А. А. Немировский
История древнего мира. Восток, Греция, Рим

Древнеегипетские представления о загробной жизни

То, что человек продолжает жить после смерти, входило в представления практически всех народов древности; однако лишь немногие из них считали, что такое посмертное существование по воле богов и благодаря целенаправленным усилиям людей может быть благом. Египтяне не только были в числе этих народов, но и создали в связи с достижением человеком благого посмертного существования необычайно развитую систему представлений.

Трудно точно сказать, какой была эта система на самой заре египетской истории (на рубеже IV–III тыс. до н. э.). Несомненно лишь, что уже тогда необходимыми для посмертного существования человека считались физическое сохранение его тела при помощи технологии бальзамирования, превращавшей его труп в мумию (божеством, связанным с этой технологией, разумеется носившей характер ритуала, был Анубис), и его регулярное «кормление» при помощи заупокойных жертвоприношений. Возможно, уже на этом раннем этапе имелось представление о богах, содействующих достижению человеком посмертного существования; однако когда к середине III тыс. до н. э. сложилась предельно стабильная социальная структура Древнего царства, египтяне поверили, что загробную жизнь (по крайней мере, для людей, занимавших видное положение в государстве и богатых) можно обеспечить и независимо от богов, исключительно при помощи определенных «технологий», осуществляемых людьми.

Помимо бальзамирования и жертвоприношений, к этим «технологиям» относилось создание гробницы со статуей усопшего, фиксирующей его «двойника» (и, разумеется, с его «именем», вписанным в ритуальные формулы), а также с изображением всех богатств, принадлежавших ему при жизни (т. е. с фиксацией их «двойников»). В результате посредством системы текстов и изображений гробница превращалась в целый мир «двойников», служащий изобильному и радостному посмертному существованию покойного (вернее его «двойника»). Этот «мир» был замкнут на себя, и усопший находился в его центре; его существование теоретически могло быть сколь угодно долгим. Однако на практике создание такого «мира» (т. е. в первую очередь вмещающей его гробницы) требовало огромных расходов и, следовательно, было доступно немногим; кроме того, поддержание его существования зависело от стабильности в стране и, соответственно, от наличия достаточных ресурсов для совершения жертв и содержания гробниц в порядке. Катастрофа I Переходного периода, принесшая голод и распад единого государства, положила конец и «мирам двойников», созданным во множестве гробниц эпохи Древнего царства.

Однако уже в эту эпоху формируются представления о загробном мире, связанные с богом Осирисом. Согласно египетскому мифу, Осирис (греч. форма исходного егип. «Исет-ирет») был сыном Геба и Нут и супругом своей же сестры Исиды, убитым и растерзанным на множество частей своим братом Сетом. Исида, собрав части тела Осириса, сумела воскресить его, после чего он, как первое в истории мироздания живое существо, сумевшее пережить смерть и своим страданием открывшее сам способ воскресения, стал царем мира усопших. Царем мира живых людей (и преемником Осириса в этом качестве) стал его сын Хор, воспитанный Исидой и отомстивший Сету.

Как царь загробного мира, Осирис судил усопших, достигавших его владений, сообразно их делам, запечатленным в сердце: сердце усопшего помещалось на весы, на другой чашке которых находилось перо, символизировавшее «праведность» (маат). Если злые дела человека преобладали над добрыми, то сердце его (в таком случае перевешивавшее своей тяжестью перо-маат) пожиралось сидевшим возле весов чудовищем и усопший лишался посмертного существования (только на исходе египетской истории возникает представление о вечных мучениях как каре за зло). Если же весы оставались в равновесии, то праведность усопшего считалась доказанной и он обретал место в царстве Осириса. Жизнь здесь не была райским блаженством, а включала в себя труд на т. н. полях Иару; иными словами, усопший становился подданным загробного царства, каким он был и в земном мире. Частью природы человека, с которой была связана его участь в царстве Осириса, был не «двойник», а т. н. ба (букв, «сила»; изображалась в виде птицы с человеческой головой, отлетавшей от тела человека в момент смерти).

