А. Берблюм
Потомки
Когда стало темнеть, Антон собрался ехать домой. Он с некоторым сочувствием относился к Вере, его приводила в недоумение ее преданность Всеславу, которую тот бесцеремонно принимал как должное.
Вера обладала той яркой внешностью привлекательной высокой блондинки, которая как бы ставила ее на ступеньку выше в любой пирамиде статусов, и пройти мимо симпатии со стороны такой девушки могли только очень женатые люди. Не надо быть психологом с ученой степенью, чтобы заметить, как красивые девушки привыкли пользоваться готовностью мужчин помочь им и ведут себя обычно довольно самоуверенно и смело. Вера не была исключением, она тоже привыкла, что вселенная крутится вокруг нее и только с Всеславом все менялось с точностью наоборот.
– Вера, если бы он мог прийти к нам, – пытался вразумить ее Антон, – он бы пришел. Сидя здесь, ты все равно, ничего не сделаешь. Поехали домой. Я уезжаю. Не хочется оставлять тебя здесь одну. Сама знаешь, что Всеслав большой мальчик, даже если он в полиции, это не так уж и страшно, а сколько раз он просто забывал сообщить нам, что он выбрался. Вообщем, я поехал, решай быстро, ты со мной?
Вера огляделась по сторонам. Уже темнело, и оставаться одной здесь было безрассудно. Она молча села в машину, к облегчению Антона, и тут и раздался звонок.
– Значит, в кафе? – еле сдерживая гнев, пробурчал молодой человек. – Вера, какая же ты дура.
Но Вера, это знала и сама.
Глава 10
Адам с удовольствием смотрел в большое, идеально вымытое больничное окно. Все за ним казалось таким ярким, и живым. Сочные насыщенные оттенки зеленой майской листвы не просто радовали глаз, они как будто вселяли надежду в сердца людей, заточенных в стенах этого здания. Может, эти ощущения и были слегка наивными, но природа всегда восхищала человека, и это удивительное чувство наслаждения от прекрасного знакомо почти каждому.
– Ты можешь себе представить обезьяну, – спросил Адам, услышав открывающуюся дверь, он знал, что это Всеслав, – которая залезла на самую высокую ветку, смотрит на закат над джунглями, и ее просто распирает от восторга, как это красиво. Я тоже не могу. Людей и животных, наверное, это больше всего отличает. Наша любовь к красоте.
– Я вижу, больница навеяла философские мысли. Не хочешь поинтересоваться, как все прошло?
– Ну если, ты в хорошем настроении, думаю отлично. Ты скотина Всеслав. Это я о дочери Авлота, не надейся, что я забыл.
– Я так и знал, что тебе не понравится моя идея, но она все равно не сработала. Ну вернее, в том первоначальном варианте. А знаешь почему?
– Совесть вышла из комы?
– Нет, – улыбнулся Всеслав, – но Мясник, наверное, вообще продал душу дьяволу. Мне просто не терпится рассказать, что сделал этот кусок антимонопольного движения. Он сообразил все еще интереснее, пригласил на встречу Псов Господних. Представляешь?
Адам слегка побледнел.
– Наши все целы?
– Мне повезло, что я их увидел издалека. И Зою, кстати, тоже вытащил. Сначала, знаешь, как-то инстинктивно, но потом, когда с ней бежал, понял, что правильно сделал. Авлот бы нам этого точно не простил, обязательно докопался бы, как она там оказалась, а вообще, я думаю, она нам еще пригодится. Я тебя сейчас с ней познакомлю.
– Она что здесь? – Адам почему-то перешел на шепот.
– Да, я хотел тебе сделать сюрприз.
– Ничего себе сюрприз… она хоть нормальная, в смысле адекватная?
Всеслав махнул на него рукой и позвал Зою в палату. Они все так демонизировали господина министра, что скоро он действительно им начал казаться невозможным садистом и маньяком. И, когда Зоя вошла, Адам с таким нескрываемым любопытством таращился на нее, что Всеславу стало неловко.
