А. Берблюм
Потомки
– Я чувствую, – продолжила она, – что это последний раз, когда мы вот так просто стоим на крыше и общаемся. Конечно, я не гадалка, не ведьма, хотя кое-кто считает, что я сейчас не в Москве, а на Лысой горе на шабаше, получаю серебряную метлу за подлость и беспринципность. Шутки шутками, но я почти уверена, что дальше наши пути разойдутся. Согласна, кто может знать, что там будет дальше. Только, Зоя, если у тебя есть хоть малейшее сомнение, выбери нас. Пусть Всеслав идет своей дорогой, а мы пойдем вместе с тобой – своей. Будет трудно, но я что-нибудь придумаю. Хотя, говорю, и сама не верю, что ты согласишься. Можно ли вообще поспорить с судьбой?
– Ты думаешь, что Всеслав – моя печальная судьба?
– Да.
– Очень жаль, что ты считаешь меня влюбленной дурочкой. В этом случае я сама себе хозяйка, – возразила Зоя. – В его партии я состою, потому что сама так решила. Поверь, Паулина, я увидела этот геноцид своими глазами. И я не могу это просто забыть. Не знаю, смогу ли я что-то изменить, но надо пытаться. И, ведь все возможно, ситуация изменится, всех гидроцефалов выпустят из гетто, а партия человекоборцев станет не нужна, и я обязательно приду к вам.
– Сказка про прекрасного принца из страны большеголовых людей, не думаю, что она хорошо заканчивается.
– Да, госпожа гадалка, возможно и так. Но, как ты сказала, кто мы такие, чтобы спорить с судьбой.
– Я сказала не так. Я не говорила, кто мы такие, я лишь задала вопрос, глубокомысленный вопрос.
Зоя, смеясь, направилась к выходу.
– Пойдем, нас уже, наверное, обыскались. Берта так точно на грани срыва – если она вернется без меня, Всеслав ее убьет.
Паулина с Зоей вошли в гостиную и сразу окунулись в шумную атмосферу всеобщего веселья.
Девочки встретили их радостными возгласами и шампанским, которое уже давно лилось рекой.
– Давайте выпьем за наше общее дело, – вопила Берта. Если бы я не была ярой защитницей большеголовых, я бы точно была бы с вами. Что, скажете, меня бы не взяли? Взяли бы. По знакомству.
Курочки мои, я всегда буду с вами всем своим большим сердцем.
– О, Берта, – Паулина любовно приобняла ее, – я рада, что мы эволюционировали в твоих глазах с безмозглых куриц до курочек. Так потихоньку ты нас и за людей начнёшь считать.
– Ой не обижайтесь.
– Кто же на тебя обижается, наше длинноногое счастье?
– Давайте, – Берта постучала ложкой о бокал, призывая всех обратить на нее внимание, – давайте выпьем за Паулину. До встречи с ней я и не подозревала насколько злобные стервы могут быть хорошими лидерами. И если бы можно было обменять Всеслава Белика на вторую Паулину, я б не сомневалась ни минуточки, две б руки держала «за».
– Отличный тост, Берта, – одобрила Скобнич.
– Я скажу, – вполголоса заметила Паулина, обращаясь к Зое, – что, конечно, совместные поездки и другие подобные мероприятия сближают людей, но мы все же привязались к этой белобрысой дылде не поэтому. Ее способность быть каждой бочке затычкой восхищает.
Зоя согласилась.
– Я рада, что сдружилась с ней. Теперь среди человекоборцев у меня есть хоть один человек, которому я могу доверять. Кроме Всеслава, конечно.
– Почему Всеслава – конечно? Разве вообще можно доверять тому, кого любишь?
– Ну, любовь – это, наверное, пока не про нас. Это что-то такое… очень большое, и … не знаю… очень большое. Я не могу назвать наши отношения именно так. У нас сейчас скорее влюбленность.
