты молчал целый день.
– Это моя личная жизнь. Это неправильно трепаться о ней, неуважительно по отношению к Зое…
– Да, да конечно. Нет, в самом деле, почему? Мог бы и сказать, я ведь не твоя мамочка.
– А–а, Адам. Ты же сам все понимаешь. Понимаешь, что я вляпался. Меня несло, как по накатанной, как на сноуборде. Я такой лечу и… прямо в жопу. И теперь я в ней застрял. И можешь не кричать на меня, это бесполезно. Я услышу лишь обрывки фраз. Видишь ли, жопа, в которую я попал, очень глубокая.
Адам непроизвольно хмыкнул. Всеслав сидел, обхватив голову руками, и в его глазах застыла такая вселенская тоска, что это вызвало в нем два противоречивых чувства, ему было жаль друга и одновременно очень смешно.
– Знаешь, – сказал он, подумав, – не так уж это все и плохо.
– Правда? – с сомнением обреченного спросил Всеслав.
– Несмотря ни на что, Зоя – дочь Авлота.
– В этом-то и проблема.
– Всеслав, какая проблема? Ты боишься, что вы поженитесь, и она заставит тебя взять свою фамилию. Нет, тогда чего ты боишься?
– Слушай, гений ребусов, – проворчал Всеслав, – говори прямо.
– Я и говорю. Ты боишься ее отца, все знают, господин министр нас не любит. Всякие там антиглобалисты – фигня по сравнению с нами, потому что мы против программы, разработанной именно его комитетом. Хотя я до сих пор не понимаю, причем тут гидроцефалы и оборона страны.
– Это все из-за Мозека, его обвинили в теракте на майские праздники, что он сорвался и выпустил газ в автобус к пенсионеркам, приступ агрессии, все дела, – напомнил Всеслав.
– Я думаю, это сам министр и устроил. Там рядом стоял автобус с девятиклассниками. Будь я в приступе агрессии, я к кому бы газ пустил, конечно к школьникам, они противные, шумят. А бабули – кого они трогали?
– Хватит уже о Мозеке. Говори, дальше по делу.
– Так вот. Мы открыто заявляем, что действия Михаила Авлота – античеловечны и боремся против него, потому мы и называемся человекоборцы.