– Ну видишь, у нее нет хвоста и копыт с рогами, это ненаследственное, – сказал он Адаму. – Извини, Зоя за моего друга, обычно он более… тактичен. Наверно, его ударили по голове сильнее, чем нужно.
– Я не думаю, что это было вообще нужно, – усмехнулся Адам. – Прости, Зоя, а твой папа знает, где ты гуляешь?
Зоя подарила Адаму очаровательную улыбку.
– Конечно, знает. Он говорит мне: если ты думаешь, что за тобой не таскается везде охрана, это не значит, что я за тобой не слежу.
– О, лябомбно, это я только от одного сотрясения вроде отошел, а мне уже другое светит.
– Зоя, надеюсь, ты понимаешь, что он шутит.
– Да, я тоже шучу, – ответила Зоя.
– Только мне как-то не смешно, – пробурчал Адам, – какие-то у вас несмешные шутки.
– Ладно, – наконец вымолвил Всеслав после возникшей паузы, – я надеюсь, вы поладите. У нас сегодня много дел, для начала съездим к Норму. Так что, Адам, переодевайся. Зоя, ты не могла бы выйти на минуту, пусть это чудовище переоденется.
Зоя слегка кивнула головой и вышла из палаты. Она поняла, что друг Всеслава абсолютно не в восторге от ее появления в их жизни, но она решила для себя, что теперь расположить его к себе – это просто дело чести. Вообще ей все это было очень странно, но любопытно. Все страньше и страньше, ведь так бы сказала Алиса. Обычно, узнав, чья она дочь многие пытались завести с ней приятельские отношения, а для этих ребят ее родство с министром, казалось, было препятствием.
– Ты что ее теперь везде за собой таскать будешь, как трофей? – возмутился Адам, как только Зоя закрыла за собой дверь.
Всеслав пожал плечами.
– Ты к ней предвзято относишься, или ко мне. Расслабься на минуту, Адам, мы ведь вообще ничего плохого не делаем, только открываем девушке реальность.
– А ты думал – нужна ли ей наша реальность?
– Вот и посмотрим, как она сможет жить, зная, как власть имущие загоняют в тюрьмы детей, причем среди этих власть имущих – добрая половина хорошие знакомые ее семьи. А, хотя, знаешь, Адам, у меня просто предчувствие, что из Зои Авлот, выйдет что-то стоящее, а не выйдет оставим ее в покое. А пока не дуйся, собирайся, поехали к Норму. Зоя кстати едет с нами.
Адам хоть и понимал, что это идиотская идея, но спорить с Всеславом в некоторых случаях было бесполезно. Вот и сейчас – Зоя дочь министра обороны, рычагов для уничтожения их маленькой группы активистов у ее отца пруд пруди, а вот вероятность, что девушка станет защитницей большеголовых людей практически нулевая. И сейчас он тащит ее к Норму, хотя это может быть опасно.
Уже выйдя из больницы, Всеслав серьезно обратился к Зое:
– Адам, как ты, наверно, заметила не рад тому, что ты сейчас с нами. Ты должна понять его, против тебя лично он ничего не имеет. Просто мы сейчас едем к тем людям, которым общение с тобой опасно. Поэтому мы слегка покатаемся по городу, а только через пару часов прибудем куда надо.
– Вообще-то, – вставил Адам, – я тоже умею разговаривать, и если бы ты меня попросил, я и сам бы рассказал, чем я недоволен. Но покататься по городу неплохая идея. Я думаю закончить нашу прогулку в парке аттракционов.
Зоя сразу представила себе парк аттракционов, действительно, идеальное место, чтобы оторваться от любого нежелательного преследования. Автобусная остановка постоянно наполнена людьми, автобусы становятся иногда в два ряда по несколько сразу, поэтому даже, если их будут вести и в парке, что очень тяжело, то точно потеряют на остановке. Хотя Зоя не была уверена, что кто-то из папиных людей будет за ней следить, он никогда не был параноиком.
– Я думаю, начать эту обзорную двухчасовую экскурсию по городу с музея одежды, – предложил Всеслав.
– Почему музей одежды? – Зоя была искренне удивлена.