– Влюбленность – это ещё хуже. Количество эндорфинов зашкаливает, серотонин, дофамин, адреналин. Реальность иногда искажается настолько, что только шизофреник может понять влюбленного. Любовь, Зоя, делает нас дураками. А ещё надо учесть то, что, когда она закончится, прежним ты уже не будешь. Более озлобленным – возможно, наоборот, сентиментальным – может и так, или осторожным. Но все равно другим.
– Не думала, что ты никогда не любила.
– Что значит не любила? Да я любила так, что у меня уши отрывались, когда я бежала на свидание. Поэтому я знаю, что говорю.
– Вы расстались?
– Да, довольно банально. Но это все дела минувших дней. Да и … – Паулина не успела договорить, потому что её прервала Геворгян.
– О чем сплетничаете? – прокричала она сквозь музыку, которую кто-то решил сделать погромче.
– О любви, – ответила Зоя.
– Вероятно, объект любви – Ромео из твоей партии. Да, Всеслав вполне неплох. Люблю мужчин с большими глазами.
– Даже не вздумай… – Зоя не успела договорить, как Геворгян замахала на нее руками.
– Что ты, девочка моя, мы с Всеславом слишком хорошо знакомы, чтобы что-то вздумать.
Она весело подмигнула Паулине, и Зоя совсем расстроилась.
– Ты тоже с ним встречалась?
– Встречаться с Всеславом? – улыбнулась Геворгян. – Не-ет. Мне нужен кто-нибудь посолиднее, чем главарь человекоборцев. А ваша партия, Зоя, только не обижайся, это недоразумение.
– По-твоему, Дарья, это недоразумение защищать права людей, подвергающихся геноциду?
– О, я сказала не так. Эти мелкие общества, как ваше, по защите прав гидроцефалов, или каких-нибудь последних амазонских индейцев или амурских тигров – без них никуда. Они необходимы, это, как бы так выразиться, лицо нашей человечности. Но Всеслав со своей мелкой партией умудряется засветится везде. Просто везде. Даже стать личным врагом твоего отца. Как же это бесит. А ты знала, что за ним следит Николас Толм?
– Толм? Да неужели? Тот самый?
– Вот об этом я и говорю. И что наш мальчик-красавчик, на нем свет клином сошёлся?
– А может, ты ему завидуешь? – предположила Паулина.
– Не думаю.
– Почему же? Он пользуется большой популярностью, и не только в своей партии.
– Это не аргумент. Среди мужчин, я думаю, популярность на моей стороне.
– Ладно, – согласилась Паулина. – Но он лидер партии.
– Из трёх человек? Которая ставит перед собой какие-то глобальные цели? А я – член партии феминисток, которая представляет интересы половины населения этой планеты.
– Сейчас проблемы большеголовых людей стоят острее – возразила Зоя. – Их прямо сейчас с общего согласия отправляют в гетто. Ни одну женщину в наши дни не запихнуть в гетто, если она не большеголовая конечно.
– К сожалению, у нас сейчас тоже не все радужно, – заметила Паулина. – Мы ведь две недели носимся по всем мероприятиям Москвы не просто так. Церковь Судного Дня слишком стремительно набирает популярность. Если Псы Господни придут к власти, то гетто покажется тебе санаторием. Есть ли что-то хуже для женщины, чем религиозная диктатура?
– Разве это не просто меры предосторожности? Пока это ведь только угроза.
– И в скором времени она может стать нашей реальностью.
– Почему же тогда на конференции, – не сдавалась Зоя, – почему мы говорили о чем угодно, только не о Псах Господних?
– Чтобы не выглядеть параноиками. Да и что это – выступать на конференции со своими проблемами? Как это сработает?
– А что мы вообще тогда делаем?
– Стараемся всем понравиться.
– Стараемся понравиться? И это все? А остальные девочки в курсе? Или это я только думала, что делаю здесь что-то важное.
– Если ты станешь членом партии, – невозмутимо ответила Доронина, – я буду посвящать тебя во все детали. А пока можешь успокоить себя тем, что ты действительно здесь делала очень важную работу. Феминистки в России не пользуются особым авторитетом. И на их помощь нам даже не стоит надеяться. Поэтому мы просто обязаны были заручиться поддержкой влиятельной партии. Коммунисты идеально нам подходят в качестве старшего брата. Нам же надо постараться дать понять, что мы тоже имеем вес в своей стране и, конечно же, понравиться. Потому что иногда это единственная причина, по которой заключаются важнейшие союзы.
