Уникальная возможность выражения взаимосвязей мира человека и человека в мире, как, собственно, и любых других феноменов, основывается на использовании соответствующих терминов, понятий и категорий. Они являются такой фундаментальной реальностью природы, структуры и динамики познавательной и коммуникативной деятельности людей, которую трудно переоценить. Еще Конфуций говорил, что если имя вещи дано верно, дело ладится, а если имя дано неверно, то дело придет в нестроение. Л. Витгенштейн отмечал, что «прежде чем спорить, нужно условиться в терминологии». Классик неопозитивизма также был убежден, что «если мы не знаем точных значений используемых нами слов, мы не можем ожидать какой-либо пользы от наших дискуссий» (цит. по: [298, т. 2, с. 25]).
Современные реалии подтверждают эту максиму. Так, по поводу ажиотажа вокруг модных ныне рассуждений об инновационной деятельности «многие серьезные специалисты считают, что значительная часть общественных претензий порождена именно терминологической путаницей, заложенной изначально». В итоге – «стремление поставить телегу вперед лошади», «инновации» вместо необходимой для них модернизации [256, с. 9].
И напротив, термины, адекватные «природе вещей», являются надежными ориентирами их освоения и координаторами коммуникаций между субъектами. Такие термины не возникают внезапно, а являются продуктом длительной эволюции теоретической и практической культуры.
В совокупности типичных характеристик современной социодинамики выделяются такие смыслотермины, как «информационное общество» (М. Порат, Ё. Масуда и др.), «постиндустриальное общество» (Д. Белл), и они соперничают с такими определениями, как «сетевое общество» (М. Кастельс), «новое индустриальное общество» (Дж. Гэлбрейт), «активное общество» (А. Этциони), «постэкономическое общество» (В. Иноземцев), «организационное общество» (Р. Престус), «постсовременное общество» (Ж. Ф. Лиотар) и др.
Отмеченные многообразные интерпретации основного содержания современного социального развития свидетельствуют о том, что мир, в который мы погружены, находится в состоянии бурной трансформации. В такой ситуации обострился триединый вопрос: «Кто мы? Откуда мы? Куда мы?» Это вопрос об истоках, сути, направленности и, в конечном счете, смысле нашей жизни. Спорно, в каком социуме мы живем, но все больше оснований утверждать, что у него глубинные культурно-цивилизационные основания. Эти основания – закономерности не анонимного, безлюдного «театра теней», характерного для многих культурологических текстов, а деятельности конкретно-исторических субъектов, их смысложизненных интересов, ценностей и ориентиров, способности к их творческой реализации.
Библейский Иоанн призывал «любить не словом и языком, а делом и истиною» (Ин. 3: 18). «Дело и истина» человека являются безошибочным репрезентантом его уникальности. Подчеркивая это, Ф. Ницше писал: «Вы хотите жить "сообразно с природой?"… Жить – разве это не значит… быть иным, чем природа? Разве жить не значит оценивать, предпочитать, быть… отличным от всего другого?» [263, с. 59]. Эти качества человека – следствие специфического способа его жизнедеятельности.
Уже средневековые философы заметили, что библейское «В начале было Слово» неверно переведено с древнееврейского, а затем с греческого, и означает не только слово, но и действие, деятельное начало мира. Оно присуще бытию в целом и доступно познанию. И. В. Гете также усомнился в однозначно вербальном характере библейского «начала» и добивался постижения его подлинного смысла: «"В начале было Слово"». С первых строк // Загадка. Так ли понял я намек? // Ведь я так высоко не ставлю слова, // Чтоб думать, что оно всему основа. // "В начале Мысль была". Вот перевод. // Он ближе этот стих передает. // Подумаю, однако, чтобы сразу // Не погубить работы первой фразой. // Могла ли мысль в созданье жизнь вдохнуть? "Была в начале Сила". Вот в чем суть, // Но после небольшого колебанья // Я отклоняю это толкованье. // Я был опять, как вижу, с толку сбит. // "В начале было Дело" – стих гласит» [92, с. 47].
