В Быт 1:26–28 «достигается кульминация и цель, к которой устремлялась творческая деятельность Бога».^[61] Величественным и возвышенным языком повествуется о сотворении человека (hā ādām):

   И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле.

   Столетиями основное внимание богословов в этом отрывке было приковано к понятию «образ Божий», и до недавнего времени они почти полностью игнорировали слова о том, что человек был создан мужчиной и женщиной.^[62] В соответствии с темой нашего исследования мы уделим основное внимание именно подзабытой фразе («мужчину и женщину сотворил их»), но затронем также вопрос об «образе Божьем» и о более широком контексте главы.

   Во фразе «мужчину и женщину сотворил их» (1:27) отметим, прежде всего, следующее: половое различие создано Богом, а не является частью природы самого божества. Этот акцент на сотворение полового различия выглядит тонкой, но сильной полемикой против обожествления пола, характерного для соседей Израиля. Ибо всюду в мифологии древнего Ближнего Востока сексуальная деятельность богов была одним из основных мотивов.^[63] Большую роль играл культ плодородия, особенно в Месопотамии и Палестине. В главе 3 мы подробнее поговорим о ханаанских культах плодородия, а пока отметим, что в ближневосточных мифах творение часто мыслилось как результат союза мужского и женского божеств: «Совокупление и деторождение воспринимались как божественное событие. Следовательно, религиозная атмосфера была насыщена мифологическими сексуальными понятиями».^[64] В отличие от этого представления о творении как о рождении, Книга Бытие разводит по разные стороны сексуальность и божественное. Бог «полностью находится вне половых категорий».^[65] Разница полов создана Богом, но не входит в сферу божественного.

   Рассказы Быт 1 и Быт 2 о творении приписывают сексуальность тварному устройству, а не божеству. Однако если Быт 1 не уточняет, как именно происходило творение, Быт 2 снимает любое возможное недоразумение: мир не был порожден Богом. Вторая глава Библии подробно описывает, какой личный труд любви Бог вложил в творение, как Он создал (yāṣar) человека из праха земного и «выстроил» (bānâ) женщину из ребра мужчины.

   Второй аспект теологии сексуальности в Быт 1–2 состоит в том, что Бог с самого начала создал разделение полов. Расхожая идея, что 1:27 описывает hāādām как идеального андрогина (двуполое существо), впоследствии разделившегося на два пола, не находит подтверждения в Быт 1.^[66] «Единственному числу («его») неслучай-но сопутствует множественное в стихе 27 («сотворил их»). Из последнего видно, что создан – не андрогин».^[67] Это подтверждается следующим стихом (1:28), где Бог благословляет их, заповедуя плодиться и размножиться (1:28). Ясно, что исполнить данную заповедь может лишь гетеросексуальная пара, а не бисексуальное создание. Дальнейшее подтверждение первоначальной полярности полов (не андрогинности) содержится в 5:2, где опять использовано множественное число («их»): «Мужчину и женщину сотворил их, и нарек им имя: человек, в день сотворения их».

   Быть человеком значит быть мужчиной или женщиной, иметь пол. «Мы не можем сказать «человек», не говоря «мужчина» или «женщина», а также «мужчина и женщина». Человек существует в этой дифференциации, этой дуальности».^[68] Согласны мы или нет с мыслью Барта, что «это единственная структурная дифференциация, в которой (человек. – Р. Д.) существует»,^[69] в Быт 1 половое различие считается одной из базовых составляющих первоначального устройства человечества.^[70] В Быт 1 «гетеросексуальность объявляется порядком творения».^[71]

   В связи с Быт 2 некоторые современные ученые возродили старую теорию, что первоначальный hāādām, описанный в этой главе, был андрогином, двуполым существом или «существом, в котором не было половых признаков».^[72] Однако данная гипотеза не подтверждается текстом. Согласно 2:7–8, 15–16, до женщины Бог создал hāādām («человек»).^[73] После появления женщины это создание именуется тем же самым словом (стихи 22–23). За исключением потери ребра, ничего в «человеке» не изменилось. В тексте нет ни намека на первоначальную бисексуальность или двуполость, впоследствии разделившуюся на два пола. Сторонники андрогинной интерпретации полагают, что половые признаки не были изначально присущи людям. Но это противоречит антропологии Быт 1–2. Согласно библейскому тексту, hāādām («человек»), созданный до женщины, не был андрогином, но был «сотворен в предвосхищении будущего».^[74] Он был создан с сексуальными импульсами к единению с партнером. Это становится ясно при встрече человека с животными: среди них не нашлось ему партнера (стихи 18, 20). Недостача восполняется лишь тогда, когда он видит женщину, осознавая свою сексуальность. То, что сексуального партнера не было найдено среди животных, среди прочего означает, что, согласно замыслу Божьему, людям подобает секс лишь с людьми, а никак не скотоложство.

   Согласно Быт 2, для первого брака Бог подобрал гетеросексуальную пару, мужчину и женщину; таков и образец брака (2:22–23). Основываясь на опыте первой пары в Эдеме, Быт 2:24 кратко излагает богословие брака. Детальнее мы поговорим об этом ниже, а пока отметим фразу «муж (îš)… и… его жена (ištô)». Фраза «муж и его жена» делает гетеросексуальный брак мужчины и женщины райским образцом на все времена. Разделение людей на мужчин и женщин, гетеросексуальный брак, включающий сексуальный союз между мужчинами и женщинами (не мужчин с мужчинами, и не мужчин/женщин с животными!), с самого начала составляют божественную парадигму для человечества.

   Третий аспект теологии сексуальности в Быт 1–2 состоит в том, что, согласно изначальному замыслу Божьему, брак должен быть моногамным. Обратим внимание на единственное число сущест-вительных и местоимений в рассказе о первом браке (Быт 2:18–23): Бог решил сотворить человеку «помощника как партнера» (стих 18); при наречении имен животным человек не нашел «помощника как партнера» (стих 20); Бог взял «одно из ребер его (человека)», создал женщину и привел «ее» к человеку (стихи 21–22); увидев создание Божье, человек воскликнул, что «это» будет называться «женщиной», ибо она «плоть от плоти» его (стих 23). Ясно, что речь идет о браке между одним мужчиной и одной женщиной. В вышеупомянутом стихе 2:24 фраза «муж (îš)… и… его жена (ištô)», где оба существительных стоят в единственном числе, подразумевает моногамность сексуальных отношений между двумя партнерами по браку.^[75] «Быт 2:24 говорит о моногамии: он прямо упоминает лишь одного мужчину и одну женщину, которые становятся одной плотью… Речь идет только о моногамии».^[76] Согласно рассказу о творении, Бог задумал брак моногамным.

   Четвертый аспект теологии сексуальности в Быт 1–2 состоит в равенстве мужчины и женщины: «И сотворил Бог человека (hāādām) по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (1:27). Хотя понятия «мужчина» и «женщина» предполагают половые/биологические различия, здесь нет и намека на онтологическое господство/подчинение или функциональное лидерство/покорность.^[77] Оба они «в равной степени близки к Творцу и Его деяниям».^[78] В более широком контексте отрывка (1:26, 28) благословляются опять же оба. Оба несут ответственность за то, чтобы плодиться и «наполнять землю», обрабатывать землю. Обоим вручено господство над другими творениями Божьими. «Обоим заповедано – в одинаковой мере и без различия – господствовать не друг над другом, а над остальным творением во славу Творца».^[79] Хелен Шюнгель-Штрауман заостряет смысл 1:26–28: «Данный отрывок напрямую исключает владычество мужчин над женщинами! Как ни странно, раньше этого не замечали. А ведь иного вывода из Быт 1:26–28 сделать нельзя – мужчина и женщина владычествуют над всем творением, а значит, ни один пол не может претендовать на господство над другим».^[80] Фундаментальное равенство мужчины и женщины однозначно декларируется в первой главе Библии.

   Дэвид Клайнз возражает: мол, 1:27 ничего не говорит о равенстве мужчин и женщин, а лишь констатирует, что есть две разновидности людей (ср. создание других существ «по роду их»).^[81] Ему убедительно отвечает Ричард Хесс: «Клайнз не показывает, что мужчина и женщина понимаются как разные роды (mîn) по аналогии с видами в Быт 1:21 и 24. Нигде в Книге Бытие ādām так не описывается. Более того, другие упоминания об ādām предполагают вид в целом. Ничего в этой главе не предполагает иного расклада, чем равенство мужчин и женщин, вместе созданных по образу Божьему».^[82]

   Некоторые сторонники теории, что лидерство мужчин установлено Богом изначально, соглашаются относительно онтологического равенства полов, но усматривают намек на функциональное лидерство в 1:26, где Бог называет мужчину и женщину ādām (что иногда переводится как мужчина). «Нам режет слух, когда Бог называет человечество, мужчин и женщин, «мужчиной»… Именование человечества «мужчиной» намекает на главенство мужчины».^[83] Ортлунд и другие сторонники этого довода упускают из виду, что в Библии слово ādām нигде не означает «мужчина». Иными словами, проблема существует не на уровне еврейского текста, а на уровне современных переводов. Слово ādām – общее понятие, означающее «человек» или «человечество».^[84] За вычетом Быт 1–3, где оно относится к первому человеку, Адаму, оно никогда в ВЗ не указывает специфически на «мужчину» (в противоположность женщине). Поэтому не стоит усматривать в нем тонкий намек на главенство мужчины как один из первоначальных устоев.

   В научной дискуссии о сексуальности в Быт 2 обсуждается прежде всего сравнительный статус полов. «Традиционное» понимание Быт 2, разделявшееся до XX века подавляющим большинством христианских толкователей и богословов, состоит в следующем: женщина создана нижестоящей, а потому женщины не могут и не должны играть ведущие роли дома, в церкви и обществе.^[85] Многие современные ученые – сторонники теории о мужском лидерстве как изначальном уставе Божьем, и либеральные феминистки – согласны, что Быт 1 подчеркивает равенство на онтологическом, личностном и духовном уровне. Однако, по их мнению, Быт 2 возвещает иерархичность, отношения лидерства и покорности на уровне функциональном или социальном в отношениях между мужчинами и женщинами.^[86]

   Итак, утверждает ли Быт 2 полностью эгалитарные воззрения на отношения между полами или предполагает определенную иерархию, в которой мужчина стоит выше женщины, может командовать ею?^[87]

   Как мы уже сказали, в течение веков большинство толкователей Быт 2 усматривали в этой главе иерархичность (хотя были и заметные исключения: в частности, поздний Мартин Лютер^[88]). Также и ряд современных исследователей постулировали некую форму иерархии между полами. Либерально-критические авторы часто говорят, что Быт 2 содержит шовинистическую или андроцентрическую концепцию верховенства мужчины над женщиной, а то и порабощения мужчиной женщины.^[89] Многие евангельские ученые, расходясь со старым христианским учением о том, что женщины – ниже мужчин,^[90] находят в Быт 2 равенство полов в духовном и нравственном смысле, но пытаются доказать функциональное разделение: Бог определил мужчине руководить, а женщине – помогать и покоряться.^[91]

   В пользу теории, что Быт 2 постулирует изначальную иерархию полов, приводятся следующие аргументы.

   Мужчина сотворен раньше женщины (стихи 7, 22), а первый – выше (согласно либерально-критическим ученым) или главнее (согласно евангельским сторонникам иерархичности).

   Бог говорит с мужчиной, а не с женщиной, да и вообще женщина молчит (стихи 16–17, 23).

   Женщина создана ради мужчины, чтобы быть его «партнером» и помощницей, избавить его от одиночества (стихи 18–20).

   Женщина создана из ребра мужчины (стихи 21–22), что предполагает ее второстепенную и подчиненную позицию/роль. Своей жизнью она обязана мужчине.

   Мужчина дает имя женщине (стих 23), что отражает его власть над нею.

   Действительно ли эти аргументы доказывают иерархичность (онтологическую или функциональную) в отношениях между полами? Рассмотрим их по очереди.

   Первый аргумент: поскольку мужчина создан первым, а женщина – второй, «первенство и превосходство мужчины, и зависимость женщины от мужчины устанавливаются как принцип божественного творения».^[92] Евангельские сторонники иерархичности нынче избегают слова «превосходство» (по отношению к мужчине), а говорят лишь о лидерстве. Однако тщательный анализ композиции Быт 2 показывает, что такие выводы необоснованны. Дело в том, что в еврейских текстах часто прибегают к приему inclusio: особо важные мысли ставятся в начале и конце отрывка.^[93] Так обстоит дело и с Быт 2. Рассказ построен в форме inclusio («кольцевой конструкции»):^[94] сотворение мужчины в начале отрывка и сотворение женщины в конце отрывка соответствуют друг другу по значимости. Повествователь подчеркивает это, используя для сотворения мужчины столько же (еврейских) слов, сколько и для сотворения женщины. «Автор подсчитал слова и четко соотнес длину описаний».^[95] Динамика в Быт 2 идет не от высшего к низшему и не от лидерства к покорности, а от неполноты к полноте. Женщина – кульминация рассказа и ничуть не уступает Адаму.^[96] «Рассказ идет от полного одиночества Адама к присутствию полезных живых тварей, которые лишь подчеркивают это одиночество своей неспособностью быть спутниками, и далее – к восторгу обретения спутника, обретения равного (ссылка на Быт 2:23. – Р. Д.)».^[97]

   Стало быть, из очередности творения нельзя выводить патриархальное лидерство мужчин. Вспомним и рассказ о первом браке в аккадском эпосе об Атрахасисе, дошедшем до нас в версии XVII века до н. э. Обычно считается, что в патриархальном обществе древней Месопотамии жена была более подчинена мужу, чем в древнем Израиле.^[98] Однако именно женщина упоминается первой, а мужчина – вторым (как и в других местах эпоса, где речь идет об обоих полах).^[99] «Это означает, что последовательность, в которой были созданы мужчина и женщина, ничего не говорит о предпосылках данного общества относительно иерархичности».^[100]

   Второй аргумент: мужчина говорит первым, и с ним говорит Бог. Иногда мужское лидерство до грехопадения обосновывают тем, что Бог обращается к мужчине, а не к женщине, причем женщина, в отличие от мужчины, в Быт 2 вообще молчит. Однако не будем забывать динамику рассказа, которая идет от неполноты к полноте (см. выше). Бог желал, чтобы мужчина осознал свое одиночество и «возжаждал целостности»: как и другим созданиям, ему нужен партнер. Поэтому Бог и говорит с мужчиной, запрещая вкушать с древа познания добра и зла.^[101] Как только Бог создал человека, такая информация была необходима, чтобы человек не впал в грех, но и был свободным, обладал возможностью выбора. И не надо думать, что если Бог открыл мужчине это знание, мужчина имеет право командовать женщиной. «Мужчина должен был знать правила игры перед созданием женщины… Эта необходимость не означает его превосходства, а лишь то, что он должен был услышать заповедь, едва появился в Эдеме».^[102] Вообще молчание женщины в Быт 2 ничуть не более означает ее подчиненность мужчине до грехопадения, чем молчание мужчины за пределами Сада (Быт 4) – господство Евы над Адамом после грехопадения.^[103]

   Третий аргумент: на иерархию полов указывает цель создания женщины. Быт 2:18 содержит слова Господа: «Не хорошо мужчине быть одному; сотворим ему ēzer kĕnegdô (Библия короля Якова: «помощника для него»; Пересмотренный стандартный перевод: «помощника, пригодного для него»; Новая американская стандартная Библия: «помощника, подходящего для него». – Р. Д.)». Многие толкователи полагали, что ēzer kĕnegdô намекает на подчиненный или низший статус женщины. Жан Кальвин понимал это в том смысле, что женщина есть «своего рода приложение к мужчине», «меньший помощник» мужчине.^[104] Недавно Клайнз пытался доказать, что данное еврейское слово обозначает того, кто находится в подчиненном положении.^[105] Однако это неточно передает смысл еврейского оригинала.