Зоя подумала, что дипломатии ей, как видно, придется ещё учиться и учиться. Не важно, права сейчас Доронина или нет, но ее намерения она просто обязана была понять. Конечно, будь она хорошим дипломатом.
Паулина, будто прочитав ее грустные мысли, добавила:
– Политику не зря так часто сравнивают с игрой. Предугадать действия соперника, найти союзников – все это элементы игры. А главное правило – не светить карты. Зоя, максимум, что ты можешь сделать именно сейчас, обидеться и уехать. Но мы и так уезжаем. Поэтому, я советую тебе, доделать вместе недоделанное и уехать с нами, заручившись нашей дальнейшей дружбой и поддержкой.
Ну что? Дельная мысль? А еще будет лучше, если ты все же согласишься на мое предложение. Ладно, давайте, присоединимся к нашим остальным рекрутам и допьем остатки шампанского, потому что пора заканчивать эту вечеринку. Завтра последний важный день, надо быть в форме.
Эй, слышите? Оглашаем последние тосты и расходимся.
– Как скажешь, генерал.
Глава 26
Утро встретило Зою ярким солнечным светом, бьющим прямо в глаза. Морщась от солнца и недетской головной боли, она с трудом разлепила ресницы. Услышав, как открывается входная дверь, Зоя медленно скосила глаза.
Это была Геворгян, со стаканом болотной жижи в руках.
– В Москве солнечное утро – это редкость. Тебе прямо повезло мучиться похмельем в такой чудесный денек. Молочко Полли, – она протянула ей стакан болотной жижи.
– А–а… знакомый цвет. Моя мама очень привязана к этому напитку. Оно, что, помогает от похмелья?
– Через полчаса, милая, будешь как новая. Проверено неоднократно. Единственный минус – безболезненное пьянство ведёт к алкоголизму и разрушению личности. Так что советую не увлекаться.
Мы летим на акваферму «Профессор Костромичев». Как только придешь в себя, вылетай со следующей группой.
– Со следующей? Кто-то уже полетел?
Дарья глянула на часы:
– Через десять минут первый вертолет. Паулина уже на площадке. Поэтому мне тоже нужно поспешить. Она отправила меня привести тебя в чувство и сразу же отправляемся.
Так что, увидимся уже на ферме.
– Да, я поняла. Иди, а то опоздаешь.
– Пока, – Геворгян закрыла дверь, напоследок подарив ей одну из самых ядовитых усмешек.
Зоя, отказавшись от предложения Дорониной, сразу оглупела для этой черноволосой стервы до обычного мелкопартийного планктона и перестала представлять собой как интерес, так и угрозу.
Но ладно, Геворгян. Она сама не могла определить, как назвать эту смесь боли от удара в самое самолюбие и судорог от приступа непонятной для нее самой ревности.
Быстро и зло Зоя пила свой напиток, думая о том, что она все равно дочь железного Авлота, и Паулине все равно придется с ней считаться. Никогда так она ещё не была благодарна папе за его политический вес и сомнительную репутацию.
Зоя издала яростный рык и сразу пожалела об этом. Крик души не прошел бесследно. Тут же приступ головной боли заставил ее охать и причитать, грустно и жалобно, как чайка над выскользнувшей из клюва рыбой.
Осторожно она легла на самый краешек кровати, печально закрыв волосами лицо. С робкой надеждой, что волчок, утаскивающий за бочок каждого, кто приляжет на край кровати, все же существует и он унесет ее прочь из этой безрадостной реальности. Туда, где можно выпить или съесть что-нибудь, и оно тебя тут же сделает таким маленьким, чтобы легко пройти сквозь крохотную дверцу. Или хотя бы просто избавиться от этой невыносимой головной боли.