Деятельностный принцип является краеугольным камнем постижения и сути человека, и сути социально-исторического процесса. «История не делает ничего… – отмечали основатели марксизма. – Не "история", а именно человек – вот кто делает все это, всем обладает и за все борется… История – не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека» [218, с. 102]. «Быть – значит быть в деле», – резюмирует немецкий философ К. Ясперс[430, с. 309].
Люди – авторы и актеры собственной драмы. Обстоятельства – объектная сторона деятельности, люди – субъектная, и человек формируется и развивается в их взаимодействии.
Наиболее емкие характеристики человека в мире и мира человека стремительно изменяют свой смысл. Еще сравнительно недавно, в эпоху Просвещения, человека определяли как homo sapiens (мыслящего, разумного) – родовой антитезы неразумного образа жизни наших растительных и животных предтеч и сосуществующих с нами существ и отсюда – морального права на господство над ними. Однако после социально-политических (прежде всего милитарных), экономических и экологических потрясений и катастроф XX – начала XXI в. легитимность человека, как разумного, поставлена под сомнение, и все более отчетливо речь идет не о его господстве над миром, а о коэволюции с ним, поиске фундаментальных оснований не только преемственности с эволюцией мира, но и способности по общим для нас законам кардинально преобразовать мир человека и человека в мире.
«Переоценка ценностей» в этом ключе происходит не сразу, а как синтез общественно-исторического опыта тысячелетий, становления, развития, упадка и смены его форм. Терминологически они идентифицировались по-разному, но неизменно подтверждается мысль К. Маркса о том, что «размышление над формами человеческой жизни, а следовательно, и научный анализ этих форм вообще избирает путь, противоположный действительному развитию. Оно начинается post festum (задним числом), то есть исходит из готовых результатов процесса развития» [222, с. 83]. В такой дедуктивной логике Маркс оставил блестящий афоризм: «Анатомия человека – ключ к анатомии обезьяны». Этот принцип объясняет, почему нас уже не удовлетворяют определения современного общества как «капитализма» или «социализма» в их классических формах и востребованы его определения в таких фундаментальных терминах, как социальная информация и коммуникация. Именно о них можно сказать словами раннехристианского мыслителя Плотина: «Я во всем и все – во мне». Однако исходное затруднение заключается в различных интерпретациях этих базовых и «сквозных» понятий. Между тем, «прежде чем спорить, нужно условиться в терминологии».
Термин «информация» происходит от лат. informatio, что обозначает сведение, разъяснение, ознакомление. Понятие информации спорадически рассматривалось еще античными философами и до промышленной революции XVII–XVIII вв. было преимущественно прерогативой общефилософского, но еще не социально-философского знания с его специфической проблематикой.
В общефилософском плане существует консенсус относительно того, что информация – это не материя, а одно из ее атрибутивных свойств. Как и все известные свойства, она стоит в одном ряду с такими атрибутами материального мира, как пространство, время, системность, функция, структура и др. Это основополагающие понятия формализованного отражения объективной реальности в ее разнообразном бытии и проявленности. Она существует в любом материальном объекте в виде многообразия его состояний и передается от объекта к объекту в процессе их взаимодействия. Информация – это объективное свойство материальных объектов и явлений порождать множество состояний, которые посредством фундаментальных взаимодействий материи передаются от одного объекта (процесса) другому и запечатлеваются в их структуре. Существование информации, как объективного свойства материи, обусловлено ее структурностью, непрерывностью изменений (движения) и взаимодействия материальных объектов и ее состояний – взаимной передачи, хранения и преобразования «следов» ее структуры.
Структурность материи проявляется как внутренняя расчлененность целостности, закономерный порядок связи элементов в составе целого. Иными словами, любой материальный объект, от субатомной частицы до Метавселенной в целом, представляет собой систему взаимосвязанных подсистем. Вследствие непрерывного движения, понимаемого в широком смысле как перемещение в пространственно-временном континууме, материальные объекты изменяют свои состояния. Они также изменяются при взаимодействиях с другими объектами.