   Существительное мужского рода ēzer обычно переводят словом «помощник» или «помощь». Это напрасно, поскольку у нас «помощник» ассоциируется с кем-то на вторых ролях, а еврейское слово ēzer не имеет такой коннотации. Более того, из 21 случая употребления ēzer в ВЗ 16 раз это понятие обозначает того, кто стоит выше (а именно Бога как «помощника» Израиля).^[106] Еще в трех случаях за пределами Быт 2 оно указывает на военных союзников.^[107] Нигде в Библии это слово не относится к подчиненному помощнику (если не считать Быт 2 исключением из правила!). Слово описывает благотворные отношения, но само по себе не оговаривает статус и ранг, высший или низший.^[108] Статус можно понять из непосредственного контекста. В Быт 2, где Бог приводит к Адаму животных, а тот не находит среди них спутника, «помощник» есть «реальный спутник, которым может быть лишь равный».^[109] Да, этот «помощник» – «для мужчины» (стих 18), но в том смысле, что Ева «будет нести благо Адаму».^[110] Иерархия ролей здесь не при чем. Благо же состоит в следующем: наконец, у Адама есть равный партнер, родственная душа.

   Стихи Быт 2:18 и 20 подтверждают равенство словом, которое стоит рядом с ēzer, а именно kĕnegdô. Предлог neged означает «перед», «напротив» и может передавать идею «точного соответствия», поэтому kĕnegdô можно понять как «соответственно», «в качестве точного соответствия»». Выражение ēzer kĕnegdô указывает на равенство без иерархии: Ева «помогает» Адаму, но ее статус «соответствует его статусу, то есть равен ему».^[111] Ева есть «сила, равная мужчине»^[112] и «родственная душа»^[113] мужчины, его равный партнер и в онтологическом, и в функциональном плане. О том, что это значит для теологии сексуальности, мы еще поговорим, а пока подчеркнем: фраза ēzer kĕnegdô никоим образом не предполагает, что Бог с самого начала заповедал мужчине командовать, а женщине покоряться.

   Четвертый аргумент: поскольку женщина вышла из мужчины и была создана из ребра мужчины, она обязана ему своим существованием, а значит, имеет второстепенный и подчиненный статус – на мужчину же возложена роль лидера.

   И в самом деле, отрицать, что Ева была «взята» от Адама, нельзя. Однако при чем тут подчинение? Сам Адам, например, был создан из земной пыли (Быт 2:7), но никто ведь не станет утверждать, что пыль выше него!^[114] Более того, если первая женщина произошла от мужчины, каждый последующий мужчина произошел от женщины. Поэтому уместнее говорить не о субординации, а об интеграции.

   Да и вообще, женщина – ведь не ребро Адама. От мужчины взяли не женщину, а сырье – как и из земли взяли сырье для создания мужчины (3:19, 23).^[115] Отметим, что если мужчина был лишь «сформирован» (yṣr), вылеплен из глины (Быт 2:7), женщина – согласно еврейскому понятию bnh (стих 22) – была «выстроена» (не просто «создана», как часто переводят!) Глагол bnh («строить») используется в рассказе о творении только применительно к Еве и «намекает на эстетическое намерение, передавая также идею надежности и постоянства».^[116] Очень важно и то, что мужчина спал, когда Бог создавал женщину. Мужчина не принимал активного участия в создании женщины, которое позволило бы ему претендовать на главенство или старшинство над ней.^[117]

   Сам образ ребра указывает на равенство, а не на иерархичность. Слово ṣēlā может означать «сторона», «бок» или «ребро». Поскольку в стихе 21 оно употреблено во множественном числе, причем сказано, что Бог взял «одно из» них, вероятно, имеется в виду ребро из бока Адама.^[118] «Выстроив» Еву из Адамова ребра, Бог указал на «взаимосвязь»,^[119] «единство жизни»,^[120] в котором соединены мужчина и женщина. Ребро «означает солидарность и равенство».^[121] Будучи создана из Адамова «ребра», Ева смогла стоять на его стороне как равная. Недалек от истины Петр Ломбардский: «Ева создана не из стоп Адама, чтобы стать его рабыней, и не из головы его, чтобы стать его повелительницей, но из ребра его, чтобы стать его возлюбленным партнером».^[122] Судя по всему, это толкование подтверждается и поэтическим восклицанием, которое вырвалось у мужчины, когда он впервые увидел женщину (стих 23): «Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей!» Фраза «кость от костей моих и плоть от плоти моей» указывает на то, что описываемый человек столь же близок, сколь и собственное тело. Речь идет о физическом единстве, «общности заботы, верности и ответственности».^[123] Как мы покажем далее, данная фраза имеет большое значение для теологии сексуальности. Однако к учению о подчинении женщины мужчине она не приводит.

   Пятый аргумент: власть мужчины над женщиной подразумевает то, что он дает ей имя (Быт 2:23), как наречение им животных подразумевало его власть над животными.^[124] В основе аргумента лежит расхожее убеждение в том, что в Библии нарекающий выше нарекаемого. В последнее время эта предпосылка подверглась серьезной критике.^[125] На основании ветхозаветных данных Джордж Рамси показал: «Если наречение имени и говорит нечто о нарекающем, то лишь о его проницательности» (а не праве властвовать). Да, мужчина дает имя женщине в 2:23. Однако это – «возглас открытия, распознавания [ср. слова Иакова в 28:16–17 перед наречением имени «Вефиль»], а не предписание о том, чем должно быть создание, выстроенное из его ребра. Он распознал сущность, которую создал Бог, и выразил ее в имени».^[126] То, что здесь не имеется в виду превосходство или власть, видно еще из контекста: «Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей» (стих 23). Как мы уже сказали, эта фраза указывает на взаимность и равенство, а не на подчинение.^[127] Данную интерпретацию подтверждает и вторая часть 2:23, в еврейском оригинале которой использован хиазм: слова «женщина» и «мужчина» непосредственно прилегают к центру,^[128] указывая на «равные отношения между ними».^[129]

   Относительно ситуации с животными следует сказать следующее. Мужчина не проявляет власти над ними, но лишь классифицирует их.^[130] В непосредственном контексте – мужчина пребывает «один», что «не хорошо» (стих 18) – мужчина входит в радостное общение с животными, но обнаруживает, что оно не удовлетворяет его стремления к полной взаимности.^[131]

   Более того, скорее всего Адам не дает имя женщине до грехопадения. Слово îššâ появляется в рассказе еще до того, как Адам знакомится с женщиной (2:22). Рассказчик называет ее «женщиной», хотя мужчина ее еще не увидел. Жак Духан показал, что 2:23 содержит пару «божественных пассивов», то есть дал имя женщине Бог, а не мужчина. Как ранее женщина была «взята от мужа» Богом – действие, в котором мужчина участвовал весьма опосредованно (ибо глубоко спал) – в будущем она «будет называться Женщиной» (имя, дарованное Богом!) Духан также показывает, что в пользу данной интерпретации свидетельствует и литературная структура текста.^[132]

   Игра слов в стихе 23 между îš («мужчина») и îššâ («женщина»), а также объяснение, что женщина взята от мужчины, указывают не на иерархию в статусе полов, а на радостное обретение мужчиной своего второго «я».^[133] Более того, слово îš впервые появляется в этом стихе. Мужчина осознает свою идентичность, осознавая идентичность îššâ. В своем экстатическом восклицании он не столько определяет, кто есть женщина, чем кто есть он сам, сколько радуется деянию Божьему. Он говорит Богу «да», распознавая собственную сексуальную природу и приветствуя женщину в качестве равного партнера своей сексуальности.^[134] После грехопадения Адам действительно дал жене имя (Ева), но даже там более вероятно, что он лишь распознал ее божественное предназначение («матерь всех живущих» 3:20), а не проявил над ней власть.^[135]

   …Подведем итоги. Аргументы в пользу иерархии между полами, основанные на Быт 2, не выдерживают критики. В свете нашего анализа я согласен с рядом толкователей (критических и консервативных), что Быт 2, как и Быт 1, не указывает на отношения лидерства и покорности между полами.^[136] До грехопадения статус мужчины и женщины был абсолютно равным, без каких-либо намеков на онтологическую или функциональную иерархию, отношения лидерства и покорности между мужем и женой.

   Примечательно, что в Быт 1–2 нет божественных указаний о власти мужчины над женщиной. Если бы такая власть входила в замысел о творении, она, с учетом ее важности, была бы ясно проговорена вместе с двумя другими указаниями о власти (Бога над людьми и людей над землей. – Р. Д.). Полное отсутствие такого поручения означает, что оно не входило в замысел Божий. Лишь Бог имел власть над Адамом и Евой. Ни один из них не должен был узурпировать божественные прерогативы, притязая на власть над другим. Любое учение, согласно которому Божий замысел о творении предусматривал власть Адама над Евой (или наоборот), должно быть отвергнуто, ибо не основано на библейском тексте.^[137]

   Тезис о полном равенстве мужчины и женщины в рассказе Быт 2 о творении выглядит особенно важным, если сравнивать его с другими ближневосточными космологиями, в которых нет отдельного повествования о создании женщины. Книга Бытия не только подробно повествует об истоках человечества, но и напрямую полемизирует с космологическими мифами древнего Ближнего Востока.^[138] Со своим отдельным и пространным рассказом о создании женщины (Быт 2) и высокой оценкой женщины как существа, равного мужчине, Библия уникальна в ближневосточной литературе.

   Пятый аспект теологии сексуальности в Быт 1–2 связывает «мужское и женское» с темой «образа Божьего». В Быт 1:27 понятие «человечество» (hāādām) включает мужчину и женщину. «Мужчина и женщина вместе составляют человечество».^[139] Целостная картина человечества возможна лишь в том случае, если в нее входят мужчины и женщины. Как мужчина, так и женщина созданы по образу Божьему и подобию Божьему (стих 26). Такое описание указывает на индивидуальность и взаимодополняемость полов.^[140]

   Я не собираюсь углубляться в дискуссию о том, что такое образ Божий.^[141] Однако следует отметить, что, хотя семантические спектры слов ṣelem («образ») и dĕmût («подобие») пересекаются, в стихе 26 они, видимо, подчеркивают соответственно конкретный и абстрактный аспекты человека,^[142] а вместе взятые учат, что человек – в своей физической/телесной и духовной/умственной составляющей – создан в образе Божьем. Фон Рад правильно замечает относительно 1:26: «Стоит поменьше отделять физическое от духовного. Весь человек создан по образу Божьему».^[143]

   Быт 2 развивает двойной смысл сексуальной целостности, описанной в Быт 1. Во-первых, 2:7 (подобно 1:26) формулирует концепцию человека целостного. Человек не обладает душой – он/она есть душа. Человек представляет собой живое существо, психофизиологическое единство.^[144] Здесь нет места платоновской/филоновской дихотомии между телом и душой. Исключается и аскетический дуализм, который считает тело злом, а все телесные удовольствия (в том числе сексуальные) скверной. Более того, человеческую сексуальность нельзя делить на «вещи телесные» и «вещи духовные/душевные». Человек есть создание сексуальное, и его/ее сексуальность проявляется в каждом аспекте человеческого существования. И когда муж и жена становятся «одной плотью» (2:24), это подразумевает не только секс, но и единство, целостность во всех аспектах жизни: физическом, чувственном, социальном, интеллектуальном, эмоциональном, духовном. Такая целостная концепция «одной плоти» означает, что недостаточно искать в браке лишь физической совместимости: супругам не менее важно обрести гармонию в вопросах религиозной веры.

   Во-вторых, касательно полового различия: если из Быт 1 можно заключить, что мужчина и женщина в равной степени нужны, чтобы составить образ Божий, Быт 2 уточняет, что приобщение к полноте достигается через «творческую взаимодополняемость».^[145] Быт 2 начинается с создания мужчины. Однако творение не закончено. Мужчина одинок и не завершен. И это «не хорошо» (стих 18).^[146] Человеку нужен ēzer kĕnegdô – помощник/благодетель, соответственный ему. Тем самым в мужчине пробуждается стремление удовлетворить «жажду целостности», внушенную Богом.^[147] Господь Бог приводит к нему животных, чтобы мужчина дал им имена и понял, что эту жажду животные не удовлетворят. Судя по всему, мужчина также осознает, что у животных и птиц есть партнеры, а у него нет.^[148] Тем самым, рассказ подходит к кульминации – сотворению женщины, которую Бог «выстроил», «эстетически спроектировал» (буквальный смысл bnh в стихе 22), чтобы она была рядом с мужчиной и дополняла его. «Женщина приносит из мужчины и мужчине полноту существования. Она является, словно он воззвал о помощи».^[149] По сути, Адам восклицает при виде Евы: «Наконец-то я целостен! Наконец-то неполнота восполнена!» Он осознает, и повествование учит нас, что «мужчина целостен лишь, когда его дополняет другое существо, подобное ему».^[150]

   В своей эгалитарной взаимодополняемости Адам и Ева не должны были иметь интересов, независимых друг от друга, но каждый сохранял индивидуальность мысли и поступков.^[151] Каждый был кость от кости и плоть от плоти другого, равный ему по положению. И каждый был существом со своими особенностями. «Единство не означает одинаковости. Оно оставляет место различиям без противопоставления и иерархии».^[152]

   Хотя текст Быт 1–2 предполагает взаимодополняемость полов, он не сообщает о стереотипных ролях, которые составляют «суть» мужества или женственности. Оба пола несут в себе образ Божий; обоим заповедано плодиться и размножаться; обоим заповедано наполнять землю и владычествовать над ней; обоим заповедано властвовать над всеми другими тварями (1:27–28). Это равные партнеры, соответствующие друг другу с полной взаимностью и без иерархии (2:18). Все попытки определить на основании первых глав Бытия, в чем состояла только роль мужчины и только роль женщины, не основана непосредственно на тексте.^[153] Взаимодополняемость и целостность без иерархии – такова картина сексуальности в Быт 1–2.

   Взаимодополняемость – очень важный аспект целостности. Соседство мужского и женского в Быт 1:26 предвосхищает то, что станет очевидным в Быт 2: полный смысл человеческого существования – это не мужское или женское начало в отдельности, но их взаимное общение. Понятие сообщества мужчины и женщины в Быт 1 особенно подчеркивал Карл Барт, который считал, что взаимоотношения «я и ты» между мужчиной и женщиной составляют суть образа Божьего. По мнению Барта, стих 1:27б развивает сказанное в 1:27а. Человечество в единстве – единстве мужчин и женщин – вот, что значит нести в себе образ Божий.^[154]

   Конечно, это понимание образа Божьего слишком узкое. Однако Барт правильно уловил одну из важных сторон общей картины. Половая дифференциация (стих 27в) не идентична образу Божьему, как получается у Барта, но мужчина и женщина образуют столь тесную связь, что разделять их нельзя (хотя разделяли – столетиями). Синтетический параллелизм стиха 27в, следующий непосредственно за синонимическим параллелизмом стиха 27а – б, означает, что в образе Божьем мужчина и женщина пребывают вместе.^[155]

   Этот аспект личной взаимосвязи между мужчиной и женщиной подчеркивается тем, как описано намерение Бога создать человечество. Едва ли можно считать случайностью, что в рассказе о творении лишь в 1:26 Бог высказывается о себе во множественном числе: «Сотворим человека по образу нашему и подобию нашему». Было много попыток объяснить это множественное число, но объяснение, которое выглядит наиболее созвучным непосредственному контексту и аналогии Писания, состоит в том, что это указание на полноту. Это предполагает, что «в божественном Бытии есть различие личностей» и что между этими «личностями» может быть «внутрибожественное общение».^[156]

   Соседство множественности в божественном «сотворим» (стих 26) с множественностью «их» (мужчины и женщины) в стихах 26–28 имеет свой смысл. Предполагается соответствие или аналогия «между особенностью божества, которое включает Я и Ты, и бытием человека, мужчины и женщины».^[157] Учение об этом соответствии «очень тщательно сохраняет инаковость Бога»,^[158] исключая всякую мысль о бисексуальности Бога, и в то же время подчеркивает глубочайшую важность личных взаимоотношений, взаимности общения в бытии людей как мужчин и женщин. Как внутри божества имеет место размышление о сотворении человека, «дифференциация и взаимоотношения, любящее сосуществование и соработничество, Я и Ты»,^[159] так они присущи и венцу творения Божьего – людям.^[160] «Понятие образа Божьего касается, прежде всего, отношений. По большому счету мы отражаем образ Божий не сами по себе, а во взаимоотношениях. Образ Божий не есть в первую очередь то, чем мы являемся как индивиды. Но он присутствует среди людей во взаимоотношениях. Образ Божий обретается в человеческом общении».^[161]

   Быт 1 объясняет волю Божью об отношениях «я – ты» между мужчиной и женщиной, раскрывает содержание этих холистических/целостных отношений. Вместе, в близком общении друг с другом и с Богом, мужчина и женщина должны производить потомство: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» (1:28). Вместе во взаимоотношениях они должны творчески формировать новое творение (1:28): «Наполняйте землю и обладайте (kābaš) ею» – не эксплуатировать, а «приводить творение на более высокий уровень красоты и полезности»^[162] (как станет понятнее в 2:15). Вместе они должны стать соправителями творения Божьего (1:28), «владычествовать» (rādâ) над животным царством (опять-таки не эксплуатировать, а мудро нести волю Божью; ср. Быт 1:29 – вегетарианская диета, неубиение животных).^[163] Адам и Ева не рабы богов, как в ближневосточных сказаниях,^[164] а соправители, король и королева на земле. И наконец, суббота (2:1–3), данная Богом в завершение недели творения, представляет собой как бы «дворец во времени», в котором человеческая семья может объединиться в духовном общении друг с другом и с Творцом.^[165]

   Мелодия, которую мы впервые услышали в Быт 1, – человеческая сексуальность нацелена на целостность и общение в личных взаимоотношениях – звучит в Быт 2 с удвоенной силой, а повествовательная гармония добавляет богатства и красоты в симфонию полов.