Но молочко Полли и в самом деле обладало чудодейственные свойствами. Как и рассказала Геворгян, лучшего средства от похмелья мир ещё не придумал. Зоя сама не заметила, как через полчаса все следы от этого адского мироощущения сошли на нет. В самом деле, возможно, в аду наказание похмельем одно из самых популярных. Кутил, прожигал жизнь, на тебе – возмездие.
Зоя подошла к зеркалу. Она отметила, что выглядит вполне неплохо. В желудке воцарился покой, голова была ясной как солнечный день и даже мешки под глазами разгладились. Настроение тоже поднялось выше на пару уровней, сегодня последняя важная встреча и все. И, кстати, встреча важна для Паулины. А она возвращается домой, к своему Всеславу, который её ждёт.
Чемоданы ещё со вчера были собраны, и аккуратно стояли в углу комнаты. Туда же она положила пижаму. И в приподнятом расположении духа отправилась сразу на улицу. Ещё издалека она услышала громкий заливистый смех Берты вперемешку с чьим-то хрюкающим хихиканьем, и ей захотелось немедленно оказаться среди этого беззаботного веселья.
Паулина все эти две недели протаскала ее по скучнейшим мероприятиям, и только сейчас она почувствовала вкус свободы и радости. Хотя, возможно, это был побочный эффект от молочка Полли. И это тоже сейчас было неважно. Она ощущала, как ее красная, наполненная неутомимыми эритроцитами кровь переливается из сосуда в сосуд, двигаясь под натиском ритмичных ударов сердца. Жизнь двигалась в ней, рядом с ней, вокруг, и она жаждала окунуться в эту жизнь, черпать из нее ладонями и жадно пить, как холодную, чистую родниковую воду.
– Зоя! – услышала она дикий радостный крик. – Я думала ты улетела.
Берта уже скакала вокруг нее, как огромный длинноногий щенок.
– А ты с нами! Все мои восторги в одну коробочку.
– Да, наверное, Паулина обиделась, что я не стала феминисткой.
– Да ты что? Она предлагала прямо в открытую? – выпучила глаза Берта.
Зоя пожала плечами, не понимая, чем вызвано такое удивление.
– Ну разве это преступление звать кого-то в свою партию?
– Конечно, преступление. Ты наша. Это мы тебя… – Берта запнулась на полуслове, вспоминая их якобы случайное знакомство.
– Что вы меня?
– Ну как бы первые увидели.
– Серьезно? Первые увидели – твой аргумент?
– Ты наша команда, – Берта стушевывалась слово за словом. – Ну, Зоя, ты же все равно отказалась. Хотя, признаюсь, если бы мне Паулина сделала такое предложение, то я даже не знаю… Я уже привыкла быть крутой красоткой. Мне тут один генерал вообще руку и сердце предлагает. Между прочим, он не так уж и стар. Я не знаю, сколько ему лет. Может тридцать.
– В тридцать уже генерал…
– Пятьдесят? Шестьдесят. Семьдесят? Черт побери, Зоя во сколько становятся генералами?
Зоя не успела ответить, что все зависит от потенциала потенциального генерала, потому что её внимание вслед за взглядом остановилось на вертолете, снижающегося для посадки.
– Это уже за нами? – вполголоса спросила она у Берты, застывшей рядом открытым ртом и очумелыми глазами, в которых отражались вращающиеся лопасти. – Все, последняя встреча. И домой.
Эти две недели, возможно, были лучшими каникулами в ее жизни. Вообще, ее будни круто поменялись с тех пор как она познакомилась с Всеславом. С первых минут. Калейдоскоп событий, чувств, решений, интересных встреч. А знакомство с Паулиной привнесло в эту карусель событий некоторую правильность и планомерность. И непередаваемое ощущение дружбы.
– Зоя! – окликнула ее нетерпеливо Берта. – Ты идёшь? Или будешь любоваться, как мы идём к вертолету. Может, папа тебя конечно на таком в школу отвозил, а для меня это первый раз. Первый, первенький раз, – заскакала она от изобилия чувств на одной ноге. – О я буду сейчас как героиня экшн фильма.