Представления об «индивидуальном» загробном «мире двойников» в гробнице богатого египтянина не противоречили представлениям, связанным с образом Осириса: они лишь позволяли при обретении посмертного существования обойтись и без его вмешательства. Однако когда государственность Древнего царства погибла и поддерживать «миры двойников» в гробницах стало невозможно из-за элементарной нехватки средств, суд Осириса стал единственным путем в загробный мир. Кроме того, сама идея этого суда в эпоху I Переходного периода была привлекательна, так как компенсировала недостаток справедливости в реальной жизни людей и отношениях между ними в это время.

В начале Среднего царства, после стабилизации жизни в стране, представления о царстве Осириса сохраняют актуальность, однако в то же время изобретается ряд средств, чтобы облегчить участь попавших туда людей независимо от оценки их дел при жизни. Ритуальные тексты, связанные с этими представлениями, помещаются теперь на саркофагах, используемых при погребении (комплекс т. н. Текстов саркофагов), и среди них встречаются формулы, отрицающие совершение погребенным при жизни тех или иных злых дел. Особая сила признавалась за самим фактом записи такого оправдания, «срабатывавшим», даже если тот или иной поступок был все же усопшим совершен; позднее, в эпоху Нового царства, целый свод таких оправданий, составленных от первого лица, становится отдельной главой в составе «Книги Мертвых».

Чтобы избавить усопшего от необходимости трудиться на полях Иару, в его погребение помещается 365 (по числу дней в году) фигурок т. н. ушебти (др. – егип. «ответчик»), каждая из которых должна была в определенный день оживать и замещать самого усопшего при призыве его к исполнению службы. На протяжении II–I тыс. до н. э. постоянно усложняются представления египтян о загробном мире, в т. ч. о всевозможных опасностях, подстерегающих усопшего на его пути к месту загробного суда. Описанию этих опасностей и почти что вычерчиванию в связи с ними целых «топографических карт» загробного мира посвящаются все новые и новые религиозные тексты: «Книга Двух путей», «Книга Мертвых», «Амдуат», «Книга Врат» и т. д. Наконец, на стенах гробниц Среднего и Нового царства порой встречается запись т. н. «Песни арфиста» – лирического произведения эпохи I Переходного периода, высказывающего сомнения в самом существовании загробного мира, как в факте, недоказуемом средствами мира реального. Тем не менее этот текст помещается именно на стенах гробниц: иными словами, их владельцы, испытывающие эти сомнения, предпочитают все же устроить свое погребение согласно общепринятым представлениям «на всякий случай», считаясь с возможностью, что они все же соответствуют реальности.

Совершенно особое значение представления, связанные с культом Осириса, приобретают в I тыс. до н. э. В это время, опять же в условиях дефицита добра и справедливости в реальной жизни, образы беспристрастного судьи Осириса и любящей жены и матери Исиды (на изображениях она часто держит на руках младенца-Хора) становятся символами благого начала жизни, которому противостоит зло, воплощенное в Сете. Данное этическое содержание культа Осириса и Исиды привело в конце I тыс. до н. э. к их распространению далеко за пределы Египта, по всему Средиземноморью.

Концепция царской власти

Важнейшее место в этом комплексе идей занимало представление о рождении каждого нового царя от близости его матери – смертной женщины – и верховного божества, принявшего облик его земного отца. Верховный бог Солнца Ра (в т. ч. в синкретическом отождествлении с другими богами, особенно фиванским Амоном) считался первым царем Египта; первоначальная раздробленность страны в IV тыс. до н. э. была напрочь забыта, и ее мыслили единым с самого начала государством, находившимся под властью Ра, затем других богов и, наконец, череды династий царей из числа людей, начиная с Менеса.