   Согласно Быт 2, Ева была создана в ситуации одиночества. Особенно важен стих 18: «Не хорошо быть человеку одному». Человек есть существо социальное, сексуальность же существует для социальности, взаимоотношений, товарищества, партнерства. В принципе, данный отрывок можно понять как утверждение самых разных социальных взаимоотношений полов (ср. Быт 1 об «образе Божьем»). Одиночество, хотя и не представляет собой изначальный божественный идеал, не препятствует индивиду испытать социализацию, включая здоровые отношения/товарищество между полами. Бог помогает тем, кто одинок.^[166] Но Книга Бытие еще и связывает концепцию социальности с отношениями в браке. Это видно из стиха 24: «Поэтому оставит мужчина отца своего и мать свою и прилепится к жене, и будут одна плоть».^[167] Судя по вводному «поэтому» (al-kēn), отношения Адама и Евы рассматриваются как образец для всех будущих сексуальных взаимоотношений людей.^[168] Их этого стиха можно сделать несколько важных выводов о божественном идеале сексуальных взаимоотношений и теологии сексуальности, которые мы далее рассмотрим поочередно.

   Шестой аргумент теологии сексуальности состоит в исключительности. Первое из трех действий, описанных в Быт 2:24, – мужчина «уходит» (āzab). Глагол āzab – это сильное выражение! Буквально он означает «бросать», «покидать» и часто используется для описания того, как Израиль покидает Яхве ради ложных богов.^[169] В 2:24 речь идет о необходимости полной свободы от внешних вмешательств в сексуальные отношения. Барт отмечал, что Быт 2 представляет собой «великую хартию вольностей Ветхого Завета», ибо Адаму дозволено свободно и решительно признать женщину в качестве своего партнера.^[170] Свобода была важна в Саду – важна она и в последующих сексуальных отношениях.

   Особенно интересно в стихе 24, что покидает – мужчина. В патриархальном обществе эпохи, в которую была написана вторая глава Книги Бытия, считалось самоочевидным, что отца и мать покидает жена.^[171] «Уход» мужчины – это революция.^[172] Но по сути говорится, что оба должны уйти – порвать узы, которые посягают на свободу и независимость отношений. Имеется в виду не только разрыв внешний (люди создают новый дом), но и внутренний (они перестают психологически зависеть от родителей). Это «начало новых отношений, в которых люди уже не ориентируются на приоритеты, традиции и влияние родителей, а занимаются, прежде всего, новой семьей, которая формирует свой собственный уклад, форму и цель».^[173]

   Здесь также предполагается исключительность отношений: муж и жена, без всякой третьей стороны, – кость от кости и плоть от плоти друг друга. Эта исключительность в конечном счете укоренена в единстве Божьем. Как единый Бог (Яхве Элогим) создал все человечество для общения с собой, так и мужчина и женщина, созданные по образу Божьему, должны быть целиком преданы друг другу в браке. Напротив, боги ближневосточных языческих религий нередко занимались беспорядочным сексом. И неудивительно, что цивилизации, исповедовавшие эти религии, не считали образцом верность моногамному браку.

   Седьмой аргумент теологии сексуальности состоит в постоянстве. Второе из трех действий, описанных в Быт 2:24, – мужчина «прилепляется» (dābaq). Опять же это сильно сказано. Речь идет об очень глубокой связи («прилипать», «лепиться», как кожа к плоти и плоть к кости!) Данный глагол часто используется в ВЗ как технический термин, обозначающий вечные узы Израиля с Господом.^[174] Применительно к отношениям полов (2:24) он явно намекает на наличие договора, то есть брачного договора.

   Слово «прилепляться» параллельно «клятве единства» и лексике «партнерства и договора», которые мы находим в предыдущем стихе. Когда Адам говорит (2:23а), что Ева – «кость от костей» его и «плоть от плоти» его, он фактически приносит брачные обеты.^[175] Более того, «судя по третьему лицу («это») в Быт 2:23 и присутствию Божьему в непосредственном контексте, Адам обращал свои слова не к Еве и, видимо, не к себе, а к Богу как свидетелю».^[176] Восклицание Адама было «торжественным утверждением брачной верности, образным способом сказать нечто вроде: «Господи, беру на себя ответственность видеть в этой женщине часть собственного тела».^[177] Более того, когда Бог подводит женщину к мужчине, он как бы священнодействует на церемонии заключения договора – первой в истории свадьбе! «Поэтому» (al-kēn), говорит рассказчик, замысел Божий о каждых муже и жене состоит в том, что их брак должен быть оформлен как взаимное обязательство во время формальной церемонии договора.

   Однако «прилепиться» не значит лишь заключить формальный договор. Глагол dābaq также подчеркивает внутреннюю сторону этих уз. Он «подразумевает преданность и незыблемую верность между людьми, намекает на вечное влечение, не сводимое к половой связи, которой, впрочем, оно придает смысл».^[178] Слово «прилепляться» (2:24) вмещает в себя нюансы Адамовых обетов в предыдущем стихе. Фраза «кость от костей моих и плоть от плоти моей» не только утверждает наличие договора, но и выражает «весь спектр промежуточных возможностей между хрупкостью [плоть] и силой [кость]… Это формула вечной верности при всех меняющихся обстоятельствах».^[179] Это аналог нынешних брачных обетов («в болезни и здоровье, несчастье и благоденствии»). Когда мужчина прилепляется к женщине в брачном союзе, он клянется хранить верность этим отношениям, что бы ни случилось. Брачный договор вечен. Он заключается навсегда.

   Отметим, однако, что речь здесь не идет об онтологической неразрывности (некоторые толкователи полагают, что брачные узы может разорвать лишь смерть, даже если супруг изменил).^[180] Да, сказано о «прилеплении». Однако интерпретировать это понятие следует в свете других мест, где оно употребляется, например, применительно к верности Израиля завету с Богом. Бог хотел, чтобы узы завета были неразрывными, но из истории Израиля ясно, что они нарушались неверностью Господу.

   Восьмой аргумент теологии сексуальности связан с интимностью. Последнее из трех действий, описанных в Быт 2:24 – мужчина и женщина «будут одна плоть» (wĕhāyû lĕbāśār eḥād). Отметим, что оно следует за «прилеплением». Согласно райскому образцу для сексуальных отношений, сексуальная связь может существовать лишь в ситуации брачных уз. Сексуальность призвана объединять, но объединять – лишь мужа и жену. Более того, как мы уже сказали, говорится о мужчине и его жене. А значит, сексуальные отношения могут быть лишь гетеросексуальными и моногамными.

   «Одной плотью» муж и жена становятся во время сексуальной связи.^[181] Коитус – основное средство установления «глубочайшего таинства» единства, а если учесть контекст стиха, еще и знак брачного договора.^[182] Отметим, что слово «поэтому», связывающее 2:24 с предыдущим стихом, означает: союз в «одну плоть», предназначенный для всех браков в будущем, был пережит лично Адамом и Евой уже в Эдеме до грехопадения. Сексуальная связь была частью их единения до грехопадения, а не возникла лишь после изгнания из Сада.

   Впрочем, «одна плоть» – не только секс. В ВЗ понятие bāśār («плоть») может обозначать, помимо плоти, еще и человеческие отношения.^[183] «Одной плотью» названа «сексуальная близость и психологическая согласованность, в полном смысле единения тел и душ, одновременно через эрос и агапе… не только физиологический, но и психологический дар верности и взаимности»,^[184] «глубочайшее гармоническое общение между людьми, которое есть единство мужа и жены во всех смыслах – эмоциональном, физическом и духовном».^[185] Речь идет о единстве и близости всего существа мужа со всем существом жены. Обретается гармония и близость друг с другом во всем.

   Рассказы о творении указывают на различные аспекты близости Адама и Евы.^[186] Как я уже отмечал в связи с Быт 1, сексуальную близость предполагает заповедь «плодиться и размножаться», а близость в творческой деятельности – заповедь владычествовать над землей. Быт 2:15 более четко акцентирует дерзновенное творчество: они должны «возделывать» (ābad) и «охранять» (šāmar) Сад. Мужчине и женщине вверено ответственное служение и защита окружающей среды. В последующем повествовании эти два слова обозначают также служение священников и левитов,^[187] причем многое указывает на то, что Эдемский сад рассматривается как первоначальное земное святилище, параллельное Моисеевой скинии и Соломонову храму.^[188] Поскольку храмовой лексики в Быт 1–2 много, эта фраза явно предполагает священническую функцию. Адам и Ева – творческие соучастники, духовные друзья (и даже священники!) в райском святилище.

   Быт 2:24 не означает, что состояния «одной плоти» можно достигнуть моментально. Фразу wĕhāyû lĕbāśār eḥād лучше всего перевести: «Они станут одной плотью». «Еврейский нюанс, обычно не передаваемый английскими переводами, указывает на то, что состояние «единоплотия – если использовать неологизм – возникает в результате развития, которое возрастает в силе и укрепляется с течением времени, а не иссякает».^[189]

   Быт 2:24 предполагает интимность, но, очевидно, и запрет на определенные варианты интимности внутри семьи. Мужчина должен оставить отца и мать, а не вступить в брак с ними. (Это относится и к женщине.) Стать одной плотью можно лишь с партнером, но не с родителями. Тем самым, определенная кровная близость делает брак между людьми невозможной. С самого начала полагался запретным брак между отцом и дочерью, матерью и сыном. Быть может, этот стих имплицитно исключает вообще все связи между поколениями (как предполагается в последующих главах Книги Бытие; см. анализ в главе 10).

   Муж и жена обретают глубочайшую степень близости. Между ними возникает полная прозрачность, описанная в стихе 25: «И были оба наги, мужчина и жена его, и не стыдились [друг друга (гитпаэль глагола bôš)]». (В конце главы мы поговорим о значении этого очень важного высказывания.)

   Девятый аспект теологии сексуальности связан с деторождением. Быт 1:27 говорит о человеке: «…по образу Божьему сотворил его, мужчину и женщину сотворил их». Примечательно, что это «особое упоминание (о половом разделении. – Р. Д.) относится не к деторождению, а к образу Божьему».^[190] Из следующего стиха (1:28) ясно, что одна из главных целей сексуальности – деторождение («плодитесь и размножайтесь»). Однако воспроизведение потомства «не рассматривается как следствие или проявление того факта, что мужчина создан по образу Божьему». Эта способность человека «обособлена от образа Божьего и выведена в отдельное благословение».^[191]

   Отделение образа Божьего от деторождения, по-видимому, имеет полемическую направленность (как и многое в тщательных формулировках первых глав Бытия)^[192] – против мифологического понимания и оргиастического празднования божественной сексуальной активности.^[193] В то же время перед нами глубокий подход к теологии сексуальности. Воспроизведение потомства рассматривается как часть замысла Божьего о человеческой сексуальности, дополнительное благословение. К этому благословению/заповеди необходимо серьезное отношение, свободный и ответственный подход в силе, которая сопутствует Божьему благословению.^[194] В возможности, с радостью обретенной Адамом и Евой, есть некое творческое начало, до некоторой степени продолжающее творческую деятельность Бога.^[195]

   Все же сексуальность не полностью подчинена цели деторождения. Различие между полами создано не только для того, чтобы люди размножались. Благословение плодиться и размножаться получили в пятый день также птицы и рыбы (Быт 1:22), но лишь человечество создано в образе Божьем. В Быт 1 подчеркивается, что Бог создал половое различие прежде всего для того, чтобы между мужчиной и женщиной было особое общение, единение.

   В Быт 2 о рождении детей вообще не упоминается. И это подчеркивает объединяющую цель сексуальности. Разумеется, мы не отрицаем важности деторождения (ее проясняют последующие главы Библии). Однако неслучайно ведь после упоминания о единой плоти фраза заканчивается.^[196] Тем самым, сексуальность получает самостоятельную ценность и смысл. Нельзя сказать, что она нужна лишь для деторождения. Правда, некоторые толкователи считают, что «единой плотью» муж и жена становятся в ребенке, но это ни из чего не видно. Сексуальная любовь, отчасти отражающая божественное творчество, имеет ценность и сама по себе.

   Если рассматривать библейскую концепцию брака в свете ближневосточных космологических мифов, она выглядит еще и полемикой с типичной для этих мифов точкой зрения (см. например, эпос об Атрахасисе), которая «связывает брак и рождение потомства максимально тесным образом, как если бы рождение потомства было главной целью брака». Напротив, для библейского автора «общение и любовь в браке важнее его деторожденческой функции».^[197]

   Десятый аргумент теологии сексуальности вытекает из оценки Богом творения. Согласно Быт 1:31, «увидел Бог все, что Он создал», – включая сексуальность венца творения – «и вот, хорошо весьма». Еврейское выражение ṭôb mĕ ōd («хорошо весьма») указывает на благость, целостность, уместность и красоту.^[198] Речь идет о чем-то, доставляющем нравственное и эстетическое удовольствие. Силлогизм достаточно ясен. Сексуальность (в том числе сексуальные отношения) есть часть творения Божьего, часть замысла о человечестве. А Божье творение – в высшей степени прекрасно и хорошо. Поэтому, возвещает первая глава Бытия, секс хорош и прекрасен. Он не есть ошибка, или греховное искажение, или прискорбная необходимость, или постыдный опыт (как часто считалось в истории не только языческой, но и христианской мысли). Человеческая сексуальность (как онтологическое состояние и опыт отношений) дарована Богом. Она с самого начала входила в совершенный замысел Бога как один из базовых аспектов человеческого существования.

   Быт 2 подчеркивает божественную инициативу и санкцию в отношениях между полами. Создав женщину, Бог «привел ее к мужчине» (стих 22). Брак мужчины и женщины – это дар Божий. Творец радовался первому браку человеческому. И слова «хорошо весьма», сказанные в Быт 1 о человеке с его сексуальностью, продолжаются в Быт 2: Бог празднует союз мужа и жены, их становление единой плотью.