– Ну, во-первых, я никогда там не был, а во-вторых, он совсем рядом. Видишь стрелочку с надписью: «музей одежды – сто метров»?
– Ну что ж, – согласился Адам, – музей одежды, так музей одежды. Я надеюсь, это и вправду интересно.
Глава 11
– На чем зиждется любое человеческое существование? На том, чтобы прокормить себя, одеть, обуть; также необходимо иметь жилье, хорошее, надежное, зимой защищающее от холода, летом от жары, и оно несомненно должно отвечать твоим эстетическим требованиям. Что еще? Семья. Без всяких вопросов семья является ячейкой общества, такого общества, в котором мы привыкли сосуществовать. Без семьи оно превратилось бы в коммуны вечных студентов, или еще того похуже, подобные фантазии не раз были выражены в антиутопиях прошлого столетия. А когда у тебя есть семья, ты опять же ищешь еду, одежду и жилье для своих детей. Для того чтобы добиться этого на протяжении веков одни люди работали, другие эксплуатировали других, третьи отбирали, путей было много.
Что же сейчас? Наша наука дошла до того, что каждый человек, работая на самой примитивной работе, может иметь еду, такую, какую хочет, одежду, какую хочет, и при достижении совершеннолетия тебе выделяют жилье. Государство обеспечивает образование, родители дают тебе второе и третье образование. Зачем, если уровень жизни директора, архитектора и садовника примерно одинаковый? У каждого есть все блага цивилизации, не нужно иметь слугу, чтобы он выносил за тебя ночной горшок, грел воду, убирал пыль. Мы живем ради знаний? Но уже почти сто лет, как ничего нового не изобретено, мы только слегка усовершенствуем компьютеры, которые были изобретены не нами, телефоны, оружие и прочее, изобретенное не нами. Последним Теслой была Евгения Бирвиц, которую, как в средневековье, обвинили в общеизвестной чепухе и заперли в психушке.
Но не об этом. Ради чего живет современный человек? Ради чего, каждый вечер он ставит будильник и утром просыпается? Что им движет, почему он до сих пор ставит себе какие-то цели? Потому что, есть еще неотъемлемая часть в человеке, как социальном существе, которая стремится к уважению. Ему необходимо, чтобы его уважали, и пусть это будет хотя бы он сам, или маленький круг друзей, или его мама, или целая страна.
Недавно мой отец пожаловался на закон «о запрете использования дорогого сырья в автомобилях», его ввели около пятнадцати лет назад. Я сначала вообще не понял, какая ему была бы польза, если бы этот закон существовал. Но из его слов стало ясно, что дорогой электромобиль – это не просто машина, это статус. Значит, ему есть к чему стремится, на что копить, так чтобы его уважали его друзья и жена. Нам это кажется смешно, неужели автомобиль или одежда могут сделать тебя уважаемым человеком.
Да, испокон веков социальный статус всегда был виден окружающим по твоему дому, одежде, машине или лошади. И вот он парадокс нашего времени – как нам показать наш социальный статус сейчас? И мы подошли к верхней ступени пирамиды Маслоу, которую так все любят критиковать. Самоактуализация, проявление самого себя через творчество. Только восхищение и признание твоей умственной или физической деятельности сейчас являются наивысшей ценностью. И даже если ты сам заставил себя думать, что ты гениальный художник или талантливый врач, то уже стал счастливее. Если ты талантлив, весь мир у твоих ног, мир, который также стремится к достижениям. Кажется утопией? Только проблема в том, что по-настоящему талантливых и гениальных людей очень мало, а остальные всеми путями ищут возможность доказать себе и людям, что они чего-то стоят.
– Адам, тебе нельзя ходить в музеи. Это теория брендов запустила активацию твоей мозговой деятельности?
– Отчасти. Да, я думаю, что теорию брендов можно было возродить на правительственном уровне, что увеличило бы процент довольных граждан.
– Зоя, ты слышала? Вот этот весь бред господина Стоцкого передашь папе. А про то, что ты сейчас увидишь никому ни слова.