Вопрос о природе информации является сложным и относится к фундаментальным законам (загадкам) эволюции мира. Оставляя в стороне дискуссии о трансцендентном ее источнике, рационально, в естественно-историческом контексте попытаемся взглянуть на эволюцию информационного процесса.
Если исходить из закона отрицания отрицания, то он не может считаться всеобщим, и его формула применима лишь к таким известным нам процессам, которые совершаются, в конечном счете, поступательно. Такой судьбоносный сдвиг на островке Вселенной, называемой Земля, произошел в эволюции информационного процесса в течение сотен миллионов лет перехода от неживой к живой, органической материи, постепенном становлении ее биологических оснований.
Один из существенных признаков этого сдвига – появление и развитие такого информационного разнообразия, как жизнь, возникновение нового, повышение высоты самоорганизации таких субстратов, их состояний и свойств, которые не были известны ранее, в предыдущих неживых состояниях.
Без появления нового не было бы поступательного движения в развитии. В лучшем случае, это был бы просто круговорот. Новое оказывалось способным к большему совершенствованию. Однако необходимо отметить, что не всякое новое может обеспечить поступательное движение информационных процессов. Таковым является только новое, которое способствует совершенствованию объектов и их взаимодействия, создает дополнительные импульсы их развитию.
Гегель в духе своего логоцентризма редуцировал эту эволюцию до качественного скачка в информационном процессе от биологических форм в природе к осознавшей себя материи, или «истории». «В природе, – писал он, – ничто не ново под Луной, и в этом отношении многообразие ее форм вызывает скуку. Лишь в изменениях, совершающихся в духовной сфере, появляется новое» [81, с. 52]. Однако, как свидетельствует комплекс наук об эволюции жизни на Земле, этот процесс был «сквозным» – от объективно целесообразной жизнедеятельности микроорганизмов до мира приматов, поразительного в пластике своей адаптации к среде.
Если поставить вопрос о механизме этого поступательного движения, то ответом является повышение сложности информационных процессов. Более высокая ступень неизменно оказывается более сложной по своей структуре, связям и взаимоотношениям между организмами. Усложнение есть результат кумулятивного характера этого процесса, ибо возникающее в нем новое не начисто отрицает старое, а вбирает в себя его жизнеспособные свойства, отношения, тем самым приводя к увеличению разнообразия информационного взаимодействия. Процесс усложнения, конечно, нельзя понимать абсолютно: наряду с усложнением происходит и упрощение некоторых сторон, свойств жизни. Однако упрощение есть лишь момент этого процесса, так как более высокая его ступень всегда, в конечном счете, оказывается более сложной.
Усложнение информационных процессов приводит к нарастанию разнообразия во взаимодействии, увеличению возможностей, новых дополнительных путей его совершенствования, а это, в свою очередь, вызывает возрастание его динамики, увеличивает внутреннюю и внешнюю активность. Иными словами, более высокая и сложная ступень эволюции характеризуется ускорением. «Чем выше, тем быстрее идет дело», – отмечал Ф. Энгельс в «Диалектике природы» [224, с. 620].
В конечном счете, как бы не относились к гегелевскому «перерыву постепенности» в эволюции жизни, все же следует принять его вывод о том, что качественно новое в ней появляется и развивается со становлением, развитием и сменой ступеней неизвестной ранее формы жизни – человека. На современной ступени развития происходит диалектическое «снятие» предыдущих и пока господствующих, но все более критически воспринимаемых форм и «возврат» к идеологически нейтральным, в силу своего общенаучного характера, понятиям «информация» и «коммуникация», «информационное общество», «коммуникативное (сетевое) общество» как более адекватным выразителям смысла происходящих глубинных общественных трансформаций.