   Какой радостной была первая свадьба! Когда Адаму представляют его жену, он в страстном восторге произносит первые известные нам слова. Это поэзия (и песнь?). Начало фразы (zōt happaam) сложно перевести с иврита на современный язык. Получается нечто вроде: «Наконец-то! Вот она!» Как мы уже сказали, специально для Адама женщина эстетически хорошо выстроена (bānâ стих 22) – она изумительно красива – и Адам не может сдержать восторга. Понимая, кто она, он осознает и свое подлинное «я», а игра слов (iššâ/«женщина» и iš/«мужчина») отражает верность и брачные обеты (см. выше). Однако не выдает ли эта фраза также дух легкости и веселья в сердце Адама? Он видел, как животные возятся и играют, каждый со своим спутником. Теперь он чувствует, что и у него есть близкий партнер – не только по владычеству, но и по сексуальной близости и игре. Тональность его ответа на сотворение Евы выдает, помимо верности и долга, еще и чувственный восторг, предвкушение приключения, бурную радость.

   В пользу такого толкования свидетельствует и последний стих Быт 2. Это последнее слово о райском идеале сексуальности: «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (стих 25). Последнюю фразу точнее перевести «…и не стыдились друг друга (гитпаэль глагола bôš. – Р. Д.)».^[199] Если сопоставить это с «постыдной наготой» в Быт 2,^[200] смысл ясен: «По замыслу Божьему, люди не должны стыдиться сексуальности. Стыдливость в ней есть следствие греха».^[201] Бог желал, чтобы сексуальность была целостной, прекрасной и благой. Сексуальность должна проявляться между супругами без страха и помех, стыда и смущения. Вторая глава Бытия «пронизана атмосферой беззастенчивой сексуальности. Здесь нет пуританского и аскетического умаления сексуальности. Нет и ни малейшего намека на нравственную и культовую нечистоту… Единение пары есть здравое, безоговорочное и незамутненное исполнение воли Творца».^[202]

   Последний стих рассказа о творении показывает божественную санкцию на свободную, чувственную и эротическую сексуальность. Адам и Ева стоят нагие и не испытывают стыда. Они смотрят друг на друга и радуются. Они глубоко, страстно и романтически влюблены.^[203] Лаконично и целомудренно рассказчик рисует картину человеческой сексуальности, какой она должна быть по замыслу Божьему.

   Как единая плоть – не только секс, так и нагота – не только обнаженность тела.^[204] Подразумевается способность «стоять друг перед другом обнаженными, без прикрытия и претензий, ничего не скрывая, но видя партнера таким, каков он на самом деле, и показывая ему настоящего себя, – и все равно не стыдиться».^[205] «Адам и Ева стояли друг перед другом нагие и не чувствовали стыда. Они были полностью уязвимы в присутствии друг друга, но не ощущали ни застенчивости, ни вины, ни стыда».^[206]

   В композиционном плане рассказ о церемонии брака и свободной сексуальности Адама и Евы – кульминация Быт 2 – параллелен рассказу о субботе, кульминации первого рассказа о творении в Быт 1:1–2:4а. Духан показал, что рассказы о творении находятся в литературном структурном параллелизме по семи разделам.^[207] Рассказчик неслучайно соотнес субботу и брак – два института, которые продолжают существование в истории спасения за пределами Эдема. Своим присутствием Бог актуализирует святость субботы (2:3) и празднует брачный союз (2:22–23). Связывая эти два института, рассказчик предполагает, что брачный союз свят, как свята суббота.^[208] Узы союза между мужем и женой священны подобно узам между Богом и человечеством, олицетворяемым субботой. Но в отличие от языческих культов плодородия, сексуальность священна не в смысле «сакрализации/обожествления секса», а поскольку ее озаряет благословение и присутствие Бога.^[209] Человеческая сексуальность есть священная мистерия, созданная Богом.^[210] Уже с начала библейского канона становится ясно, что брачные отношения иллюстрируют отношения между Богом и человеком, воплощенные в субботе, а близость между Богом и человеком, задуманная для субботы, иллюстрирует близость, которую Бог задумал для брака.

   Близость в пределах сакрального пространства, святилища, (2:15–23) есть аналог кульминации первого рассказа о творении (2:1–3), где мужчина и женщина переживают близость в рамках сакрального времени – субботы. Суббота, святилище и брак здесь пересекаются.^[211] Первые мужчина и женщина, созданные в шестой день и объединенные в священном браке в преддверии субботы, явно намереваются соединить святость субботы со священной близостью брачной любви. Та первая пятничная ночь в Эдеме^[212] – канун субботы^[213] – была их брачной ночью. Упоминание о «единой плоти» и обнаженность друг перед другом без стыда (стихи 24–25), следующие сразу за брачной церемонией и параллельные субботе в первом рассказе о творении, – все это подтверждает, что сексуальный союз и суббота не враждебны друг другу. Бог, освящающий первую субботу своим присутствием, освящает и брачное ложе в субботу, когда Адам и Ева вступают в сексуальную близость.

   В задачи нашей книги не входит изучение всего спектра философских и социологических следствий теологии человеческой сексуальности, обозначенной в Быт 1–2. Пожалуй, стоит повторить главный тезис о сексуальности в Быт 1 – «мужчину и женщину сотворил их», – а затем воскликнуть вместе с Эмилем Бруннером:

   Это лаконичное утверждение настолько просто, что не сразу понимаешь: с ним исчезает целый мир мифов и гностических спекуляций, кинизма и аскетизма, обожествления сексуальности и страха перед сексом.^[214]

   Как и в случае с природой сексуальности в Быт 1, Быт 2 никоим образом не выказывает «меланхолического отношения к сексу».^[215] Более того, Быт 2 «наделяет отношения мужчины и женщины достоинством величайшего чуда и величайшей тайны творения».^[216]

   По мнению некоторых современных ученых, знание добра и зла, обретенное Адамом и Евой после вкушения запретного плода, было знанием секса.^[217] Однако Стивен Сэпп правильно отметил: «Такая точка зрения предполагает, что сексуальность внушает стыд по самой своей природе (как только человек ее осознает)», а значит, «не была частью Божьего замысла о творении», – но ведь первые две главы Бытия, напротив, «рассматривают сексуальность как важную часть благого творения Божьего, и ни из чего не видно, что сексуальный опыт был ревниво сокрыт от Адама и Евы».^[218]

   На чем же основана данная теория? Похоже, всему виной ошибочное толкование стиха Быт 3:7 и его взаимосвязи с 2:25.^[219] Рассуждают так: согласно 3:7, Адам и Ева узнали, что они наги лишь после грехопадения – значит, поначалу они не сознавали своей наготы (или сексуальности). Однако сторонники этой теории – и парадоксальным образом большинство их противников – забывают, что в Быт 2 и 3 «наготу» обозначают два разных еврейских слова.^[220] В 2:26 «нагой» – это ārôm, слово, которое в других местах Писания часто означает «не полностью одетый» или «не одетый нормальным образом».^[221] Быт 2:25 не уточняет, в каком смысле Адам и Ева не имели одежды в обычном смысле слова (обычном – по меркам мира падшего), но семантический спектр слова ārôm вполне согласуется с выводом, на который намекает параллельный текст о творении/рае в Пс 104 (СП 103): возможно, Адам и Ева первоначально были облачены в «одежду» света и славы.^[222] Если так обстоит дело в Быт 2:25, контраст с Быт 3 становится ясен. В 3:7, 10, 11 «наготу» обозначает слово êrōm, которое в других местах Писания появляется в контексте полной (и обычно постыдной) обнаженности.^[223] В результате греха Адам и Ева обнаружили себя «(полностью) обнаженными», лишенными «облачений» света и славы, после чего попытались укрыться листьями смоковницы.

   Однако даже эта новая «нагота» не означает, что Адам и Ева устыдились своих тел друг перед другом. Текст ничего об этом не говорит. Сказано иначе: испугались они – Бога. Адам говорит Богу: «Голос Твой я услышал в саду, и убоялся, потому что я наг, и скрылся» (стих 10).

   Более того, нагота, описанная в 3:10, не есть лишь физиче-ская обнаженность: Адам говорит о своей наготе, хотя сам уже покрыт листьями смоковницы! По-видимому, нагота в Быт 3 включает «разоблаченность»,^[224] чувство греха, обнаженность души. А когда Бог дает Адаму и Еве одежды кожаные, это не только беспокойство насчет того, в чем они будут ходить, и не только «благопристойность, подобающая в грешном мире»^[225] (хотя эти смыслы также присутствуют). Многие христиане евангельской традиции усматривают в кожах из убитых животных намек на начало системы жертвоприношений и последующее заместительное искупление, после которого людям уже не надо будет стыдиться и чувствовать себя разоблаченными.^[226]

   Возможно, в даровании одежд Адаму и Еве есть еще один смысл. В предыдущей главе мы упоминали об исследованиях, которые отмечают многочисленные интертекстуальные указания в окончательной канонической форме Пятикнижия на то, что Эдемский сад описывается как первоначальное святилище на земле (до грехопадения). Еще красноречивее интертекстуальные указания говорят о том, что Эдемский сад (особенно врата в него) был своего рода святилищем, прообразом Моисеевой скинии, после грехопадения.^[227] После изгнания, в своем грешном состоянии, Адам и Ева уже не могут видеть Бога лицом к лицу в святом святых Сада. Однако у восточного входа в Сад (Быт 3:24; ср. восточный вход в более поздних святилищах) отныне пребывают херувимы, существа, связанные с ковчегом в самом святом месте Моисеева святилища (Исх 25:18–22). Эти херувимы с пламенеющим мечом – «поставлены» (евр. šākan). Текст использует тот же еврейский глагол, говоря о «пребывании» Бога со своим народом (Исх 25:8). От того же корня происходит и слово «скиния» (miškan), и (во внебиблейской иудейской литературе) слово «Шехина», зримое присутствие Бога в святилище.

   В свете этой интертекстуальной подоплеки Быт 3 отметим еще одно пересечение между Эдемом и Моисеевым культом. До изгнания из Сада Бог «одел» [lābaš, в породе гифиль (каузатив)] их в «одежды кожаные» (kotnôt; ср. kĕtônet) (3:21). Эти же слова описывают одеяния (lābaš, в породе гифиль) священников – Аарона и его сыновей (Лев 8:7, 13; Числ 20:28; ср. Исх 28:4; 29:5; 40:4). Роберт Оден показал, что такая фразеология в Быт 3:2 – сочетание lābaš в породе гифиль с kotnôt^[228] – указывает на наделение Адама и Евы определенным статусом.^[229] Жак Духан говорит о значении этой божественной церемонии в свете канонических интертекстуальных параллелей: «В редких случаях, когда Бог одевает людей в ВЗ, это всегда священники… Адам и Ева одеты как священники».^[230] Явная и постоянная связь в ВЗ этой лексической пары (lābaš в гифиле и kotnôt) с облачениями древнеизраильских священников – если учесть образ Эдемского сада как святилища – указывает на назначение Адама и Евы священниками в падшем мире. Окончательная каноническая форма текста сообщает, что Бог одел Адама и Еву в кожи жертвенных животных (а не в лен, как последующих священников), и тем самым подчеркивает божественную санкцию на священство Адама и Евы, ибо кожа жертвенных животных принадлежала в Моисеевом культе только священникам (Лев 7:8). «Даруя Адаму и Еве кожу приношения за грех – дар, зарезервированный строго за священниками, – Книга Бытия имплицитно называет Еву священником наряду с Адамом».^[231] Этот вывод о священническом статусе мужчины и женщины имеет очень важное значение, в чем мы убедимся, изучая последующие тексты канонического корпуса.

   Посетив Сад после греха Адама и Евы, Бог начинает своего рода «юридический процесс», «судебное наказание».^[232] Сначала идет допрос «обвиняемых». Адам и Ева оправдываются и даже обвиняют (Быт 3:9–14), что свидетельствует о нарушении отношений между людьми (муж – жена) и между людьми и Богом. Установив вину, Бог произносит приговор в форме проклятий (змею и земле, стихи 14, 17) и наказаний (мужчине и женщине, стихи 16–19).

   В плане теологии сексуальности нас особенно интересуют слова, обращенные к женщине (стих 16):

   «Умножая умножу муки твои (iṣṣābôn) в беременности твоей»;

   «…в муках (iṣṣābôn) будешь рожать детей»;

   «…и к мужу твоему желание твое» (wĕel-îšēk tĕšûqātēk);

   «…и он будет господствовать над тобою» (wĕhû yimšāl-bāk).

   Первые две строки поэтического параллелизма в данном стихе (а – b) показывают, что вследствие греха деторождение будет сопряжено с множеством «мук», «(тяжких) трудов» (iṣṣābôn). Некоторые толкователи разделяют первую строку на два разных приговора: «Умножая умножу тяжкий труд твой (в обрабатывании земли. – Р. Д.) и твои беременности».^[233] Однако я согласен с Линдой Беллвил: «Поскольку второе предложение выглядит как переформулировка первого («в муках будешь рожать детей»), перед нами, скорее всего, гендиадис (две фразы выражают одну идею) – «умножу твой труд в беременности твоей»».^[234] Кстати, поскольку iṣṣābôn означает «тяжкий труд» (а не «муки») в приговоре мужчине (3:17; ср. 3:19, «в поте лица твоего»), это слово, пожалуй, и впрямь лучше переводить как «тяжкий труд» применительно к женской беременности.

   А как быть со следующими загадочными строками (c – d)? Ответ на этот вопрос важен для правильного понимания воли Божьей о сексуальных отношениях в других местах Библии. Поэтому необходимо вникнуть в библейский текст внимательнее.

   К интерпретации этого отрывка (в его соотношении с Быт 1–2 и грехопадением в Быт 3) существует шесть основных подходов.

   Первый подход (самый распространенный): подчинение/покорность женщины и господство/лидерство мужчины – часть идеала, изначального Божьего замысла о творении (Быт 1–2), а грехопадение в том числе состояло в нарушении этого устава (Ева проявила своеволие, а Адам поддался – Быт 3).^[235] По моему мнению, в 3:16 Бог говорит, что следствием греха стало продолжающееся искажение изначального замысла об онтологической иерархии или функциональном лидерстве/покорности: мужчина эксплуатирует женщину, а женщина пытается контролировать мужчину (или «болезненно» желает подчиниться эксплуатации).^[236]

   Второй подход: иерархия полов (покорность женщины мужчине) была установлена при творении (Быт 1–2), но нарушена при грехопадении (Быт 3); 3:16 предписывает (sic!) мужчине владычествовать и главенствовать, хотя женщина и пытается отбиться от рук и контролировать его. Согласно этой гипотезе, 3:16 следует понимать в русле аналогичной формулировки в 4:7. Предполагается, что в 4:7 Бог предупреждает, что грех хочет господствовать над Каином, но Каин должен властвовать над ним, – подобным образом и женщина хочет управлять мужем, но муж должен противиться и играть лидирующую роль.^[237]

   Третий подход: иерархия полов была установлена при творении (Быт 1–2), а при грехопадении – искажена (или отношения между мужчиной и женщиной нарушены); в Быт 3:16 Бог заново утверждает (sic!) подчинение/покорность женщины господству/лидерству мужчины. Евангельские христиане, придерживающиеся данного подхода, видят ситуацию следующим образом: при грехопадении Ева перестала быть покорной Адаму, а Бог призывает ее снова признать лидерство Адама, но не в наказание, а как утешение в материнских трудностях. Соответственно, смысл стиха 16 получается таким: «Материнство будет даваться тебе с трудом и с трудностями, но ты будешь стремиться к мужу, а он будет править тобой (в смысле лидерского служения – заботы и помощи – а не в смысле самоуправства и угнетения)».^[238]

   Согласно либерально-феминистской разновидности подхода, подчинение женщин – патриархальная аксиома в Быт 2 (многие добавят и Быт 1), а то, что издавна называли «грехопадением», было попыткой Евы освободиться из-под ига мужчины. В Быт 3:16 видят патриархальное подтверждение подчиненного статуса женщин. Эти тексты в начале Библии рассматриваются как «безысходно андроцентрические» (и до, и после грехопадения).^[239]

   Четвертый подход: сначала женщина не подчинялась мужчине, но с грехопадением равенство полов, задуманное Богом, было нарушено. Быт 3:16 описывает не вечную волю Божью об отношениях мужчин и женщин, а злые последствия греха (в дальнейшем преодолеваемые Евангелием): мужчина узурпировал власть, а женщина захотела властвовать (или находиться под властью). Сторонники этого подхода подчеркивают культурно обусловленный характер отрывка и решительно отрицают, что он доносит до нас божественную норму об отношениях полов.^[240]

   Пятый подход: первоначальный замысел Божий состоял в равенстве между полами (Быт 1–2), но грехопадение исказило отношения. Быт 3:16 не только описывает, но и предписывает: Бог уста-новил, что после грехопадения жена должна быть покорной мужу.^[241]

   Шестой подход: первоначальный замысел Божий состоял в равенстве полов (ср. четвертый и пятый подход), а концовка стиха 16 – благословение, а не проклятие (ср. третий подход). Специфика состоит в том, что подчинение женщины не рассматривается как один из уставов творения. С помощью различных экзегетических приемов сторонники шестого подхода пытаются доказать, что даже Быт 3 не описывает и не предписывает иерархии (лидерство/подчинение) полов. Например, слово, которое обычно переводят как «господствовать», здесь часто понимается как «быть подобным» (с акцентом на равенство мужчины и женщины).^[242]

   Эти подходы можно наглядно изобразить в виде таблицы.