Подняв подбородок, Берта без лишней суеты двинулась к вертолету. И она была прекрасна. Светлые волосы развевались, длинные стройные ноги отмеряли ровные четкие шаги. Вслед за ней умело и непринужденно шли остальные члены их группы. Да, феминистки могут создать впечатление, это у них не отнять.
Зоя и сама, не заметила, как пошла в ногу со всеми, а ее осанка стала идеальной.
***
Акваферма Костромичева представляла собой гигантскую многоуровневую платформу размером с небольшой город.
Нулевой этаж или аквариум был основой этого гигантского пищевого комплекса. Разделенная на многочисленные бассейны с необходимой для обитателей каждого температурой и степенью опреснения, акваферма давала разнообразие, какое только можно было представить. Форель, устрицы, сомы и зеркальные карпы плескались здесь, дожидаясь своей участи быть поданными на стол.
Все последующие этажи были уже оранжереями и теплицами, всевозможными дендрариумами, поставляющими жителям материка фрукты и овощи, злаки и орехи. Как и на суше, все это обрабатывалось машинной техникой. А территории полей и садов были огромны. Единственное, чего здесь не было на этом искусственном острове-ферме, это животных. Ни птиц, ни животных. Только рыбы, растения и насекомые.
– Акваферма самодостаточна, и это ее главное преимущество, – с гордостью рассказывал один из главных инженеров, когда проводил им небольшую экскурсию по Акваферме. Он сам рулил их каром, показывая окрестности. Он был достаточно молод, его движения были суетливы и неуклюжи, но это больше от смущения перед красивыми девочками. Сомневаться в его компетентности не было причины. Все, кто здесь работал не просто имели рекомендации и опыт, каждый из них был виртуозом своего дела.
Если ты заходишь в туалет, а унитаз и смеситель не в благоговейном шоке от твоего присутствия, то ты не сможешь работать сантехником на акваферме. Дело не просто должно бояться своего мастера, а падать в обморок от одного его вида.
– Ведь аквафермы – это залог выживания человечества, – с гордостью рассказывал их гид. – Пусть это звучит несколько пафосно, но это так. Хотя бы до того времени, как человек не придумает что-то более… производительное.
– Если случится зомби-апокалипсис, то это будет единственное место, где удастся выжить, – улыбнулась Доронина.
– Кстати, абсолютно верно. Если, конечно, он не начнется здесь. Тогда мы станем плавучей бомбой. И единственной целью нашего плавучего бомбо-острова будет доплыть до материка.
– А зомби могут быть целенаправленными? – Паулина прищурила красивые зелёные глаза.
– Ну мы ведь говорим о зомбивирусе, а любой вирус действует целенаправленно. Его цель размножиться, и так как он передается от человека к человеку, то он направит зомби к людям. Вот довольно известный пример – кордицепс односторонний. Гриб-паразит захватывает сознание муравья плотника и заставляет его уйти в лес, туда, где хочет жить гриб. Муравей идёт, вернее это уже кордицепс односторонний в костюме муравья. Он забирается повыше, впивается челюстями в жилку листа и висит, пока не умрет. Довольно целенаправленно.
– А я больше склоняюсь к мысли, – ввязалась в эту странную беседу Скобнич, – что зомбивирус будет одной из мутаций бешенства. Допустим, зомбирование каким-нибудь паразитом потянет нас к людям, а дальше? Георгий? Как по-вашему мы должны заразить спорами такого гриба остальных людей? В природе больше примеров, когда наоборот, такой паразит, как этот гриб… напомните название…
– Квадрицепс, – подсказала Берта.
– Кордицепс. Кордицепс односторонний, – поправил инженер.
– Такой паразит использует своего зомби, как временного хозяина в своем жизненном цикле. Но он не заставляет его убивать других людей или кусать их, потому что он размножается не так. Единственная цель этого паразита, чтобы тот умер там, где ему удобно. Или его быстрее съело другое животное, в котором тот будет размножаться. Как например токсо…
– Токсоплазма гордии! – обрадованно договорил за ней гид.
– Вы правы, Георгий. Вы невероятно эрудированы.