Земной царь, подобно своему отцу-Солнцу и другим богам, считался способным (и обязанным) постигать и претворять маат, что и считалось его отличием от любого иного земного правителя. Претворение в жизнь маат состояло прежде всего в осуществлении ритуала, т. е. регулярного совершения жертв с получением помощи богов в обмен на них. Считалось, что ритуал во всех египетских храмах совершается лично царем, а жрецы выступают лишь как его заместители или даже «проявления» его личности. Помимо этого, со времен I Переходного периода «творение маат» царем включает также и ряд обязательств перед подданными; при пренебрежении этим со стороны царя для Египта, по воле верховного божества, наступало т. н. «время страдания» (одна из центральных тем среднеегипетской литературы). Посмертная судьба царя представлялась египтянам неоднозначно: с одной стороны, утверждалось, что он возносится в мир богов, становясь одним из них или даже сливаясь с Ра (Тексты пирамид); вместе с тем с I Переходного периода царя, как и рядовых египтян, считали подлежащим суду Осириса.

Искусство

Истоки древнеегипетского искусства уходят еще в додинастическое время, однако первый его подлинный расцвет приходится на Древнее царство. Именно тогда появляются памятники архитектуры из камня (первый из них – заупокойный комплекс Джосера), скульптуры (гробничные статуи царей и частных лиц, связанные с культом «двойника» изображаемого), рельефы в гробницах (создающие для их владельцев «миры двойников»). Формируется древнеегипетский канон изображения людей: голова и ноги даны в профиль, плечи, грудь, абрис глаза – анфас; фигура царя по своим размером значительно выше остальных людей.

В эпоху Среднего царства рельефы в гробницах вытесняются фресками, изображающими, в отличие от рельефов Древнего царства, не только достояние владельцев гробниц, но и весь окружавший их мир, в т. ч. картины природы (особенно знамениты росписи гробниц номархов Бени-Хасана в Среднем Египте).

Новое царство создало Карнакский и Луксорский храмовые комплексы в Фивах, а также комплекс в Мединет-Абу на левом берегу Нила против Фив, скальный храм в Абу-Симбеле в Нубии с колоссальными статуями Рамсеса II и др. При Эхнатоне изобразительная традиция на время отходит от канона, становится более условной и в чем-то намеренно огрубляющей черты облика при изображении царской семьи; к этому времени относится знаменитый скульптурный портрет супруги Эхнатона, Нефертити. Одним из наиболее известных памятников Нового царства является неразграбленная гробница Тутанхамона (в Долине царей на левом берегу Нила близ Фив), дающая представление об искусстве мелкой пластики и художественной утвари.

В I тыс. до н. э. получают развитие некоторые новые виды искусства (в частности, скульптурный портрет накануне и во время «саисского возрождения» – например, знаменитая голова правителя Фив при XXV династии Монтуемхата). Последние крупные архитектурные комплексы Древнего Египта (храмы в Эдфу, Ком-Омбо, на о. Филе) создаются уже в эллинистическое и римское время (с кон. IV в. до н. э. по первые вв. н. э.).

Глава V
Месопотамия до конца III тыс. до н. э

Территория, население, древнейшая история

Месопотамия (греч. «Междуречье», край между Тигром и Евфратом) тянется на северо-запад от Персидского залива и ограничена Аравийским плато, Сирией, Армянским Тавром и Загросом. Регион делится на две части: Нижнюю Месопотамию, где Тигр и Евфрат текли близко друг к другу, и Верхнюю, где они резко расходятся. В Нижней Месопотамии также выделялись юг (Шумер в узком смысле слова) и север (Ки-Ури, Аккад). Раньше считали, что Персидский залив в древности заходил гораздо севернее, чем сейчас. Действительно, шумерские Ур и Эреду, сейчас далеко отстоящие от моря, были портовыми городами. Однако на деле границы залива практически не менялись, и лишь эстуарий Тигра и Евфрата был весьма широк и проходил так, что до речных пристаней в У ре и Эреду могли подняться корабли.