   Оценивая подлинную интенцию отрывка, я сразу ставлю под сомнение толкования, которые исходят из предпосылки, что еще до грехопадения между полами существовала иерархия, будь то онтологическая или функциональная (вопреки подходам 1–3). Анализ Быт 1–2 привел меня к выводу, что сначала женщина не подчинялась/не покорялась мужчине.

   Ничто не указывает на мужское превосходство/лидерство, а также на низший статус и подчинение женщины и в рассказе об искушении и грехопадении (3:1–7). Искушение женщины описывается в стихах 1–6. Ответ женщины змею выдает в ней ум, проницательность, информированность и способность ясно выразить свои мысли (а вовсе не недалекость, слабость, наивность и легкую уязвимость для змеиного лукавства, как часто думали раньше).^[243] Кроме того, искушение, которому поддались Адам и Ева, состояло в попытке стать как Бог – проявить нравственную автономию в нарушение прямой заповеди Всевышнего. Бог ясно говорит, чем они согрешили: не нарушением иерархии, а вкушением плода с запретного древа (3:11). «Змей посягал не на власть мужчины, а на власть Бога».^[244] Да, текст можно понять в том смысле, что Ева отошла куда-то, прельстилась, а затем предложила плод мужу.^[245] Однако ни из чего не видно, что ее грех состоял в посягательстве на лидерство мужа или что ее муж не проявил «богоданное главенство» для обуздания ее.^[246]

   Неубедительна и попытка увидеть намек на лидерство мужчины в том, что в Быт 3 Бог обращается прежде всего к мужчине (якобы как к представителю всей семейной пары).^[247] Отметим следующие детали текста.



   Мужчина был создан раньше и первым получил заповедь не вкушать плод с запретного древа (2:17); он был предупрежден лично и непосредственно. Поэтому вполне естественно, что Бог воззвал сначала к нему. Однако это ничуть не означает, что до грехопадения мужчина командовал женщиной.

   Мужчина отвечает перед Богом только за самого себя, поскольку личное местоимение в вопросе Бога имеет единственное число, а не множественное: «Где ты?» (стих 9).

   Из беседы Бога с мужчиной не видно, что мужчина был блюстителем женщины. Он объясняет лишь свое поведение и не только не выступает от ее лица, но и обвиняет ее.

   Женщину Бог спрашивает отдельно, и она сама за себя отвечает.

   Расспросы в стихах 9–13 имеют хиастический/обратный порядок по отношению тому, в какой последовательности герои действуют в стихе 8, причем Бог – центр структуры (что согласуется с общей хиастической структурой всей главы^[248] и еще одним изменением последовательности в стихах 14–19).

   В ходе судебного дознания Бог опрашивает людей по одному, чтобы установить личную вину каждого. После того как мужчина обвиняет женщину, Бог просит ее занять свидетельское место.

   Из ответов мужчины и женщины, когда мужчина сваливает вину на женщину, а женщина – на змея, становится ясно: дело не в том, что после греха разрушилась некая иерархия – «между мужчиной и женщиной пропала любовь и гармония».^[249] «То, что одностороннее подчинение не было задумано как часть идеального брака, подчеркивается тем, что утрачено».^[250]



   Итог: сторонники «иерархичных» подходов (1–3) вычитывают из 3:1–13 то, чего там нет (как они делали это и с Быт 1–2).

   Популярный четвертый подход (будто бы 3:16 лишь описывает, а не предписывает) также неудовлетворителен, ибо сбрасывает со счетов контекст суда/наказания, хотя этот контекст прослеживается ясно. Как мы уже сказали, перед нами – «судебный процесс». Бог назначает «судебное наказание».^[251] Соответственно, стих 16 – не только описание, но и приговор.

   Вообще весь контекст 3:16 кричит о том, что имеет место не предсказание/описание, а суд. Вчитаемся в предшествующие отрывки: Бог произносит запрет («не ешь», 2:16–17а); Бог предупреждает о наказании в случае нарушения («в день, в который ты вкусишь от него», 2:17б); Адам и Ева нарушают запрет (3:1–6); Бог проводит судебное расследование (3:8–13), в ходе которого опрашивает обвиняемых («где ты?», «не ел ли ты от дерева?», «что ты это сделала?»), и они признают свою вину («я ел»); тогда Бог произносит приговор («поскольку ты сделал то-то, произойдет то-то», 3:14–19). Одним словом, если иметь в виду, что «Бог создает древо, прямо запрещает вкушать от него, а затем призывает мужчину и женщину к ответу», получается «контекст, в котором наказание Божье ожидается задолго до того, как оно последует, и 3:14–19 явно указывает на наказание, даже если теоретически формулировку можно понять иначе».^[252] Таким образом, слова Бога женщине представляют собой «экзерситив», то есть веление, а не «экспозитив», разъяснение.^[253]

   В пользу этого говорит и более широкий контекст Быт 1–11. Основываясь на работах Герхарда фон Рада и Клауса Вестермана, Дэвид Клайнз показал, что для Быт 1–11 характерен мотив, кульминацией которого является наказание. В рассказах о грехопадении (Быт 3), Каине (Быт 4), сынах Божьих и Потопе (Быт 6–7), Вавилонской башне (Быт 11), мы видим нечто схожее.



   1) Грех;

   2) слово Божье с объявлением наказания;

   3) смягчение или милость;

   4) выполнение наказания.^[254]



   Я бы только добавил пятый элемент между элементами (1) и (2): судебное расследование.^[255] Возникает явное впечатление, что Быт 3 стоит в одном ряду с другими рассказами в Быт 1–11, включая расследование (3:9–13), вердикт с приговором (3:14–19) и исполнение приговора (3:22–24). Ни в одном из этих других рассказов слово Божье не носит лишь описательно-предсказательный характер: всюду речь идет о справедливом возмездии за грех. Так обстоит дело и в Быт 3.^[256]

   Показательна и еврейская грамматика 3:16: «Умножая умножу» (harbâ arbeh). Сформулировано, как видим, в единственном числе: произносит суд – сам Господь. Перед глаголом стоит абсолютный инфинитив, что подчеркивает «абсолютную несомненность действия».^[257] Данная формулировка «перед «последствиями» в 3:15–16 показывает, что эти последствия назначает и выбирает Бог».^[258] Я согласен с Кэрол Мейерс, что суд на Еву не есть лишь описание, но «божественный устав», божественный «мандат», «божественный оракул».^[259] Бог не только сообщает женщине о ее судьбе, но и устанавливает положение дел, описанное в 3:16. Бог – Судья, который выносит приговор Адаму и Еве.

   Бог обрекает змея ползать на брюхе, роды – на мучения, землю – на проклятие (отныне хлеб добывается тяжким мужским трудом), а человечество – возвращаться в прах. Так Он выносит и приговор женщине касательно ее будущих отношений с мужем. В контексте прочих судов/наказаний Быт 3 (и слов «мужчина» и «женщина») ясно, что суд касается не только первой супружеской пары, но и всего человечества. Такое положение вещей сохранится, пока мир будет оставаться падшим.^[260]

   Вообще 3:16 явно предполагает, что отношения между полами должны измениться. Бог не просто повторяет изначальный устав. В стихе 16а черным по белому сказано: «Умножая умножу муки твои (iṣṣābôn) в беременности твоей». Первоначально не было ни мук, ни скорби, ни тяжкого труда. Значит, речение означает перемену условий и задает тон для параллельных перемен, предписанных в остальной части стиха.^[261] Это подтверждается проклятьями/судами на змея и мужчину. В обоих случаях райские условия меняются на нечто иное.

   Перемены, предписанные в 3:16в – г, включают подчинение/покорность жены мужу. От прямого смысла стиха 16 г не уйти: «…и он (твой муж. – Р. Д.) будет господствовать над тобою» (wĕhû yimšol-bāk).^[262] Глагол māšal в этой форме в стихе 16 г означает «господствовать» (а не «быть подобным» или «быть неотразимым») и явно указывает на покорность/подчинение.^[263] Теодор Фризен правильно заключает, что после грехопадения женщина оказалась подчиненной мужу: «Это считается справедливым и по-стоянным наказанием в Быт 3».^[264] Хотя текст не объясняет прямо, почему именно Ева должна слушаться мужа, а не наоборот, причину можно понять из контекста: в результате греха взаимная гармония уступила место обвинениям (3:12–13), и домашний мир можно было сохранить только путем покорности одной из сторон. Ева согрешила первой (3:6), да еще и сбила с толку Адама (3:12). Поэтому ей достается подчиненная роль. Умберто Кассуто точно перефразирует и разъясняет божественный приговор: «Мера за меру. Ты повлияла на мужа и подтолкнула его на поступок, которого желала. Отныне ты и твои женские потомки будут слушаться своих мужей».^[265]

   Однако глагол māšal («господствовать») – иной, чем тот, который описывал владычество людей над животными в 1:26, 28. В последнем случае используется глагол rādâ. Таким образом, владычество человечества над животными и «господство» мужа над женой – вещи разного порядка. Более того, хотя глагол māšal регулярно указывает в Писании на отношения господства и подчинения/покорности, «в нем нет идеи тиранической власти».^[266] И в ряде отрывков он несет в себе смысл смиренного руководства, призванного «утешить, защитить, позаботиться, подарить любовь».^[267] В последующих случаях употребления māšal в библейских повествованиях (например, о временах Гедеона), народ Израилев желает, чтобы кто-нибудь «правил» (māšal) им (Суд 8:22); понятие māšal описывает владычество Яхве и будущего Мессии.^[268] В целом, с глаголом māšal связаны положительные ассоциации, а не отрицательные.

   Семантический спектр слова māšal дает возможность увидеть в Божьем приговоре (стих 16) не только наказание, но и дар, подобно тому как приговоры змею и мужчине включали дары.^[269] «Уставы, изреченные здесь Господом Богом, – не только лишь наказания. Это также (и в первую очередь) меры, принятые ради блага человечества в новой ситуации».^[270] Такое понимание соответствует и закономерностям Быт 1–11: вспомним, что в каждом случае суд Божий смягчался милостью.^[271]

   Акцент на милость/благословение в данном стихе подтверждается тем, что между стихом 16в и стихом 16 г есть такой же синонимический параллелизм, что и между стихом 16а и стихом 16б.^[272] То, что Божий приговор Еве, касающийся смиренного лидерства ее мужа, несет с собой благословение, видно из синонимического параллелизма с «желанием» Евы к мужу. Еврейское слово tĕšûqâ означает именно «сильное желание», «стремление»,^[273] а не «желанный» и «привлекательный»,^[274] и не «возвращение».^[275] Это понятие встречается в Писании лишь трижды, и на его коннотацию в Быт 3:16 проливает свет единственное другое использование его в контексте отношений между мужчиной и женщиной (Песн 7:11). В этом контексте невеста радостно восклицает: «Я принадлежу возлюбленному моему, и ко мне – желание (tĕšûqâ) его». Как мы покажем в разделе о Песни Песней (см. главы 13–14), данный отрывок, скорее всего, представляет собой интертекстуальный комментарий на Быт 3:16. В Песн 7:11 tĕšûqâ указывает на здоровое сексуальное желание, стремление к интимной близости. Судя по всему, и в Быт 3:16в идет речь о благословении, сопутствующем наказанию.^[276] Интимное (сексуальное) стремление жены к мужу установлено Богом. Это дар, который поможет укрепить узы, нарушенные после грехопадения.^[277] Как пишет Беллвил, «желание жены по замыслу Божьему есть замысел стать «единой плотью» с мужем (Быт 2:24)».^[278]

   Если 3:16 г находится в синонимическом параллелизме со стихом 16в (как и стихи 16а – с 16б), то акцент на обетованное благословение, а не только на суд, касается и отношения мужа к жене. Смиренное лидерство мужа, хотя и вырастает из последствий греха, помогает сохранить гармонию и единство отношений. Как явствует из семантического спектра слова māšal, необходимо смиренное руководство, направленное на заботу, защиту и любовь.

   Отрывки 3:16в и 3:16 г – также единое благословение и соотносится со стихами 16а и 16б. Союз «вав», который связывает первые две строчки стиха с последними двумя строчками, очевидно, означает здесь «тем не менее».^[279] Смысл: рожать женщина будет в «муках» – испытание, которое, казалось бы, отобьет охоту иметь отношения с мужем – однако ее желание будет устремлено к мужу, а его смиренное лидерство принесет ей заботу и в самые трудные времена. Он будет крепкой опорой.^[280] После грехопадения гармония между мужем и женой нарушилась: они обвиняли друг друга (3:12–13). На смену должны прийти мир и взаимная любовь. Жена же оказывается под заботой и защитой мужа.

   Однако синонимический параллелизм между стихами 16а – б и стихами 16в – г (как и параллелизм со стихами 17–19) показывает, что часы вспять не повернешь. Немногие станут возражать против акушерок (зачем лишние мучения?), против сельскохозяйственных агрегатов (так легче обрабатывать землю) или против научных и медицинских достижений, которые позволяют продлить жизнь. Аналогичным образом уместно пытаться вернуть полное равенство в браке («единая плоть», 2:24), одновременно сохраняя смиренное руководство мужа во имя семейного мира. Может, более правильно считать, что эти стихи дают предписание с оговорками – ради исцеления,^[281] искупления.^[282] Если милостью Божьей между мужьями и женами возрастет любовь и согласие, необходимость в добровольной покорности жены будет отпадать. Будет происходить постепенное возвращение к изначальному равенству. Как мы увидим, устремленность к равному браку первозданного Эдема исключительно важна для Ветхого Завета.

   Поэтому я предлагаю седьмой подход к Быт 3:16. Он сочетает элементы подходов (5) и (6). Подобно (5), он гласит, что после грехопадения Бог заповедал (хотя и с оговорками) добровольную покорность жены смиренному лидерству мужа.^[283] Однако, в соответствии с (6), это не столько ограничение, сколько дар, ибо Бог желает, чтобы супруги как можно полнее вернулись к первоначальной гармонии в равенстве и без иерархии.

   А теперь несколько замечаний относительно практической значимости Быт 3:16 – для толкователей, которые считают, что этот стих обязывает к чему-то и нас.

   Первое. Хотя в Быт 3 мужу отведена роль «первого среди равных»^[284] (во имя мира и согласия в браке), это не противоречит первоначальному божественному идеалу в 1:26–28, где мужчина и женщина равно призваны к ответственности, владычеству и творчеству. Это не отменяет и тезиса 2:24 о характере отношений между мужем и женой. Быт 2:24 явно предполагает, что в падшем мире следует ориентироваться на идеалы мира до грехопадения (слово «поэтому» предполагает связь с вышесказанным). Небесный идеал сексуальных отношений после грехопадения – тот же, что и у Адама и его равного партнера (ēzer kĕnegdô): стать «единой плотью». Божье наказание/благословение в 3:16 призвано облегчить достижение первоначального замысла в обстановке падшего мира.^[285] Как мы уже сказали, контекст 3:16 показывает, что супруги хорошо сделают, если постараются вернуться к полному равенству.