– «Вы правы, Георгий, вы невероятно эрудированы, Георгий, чмок, чмок, чмок», – шепотом перекривляла Скобнич Берта. – Вот зачем ей это? В ее армии поклонников что – нехватка кадров, умер лейтенант какой-нибудь?
– Чего ты злишься, не понимаю, – возразила Зоя.
Зое вообще импонировала Скобнич. Ледяная блондинка Марта Скобнич была такой идеальной. Всегда и везде. Серебряные волосы, перевязанные лентой, лежали как влитые на красивой спине или были аккуратно собраны в безупречном хвосте. И не в том хвосте, что болтается на макушке, придавая своей хозяйке беззаботно-безалаберный вид, а собранный снизу, с которым Скобнич выглядела, как королева, ну или как молодой подающий надежды ученый.
Паулина как-то сказала, что её решение на то достойна девушка пополнить их ряды или нет, и где ее место, основывается на трёх факторах, как на трёх китах. Красота, ум и харизма. Бывает, конечно, что какого-то одного качества не хватает, ума или харизмы, некрасивой здесь вообще делать нечего, и девочку все равно принимают в партию, но тогда остальных двух должно быть в избытке.
«Правда», – призналась Паулина, – «есть девушка, которая не отличается ни харизмой, ни умом. Это жутчайшая посредственность. Но она просто генетический шедевр. Ангелы плачут от благоговения, глядя на эту чистую красоту. Я никогда верила, что из-за женщины можно начать войну, будь это хоть сама Елена Троянская. Теперь верю. Вернёмся из Москвы, я тебе ее покажу.»
Доронина искренне гордилась каждым своим рекрутом. Она создавала элиту общества, тем самым определяя его ценности. Феминистки задавали тренды, решали, чье мнение авторитетно. Каждая девушка, ставшая членом феминистской партии, была уверена, что она стоит на несколько ступеней выше остальных. Они были особенными, и их это объединяло. На удивление, это была самая сплоченная партия в Южной Украине.
Берта не была феминисткой, поэтому она злилась. Злилась на Скобнич, на Доронину. Несмотря на непринужденное общение и симпатию со стороны почти каждой из девочек, Берта все равно не почувствовала бы себя своей. И даже присущая ее непосредственность, принимаемая некоторыми за лёгкую дебильность, не могла до конца скрыть ее обиду от ощущения того, что здесь она чужая.
– Послушай, – решила ее немного подбодрить Зоя. – Мы не Скобнич и не Геворгян, и слава Богу. Они обязаны всем нравиться, они ведь имиджевая группа. Но это ведь априори невозможно. Нельзя понравиться всем. Никто из наших девочек человекоборцев не хуже, чем они. Мы недостаточно красивы только лишь по мнению Паулины. Тебе важно именно ее мнение?
– Тебя она прямо силком к себе тащит.
Зоя усмехнулась:
– Ты знаешь почему. Во мне ей больше всего нравится моя фамилия.
– Вообще-то здесь некоторые генералов очаровывают, так если что.
– Вот-вот.
Все это время они неспешно ехали по Акваферме, пейзажи, которой почти не менялись. Поля и сады. Сады и поля
– А почему все же не выращивают животных? – спросила одна из девочек. – Мясо из животных очень дорогое. Я даже никогда не пробовала его.
– По вкусу оно точно такое же, как выращенное мясо, только не надо мучить и убивать животных ради него, – ответил с широкой улыбкой Георгий.
– Животные же убивают других животных ради еды. Совесть их не мучает.
– Я уверен, что человеку тоже необходимо мясо. Если в рационе только растительная пища, это довольно плохо для организма. Пока не научились выращивать ткани животных, приходилось выращивать животное целиком. Но если есть возможность выращивать мясо, зачем убивать?
И к тому же, это очень ресурсозатратно.