В современном мире информация представляет собой один из важнейших ресурсов или источников развития человеческого общества. В мире человека происходит усложнение информационных потоков. Одна из самых сложных структур их эволюции – человеческий мозг. Пока это единственная известная нам структура, обладающая свойством, которое сам человек называет сознанием. Говоря об информации, мы, как мыслящие существа, априорно приписываем ей, что она, кроме принимаемых нами сигналов, имеет еще и какой-то смысл. Формируя в своем сознании модель окружающего мира как взаимосвязанную совокупность моделей его объектов и процессов, человек использует информацию в форме смысловых понятий. Смысл – это подразумеваемая нами сущность любого феномена, которая не совпадает с его содержанием и связывает его с более широким контекстом реальности. В человеческом обществе решающее значение приобретает не информация как таковая, а именно ее смысловое содержание. Способность человеческого мозга создавать смысловые понятия и связи между ними является основой сознания. Сознание определенно можно рассматривать как саморазвивающуюся смысловую модель окружающего мира.
В настоящее время не существует единого определения информации как научного термина. С точки зрения различных областей знания, данное понятие описывается своим специфическим набором признаков и используется в различных науках (информатике, кибернетике, биологии, физике и др.), при этом в каждой из них термин «информация» связан с различными системами понятий. Иными словами, он является общенаучным понятием.
Информационные процессы, происходящие в материальном мире, природе и человеческом обществе, изучаются (или, по крайней мере, учитываются) всеми научными дисциплинами. Возрастающая сложность задач научных исследований привела к необходимости привлечения к их решению больших коллективов ученых разных специальностей. Поэтому практически все рассматриваемые ниже теории являются междисциплинарными.
Исторически сложилось так, что исследованием непосредственно феномена информации занимаются две комплексные отрасли науки последнего поколения – кибернетика и информатика.
Кибернетика – это мультидисциплинарная отрасль науки, исследующая такие сверхсложные системы, как человеческое общество (социальная кибернетика), экономика (экономическая кибернетика), живой организм (биологическая кибернетика), человеческий мозг в многообразии его функций, включая проблематичный искусственный интеллект. Основоположник кибернетики Н. Винер писал об информации, что она «не материя и не энергия, информация – это информация». Но основное определение информации, которое он дал в своих книгах, следующее: информация – это обозначение содержания, полученное нами из внешнего мира в процессе нашей адаптации к нему. Эта мысль Винера содержит указание на объективный характер информации, то есть ее существование в природе независимо от сознания (восприятия) человека. Однако в окружающем мире множество состояний систем представляет собой информацию, но для человека они являются первичным кодом, или кодом источника. Таким образом, буквально каждая материальная система является источником информации.
Информатика, сформировавшаяся как наука в середине прошлого века, отделилась от кибернетики и занимается исследованиями в области способов получения, хранения, передачи и обработки (преобразования) семантической информации. Обе эти отрасли используют несколько основополагающих научных теорий. К ним относятся теория информации и ее разделы – теория кодирования, теория алгоритмов и теория автоматов.
Информатика – комплексная наука, включающая в себя описание и оценки методов извлечения, передачи, хранения и классификации информации. Носители информации рассматриваются как элементы абстрактного (математического) множества, а взаимодействия между ними – как способ расположения элементов в этом множестве. Такой подход дает возможность формально описать и исследовать код информации. В этих исследованиях применяются методы теории вероятностей, математической статистики, линейной алгебры, теории игр и других математических теорий. В 1928 г. основы этой теории заложил американский ученый Р. Хартли, который определил меру количества информации для некоторых задач связи. Позднее теория была существенно развита американским ученым К. Шенноном, российскими учеными А. Колмогоровым, В. Глушковым, польскими учеными Я. Лукасевичем, С. М. Мазуром и др.
Значительную роль в кибернетике и информатике играет теория алгоритмов. Впервые в истории они были разработаны известным ученым древности Аль-Хорезми в IX в. н. э. В его честь формализованные правила для достижения какой-либо цели называют алгоритмами (ранее употреблялся термин «алгорифм»). Предметом теории алгоритмов является нахождение методов построения и оценки эффективных (в том числе и универсальных) вычислительных и управляющих алгоритмов для обработки информации. Для обоснования таких методов теория алгоритмов использует обширный математический аппарат теории информации.