***
Зоя стояла на пороге открытия какой-то двери в чью-то квартиру, но ее сердце стучало так, как будто она собралась выпрыгнуть из самолета, с парашютом или без, но точно выпрыгнуть. Всеслав взглянул на нее и небрежно спросил:
– Боишься?
– Чего мне бояться?
– Может, я тебя похищаю.
Адам, услышав это, усмехнулся:
– Кстати, очень похоже, два непонятных молодых человека ведут тебя кругами в секретную квартиру у черта на куличках. Проблема только одна, я никак не могу придумать, что попросить у твоего папы взамен тебя. Что за на фиг, Норм, откроет когда-нибудь? – последние слова относились уже не к Зое, а к загадочным жильцам, о которых она никому не должна была рассказывать.
– Норм…так зовут большеголового человека? – осторожно спросила она у Всеслава.
Но ей ответил не он, а появившийся на пороге конопатый парень:
– Нет, Норм – это я, и меня так зовут только несколько идиотов, а все остальные – Виталий Евгеньевич. Приятно познакомиться.
– Зоя.
– Вообще-то, – возразил Адам, по-хозяйски закрывая за собой на замки дверь, он заходил последним, – тебя Виталий Евгеньевичем зовут только в государственных учреждениях, и то не во всех, а все остальные называют Нормом, сколько себя помню… но я никогда не задумывался почему. Твоя фамилия – Рыбак?
– Да, а что?
– Клички часто дают из-за фамилии. Даже бывает нелепо, когда у парня кличка Бык, а он весит пятьдесят килограмм, просто его фамилия Быковский. Этот пример, кстати, основан на реальных событиях. Тебе же, Норм, даже кличку не надо придумывать, у тебя и так можно сказать погонялоносная фамилия, родители постарались заранее,
– Это все из-за Питера, она знает, что, он мой брат? – конопатый кивком указал на Зою.
– Пока нет.
– Ладно, узнает. Короче, как только Питер родился, когда про нас шел разговор, то всегда говорили, что я нормальный, а он большеголовый. Ну типа Питер особенный, а я нормальный. Да вот так оно ко мне и прилепилось, что я нормальный. Правда, потом оказалось, что я приемный и мы вроде как не братья. Хотя некоторые даже не знают, что Норм, это не мое имя. Питера вообще-то тоже Петром зовут, Питером его Джессика называла, британка. Но тут все понятно.
– Эй, – окликнул их Всеслав из другой комнаты, – вы чего там застряли?
– Пойдем, – Адам взял Зою руку, – не бойся.
Зоя действительно боялась. Она понимала, что приоткрывает завесу тайны в жизни этих ребят, и теперь как бы становится частью их странного сообщества. Конечно, почти каждый третий студент сейчас состоял в какой-нибудь партии, или кружке с очередным дурацким названием и радикальными взглядами на все подряд, но о каких-то серьезных вещах или действиях, кроме посещения обязательных для членства мероприятий, речи вообще не шло.
И только немногие, такие, как Всеслав и Адам были жрецами этих утопических идей, творцами и хранителями уклада повседневной жизни молодежи. Им завидовали, их обожали, и Зоя чувствовала, как бы сказала ее бабушка, пятой точкой, что лучше бы ей вообще в это все не лезть. Но кто слушает эту интуицию, когда впереди столько новых впечатлений и незабываемых неприятностей?
Зоя шагнула в дверной проем, как в неизвестность. Что же она собиралась там увидеть? Она сама не знала, может быть старого сморщенного гидроцефала, похожего на Йоду… Всеслав жестом позвал ее поближе.
– Познакомься, Зоя, это Питер. Питер, это Зоя.
– Очень приятно, Питер, – сказала Зоя с удивлением, глядя на своего нового знакомого. Это был ребенок, большеголовый ребенок лет шести.
Больные дети всегда вызывали в ней острое чувство жалости, и долго смотреть на таких маленьких страдальцев она не могла, старалась как можно быстрее уйти, или хотя бы отвернуться. Но этот мальчик не был похож на больного, он просто был другой. Такого пронзительного синего цвета глаз она никогда не встречала, вообще эти глаза были особенные – они занимали большую часть лица и как будто подсвечивались изнутри. Маленький нос и тонкие губы только усиливали впечатление, что эти глаза просто нереально большие, но уродством это можно было назвать с большой натяжкой.