Много лет назад перед человечеством нависла реальная угроза голода. Перенаселение и нерациональное распределение ресурсов постепенно привело бы нас к упадку. Это сейчас население земли стремительно сокращается, а тогда Африка била все рекорды рождаемости и захватывала планету. Война за ресурсы стала бы неизбежностью, мы ведь по-другому не умеем решать такие задачи. Что было бы дальше, я даже не хочу представлять, если учесть сколько оружия в каждой стране. Аквафермы, такие как эта, на которой мы сейчас с вами находимся, обеспечивают нас необходимым запасом еды. Они дают нам возможность жить. Просто жить нашей обычной жизнью, привычной нам. Также как выращенное мясо. Я здесь работаю, вы на экскурсии. Вокруг знакомый нам мир. А могли бы просто попереубивать друг друга, а выжившие скатились бы до общинного строя.
На какое-то время в экскурсионном каре повисла тишина, было слышно лишь звук двигающейся машины. Всех захватили мысли о прошлом и будущем, о хрупкости бытия.
– Вы знаете, Георгий, что мы здесь делаем, на акваферме? – спросила Паулина, видимо, проникшись к их гиду дружеской симпатией. – Я вижу, как вы смотрите на политиков, прибывших вместе с нами на вашу Акваферму. И вам кажется, что мы здесь просто устраиваем свою личную жизнь.
– Это не так, – Георгий тут же покраснел, и охрип.
– Не стесняйтесь своих мыслей, – мило ответила ему Доронина, – мы кажемся легкомысленными и весёлыми. И это хорошо. Никто не любит скучных людей. Пусть эти дяди у власти считают, что мы такая себе женская партия. Надо же девочкам куда-то ходить. Но мы здесь не ради разностороннего общения с интересными мужчинами, у нас все же есть цель. И я вам даже расскажу, какая, просто потому что вы мне понравились.
Нам сейчас, нашему миру, кроме экологической катастрофы, грозит ещё одна. Я, как и вы, сейчас говорю о мире, к которому мы привыкли. Том мире, в котором вы просыпаетесь, пьете кофе с булочкой, идете на работу. Но в один из дней вы можете проснуться, а мир изменился так, что вы его не узнаете. Можете представить, что первым делом, когда вы проснетесь, вы станете молиться или совершать другой обряд, неважно, а только потом завтракать? Потому что иначе на вас могут донести. Или ваша работа может однажды стать причиной вашей гибели, если ее сочтут промыслом дьявола?
Но это все так, детские шутки, по сравнению с тем, что ждёт женщин. Религиозное государство оттолкнет нас на пару веков назад, и сделает жизнь невыносимой. А к этому все движется, и в каждой стране мира. Все дело в дефиците рождаемости. Женщины отбились от рук, не соглашаются рожать новых людей. Человечество сокращается, и многие видят в выход именно в возрождении религии.
– Вы правы, – задумчиво согласился с ней Георгий, – сейчас практически разрушен институт брака. А принудить женщину к браку или рождению ребенка, может только религия или очень устоявшиеся традиции. Но опять же они обычно основаны именно на вере.
– Феминистское движение не запрещает иметь детей, мы не отговариваем от материнства. Женщины всего лишь получили право выбора. И выбор оказался таким. Демографический кризис пятидесятых годов прошлого века, им нам вечно тычут в лицо, что видите ли, поддавшись влиянию феминисток, женщины обрушили экономику. Нет, доля истины в этом есть, я не буду спорить. Но согласитесь, в глобальном масштабе он пошел на пользу. Перенаселение, как угроза, миновала. Абсолютная доступность и безопасность контрацепции – вот что устранило эту угрозу. Даже не так – отсутствие возможности для большинства мужчин оставить случайное потомство, вот что вызвало на самом деле демографический кризис. И это на самом деле спасло человечество. Вы сами вспомнили Африку, ее уроженцы расползались по миру, потому что мир не мог их больше прокормить. Антимиграционная политика не спасала. Нелегалы заполняли все страны. А потом стипендиальное образование для женщин и бесплатные контрацептивы, которые им даже присылали по почте по первому звонку снизило рождаемость так, что не понадобились те жёсткие меры, которые уже готовила Европа.