Нижняя Месопотамия – наиболее плодородная часть Передней Азии, но она бедна минеральными ресурсами и деревом. Масштабная ирригация (которую месопотамцы стремились по возможности развивать, не догадываясь о последствиях) приводила к быстрому засолению почв и падению урожаев. В конце концов истощение почв и аридизация климата привели к запустению Южной Месопотамии.

В VIII–VII тыс. до н. э. Верхняя Месопотамия была впервые заселена земледельческими и скотоводческими племенами, спустившимися сюда с окрестных гор – Загроса (носители т. н. хассунской и более поздней самаррской археологических культур, чья зона расселения тяготела к Тигру) и Армянского нагорья (носители халафской культуры, тяготевшие к долине Евфрата). В VI тыс. до н. э. носители самаррской традиции продвигаются в Нижнюю Месопотамию и заселяют ее вплоть до Персидского залива, построив здесь первые протогорода.

Самоназванием сложившейся здесь общности пришельцев с севера было, по-видимому, «су» (в науке закрепилось более позднее название этого народа – субареи). Традиция шумеров сохранила глухие воспоминания о том, что субареи были их предшественниками, а впоследствии – симбиотами. Нижнемесопотамские субареи создали особую, т. н. убейдскую археологическую культуру (V – нач. IV тыс. до н. э.), уже знавшую медь и вскоре распространившуюся, с расселением самих субареев, на земли от Центрального Загроса через Верхнюю Месопотамию и Сирию к Средиземному морю, а также на Северо-Восточную Аравию, включая Бахрейн. Вся эта огромная территория вместе с Нижней Месопотамией составила относительно однородную этнокультурную ойкумену субареев, известную позднее под шумерским названием «Субир» («Пространство су»). Нешумерский и несемитский язык Месопотамии, известный по отдельным терминам и именам, встречающимся в шумерских текстах (в науке его называют «прототигридским» и «банановым»), надо считать субарейским. Ему принадлежат имена некоторых древнейших месопотамских божеств.

В начале IV тыс. до н. э. в Нижней Месопотамии расселяется новый народ – шумеры, пришедшие сюда, возможно, с востока. Впрочем, вопрос о прародине шумеров остается неразрешенным, так как их язык не удается связать ни с одной из известных ныне языковых групп. Известный шумерский миф о происхождении людей с острова Дильмун (совр. Бахрейн) говорит обо всем человечестве в целом и не имеет отношения к каким-либо собственно шумерским воспоминаниям.

Шумер до конца Раннединастического периода

С приходом шумеров археологическая культура Убейд сменяется в Нижней Месопотамии культурой Урук (IV тыс. до н. э.). Шумеры смешались с местными субареями и ассимилировали их, в свою очередь переняв от них многие навыки ремесла и искусства. Городские поселения и храмовые здания периода Урук продолжают постройки предыдущей убейдской эпохи, так что приход шумеров был мирным и носил характер подселения в уже существующие центры.

Формирование единого шумерского этноса на территории Нижней Месопотамии разорвало субарейскую ойкумену на две части: северомесопотамско-загросский регион Субарту и небольшую страну Субар у границ Элама (юго-западный Иран). На рубеже III–II тыс. до н. э. субареев Субарту ассимилировали их северо-восточные соседи хурриты (на которых с тех пор и перешло в месопотамских источниках название «субареи», «шубареи»), а приэламские «люди су» слились тогда же с эламитами.

Шумеры эпохи Урук образовывали, очевидно, племенной союз с центром в Ниппуре – протогороде, где поддерживался культ верховного общешумерского бога Энлиля. Во второй половине IV тыс. до н. э. они переходят к широкой внешней экспансии: их однотипные колонии появляются на чужеземной территории по Верхнему и Среднему Евфрату и в Юго-Западном Иране (в Сузах), служа центрами военного и торгового доминирования. Создание таких колоний было бы недостижимо для отдельных общин и требовало наличия всешумерского политического единства. В эпоху Урук у шумеров выделилась, судя по погребениям, властная и богатая правящая верхушка, появились рабы-военнопленные и, наконец, возникла пиктографическая письменность. Как видно, шумерское объединение этого времени представляло собой племенную державу, сравнимую с ранними американскими державами наподобие ацтекской.