Вообще, ребенок выглядел довольно милым. Хотя, Зоя подумала, все малыши милые, наверное, это их защита – быть няшными, как смена окраски у хамелеона, всем хочется их беречь и заботится о них. Маленькие волчата и крокодильчики потом вырастают в злых хищников, но, когда они еще детеныши, не у всякого поднимется рука их убить. Она тут же сама удивилась своим мыслям – сравнить бедного больного ребенка с крокодилом.
– Я очень хотела с тобой познакомиться, – с улыбкой сказала Зоя и протянула Питеру руку.
Но Питер не поддержал ее жест рукопожатия, и она, не дождавшись его ладони, просто опустила руку.
– Я так не думаю, – сказал он, – ты удивилась, когда меня увидела. Постарайся больше не врать, это не приносит пользы.
– Это не вранье, – возразила Зоя. Она даже почувствовала, что краснеет от смущения по тому, как начали гореть кончики ушей, и ей понадобилось некоторое время, чтобы самообладание вернуло ее температуру в норму.
Зоя подумала, что Питер был маленьким самодовольным принцем, таких она встречала очень часто среди отпрысков папиных коллег и друзей. Но это был не просто избалованный мальчик, он настолько был уверен в своей исключительности, что просто, как говорится, нюх потерял. Все вокруг в этом доме приходили именно к нему, разговоры шли только о нем, и он, видно, решил, что так заведено.
– Это не вранье, – повторила она ровным тоном, – это элементарная вежливость.
– И зачем, по-твоему, нужна вежливость? – спросил Питер, это был не риторический вопрос, он действительно хотел получить ответ.
– Когда люди вежливы, они таким образом выказывают друг другу уважение. Можно сказать, либо призывают к сотрудничеству, либо просто к мирному сосуществованию.
– Я понял, что ты хочешь сказать, Зоя. Я тоже рад знакомству. Это призыв к мирному сосуществованию – я не хочу, чтобы ты причинила мне вред, сотрудничество с тобой мне пока не интересно.
– Питер! – воскликнул Всеслав. – Я не думаю, что можно разбрасываться подобными словами, в конце концов, у тебя не так много друзей. Даже люди, которые всего лишь хорошо относятся к тебе – уже являются ценностью. Запомни это. Зоя – очень хорошая девушка, моя подруга, постарайся поладить с ней, это пойдет тебе на пользу.
Зоя мысленно отметила, что польза по-видимому является для Питера весомым аргументом.
– Всеслав, а где Вера? – неожиданно спросил мальчик. – Теперь она вместо твоей Веры?
Зоя взглянула на Всеслава, тот удивленно поднял брови, но тут же на его лице появилась улыбка:
– Считается, что большеголовые люди более честные, чем мы – что думают, то и говорят, без подтекста. А тут передо мной заправская интриганка! Матерь Божья, что происходит?
Питер тоже улыбнулся, несколько натянуто и неестественно.
– Мне нравится, что ты никогда не сердишься, Всеслав, даже, когда я неправ. Я постараюсь подружиться с твоей новой подругой, потому что согласен с тобой – новые знакомства полезны, они дополняют общую картину мира.
Всеслав посмотрел на Зою и развел в стороны руками, как бы говоря: «вот так и живем, милая, так и живем». Девушка ничего не ответила, ни словами, ни глазами, ни жестами. Питер не был похож на обычного ребенка, он был нечто средним между аутистом и избалованным маленьким умником, но не надо забывать, что пацаненку всего шесть.
Вообще, Зоя, осознав, что ей придется просидеть часа два в комнате с этим большеголовым вундеркиндом, впала в уныние. Отмотать бы время назад и опять так весело поиграть в шпионов, походить в музее одежды вместе с всезнающим циничным Адамом, покрутится на остановках, потолкаться в очередях… Боже, как же было хорошо.