   Второе. Функциональные роли, отведенные Адаму и Еве в Быт 3, соответствуют их основным заботам в падшем мире, но не запирают супругов в функционально неравных, предопределенных или взаимоисключающих ролях. Когда Адам и Ева окажутся за пределами Сада, главной заботой Адама будет добывать пищу, а Евы – порождать жизнь. Они помогут друг другу выжить. Быт 3 не расписывает четко дела мужа и жены, но «сводит их к их значимости для выживания. В обоих случаях есть и потенциал, и границы: порождение жизни женщиной контролируется мужчиной, а добыча пищи мужчиной ограничено неподконтрольными ему силами природы. По большому счету роли в чем-то равны… Новая человеческая жизнь не появится без репродуктивной силы женщины и не сохранится без производительной силы мужчины. Перед нами взаимозависимость и понимание взаимной ценности».^[286]

   Более того, роль женщины в репродукции – это удивительная сила порождать жизнь. И делает она это непосредственно, тогда как мужчина поддерживает жизнь (через земледелие) лишь косвенным образом. Репродуктивная сила женщины – ее возвещают суд Божий (3:16а) и именование Евы «матерью всех живущих» (3:20) – значительно больше ценилась в начале мировой истории и в древнем Израиле, чем в нынешнем обществе. У нас-то перенаселенность, и мы не придаем особого значения наличию прямых потомков. Однако не следует проецировать наше умаление силы женщин на рассказ Бытия. Напротив, в акценте на него следует видеть еще один намек на высокий статус женщины.

   Хотя приговоры Адаму и Еве даны раздельно и касаются приоритетной для каждого области жизни, они пересекаются и даже включают друг друга. Заботы супругов – не взаимоисключающие. Бог объясняет основные задачи Евы (деторождение) и Адама (добыча пищи), но не говорит, что эти задачи должны оставаться только лишь (или даже в первую очередь) женскими и мужскими соответственно. Судя по контексту 3:16, мужья и жены должны стремиться вернуться к райскому эгалитаризму, который включает совместный труд и совместное попечение о детях (см. 1:26–28).^[287]

   Третье. Отношения подчинения/покорности между Адамом и Евой, заповеданные в стихе 16, не распространяются на все случаи жизни. В 3:16 речь идет о браке: желание (tĕšûqâ) жены устремлено к мужу, а муж может «властвовать» (māšal) над женой.

   Часто не без оснований говорят, что семья в каком-то смысле есть общество. Однако в данном тексте речь идет о браке, а не о семье вообще, и из покорности жены мужу нельзя автоматически выводить подчинение всех женщин мужчинам в обществе. Если приговоры женщине (касательно деторождения) и мужчине (касательно работы) даны отдельно и не связаны друг с другом, предписания о māšal-tĕšûqâ в 3:16 касаются отношений между мужем и женой. И учтем поэтический параллелизм в 3:16 (между «владычеством» мужчины и «желанием» женщины). Если попытаться понять māšal в стихе 16 г широко – мол, мужчины имеют власть над женщинами всюду (и дома, и в социуме), – то в соответствии с природой параллелизма придется широко понимать и tĕšûqâ жены (стих 16в): «(сексуальное) желание» устремлено не только на мужа, но и на мужчин в целом. Однако такой мысли здесь нет. Поэтому экстраполяция уставов о браке в 3:16 на отношения мужчин и женщин в целом не имеет основания в тексте. Далее мы увидим, что этому учат и другие ветхозаветные тексты. Они заповедуют (или как минимум частично предполагают) māšal-tĕšûqâ как нечто полезное для сохранения брака (а в конечном счете – возвращения к идеалу равенства), но не распространяют этот принцип за пределы брака и не запрещают женщинам занимать руководящие посты в общине Завета. (См. главы 6 и 13.)

   Выводы о взаимном статусе полов в Быт 1–3 имеют большое значение для современной дискуссии о роли женщин дома и в Церкви. Об этом мы еще поговорим, особенно в послесловии в связи с Новым Заветом. И сторонники эгалитаризма,^[288] и сторонники иерархичности^[289] правы в каких-то важных вопросах. Однако и тем, и другим нужно внимательно вникнуть в библейское свидетельство.



   Вместе со сторонниками эгалитаризма (и вопреки сторонникам иерархичности) скажем: согласно Быт 1–2, Бог создал мужчин и женщин равными по природе и функции. Мужчина не имел превосходства и лидерства, а женщина не стояла ниже его и не должна была покоряться.

   Вместе со сторонниками иерархичности (и вопреки сторонникам эгалитаризма) скажем: после грехопадения Бог заповедал жене – ради мира и согласия – покоряться смиренному лидерству мужа.

   Вопреки сторонникам иерархичности скажем: судя по 3:16, принцип смиренного лидерства ограничен отношениями мужа и жены (или как минимум не запрещает женщинам руководить мужчинами в обществе и общине). Это уже не идеал супружеских отношений, и наказание смягчено милостью. Более того, Бог ведет людей к тому, чтобы они по мере возможности устремлялись к полному райскому эгалитаризму в браке, – не отрицая ценности руководящего лидерства, которое может потребоваться в падшем мире ради домашнего мира и согласия.



   Мы надеемся, что эти выводы относительно Быт 1–3 выведут нас за пределы иерархичности и эгалитаризма к библейской «золотой середине» и помогут преодолеть тупик в нынешней дискуссии. Остается посмотреть, как они работают в остальных частях библейского канона.

   Рассказ о человеческой истории за пределами Сада начинается с утверждения человеческой сексуальности (Быт 4:1–2):

   Адам познал (yāda) Еву, жену свою, и она зачала, и родила Каина… и еще родила брата его Авеля.

   Об этом отрывке речь впереди: он сообщает важные истины об интимной близости в браке и деторождении (см. главы 10 и 11). А пока отметим, что перед нами воплощение заповеди, данной первой супружеской паре: «Плодитесь и размножайтесь».^[292] Сексуальная активность связана с творением. В Прологе Бытия (Быт 1– 11) как минимум семь раз упоминается о создании человечества (мужчины и женщины).^[293] Несколько раз в Пятикнижии Бог назван Творцом «неба и земли» (т. е. вселенной, включая человечество с его половыми различиями).^[294] Акцент на создание Богом вселенной продолжает базовые позиции Быт 1–3: сексуальность создана Богом; Бог Творец находится вне половых различий (ср. Втор 4:15–16).^[295] Тем самым, сексуальность не обожествлена через внутрибожественный секс и не сакрализована через культовый ритуал. Нигде в Торе эти фундаментальные предпосылки не смягчаются.^[296] Сексуальность – часть тварного устройства. Мужчина и женщина должны радоваться ей, но исключить любые представления о божественной сексуальной активности и культовые ритуалы подобного рода.

   Пророки неоднократно говорят о создании Богом вселенной (включая сексуальность),^[297] особенно людей (с их половыми различиями).^[298] Поскольку люди (и их сексуальность) созданы Богом и не являются частью божества, любые попытки обожествить или сакрализовать сексуальность в Израиле, наподобие языческих культов плодородия, сурово обличаются Всевышним (см. ниже).

   Неоднократно говорится о создании Богом людей (включая сексуальность) и в Писаниях,^[299] часто с аллюзией на Быт 1–2 и ясным указанием на то, что первоначальное творение возникло словом Божьим, а не через секс между богами.^[300] Путь сексуальной мудрости в литературе Премудрости четко следует райскому образцу, изложенному в Быт 1–3. Судя по всему, «путь мужчины к девице» (Притч 30:19) осмысляется в контексте учения о творении (ср. Притч 8:22–31),^[301] и тем самым сексуальность создана Богом, а не часть божественной природы.

Древний ближневосточный контекст

   Месопотамия. Если древние израильтяне верили, что сексуальность создана единым Богом, который находится вне половых категорий, то религии Месопотамии изобиловали мужскими и женскими божествами, а в их мифах творение и плодородие часто объяснялись сексом между божествами.^[302] Например, в шумерском «Диспуте между деревом и тростником» Ан(у), бог неба, оплодотворяет землю:

 

Священная Земля, чистая Земля, украсила себя для священного

Неба.

Небо, благородный бог, вставило свой секс в широкую Землю,

Позволило течь семени своих героев, Деревьев и Тростника,

в ее чрево.

Земная сфера, верная корова, была оплодотворена благим

семенем Неба.^[303]

 

   Энлиль, шумерский бог воздуха, неоднократно именуется «быком подавляющим» (с намеком на половой акт между быком и коровой).^[304] В мифе «Энки и устройство мира» шумерский бог подземных вод создает воды для земли Ниппура, оплодотворяя реку Тигр:

 

Как самый бодливый бык перед схваткой, встал он [Энки],

Член свой поднял, излил семя,

Прозрачной водой Евфрат наполнил.

<…>

Тигр [встал] на его пути, как бык бодливый.

Член он поднял, брачный дар принес.

Тигр, как большой бодливый тур, возрадовался […]

Воду принес – вода ее прозрачна, сок ее поистине хорош!^[305]

 

   И последний пример – гимн в честь рождения Шульги, царя Ура (около 2094–2047 годов до н. э.). В нем мы находим оракул с предсказанием рождения Шульги. Затем идет описание рождения, которое произошло в результате сексуальной связи бога Нанны со своей женой Нинлиль.

 

Поэтому Ашимбаббар (лунный бог Нанна. – Р. Д.) в Экуре светит,

Отцу своему Энлилю (высшему богу шумерского пантеона. – Р. Д.)

доверяется, с матерью советуется.

В Эдуге Нанна, сын властителя, обратился с просьбой –

Жрица-эн от того (семени. – Р. Д.), что в утробу вложено,

праведника родила,

Энлиль, пастырь силы, ребенка на свет вывел.

Ребенок, назначенный для трона и царства, – это Шульги-царь!^[306]

 

   Гвендолин Лейк пишет о «космологическом выражении сексуальности» в древней Месопотамии: «Хотя реальный контроль над процессом первичного творения мог приписываться разным силам или божествам – в зависимости от богословской тенденции текста, – динамический процесс творения, рост многообразия, всегда символизируется мужской-женской парой, которые совокупляются и рождают потомство».^[307]

   В шумерской мифологии существовал большой пантеон богов и богинь, которые часто находились в партнерских отношениях. Шумеры верили, что плодородие земли зависит от сексуального акта, особенно обряда «священного брака» (hieros gamos) – обряда сложного, детальное представление о котором можно составить по песням, найденным в шумерских сочинениях. Этот священный брак связан с культом божества плодородия Думузи (в ВЗ – Таммуз) и его супруги Инанны («владычицы небес», также называемой семитским именем Иштар), богини секса и войны.^[308] Средоточием этого ритуала Новолетия была сексуальная связь между царем (который олицетворял бога Думузи) и какой-то женщиной (видимо, жрицей), олицетворявшей богиню Инанну. Вот описание этого сексуального союза:

 

Царь с поднятой головой подошел к священному лону,

С поднятой головой подошел он к лону Инанны,

Амаушумгальанна на ложе возлег с ней,

Проявил заботу о священном лоне:

– О мое священное лоно!

– О моя светлая Инанна!

После того как на ложе светлое лоно познано,

Светлое лоно Инанны на ложе познано,

На ложе с ним она отдохнула:

«О Идин-Даган, ты – мой любимый!»^[309]

 

   В гимне Шульги (Шульги X) Инанна весьма непосредственно рассказывает о своей сексуальной связи (Инанну представляет на земле женщина) с царем в ходе священного брака: «своими дивными руками мое лоно ласкал», «он [взлохматил] волосы мне на ногах», «возложил руки на мою чистую вульву».^[310] Откровеннее не скажешь – ясно, что имела место реальная сексуальная связь между человеком и некой женщиной (а не просто царь возлежал со статуей богини, как, возможно, было в более поздних месопотамских ритуалах священного брака).^[311] Считалось, что такая сексуальная связь приносит плодородие земле.

   По свидетельству классических авторов (особенно Геродота), в древней Месопотамии ритуальный секс был более распространен, чем ежегодный обряд священного брака, и также включал культовую проституцию. Если верить Геродоту, каждая вавилонянка должна была раз в жизни сесть в храме Афродиты и отдаться первому встречному, который бросит ей в подол деньги. Эти деньги считались священными, да и сама женщина освящала себя в глазах богини.^[312] Многие современные ученые думают, что все это выдумки и греческая пропаганда. Однако нельзя априорно исключать, что в рассказе Геродота есть доля правды (например, что сакральная проституция существовала).

   До конца XX века большинство ученых полагали, что в древней Месопотамии культовая проституция действительно имела место. Они основывались не только на свидетельствах классических авторов, но и на данных клинописных табличек и ближневосточной иконографии.^[313] Однако в 1980–1990‑х годах некоторые исследователи (преимущественно феминистские) переосмыслили факты и заключили, что культовая проституция в религиях Месопотамии (или Ханаана) – будь то мужская или женская – плод вымысла современных мужчин-интерпретаторов, находившихся под влиянием поствикторианского понимания сексуальности.^[314] В последнее время эти «переосмысления» тоже стали «переосмыслять», особенно в плане мужской культовой проституции. Делают вывод, что такие обычаи существовали в культе Инанны (Иштар).^[315] Что касается женской культовой проституции, на мой взгляд, выводы У. Ламберта, основанные на клинописных табличках, пока никто не опроверг.^[316] И как бы то ни было, практически все специалисты по данному вопросу – даже феминистки, которые отрицают наличие культовой проституции (секса за деньги) – признают, что в древней месопотамской религии некие ритуальные сексуальные отношения составляли часть культа.^[317] Секс не только обожествлялся в мифах о сексуальных связях богов – ему еще и придавали сакральное значение через ритуальный секс (по-видимому, далеко не только в ходе ежегодного обряда «священного брака»).

   Египет. В Египте, как и повсюду на древнем Ближнем Востоке (за пределами израильского монотеизма), сексуальность обожествлялась, – секс приписывался самым разным божествам. Например, в «Текстах пирамид» (Древнее царство) одно заклинание описывает рождение Шу и Тефнут (бога воздуха и богини влаги) путем мастурбации бога Атума, единого источника всякой материи: «Атум – тот, кто сам себя породил, извергнув семя в Гелиополе. Он взял свой член в руку свою, вызвав извержение семени, и так родились близнецы – Шу и Тефнут».^[318] Один папирус птолемеевского периода также говорит о мастурбации Атума:

 

Я соединился с моим кулаком,

совокупился с моей рукой,

упало семя в мой собственный рот.

И я выплюнул Шу, я изрыгнул Тефнут.^[319]

 

   Согласно другим египетским текстам, через сексуальные отношения Шу и Тефнут родились обычным образом, «из тела», бог земли Геб и богиня неба Нут. В свою очередь Геб и Нут породили богов Осириса и Исиду, а Осирис и Исида – бога Сета и богиню Нефтиду. Вместе они составляли Великую Эннеаду – девятку главных богов (дополнительным ее членом был Гор).^[320]

   В фиванской космогонии времен Нового царства считалось, что Амун (бог солнца) породил сам себя: «…связавший свою жидкость со своим телом, чтобы принести яйцо в своей внутренности».^[321] Впрочем, это не мешало Амуну еще и проходить ежегодный цикл возрождения. В рассказе о возрождении опять-таки используются сексуальные образы: каждый вечер, в начале второго часа после захода солнца, Дуат (мировое пространство, окруженное вселенскими водами) беременеет, и наутро бог солнца рождается заново; он является из бедер «своей матери Нут» (богини неба), «красный после рождения», и восходит ввысь.^[322]

   Если обожествление сексуальности в традиционных египетских религиях бесспорно, свидетельства о сакрализации секса путем культовой проституции в Египте до нас доносят лишь поздние классические авторы (Геродот и Страбон).^[323] Однако есть данные в пользу того, что на некоторых египетских праздниках практиковался священный брак – ритуал, включавший сексуальную связь между представителями бога и богини.^[324] Еще один фактор: со времен Нового царства в Египте имел место культ различных азиатских божеств (Астарты, Баала, Решефа, Анат),^[325] и, соответственно, ритуальный секс, видимо, составлявший часть этих религий, стал частью культовой практики в Египте. Эдвин Ямочи обращает особое внимание на сирийскую богиню любви и плодородия Кудшу. На одном египетском рельефе она изображена нагой, а рядом с ней – итифаллический египетский бог Мин и сирийский бог Решеф (оба также связанные с плодородием). Еще на одном монументе она именуется «Блудницей».^[326]

   Анатолия/хетты. Хеттские тексты упоминают о «тысяче богов» царства Хатти.^[327] Как и в случае с остальными политеистическими религиями, окружавшими Израиль, мы находим в них обожествление секса. Отношения между богами опять же включали секс. Например, в древнехеттской мифологии сказание об Иллуянке («Змее») читалось на ежегодном государственном культовом празднике. В одной из версий мифа бог бури женится на смертной женщине, и у них родится сын; он женит этого сына на дочери Иллуянки. В другом мифе, «Телепину и дочь морского бога», бог моря отдает Телепину бога солнца в качестве свадебного подарка.