– Да слухи просачивались разные. От полного закрытия границ до выброса биологического оружия. Мир был напуган. Знаете, никогда не приходила в голову мысль, что причиной разрешения этого вопроса стала усиленная феминизация Африки и Индии. Но если тогда это спасло мир, то сейчас население все больше сокращается, города пустеют. Сейчас для мужчины продолжить свой род иногда недостижимая задача.
– Продолжают свой род, как вы сказали, теперь самые привлекательные и обаятельные, лучшие из лучших. Это такой естественный отбор, который естественно мужчин не устраивает. А псы господни, эти сукины дети, пытаются насадить свою религию в каждую семью. И если сейчас девушку постарше ничем не заставить рожать столько, сколько Бог пошлет, то девочку, выросшую среди этого религиозного атавизма, можно заставить бояться.
– Заставить бояться? Бояться Бога?
– Не важно чего, или кого, главное бояться… Бога, греха, осуждения. Бояться остаться одной с кучей детей. Бояться за детей. Главное оружие мужчин – это даже не кулаки, а страх. На этом страхе они тысячелетиями вывозили свой сраный патриархальный строй.
Георгий слегка смутился от откровений главной феминистки Южной Украины.
– Получается, сейчас выиграет та страна, в которой победит религия. Население остальных сократится лет за двадцать ещё в половину. Если дело обстоит, как вы предполагаете, вам даже эти политики не помогут.
– Мы надеемся на коммунистов. Будем поддерживать их. Они сейчас хоть и тоже христиане, но самыми последними позволят стать церкви у руля. Если проповедники руки к власти потянут, те их быстро отгрызут. Но в Южной Украине коммунисты не так сильны, как здесь.
– Удачи вам, – Георгий искренне пожал руку Паулине.
Он был довольно впечатлительным молодым человеком, любил фантастику и антиутопии. И эта вариативная версия будущего, такая странная, но такая возможная, его ошеломила, насколько реалистичной она была. Так, наверное, сидя дома в гостиной с близкими друзьями, высказывали свои опасения жители Германии относительно национал-социалистов и их амбициозного лидера, до конца не веря, что его идеи всё-таки воплотятся в жизнь. Мог ли Георгий что-то сделать сейчас для этих девушек – неизвестно, но то, что они ещё могли побороться за свою свободу, это было неоспоримо, как то, что Доронина была невероятно умна и имела все шансы довести свою партию в этой игре до победного финала.
***
Последняя «очень важная» встреча Паулины ничем не отличалась от других не менее важных предыдущих встреч. Исключением было лишь разве что место проведения и предшествующая мероприятию экскурсия. Зоя искренне надеялась, Доронина не будет настаивать на ее активном участии в этом политическом корпоративе, и старалась держаться в стороне. Дело было даже не в некотором напряжении между ней и генералом феминистской партии, а в какой-то невыносимой усталости и апатии.
Она отстранено смотрела на Паулину и девочек, не в силах собраться с мыслями. На площадке тем временем не происходило ничего интересного или нового, что могло бы привлечь ее внимание.
Феминистки вживались в роли строптивых грациозных ланей, с благосклонностью аристократок, принимающих комплименты, а депутаты распускали павлиньи хвосты.
– О чем задумались? – Зою оторвал чей-то знакомый голос от непрерывного потока путающихся мыслей, отдаленно напоминающих сознание.
– Я не знаю, – ответила она честно. Как только проснувшийся человек с трудом помнит свой сон, так и она не могла собрать свои размышления во что-то произносимое и хоть немного понятное.
–Ну что же, бывает.
– А это вы Георгий, решили помучить свое самолюбие?
– Не совсем, хотя я понимаю, о чем вы. Вы забыли телефон в каре. А вам кто-то настойчиво пытается дозвониться.
– А как вы узнали, что мне?
– О, нет вы пока не настолько знамениты, госпожа Авлот. Я просто ответил на звонок, и вы больше всех подошли под описание. Кстати, ответьте, вероятно, это важно для вас. Если я правильно понял, то ваш отец посадил вашего парня в тюрьму. Да, непросто у вас там все.
***
– Паулина, мне срочно, срочно надо домой!