В конце IV тыс. до н. э. шумерские колонии перестают функционировать – шумеры теряют свои внешние владения, и наступает новая археологическая фаза – Джемдет-Наср, оканчивающаяся тем, что на рубеже IV–III тыс. до н. э. шумеры овладели производством бронзы. С этого времени археологи начинают т. н. Раннединастический период (ок. 3000–2300 гг. до н. э.), делящийся на три подпериода; первый из них ок. 2900 г. до н. э. завершился, как показали раскопки, грандиозным наводнением, затронувшим большинство местностей Нижней Месопотамии. Первые же письменные источники, доступные нам после этого (вторая четверть III тыс. до н. э.) рисуют Шумер раздробленным на множество независимых государств и показывают повсеместное присутствие бок о бок с шумерами нового, семитского этноса (носителей т. н. аккадского языка; в науке их называют аккадцами, восточными семитами или ассиро-вавилонянами). Шумерская традиция, со своей стороны, твердо выделяет две фазы истории страны: до некоего катастрофического «потопа» и после потопа, причем обе эпохи оказываются эпохами раздробленности, а грань между ними, по данным царским спискам, проходит около того же 2900 г. до н. э., когда по материалам раскопок Нижнюю Месопотамию действительно постиг «потоп».

Сводя все это воедино, можно заключить, что былой племенной союз шумеров эпохи Урук утратил свои внешние владения, а потом и вовсе распался под напором расселения восточных семитов – аккадцев из Северной Аравии (на поселениях фазы Джемдет-Наср действительно нередко встречаются следы жестоких разрушений). Наступившая фаза раздробленности соответствует I Раннединастическому периоду – первому периоду, удержавшемуся в исторической памяти шумеров; его подытожило великое наводнение – «потоп», после которого семиты и шумеры уже сосуществуют как симбиоты. К середине III тыс. до н. э. они образовали с шумерами двуединый и двуязычный суперэтнос, имевший общее самоназвание – «черноголовые» (по-шумерски санг-нгига, по-аккадски – цалматкаккади). Самоидентификация этноса была ритуально-языковой: критерием ее было членство в общине, поддерживавшей культ шумеро-аккадских божеств и считающей своим главным покровителем одно из них. Неотъемлемым атрибутом этого суперэтноса было использование шумерской письменности, усвоенной аккадцами. После окончания фазы Джемдет-Наср она превратилась из пиктографической в словесно-слоговую.

В первые века Раннединастического периода шумерское общество уже было классовым, и территория Шумера представляла собой конгломерат множества т. н. номовых государств (или городов-государств). Каждое из них представляло собой один крупный протогородской центр с тяготеющей к нему ближайшей округой. В первые века III тыс. до н. э. такие центры (каждый из них представлял собой густозаселенное поселение вокруг храма, обслуживавшего весь ном) обносятся оборонительными стенами.

Каждое номовое государство выросло из одной из соседских общин (или территориального союза нескольких ближайших друг к другу таких общин), на которые распалась когда-то племенная общность шумеров, и наследовало некоторые черты первобытной общинной демократии (кроме выборности правящей верхушки). Организационным центром государства был храм бога-покровителя соответствующей общины, и во главе государства стоял наследственный правитель – верховный жрец этого храма с титулом «эн» («господин»). При нем существовали небольшой административный аппарат и постоянная вооруженная сила – зародыши служилой знати и регулярной армии. Власть эна была существенно ограничена советом общинных функционеров, в том числе старейшин (этот слой понемногу перерастал в наследственную знать), а также народным собранием, быстро теряющим в силе. Власть эна осмыслялась как общинная: его авторитет покоился на том, что он руководил общинным культом.