Современное научное понятие алгоритмов, как способов обработки информации, введено в работах пионеров информатики Э. Поста и А. Тьюринга в 20-х гг. XX в. (так называемая Машина Тьюринга). Большой вклад в развитие теории алгоритмов внесли русские ученые В. Глушков, А. Колмогоров, А. Марков (Нормальный алгоритм Маркова).
Достижения информатики и кибернетики не следует понимать в том смысле, что, как провозгласили позитивисты второго поколения – махисты начала XX в., «материя исчезла» в духе подмены материальных вещей и явлений некими информационными. Еще раз подчеркнем: информационность – это не материальность. Мы не можем назвать информацию материей уже потому, что последняя информативна, и в противном случае пришлось бы иметь дело с бессмысленным утверждением о материальности материи. Информационность мира (природы) является нематериальной предпосылкой существования и развития человека. Эта предпосылка связана с идеально-субъективными формами организации человеческих знаний и опыта, в основе чего лежат креативно-познавательные практики работы с информацией.
В какие же информационные отношения вступает человек? Ответ на этот вопрос зависит от возможных вариантов классификации данных отношений. Можно, например, исходить из того, что они, в первую очередь, связаны с реализацией материальных основ человеческого бытия. Материальная детерминанта жизни невозможна без детерминанты информационной, имея в виду, что все цели, намерения, принципы, условия и т. п. реализации материально-практической деятельности всегда (если не принимать во внимание девиантные поведения) обусловлены сознательной или подсознательной рекомбинацией (рефлексией) соответствующей информации. В данной связи вполне уместно напомнить известный тезис: кто владеет информацией, тот владеет миром. Но у человека есть не только материальная, но и духовная жизнь. Последняя также имеет информационные основания. Более того, в данной связи можно говорить еще и о различных вариантах соотношения духовных и материальных начал. Проблема, таким образом, приобретает некую глобальность, поддающуюся анализу лишь в абстракции, в соответствии с определенной «расчлененностью» и условленностью.
Учитывая сказанное, будем исходить из того, что эти отношения (особенно в их постиндустриальном измерении) могут быть охарактеризованы с точки зрения движения информации как продукта (результата, реальности и т. п.), создаваемого человеком. Информационная компонента окружающей человека действительности до определенного времени таким продуктом не является. Этот продукт создается человеком в процессе его отношений с реальным миром. В отличие от объективности, тождественной объективности мира, он (продукт) превращается в реальность, конструируемую сознанием человека. В конечном итоге, это наши знания о структуре и закономерностях окружающего бытия как выражение его информационной «нагруженности», или его информационной «конституции».
В буквальном смысле знания человека (личностные знания) информацией назвать нельзя. Если это и есть информация, то информация «для себя», и потенциальный информационный продукт «для нас», превращающийся в актуальный путем возможных способов передачи и объективирования с помощью различных материальных средств. Прослеживается аналогия между информационной сущностью природы и человека. И в том и в другом случае речь идет об информации «для себя», и в потенциальном плане – об информации «для нас». Изменения в природе, понимаемые как движение материи, есть изменения, целесообразно упорядоченные или, если говорить иначе, выполняемые в соответствии с заданными информационными основаниями. В качестве таких оснований выступает содержащаяся в природе (материи) информация «для себя», эволюционирующая вместе с эволюцией материального мира. Но природа раскрывает себя (если раскрывает), и мы узнаем о ее закономерностях (если, конечно, узнаем). Это вытекает из наших возможностей адекватного а) воссоздания человеческой информационности на основе информационности природной (заданной); б) сознательного (творческого) конструирования нового (по отношению к человеку, но не природе) информационного продукта на основе имеющейся информации; в) объективирования личностных знаний как превращения потенциального информационного продукта в актуальный.