Всеслав сразу заметил скуку в ее глазах, хотя на лице у нее застыла отработанная полуулыбка. Надо отметить он был неплохим психологом, из него бы вышла приличная гадалка или полицейский.
Он подсел поближе и взял ее за руку.
– Зоечка, малыш, я бы хотел объяснить, что мы здесь вообще делаем, – напел он полушепотом ей на ухо. – Мы учим его.
– Что? Это ведь опасно!
Зоя искренне возмутилась, причем, хоть возмущалась она как бы шепотом, но услышали ее почти все, причем Питер тоже.
– Опасно? – несколько театрально повторил за ней Всеслав. – Я, например, в его возрасте, учился в школе, таком специальном заведении, где только и делаешь, что учишься и учишься, и со мной там находилось еще под тысячу детей, и ничего – смотри, я жив. Большинство из этих детей, кстати, тоже, не умерли, ну, может, только те, кто слишком плохо учился.
– Всеслав, я хочу поговорить с тобой наедине, – сдержанно попросила Зоя.
Всеслав бросил взгляд на присутствующих в комнате, все как один таращились на него и Зою. Он невольно вздохнул и жестом пригласил девушку последовать за ним.
Когда они вышли на балкон, Зоя сразу уточнила:
– Всеслав, я не стесняюсь своих слов, что это опасно, но не хотела при мальчике говорить о его болезни.
– И что у него корь или ветрянка?
– Это не смешно, Всеслав, Питер особенный мальчик, он … он может заболеть, потому что вы внушаете, ему, что он здоров.
Всеслав в некотором недоумении взъерошил волосы на затылке – в голове сразу пронеслись все его не только пламенные, но и как он думал, осмысленные речи, на которых присутствовала Зоя; и он искренне не понимал, как его новая подруга может сомневаться в этих убеждениях.
– Зоя… – он даже не знал, что сказать, – я похож на идиота, или маньяка? Можешь не отвечать, потому что я знаю, на кого я похож – на человека, сделавшего прививку от государственного зомбирования. Как ты относишься к аболиционистам?
– В каком смысле?
– В самом простом, как ты относишься к их борьбе против рабства?
Зоя пожала плечами.
– Положительно. Ты сравниваешь себя с ними?
– А к немцам, укрывавшим евреев во время второй мировой? А что ты думаешь о добрых христианах, не желающих сжигать ведьм на кострах?
– Всеслав, это разные вещи.
– В чем же они разные, моя милая подруга? Как нормальный адекватный человек, воспитанный на христианской морали, где «возлюби ближнего своего» не просто слова, а заповедь, как такой человек может убить другого за цвет кожи или национальность? Допустим, можно найти таких садистов и шизофреников, но… почему общество поддержало их, не просто промолчало, а одобрило это бесчинство?
В людях, Зоя, на мой взгляд, заложено сострадание. Человек упал на улице – вероятнее всего ему сразу помогут, будет хулиган мучить котенка – его хотя бы будут ругать, потеряется ребенок – он не останется без внимания, ты знаешь. Нищие в подземных переходах пользуются человеческим состраданием, и какие бы не были социальные льготы или пособия, в переходах всегда будут нищие, потому что сострадание – это наша неотъемлемая часть.
Как же тогда, мы такие сострадающие, допустили все это? В концлагерях уничтожили миллионы еврейских детей, чернокожие дети рождались рабами, и их можно было продать на рынке, как корову. Почему сегодня, Зоя, большеголовые дети – это изгои общества? Потому что кто-то важный, уважаемый однажды сказал нам, что делать, привел аргументы, и общество поверило, закрыло глаза своему состраданию, и поплыло по течению. Общество управляемо, у него нет своего мнения, это, как эффект толпы, только растянутый во временных рамках.
Зоя смотрела на Всеслава, у него был настолько печальный и глубокомысленный взгляд, что, казалось, в нем переродился Будда. Она не могла поверить, что для него это все настолько серьезно, эти гидроцефалы, которым не дают учиться, митинги. Для нее большеголовые люди были просто больными, инвалидами, которым было плохо, но у них такая судьба. Всеслав же искренне считал, что они может и больны, но плохо им, потому что общество их уничтожает.