   В новохеттской мифологии можно найти много других примеров секса между богами. Например, в одном хурритском мифе Кумбарби, «отец богов», проглатывает свою «мужественность» и в конце концов порождает Тешуба, бога бури. Еще в одном мифе бог солнца влюбляется в корову, приходит к ней под видом юноши и, похоже, спит с ней. В результате корова рождает ребенка с человеческой внешностью. Есть хурритский миф о змее, который пал жертвой сексуального влечения Иштар.^[328]

   И последний пример. Ханаанейский (северосирийский) миф «Элькунирша [транслитерация «Эль, Творец Земли»] и Ашерту [= Астарта]» был переведен на хеттский язык. Сюжет эротический: Ашерту отвергает мужеское начало своего супруга Эля и пытается соблазнить своего сына Баала. Однако в итоге выходит ссора:

 

Элькунирша увидел Ваала.

Элькунирша Ваала спросил:

«Почему ты пришел, о Ваал?»

И Ваал отвечает ему:

«Как пришел я к тебе и в твой дом,

Ашерту служанок прислала ко мне –

Приходи, мол, со мною спать!

И когда отказался я,

Угрожать стала мне Ашерту,

Так она говорила мне:

«Если мне воспротивился ты,

То и я воспротивлюсь тебе.

Словом своим я тебя оскорблю!

Веретеном своим я тебя уколю!»

<…>

«Так иди с нею спать!» – отвечает ему Элькунирша. –

Ты иди к ней, к Ашерту, к супруге моей…^[329]

 

   Хотя обожествление секса хорошо задокументировано в хеттской религии – боги вступают в сексуальные отношения друг с другом, – насколько мне известно, в текстах не найдено ничего такого, что можно понять как сакрализацию секса путем культовой проституции или иных ритуальных связей.

   Угарит/Ханаан. В угаритском пантеоне Ашера – супруга Эля, главного бога, а в качестве супруги Баала, сына Эля и бога бури, чаще всего называется Анат.^[330] Это несколько расходится с ханаанейскими культами плодородия, упомянутыми в Писании, где супруга Баала^[331] – обычно Астарта.^[332] (Имя Астарты библейские авторы часто переиначивали в Ашторет, что напоминало об огласовках еврейского слова bōšet, «срам».)^[333]

   Не вдаваясь во все детали, широко признанные специалистами по ханаанейским культам плодородия и ритуалам второго-первого тысячелетия до н. э.,^[334] отметим базовую предпосылку, которую мы уже видели в месопотамских мифах: природные процессы контролируются отношениями богов и богинь. В частности, плодородие земли – следствие сексуального союза бога и богини. В культе Баала предполагался инцест между Хададом (Баалом), богом бури, очень важным в ханаанейском пантеоне, и его сестрой, которую обычно называли Анат (или Ашера, супруга Баала).

   Поскольку земля оплодотворяется спермой (дождем) Баала, важно стимулировать его сексуальную активность. Согласно ханаанейской теологии, если подражать сексуальной деятельности божества на высотах (т. е. культовых местах, расположенных обычно на холмах, но иногда и на высоких или больших жерт-венниках), через симпатическую магию это усилит сексуальные возможности божества. Отсюда появились должности «священного мужчины» (qādēš) и «священной женщины» (qĕdēšâ). Помимо всего прочего, они занимались сакральной проституцией, а если и не проституцией (сексом за плату), то как минимум ритуальным сексом.^[335] Людей призывали вступать в ритуальные сексуальные отношения со служителями культа, подражая сексуальной деятельности богов. Джеки Нодэ резюмирует эту распространенную научную интерпретацию: «Многие полагали, что природные процессы контролируются отношениями между богами и богинями. Вступая в сексуальные отношения со служителями святилища, они верили, что это стимулирует богов и богинь поступать аналогично, и в результате стада станут обильнее, поля – плодороднее, а в семье будет больше детей».^[336]

   В текстах Рас-Шамры (древний Угарит) усматривали прямые указания на детали сиро-палестинского ритуала, сопровождавшего священные сексуальные оргии на высотах. Особенно показателен отрывок из угаритской эротической/ритуальной поэмы «Рождение милостивых богов». Уильям Олбрайт назвал ее «одним из самых откровенных и самых чувственных текстов во всей древней ближневосточной литературе».^[337] По мнению Джона Грея, это пылкое богослужение совершалось культовыми проститутками, совокуплявшимися со своими «священными мужьями», представлявшими сексуально возбужденного бога Эля. Приведем перевод данного текста.^[338]

 

Та дева склоняется, а эта встает.

Эта восклицает: «Папа! Папа!»,

А эта – «Мама! Мама!»

Член Эля делается длинным как море.^[339]

Да, член Эля подобен потопу,

Член Эля – длинный как море.

Да, член Эля подобен потопу.

Эль возлагает свой скипетр,

Эль кладет посох своей руки,

Он воздевает (руку свою), он выстреливает в небо,

Он подстреливает птицу в небе.

Он хватает ее и кладет на угли.

Он соблазняет [покрывает]^[340] двух женщин;

Вот, женщины кричат.

О владыка, владыка, твой скипетр возложен,

Посох твоей руки возложен.

Вот, птица поджаривается на огне,

Но воспламеняются – две женщины.

Одна из них – жена Эля, другая – жена Эля, даже Вечная.^[341]

И вот, две женщины кричат.

О папа, папа! Твой скипетр возложен,

Посох твоей руки возложен.

Вот, птица поджаривается на огне,

Но воспламеняются – две девицы.

Одна из них – девица Эля, другая – девица Эля,

даже Вечная.

Он устремляется вниз и целует их в уста.^[342]

Вот, уста их сладки!

Сладки как гранаты.

Целуя и зачиная,

Обнимая и желая, они мучаются в родах.

Они рождают šḥr и šlm.

Слово приносится Элю,

Две мои жены родили детей.

Кого они родили?

Родились двое: šḥr и šlm.

Возьми и приготовь приношение для

Солнца и звезд.

«Он устремляется вниз и целует их в уста.

Вот, уста их сладки!

Целуя и зачиная,

Обнимая и желая…»

 

   Повторяется пять раз группой и певцами собрания.^[343]

   Грей подытоживает свое понимание связи с ветхозаветными рассказами: «Вполне можно предположить, что эта деятельность Эля сакраментально переживалась общиной на сексуальных оргиях культа плодородия, столь резко обличавшегося еврейскими пророками».^[344]

   Позиция Грея не уникальна. Так понимало данный текст и угаритские культы плодородия предыдущее поколение угаритологов и гебраистов. Правда, недавно была высказана мысль, что свидетельства из Рас-Шамры не подтверждают наличия культа плодородия в Угарите.^[345] Однако Библия четко свидетельствует о ритуальном сексе на ханаанейских высотах. Показательна и эквивалентная терминология (корень qdš), описывающая библейских и угаритских служителей культа (см. ниже). Поэтому преждевременно отказываться от позиции, которую до самого недавнего времени разделяло большинство ученых. Даже если правота нынешних «ревизионистов» будет доказана, специалисты единодушны в том, что угаритский текст «Рождение милостивых богов (KTU 1.23), как и, быть может, еще отдельные угаритские тексты, свидетельствует о ритуале священного брака, включавшем ритуальные сексуальные отношения (пусть, по мнению некоторых ученых, и в ограниченном масштабе).^[346] Как бы то ни было, в угаритских текстах задокументированы и обожествление сексуальности в культе, и ее сакрализация.

Пятикнижие

   Уже повествования и заповеди Торы предостерегают о потенциальной опасности культовой сакрализации и обожествления сексуальности народом Божьим.

   Повествования. Через несколько месяцев после исхода из Египта и несколько недель после дарования Десяти заповедей, вступления в Завет с Богом произошла следующая история. Моисей задержался на горе, а израильтяне убедили Аарона сделать им «богов» (ĕlohîm).^[347] Едва ли этот «литой телец» (ēgel massēkâ, Исх 32:4) был связан с египетским Аписом (он почитался как живой бык, а не как образ) или богиней Хатор (ее символизировала корова). Скорее всего, имели в виду быка, в которого, согласно ханаанейским представлениям, превращался бог Баал. Этого быка израильтяне знали, поскольку почитание Баала было широко распространено в дельте Нила.^[348] Таким образом, перед нами не спонтанное действие, а проявление системы. «Это не случайность, а организованный культ – со статуей, жертвенником, священником и праздником».^[349]

   Почитание золотого тельца не только было нарушением второй заповеди: идолопоклонство включало еще и сексуальную распущенность. Исх 32:6б рисует такую картину: «Сел народ есть и пить, а после встал веселиться (lĕṣaḥēq)». С учетом параллелей, о которых речь ниже, здесь еврейский глагол ṣāḥaq («смеяться», «веселиться», «играть»), видимо, имеет сексуальный подтекст («безнравственные кутежи, оргии и сексуальные развлечения»).^[350] Джон Дэвис справедливо замечает, что в данном контексте «глагол «играть» намекает на незаконный и безнравственный секс, который обычно сопровождал ритуалы плодородия у ханаанейских почитателей Баала».^[351]

   Бог сообщил Моисею, что происходит на равнине перед Синаем (Исх 32:7): «Развратился (šiḥēt, глагол šāḥat в пиэле. – Р. Д.) народ твой, который ты вывел из земли Египетской». Глагол šāḥat описывает развращение земли во дни Ноя (Быт 6:12), включавшее сексуальную испорченность (см. главу 4). Характер развращения при Синае проясняется еще из поэтического ответа Моисея на догадку Иисуса Навина, который думал, что они слышат шум битвы (Исх 32:18):

 

Это не крик побеждающих (ănnôt gĕbûrâ)

и не вопль поражаемых (ănnôt ḥălûšâ);

я слышу голос веселящихся (annôt).

 

   Здесь описаны три разных вида пения: в первых двух случаях использован инфинитив породы каль (плюс определение), а в третьем – инфинитив породы пиэль (без определения). Джон Дарем понимает последний вид пения как «неорганизованное и неупорядоченное пение на пьяном кутеже».^[352] Ариэлла Дим приходит к аналогичным выводам, но иным путем: по ее мнению, слово annôt есть интенсивная форма новооткрытого еврейского глагола, означающего «заниматься любовью» (а значит, имеется в виду «…слышу звук оргии»).^[353] Дим и другие исследователи также отмечают возможный намек на имя Анат, ханаанейской богини любви и войны. Роберт Гуд пишет об этой ассоциации с Анат: «Многозначность слов Моисея позволяет охарактеризовать отступничество Израиля как языческое, а также намекнуть, что оно включало сексуальную разнузданность».^[354]

   Далее мы читаем, что Моисей расслышал правильно. Когда он и Иисус Навин подходят к лагерю, перед их глазами предстают статуя тельца и идолопоклоннические «пляски» (mĕḥōlōt) (стих 19). Множественное число от mĕḥōlâ, видимо, подразумевает «религиозную церемонию, при которой люди экстатически кружились перед идолом и жертвенником».^[355] В контексте почитания тельца пляска, видимо, имела «оргиастический оттенок».^[356] Рассказчик объясняет, что именно увидел Моисей (стих 25): «Люди вели себя распутно (pāra)». Использованный здесь глагол означает «распускать», «развязывать» и передает идею наготы.^[357] Скорее всего, в канонической форме Торы pāra имеет интертекстуальную взаимосвязь с со сходным по звучанию словом pĕôr, что напоминает о Баал-Пеоре. Повествователь тонко указывает, что грех у подножия Синая был сексуальным, и практически «вставляет имя Пеор в повествование».^[358] Значит, сексуальные оргии в данном случае были не просто чувственным развратом. «С учетом Баала, для молящихся они имели религиозную ценность».^[359] Иными словами, секс был сакрализован и даже обожествлен в ходе культового ритуала. Суровое наказание Богом отступничества показывает, что Бог категорически не приемлет включение секса в религиозный ритуал.

   Во втором случае духовное отступничество времен исхода описывается словом zĕnût, то есть «блудодейство» (в смысле духовной «измены» Богу).^[360] Высказываясь о недавнем мятеже в Кадеш-Барнеа, Моисей возвещает суд Божий: «А сыны ваши будут кочевать в пустыне сорок лет и будут нести наказание за блудодейство (zĕnût) ваше, доколе не погибнут все тела ваши в пустыне» (Числ 14:33).

   Сорок лет спустя, у границ Земли Обетованной, Израиль снова впал в идолопоклонство, увлекшись сакральным сексом. На сей раз это было связано с культом Баал-Пеора (Числ 25). Гордон Уэнем отмечает яркие литературные структурные параллели между рассказом о золотом тельце и рассказом об идолопоклонстве на равнинах Моава.^[361] Эти параллели ясно доносят богословскую мысль: новое поколение, входящее в Землю Обетованную, должно усвоить те же уроки, что и поколение, вышедшее из Египта. Испытание повторяется снова. И те, кого опыт ничему не научил, повторяют ошибки и несут наказание. На сей раз небесный суд удаляет последних из того мятежного поколения в пустыне, которое, согласно пророчеству Божьему, не должно войти в Ханаан (Числ 14:29–34; 26:63–65).

   Сексуальная безнравственность, связанная с языческими культами плодородия, составляла неотъемлемую часть греха с золотым тельцом и с Баалом Пеорским. На связь между сексом и культом намекает уже Числ 25:1: «И начал народ (мужчины. – Р. Д.) блудодействовать (liznôt, инфинитив от zānâ. – Р. Д.) с дочерями Моава». В зависимости от контекста глагол zānâ может указывать на сексуальный разврат в целом или на проституцию (секс за плату) в частности.^[362] Интересно, что Числ 25:1 – единственное место в ВЗ, где глагол zānâ относится к сексуальной активности мужчин, а не женщин. Блудом/проституцией здесь занимаются мужчины. Используя понятие, которое в остальных местах описывает сексуальную деятельность женщин, повествователь четко связывает секс с духовной изменой Израиля Богу. Получается «двойной блуд» (религиозный и плотский), о котором неоднократно говорится в ВЗ.^[363] В Числ 25:1 zānâ «указывает на отступничество от Завета, выражающееся в форме секса с моавитянками. Понятно и почему zānâ относится к Израилю, а не к женщинам: Израиль играет женскую роль в отношениях с Яхве».^[364]

   Числ 25:2 опять же подчеркивает связь между сексуальным соблазном от моавитянок и почитанием Баала. В еврейском оригинале все местоимения в этом стихе – женского рода и относятся к моавитянкам: «И приглашали они (ж.р. – Р. Д.) народ к жертвам богов своих (ж.р. – Р. Д.), и ел народ и кланялся богам их (ж.р. – Р. Д.)». Картина понятна: сексуальные связи с язычницами, посещение празднеств культа плодородия, а затем и полноценное участие в сексуальных ритуалах культа Баала.