Если оставить в стороне сложнейшую проблему информационных превращений на уровне объективных природных закономерностей, вырисовывается схема информационных отношений человека, включающая:
а) отношения с потенциальным информационным продуктом как отношения, в одном случае, с информационным потенциалом находящегося вне человека мира и закономерностей его бытия (субъект-объектные взаимодействия), в другом случае (и на этой основе) – с информационным потенциалом самого человека: субъект-субъектные связи и реконструкция личностных знаний (внутриличностные информационные превращения) на основе имеющейся информации «для себя»;
б) отношения с актуальным информационным продуктом – объективированными с помощью материальных носителей знаниями и данными, в одном случае, как их адекватное включение в систему личностных знаний, в другом – предварительное превращение в информационный продукт «для себя» с последующим творческим переосмыслением на уровне индивидуального сознания. К этой же группе отношений следует относить и обратные преобразования субъектно-потенциального информационного продукта в актуальный, то есть все процедуры, связанные с проблемами объективирования личностных знаний.
Каждый человек в той или иной мере вступает в данные отношения, которые по природе имеют субъектно-объектный характер, ибо существуют лишь постольку, поскольку существует сам человек. Результатом же этих отношений всегда выступает реальный информационный продукт, способный принимать не только субъективные, но и объективные формы бытия. Как уже отмечалось, этот продукт имеет знаниевую сущность, ибо в своем субъективном выражении это непосредственно личностные знания субъекта, в объективном выражении – знания, опосредованные языковым формализмом и зафиксированные на различных материальных носителях. В последнем случае речь идет об информации в буквальном смысле как о явно формализованной и структурированной информации «для нас».
Каков социокультурный смысл информационных отношений в условиях современности? Какими бы символами ни маркировали себя общества («век Просвещения», «информационный век» и т. п.), интегральным критерием их реальности и исторической перспективы является культуротворческая способность к формированию и реализации человеческого капитала. В свою очередь, этот капитал всегда следует рассматривать в конкретно-историческом контексте. Применительно к нашей теме такой подход, в конечном счете, определяет, каков реальный смысл и ценность объективных оснований современных кибернетики и информатики. Их эпицентр – это сложнейшая проблематика «информация – коммуникация», понятая в практико-гуманистическом ключе.
Решающий парадокс этой проблематики заключается в том, что, говоря словами одного из представителей постмодерна, «мы находимся во вселенной, в которой становится все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла… Поскольку там, где, как мы полагаем, информация производит смысл, происходит обратное. Информация пожирает свои собственные содержания. Она пожирает коммуникацию и социальное» [40, с. 41–42].
В основании этой метаморфозы лежит посягательство на святая святых ранней модернизации – «трехзвенную машину» (машина-двигатель, машина-трансмиссия и машина, непосредственно взаимодействующая с предметом труда) и воплощенные в ней и обусловленные ею принципы. На определенном этапе эволюции системы «человек – машина» непосредственные, без промежуточных звеньев, связи между ними полностью исчерпали ресурс дальнейшего совершенствования и стали непреодолимым барьером не только для приумножения и качественного обновления человеческого капитала, но и вещного богатства. Даже в высокоэффективном конвейерном и полуавтоматическом производстве машина лимитирует человека, но и он – ее неограниченный прогресс.
С точки зрения потребности в восходящей эволюции человеческого капитала – это дегенерация и тупик. Кардинальный исход, казалось бы, найден в прорыве порочного круга «человек – машина». Исходный импульс задан информационной революцией (ИР). Эта революция преодолевает непосредственную и жесткую связь человека с машиной, создает медиатора в виде информационно более эффективного и гибкого промежуточного звена – электронно-вычислительной машины (ЭВМ) и вначале означает революцию в способе труда. Но на наших глазах происходит трансформация и экспансия такого способа деятельности в масштабах всего производства и управления. Вместе с тем материальным субстратом ИР остается почти идеальная, но все же машина, в принципе способная бесконечно усиливать «разумный», поддающийся алгоритмизации, потенциал человека.