– Я… я не знаю, Всеслав, – после некоторой паузы проговорила Зоя, – если ты прав, то это ужасно, как мы обращаемся с большеголовыми людьми. Если никакого гена агрессии нет, то это просто фарс и …но, а если тебе просто хочется так думать? Ведь над их болезнью работают ученые, медики, ты ставишь под сомнение честность этих людей, многих людей. Допустим, это не заговор, как ты говоришь, а большеголовые люди действительно больны, и у них этот ген агрессивности, запускаемый, от информации. У тебя ведь нет доказательств. Ты хочешь доказать свою правоту на этом маленьком мальчике, проводишь на нем эксперимент. Мне жаль, что он болен, но он просто жертва, я не знаю пока, чья именно, может государства, а может и твоя.
Я не пропустила ни одного твоего слова Всеслав, не думай, что мне не интересна твоя партия, и вот это вот все. Но мне нужно время, чтобы определиться со своим мнением. Мне очень неудобно, что так получилось. Но пока принимать какое-то участие в жизни этого ребенка я не могу, я боюсь причинить ему зло.
– Что ж, это твое решение. Ты, как и многие другие страусы, прячешь голову в песок, – резко выразился Всеслав.
– Я не прячу голову, Всеслав, – возразила Зоя, проходя мимо него в сторону двери, – я пытаюсь здраво мыслить. Если ты прав, я приму твою точку зрения.
– Очень интересно, – было видно, что Всеслав разозлился, – как ты будешь искать ответ на это вопрос, вернее у кого? Спросишь папу?
– Может, и спрошу, это мое дело. Но не переживай, я никогда не расскажу о Питере, никому.
– Мало верится.
– Извини, Всеслав, мне надо идти.
После того, как Всеслав закрыл за ней дверь, он еще некоторое время стоял, как в оцепенении. Меньше всего он ожидал именно такой развязки, вернее такой развязки событий он не ожидал вообще. Его вывел из мысленной комы Адам.
– Офигеть, правда? – спросил его интеллигентный, образованный друг, и Всеслав был с ним полностью согласен.
Глава 12
46 часов спустя
– Успокойся уже, Адам, ничего мы такого не сделали. Ничего непоправимого. Попугали немного этого брехуна, вот и все.
– И все? Всеслав, – почти срываясь на крик, возмущался Адам, – ты мог бы убить его.
– Не мог.
– Мог.
– Не мог. Я его крепко держал. Правда, Виктор? – обратился он к задремавшему пареньку на заднем сидении, но тот ничего не ответил. – Видишь, как он сладко спит, для него это вообще не событие, а так – прогулка.
Адама передернуло. Он вспомнил, как Всеслав с Виктором буквально полчаса назад держали Мясника за ноги над обрывом Девицы Анны, пытаясь добиться сами не понимая чего. Если учесть вес антиглобалиста, можно было смело назвать это попыткой убийства.
– Это просто чудо, слышишь, Всеслав, чудо, что он жив.
– Хватит ныть. Думаешь, он радовался тому, что тебя не убили возле библиотеки? Да, и я о том же. Жив…ему повезло, что я вытащил из месива на Площади дочь Авлота. Ему б тогда точно отрезали уши.
– Ты сам ее туда затащил, и тебе бы тоже отрезали уши.
– Да перестань, Адам, в конце концов, я за рулем. Хочешь, попасть в аварию? Последний раз я вел машину полгода назад. Вот врежемся и будешь потом думать: «О, Боже, зачем я говорил под руку, зачем я нудил всю дорогу?».
Адам машинально оглянулся, но врезаться хоть во что-то было невозможно. Их электромобиль депрессивного желтого цвета не спеша бежал по пыльной дороге через фермерские поля. До ближайшего столба или хотя бы ветряной башни было не меньше чем полкилометра.
Но все же, он перестал мучить Всеслава своими впечатлениями о случившемся, правда, только на некоторое время.
Там на обрыве он никак не мог понять, откуда эта злость и агрессия, которая выплескивалась в каждой фразе Всеслава, и он даже не знал останавливать ему друга или нет. Все было как в старом гангстерском фильме.