К середине III тыс. до н. э. титул «эн» выходит из употребления, заменяясь титулами «энси» («жрец-строитель», «градоправитель») и «лугаль» («большой человек», «царь», аккадск. «шарру»). Появление последнего титула отражало новый этап политогенеза – формальную утрату общиной контроля над правителем. «Лугалями» нарекались военные предводители, с некоторого времени командовавшие воинами помимо общинного контроля (порой этот титул присваивался военному вождю на сходке самих воинов), а также правители, сумевшие добиться формального признания своей гегемонии со стороны других номов. Таким образом, во всех случаях титул «лугаль» обозначал верховную единоличную власть правителя, основанную на военно-бюрократической силе, прямой командной иерархии помимо общинных структур; поэтому впоследствии он употребляется и общемесопотамскими царями-деспотами (полную аналогию составляет история европейского термина «император»). Правители, не пытавшиеся демонстративно поставить себя над общиной и считавшиеся уполномоченными общинных структур, ограничивались титулом энси (аккадск. ишшиаккум).

Существовали три основные социальные группы: господствующий класс (прежде всего правящая верхушка, в куда меньшей степени – частные лица, добившиеся богатства и влияния), рядовые общинники, объединенные в территориальные общины, делившиеся на большесемейные наделы, и, наконец, рабы и подневольные работники рабского типа (этот класс комплектовался из военнопленных, а также изгоев и обедневших общинников, оторвавшихся от своей земли и втянутых в зависимость от имущих и властных людей). Эксплуатация была представлена двумя основными формами. В крупных хозяйствах – храмово-государственном хозяйстве, хозяйствах членов правящей верхушки и богатых частных лиц – трудились работники, по сословию как рабы, так и не рабы, но, как правило, не имевшие своего хозяйства, а трудившиеся бригадами за пайки. Рабы и большинство не рабов, трудившихся таким образом, не могли свободно покидать хозяйство. Именно эта форма эксплуатации обеспечивала господствующий класс большей частью его богатств, почему мы вправе определять шумерское общество как рабовладельческое. Второй формой эксплуатации было использование государством податей и повинностей всего населения.

Земельную собственность и рабочую силу господствующий класс получал различным путем. Высших функционеров общины (верховного жреца, жреца-прорицателя, главного судью, старшую жрицу, старшину общинных торговых агентов – тамкаров, а также старейшин) изначально наделяли намного большими землями, чем прочих; особый обширный земельный фонд выделялся храму как учреждению. Болыпесемейные общины могли свободно покупать и продавать свою землю, что в условиях имущественной дифференциации создавало благоприятные возможности для скупки земель богатыми и знатными людьми. Обезземеленные тем самым люди, а также просто бедняки, втянувшиеся в долговую зависимость, люди, разоренные войнами, изгои и пр. (не говоря уже о военнопленных-рабах) были вынуждены работать на других и в большинстве своем пополняли состав класса рабов и подневольных работников. Впрочем, часть храмовой земли раздавалась в аренду.

При правителе уже существует многочисленное (порядка 5 тыс. чел.) постоянное войско, содержащееся за его счет и вооруженное гораздо лучше, чем общинное ополчение. Войско состояло из тяжеловооруженных пехотинцев и четырехколесных колесниц, запряженных дикими ослами (лошадей еще не знали).

Политическая история Раннединастического периода отмечена двумя тенденциями. Во-первых, это все нарастающая борьба между отдельными номовыми государствами за гегемонию. Во-вторых, постепенное развитие резкого социального противостояния между правящей верхушкой, приобретающей устойчиво наследственный, аристократический характер, и основной массой общинников, которая подвергалась все более тяжелой повинностной и податной эксплуатации со стороны государства в целом и в то же время была под угрозой – из-за военного разорения, долгов и т. д. – утраты собственной земли и превращения в зависимого работника чужого хозяйства, храмово-государственного или частного (то есть принадлежащего, как правило, члену той же правящей верхушки). Эти два процесса переплетались и привели в конце концов к крушению номового аристократического строя в Шумере и формированию централизованной общемесопотамской деспотии, опиравшейся на военно-служилую массу, где происхождение особой роли не играло.