Тем не менее в технологических основах индустриального производства происходят существенные структурные сдвиги. Главный из них – несамодостаточность симбиоза машины и человека как внешних факторов, потребность в целостных и дистанционно управляемых коммуникационных человеко-машинных системах, перенос их центра тяжести с вещных компонентов на интеллектуальные взаимодействия, на производство информации как идущей на смену машине-вещи интеллектуальной универсалии производства человеческого капитала.
Культурно-цивилизационные последствия триумфального шествия информатизации широко представлены на разных уровнях, начиная с оценки небезызвестного Б. Гейтса. Он, к примеру, предсказывает, что «бизнес собирается изменяться больше в следующие десять лет, чем в последние пятьдесят», и «эти изменения произойдут в силу простой обезоруживающей идеи – потока цифровой информации» [87]. Такая ориентация перерастает в обоснование концепта «информационное общество» как адекватной смыслообразующей парадигмы постижения современной социокультурной динамики.
Более того, этот термин, введенный в научный оборот в начале 1960-х гг. такими авторами, как М. Порат и Ё. Масуда, в 1990-х гг. рассматривается профессором социологии университета в Беркли М. Кастельсом как ключевой историософский концепт осмысления логоса эволюции современного социума. М. Кастельс пишет, что «сетевые информационные структуры одновременно выступают как ее универсалии – продукты и средства… Процессы преобразований, находящие свое выражение в идеальном типе сетевого общества, выходят за пределы социальных и технических… отношений: они глубоко вторгаются в сферы культуры и власти… Мы приблизились к созданию чисто культурной структуры социальных взаимодействий» [163, с. 494–495, 503, 505].
Казалось бы, в господстве информации находит свое разрешение извечная коллизия «натура – культура». Однако, в отличие от Б. Гейтса, М. Кастельс – не апологет «информационного общества». Оно для него «не конец истории», которая «завершилась счастливым примирением человечества с самим собой. На деле все обстоит совсем иначе: история только начинается… Речь идет о начале иного бытия, о приходе нового, информационного века, отмеченного самостоятельностью культуры по отношению к материальной основе нашего существования. Но вряд ли это может послужить поводом для большой радости, ибо, оказавшись в нашем мире наедине с самими собой, мы должны будем посмотреть на свое отражение в зеркале исторической реальности. То, что мы увидим, вряд ли нам понравится» [163, с. 505].
Креативность такого подхода все же снижается редукцией проблемы к дуальной оппозиции «натура – культура». В этой оппозиции остается неясным, почему глобальная информационная культура не дает повода для оптимизма, тем более – для ее оценки как «осевого», то есть смыслообразующего культурно-цивилизационного прорыва. Очевидно, ответ может быть найден путем рассмотрения противоречивого назначения информации в смысловой связке «культура – цивилизация» и производной от противоречий между ними, по определению З. Баумана, «вторичной варваризации».
В принципе информация изначально является одной из ипостасей Хаоса – неупорядоченным потоком лишенных смысла «следов», которые познаваемые объекты оставляют в сознании субъекта (не говоря уже о специальной проблеме искажающих эти «следы» технологических и операциональных «шумов»). Прибегая к образному выражению Аристотеля, оттиск на воске может означать что угодно, если мы не знаем, что на нем – отпечаток перстня. Информация – «черный ящик» таких «следов» – кодов, условных знаков. Их декодирование предполагает предварительное знание установленных кодов и последующее оперирование ими для преобразования информационного хаоса в познавательный логос. Гипотетически – мы не находим «братьев» по космическому разуму потому что не знаем смысла посылаемых ими сигналов, и наоборот – находим их там, где их нет, поскольку нам доступны лишь антропные смыслы в мире. В этом ракурсе «знат – значит владеть информацией. Понимать – значит проникать за знания, сквозь информацию. Знание (информация) – это экран, который надо преодолеть, чтобы выйти к иному, сделать его своим. О-своить. О-владеть. Понимать – значит "владеть сутью". Большинство людей "знают, но не владеют"… Многие люди читают, чтобы не думать», – отмечал Дидро (цит. по: [187, с. 134]).