Поначалу Мясник воспринял это все, как несмешную, затянувшуюся шутку, глупый блеф, когда они с Всеславом подъехали на электромобиле к Сове и предложили сесть и поговорить. Он вздохнул, подумав, что раз от этой беседы ему все равно не отвертеться, так лучше уж выслушать обвинения подальше от людей, которым не стоило ставить честность и неподкупность главного идейного антиглобалиста под сомнение.
Мясник с трудом залез в машину на заднее сидение, практически не оставив места сидевшему там Виктору, которого Всеслав вытащил прямо из душа буквально десять минут назад на неотложное дело.
– Всеслав, друг мой, – произнес он с широкой доброй улыбкой, – знаю, ты думаешь, что я подставил тебя. Но это не так.
– Прокатимся, Родик, поговорим на свежем воздухе.
Они встретились взглядом в зеркале, и Мясник почувствовал себя очень неуютно на заднем сидении. Шляпа, которой он обмахивался, замерла в движении.
– У меня не так много времени, ребята. На пикничок поедем в другой раз, а пока давайте я быстро расскажу все, что знаю и займусь своими делами. У меня их поверьте немало.
Непонятно зачем были все эти слова, ведь Всеслав уже отъезжал от Совы, оставляя всю реальную помощь позади.
– Всеслав, ты нарываешься на неприятности.
– На какие?
– Послушай, дорогой, если ты думаешь, что это я натравил Псов Господних, ты очень ошибаешься, – голос Мясника не дрожал, он вел себя вполне достойно, и у Адама появилось желание поверить старому приятелю, но у Всеслава по-видимому ничего такого не возникло, он просто молча слушал. – Мои люди пострадали, я пострадал – мои рейтинги на нуле. И это перед летними лагерями. Нас всех подставили.
– Хотелось бы поподробнее про этих таинственных «Их», которые всех подставили, – мрачно задал вопрос Всеслав.
– Ты ведешь себя, как… болван! Я столько добивался организации этой всей акции. Такое присутствие разных движений – думаешь легко? Я договорился с полицией, да, договорился. И тут эти Псы, черт бы их взял. Ну, скажи, Всеслав, подумай головой своей, зачем мне они? Ведь весь акцент теперь на них, а не нас. Хоть одно интервью было, хоть чье-то лицо показали? Нет, только, как эти фанатики лупасят всех в дыму. Мне было бы это выгодно только, если бы я сам был этим долбаным псом.
На какое-то время и Мясник, и Виктор с Адамом поверили, что Всеслав внял словам своего пленника, и конфликт улажен. Но у Всеслава было совершенно другое мнение на этот счет. Заговаривать зубы, находить логичные объяснения на непонятные даже иногда самому себе поступки, профессионально врать, глядя в глаза, вызывая сочувствие и понимание, Всеслав мог и сам безгранично легко и свободно. Грамотность и актерское мастерство лидера антиглобалистов он также не ставил под сомнение, зная его филигранное исполнение роли праведника.
Под тщетные оправдания Мясника они приехали к обрыву девицы Анны, имевшего дурную славу. Среди травы, сочного зеленого цвета, поднимающейся выше колен, цветущих деревьев, пахнущих вкуснее, чем все автомобильные вонючки мира, Мяснику стало невероятно тоскливо.
Нет, это было не тоска человека, которого ведут на казнь, скорее такие черные, сосущие душу, мысли о том, что его жизнь могла бы быть более размеренной и счастливой. Ведь есть люди, которых не тащат на разборки те, которых ты бессовестно подставил. В жизни этих обычных людей стычки с полицией, уличные драки, митинги – это ключевое событие месяца или года …или больше, а не обыденность, ставшая для него нормой. Он посмотрел в небо, вспоминая, когда он последний раз на него смотрел. Боже, как оно было красиво. Синее, удивительно синее небо, он был уверен, что люди должны верить в Бога, только потому, что они видели небо.
– О чем задумался, Родик? – поинтересовался Всеслав, заметив, что Мясник замолчал.