Характерными чертами борьбы между номами были отсутствие попыток аннексировать другие номы (война шла лишь за установление верховной власти над ними, ибо ни на что иное у немногочисленной аристократической верхушки сил все равно не хватило бы) и своего рода «борьба за инвеституру» – склонность царей-гегемонов добиваться официального признания за ними гегемонии и титула «лугаль» от Ниппурского храма Энлиля (знак того, что цари Шумера еще что-то помнили о традиции общешумерского единства эпохи Урук, пытались в какой-то мере продолжать ее и осознавали, что единственным институтом, способным по праву представлять эту традицию и удостоверять приобщение к ней, является указанный храм). Ни один центр не мог удержать гегемонию надолго.

Накануне и после «потопа» в Шумере существовало более десятка значительных городов-государств: Эреду, Ур, Урук, Лагаш, Умма, Ниппур, Киш и др. В первые века после «потопа» гегемонию в Шумере удерживал Киш (так что даже титул «лугаль Киша» получил смысл «гегемон всего Шумера», и этот титул часто принимали позднейшие цари-гегемоны, из какого бы города они ни были). Об одном из правителей Киша, Этане (XXVIII в. до н. э.) сложилось эпическое предание, повествующее о том, как он на божественном орле поднялся на небеса к богам, чтобы добыть себе «траву рождения» и обзавестись наследником.

Ок. 2600 г. до н. э., как сообщает шумерский былинный эпос, гегемония Агги, царя Киша, была свергнута царем У рука Гильгамешем, который, опираясь на поддержку воинов, провозгласивших его «лугалем», смог не считаться с волей народного собрания и совета старейшин. Гильгамеш, подчинивший почти весь Шумер, также стал героем множества легенд: по одной из них он в одиночку устрашил Аггу, взял его в плен, а потом великодушно освободил; по другой, он восходил на высокие Кедровые горы к востоку от Месопотамии и убил демона кедров Хумбабу, врага людей. Считалось, что Гильгамеш был сыном бога, при жизни добрался в поисках «травы бессмертия» до мира богов, а после смерти стал богом сам.

Ок. 2550 г. до н. э. гегемония Урука была перехвачена династией Ура, известной своими шахтными гробницами, в том числе богатейшими царскими погребениями; вместе с царем хоронили множество его придворных и слуг, чтобы они перешли вместе с ним в загробную жизнь и продолжали служить ему там.

В дальнейшем войны только нарастают, никому не давая сколько-нибудь прочного успеха. Шумерская пословица безнадежно говорит: «Ты идешь, захватываешь землю врага; враг приходит – захватывает твою землю!» Становятся возможными такие явления, как возвышение Лугальаннемунду, царя незначительного Адаба, который ок. 2400 г. до н. э. подчинил своей гегемонии пространства от Средиземного моря до юго-западного Ирана – и это могущество бесследно кануло в прошлое так же быстро и неожиданно, как возникло, еще при жизни самого завоевателя.

Военные потрясения разоряли народ и обостряли социальный кризис. В Лагаше дело дошло до переворота и уступок со стороны верхушки: некий Уруинимгина захватил власть и провел реформу, упразднившую чрезмерные поборы с населения (XXIV в. до н. э.).

В конце XXIV в. до н. э. поднимается новый завоеватель – царь Уммы Лугальзагеси. Он устранял и истреблял правителей соседних номов и объединял их под своей властью, но не за счет слияния в единую державу, а на основе личной унии, сохраняя традиционную структуру власти в каждом номе и лишь возглавляя ее лично; номового сепаратизма это, конечно, не изживало. Владения Лугальзагеси простерлись от Средиземного моря до Персидского залива («от Верхнего до Нижнего моря» по-шумерски), но неожиданно этот представитель шумерской аристократической традиции столкнулся с политическим образованием принципиально нового типа.