   Текст не разъясняет, были ли эти моавитянки жрицами ханаанейской религии Баала^[365] или обычными проститутками, нанятыми моавитскими вождями.^[366] Однако в свете более поздних библейских упоминаний о почитании Баала представляется, что богини в культе Баала Пеорского вели себя вольно в сексуальном плане, чему подражали их почитатели. «Ожидалось, что в этом примут участие и ни о чем не подозревающие израильтяне под конец жертвенной трапезы».^[367] Харрисон правильно понимает пафос рассказа в свете древних ближневосточных археологических и литературных данных: «Повествование дает представление о форме ритуала. Поев и выпив – вино на празднике текло рекой, – израильтяне устремлялись к моавитянкам, падали ниц перед местным Баалом, Кемошем и, видимо, его спутницей Аштар (упомянута с строке 17 моавитского камня). За этим следовало весьма чувственное поведение».^[368]

   Числ 25:3 явно говорит о том, на что предыдущие два стиха лишь намекали: «И прилепился (глагол ṣāmad в нифале. – Р. Д.) Израиль к Баалу Пеорскому». Недвусмысленно сказано, что имело место почитание Баала. Глагол ṣāmad в нифале означает «привязываться», «впрягаться в одну упряжку» (подобно паре животных). [Ср. существительное ṣemed: «спряжка», «упряжка» (животных).] Израиль всерьез ударился в культ Баала Пеорского, причем, судя по всему, праздником плодородия дело не ограничивалось: ритуальный секс принесли даже в стан Израилев (Числ 25:6–8, 14–18). Как и в случае с искажением сексуальности при Синае, реакция Бога была скорой и недвусмысленной. Числ 25:3: «И воспламенился гнев ГОСПОДЕНЬ на Израиля». В народе начался мор, унесший жизни 24 тысяч израильтян. Прекратился он лишь после решительных действий Пинхаса (Числ 25:7–8, 11–13).

   В Книге Второзаконие приведена проповедь, в которой Моисей вспоминает о духовном блуде Израиля и, в частности, о ситуации с Баалом Пеорским (Втор 4:3–4). Под конец же Второзакония Моисей получает от Всевышнего предсказание о будущем отступничестве Израиля. В нем снова используется образ блуда: «И станет народ сей блудно ходить (wĕzānâ) вслед чужих богов той земли, в которую он вступает» (Втор 31:16). Повествования, поэзия и пророчества в остальных текстах ВЗ покажут степень этого отступничества и неоднократно вспомнят о случае с Баалом Пеорским.^[369]

   Законодательство. Законодательство Моисеево предельно ясно отвергает сакральный ритуальный секс. Это соответствует той картине, которую рисуют повествования о золотом тельце и Баале Пеорском. Некоторые отрывки с корнем znh в Пятикнижии, очевидно, относятся главным образом к некультовому беззаконному сексу или сексу за плату, сакрализованной сексуальной деятельности, не связанной с культом (хотя нельзя исключать и контекст в виде культа плодородия). (В главе 7 мы поговорим об этих отрывках.)

   Другие места Пятикнижия со словами, образованными от корня znh, видимо, образно указывают на духовный блуд или (как в эпизоде с Баалом Пеорским) одновременно – на разврат физический в культах плодородия и на разврат духовный (поклонение иным богам). Так отрывок Исх 34:11–17 (после эпизода с золотым тельцом) начинается с условий обновленного договора: Израилю запрещено заключать союз с народами Ханаана (стихи 11–12) и надлежит уничтожить места их культа (стихи 12–13). Причина состоит в следующем (стихи 15–16): «Не вступай в союз с жителями той земли, чтобы, когда они будут блудодействовать (wĕzānû) вслед богов своих и приносить жертвы богам своим, не пригласили и тебя, и ты не вкусил бы жертвы их. И не бери из дочерей их жен сынам своим, дабы дочери их, блудодействуя (wĕzānû) вслед богов своих, не ввели и сынов твоих в блужение (wĕhiznû) вслед богов своих».

   В законодательном материале Книги Левит слова, образованные от корня znh, трижды используются как указание на духовную неверность. Лев 17:7: «…чтоб они не приносили жертв своих козлиным демонам (laśśîrīm), за которыми блудно ходят (zōnîm) они». Лев 20:5 говорит о возмездии – «карет», т. е. «отрезание» (божественное проклятие, истребление грешника)^[370] – всем «блудящим (hazzōnîm)… чтобы блудно ходить (liznôt) вслед Молоха».^[371] Следующий стих (Лев 20:6) возвещает то же наказание всякой душе, которая «обратится к вызывающим мертвых и к колдунам, чтобы блудно ходить (liznôt) вслед их».

   Наличие в корне znh культового подтекста надо каждый раз определять по контексту. Напротив, существительное мужского рода qādēš (и его женский аналог qĕdēšâ), вроде бы безвариантно относится к служителям культов плодородия, которые среди прочего занимались в ходе своих обрядов сексом на высотах. Понятие qĕdēšâ мы встречаем в устах неизраильских жителей Тимны, видимо, причастных к культу плодородия (рассказ об Иуде и Тамар; Быт 38:21–22). Иуда в том же эпизоде говорит просто zônâ («блудница»).^[372]

   Втор 23:18 (СП 23:17) запрещает израильтянам занятия храмовой проституцией: «Не должно быть блудницы (qĕdēšâ; буквально «святой». – Р. Д.) из дочерей Израилевых и не должно быть блудника (qādēš; буквально «святого». – Р. Д.) из сыновей Израилевых». О конкретной культовой функции этих «святых» ученые спорят, но есть веские основания утверждать, что это были именно служители культа, которые, в том числе, занимались в ходе своих обрядов сексом на высотах. Джон Дэй подытоживает библейские лексические данные: «То, что сакральная проституция была особенностью данной религии, видно из параллелизма слова zônâ («проститутка») со словом qĕdēšâ (буквально «святая») в Втор 23:17–18 и Быт 38:15, 22–23, а также слова zônôt («проститутки») со словом qĕdēšôt (буквально «святые») в Ос 4:14».^[373]

   Литературный контекст Втор 23 также показывает, что qādēš и qĕdēšâ были служителями культа, которые занимались ритуальным сексом. Широко признано, что общая композиция Второзакония подразумевает обновление Завета и отражает схему типичных для того времени договоров между сюзереном и вассалом.^[374]



   Таким образом, Втор 24 составляет часть конкретных условий Завета (Втор 12–26). Реже замечают особенности композиции этих конкретных условий. Как показали, в частности, глубокие исследования Стивена Кауфмана, материал скомпонован с «удивительным литературным мастерством» как развитие и применение Декалога (Втор 5), причем заповеди разбиты по темам, которые следуют содержанию и последовательности соответствующих заповедей Декалога.^[375] Кауфман доказывает, что перед нами – следующая закономерность.





   В последующих главах мы еще коснемся этого важного исследования. А пока отметим его актуальность для нашей темы: заповеди о qādēš и qĕdēšâ соотносятся с седьмой заповедью. Значит, речь идет о сексуальном искажении в функциях qādēš и qĕdēšâ. Такая композиция, вкупе с сексуальным контекстом данной лексики в Быт 38, убедительно доказывает, что вышеназванные «святые» предавались ритуальному сексу на обрядах плодородия, которые были в ходу у соседей Израиля. Более того, поскольку запрет на qādēš и qĕdēšâ помещен в разъяснение седьмой заповеди морального закона (Декалога), культовая проституция считалась плохой не только из-за связи с языческим культом, но и как безнравственная сама по себе.

   По-видимому, именно полемикой с обожествлением секса в культах плодородия обусловлена (как минимум отчасти) заповедь священникам носить такую одежду, чтобы она прикрывала наготу (Исх 28:42–43). Здесь же и запрет восходить по ступенькам к жертвеннику, обнажая перед народом «наготу» (Исх 20:26). Судя по изображениям с древнего Ближнего Востока, в культах плодородия «жрецы зачастую были обнажены при исполнении обязанностей».^[376] Их нагота была связана с тем, что культ содержал сексуальный элемент.^[377] Стало быть, опять Моисеево законодательство принимает меры против сакрализации и обожествления секса.



   Сакрализация секса и мужское священство в Израиле. Писание не объясняет напрямую, почему в древнем Израиле женщины не могли быть священниками. Судя по всему, сыграл роль культурный фактор: искажение сексуальности в ближневосточных культах плодородия. Его важность особенно хорошо проясняется, если учесть общую картину истории спасения.



   Адам и Ева были поставлены священниками после грехопадения (Быт 3; см. главу 2).

   До сексуального отступничества у Синая весь народ Израилев был «царственным священством» (Исх 19:6).

   Новый Завет восстановил священство всех верующих (1 Петр 2:5, 9; Откр 1:6; 5:10).



   Невозможность для израильских женщин стать священниками, по-видимому, уникальна для древнего Ближнего Востока.^[378] Значит, сделано это было совершенно сознательно, тем паче, что священническая терминология древнего Израиля имеет аналоги в ханаанейском, угаритском и даже вавилонском языках.^[379] Жак Духан проанализировал несколько возможных причин такой ситуации и сделал вывод (вослед ряду других ученых), что дело во многом было в полемике с сексуальными искажениями в ханаанейских культах плодородия с их почитанием богинь и сексом во время обрядов.^[380]

   Эту мысль развивала Хенни Марсман. Она отметила, что на древнем Ближнем Востоке во второй половине второго тысячелетия и в первом тысячелетии жрицами являлись в основном (или даже исключительно) женщины благородного происхождения, причем одна из их главных жреческих функций состояла в том, чтобы быть женами того или иного божества.^[381] В Египте дочь фараона считалась «женой Амуна», а в Месопотамии дочь царя была «нин-дингир» и «имела брачные отношения с главным божеством». Марсман подытоживает эту женскую жреческую роль и контраст с древнеизраильской религией: «Они (жрицы. – Р. Д.) были женами бога, независимо от того, понималась ли эта функция в сексуальном плане (т. е. совершался ли плотски или символически «священный брак»). В яхвизме о такой роли женщины не могло быть и речи».^[382] Таким образом, одна из основных причин исключения женщин из израильского жречества состояла в том, что «в монотеистическом яхвизме были немыслима ни божественная супруга ГОСПОДА, ни служительница культа в качестве таковой».^[383] (О других возможных причинах мы поговорим в главах 6 и 7.) И указом, и примером Бог недвусмысленно дает понять: сексуальность есть один из уставов творения, который нельзя искажать на манер языческих культов плодородия.

Пророки/Писания

   Начнем с Ранних Пророков. Автор Книги Судей метко описывает израильскую измену истинному Богу в сочетании с идолопоклонством: «Ходили блудно вслед других богов» (Суд 2:17).^[384] Уподобление идолопоклонства блуду характерно для Книги Судей^[385] и будет важно для Поздних Пророков, которые обличали участие израильтян в ханаанейских культах плодородия. Неверность Израиля Богу (через идолопоклонство) сравнивается с неверностью жены мужу (через супружескую измену), и в то же время идолопоклонническое участие в культах плодородия включало разврат. Характер и степень комбинации идолопоклонства с безнравственностью лучше всего понятны из Поздних Пророков, но Книги Судей и Царств также содержат упоминания о сомнительной сексуальности в культах плодородия. Часто упоминаются боги плодородия: Баал (Хадад, бог бури),^[386] его супруги Астарта (Ашторет)^[387] и Ашера. Сказано и о наличии в Израиле культовых объектов, представляющих этих персонажей.^[388] Библейский рассказ об участии Иуды в культах плодородия во времена Ровоама показывает распространенность подобных практик: «И устроили они у себя высоты и статуи и капища на всяком высоком холме и под всяким тенистым деревом. И блудники (qādēš) были также в этой земле и делали все мерзости тех народов, которых ГОСПОДЬ прогнал от лица сынов Израилевых» (3 Цар 14:23–24).^[389] О степени участия жителей Северного царства в культах плодородия свидетельствует и 4 Цар 17. Судя по всему, ситуация напоминала таковую в Иудее: «И поставили у себя статуи и священные столбы на всяком высоком холме и под всяким тенистым деревом» (4 Цар 17:10). Реформы таких ветхозаветных вождей, как Аса, Илия, Иосафат, Иегу, Езекия и Иосия ставили своей задачей искоренение культов плодородия путем уничтожения служителей, занимавшихся сексуальными обрядами, и/или уничтожения предметов культа и высот.^[390]

   У Поздних Пророков мы находим протест против сексуальной безнравственности Израиля на социальном уровне и блуда в образном смысле на национальном уровне,^[391] но наиболее резко они обличали разврат, возведенный в ранг культа,^[392] ибо он не только нарушал Завет Божий, но и наносил удар в самое сердце существования Израиля как богоизбранного народа.

   Ветхозаветные пророки свидетельствуют о распространенности и популярности сексуальных обрядов в Израиле. В частности, согласно некоторым текстам служители подобных обрядов предлагали свои тела «на всяком высоком холме и под всяким ветвистым деревом» (Иер 2:20; 3:6; ср. Втор 12:2; 3 Цар 14:23; 4 Цар 16:4; 17:10, 11; Ис 57:5, 7).

   Амос описывает проникновение подобных обычаев в Северное царство Израильское: «Отец и сын ходят к одной женщине… на одеждах, взятых в залог, возлежат при всяком жертвеннике» (Ам 2:7–8). Возможный намек на культы плодородия содержится и в упоминании о marzēaḥ («пирушка», «культовое празднество») среди состоятельных людей. Сведения о marzēaḥ встречаются также в угаритских текстах. Марвин Поуп определяет marzēaḥ как «социальный и религиозный институт, который включал семьи, собственность, дома для собраний и виноградники для вина, и был связан с определенными божествами. Встречи проводились периодически (может быть, ежемесячно) для беспрерывного празднования в течение нескольких дней с едой и напитками, а иногда (а то и регулярно) с сакральными сексуальными оргиями».^[393]

   Осия живо описывает культ плодородия на высотах: «На вершинах гор они приносят жертвы и на холмах совершают каждения под дубом и тополем и теревинфом, потому что хороша от них тень. Поэтому любодействуют дочери ваши и прелюбодействуют невестки ваши… вы сами на стороне блудниц, и с храмовыми проститутками (qĕdēšôt) приносите жертвы. Тем самым невежественный народ гибнет… Когда они кончают выпивать, то затевают сексуальные оргии» (глава 5, стихи 13–14, 18).^[394]

   Иеремия горестно восклицает о ситуации в Иудее: «Подними глаза твои на высоты и посмотри, где не блудодействовали с тобою? У дороги сидела ты для них…» (Иер 3:2).

   На первый взгляд пророки драматизируют. Неужели и в самом деле многие израильтяне увлекались подобными культами? Однако археология наводит на мысль, что все так и было. Почти на всех местах археологических раскопок в Палестине найдены дощечки и статуэтки с изображением обнаженных женщин с преувеличенными половыми признаками (часто и с фаллическими символами).^[395] Пророки описывают силу сексуальной страсти, сопутствовавшей «оргиям на горах» (Иер 3:23). Иер 2:23–24 сопоставляет участников культов с разгоряченными животными: «Как можешь ты сказать: «я не осквернил себя, я не ходил во след Баала»? Посмотри на поведение твое в долине, познай, что делала ты, резвая верблюдица, рыщущая по путям твоим? Привыкшую к пустыне дикую ослицу, в страсти души своей глотающую воздух, кто может удержать? Все, ищущие ее, не утомятся: в ее месяце они найдут ее». Осия прибегает к яркому сравнению из области хлебопечения: «Все они пылают прелюбодейством как печь, растопленная пекарем, который перестает поджигать ее, когда замесит тесто, и оно вскиснет» (Ос 7:4).^[396]

   Понять большую сексуальную привлекательность культов плодородия нетрудно:



   Культу Богини-Матери удалось совместить сексуальный стимул с жаждой религиозного экстаза и стремлением к материальной обеспеченности. Он кружил голову физиологическими и психологическими эффектами. Его обряды приводили к сексуальному и метафизическому насыщению, сулили повышение урожаев полей и виноградников, приплода скота. Они удовлетворяли базовые инстинкты, ибо сочетали эротику с религиозным восторгом и избавлением от голода и жажды. В общем, отвечали всевозможным человеческим желаниям.^[397]



   Зная основные аспекты культа плодородия, мы можем лучше понять некоторые аспекты ветхозаветной истории, в частности противостояние Яхве и Баала на горе Кармил в IX веке до н. э. (3 Цар 17–18). Засуха была не только Божьим наказанием Израилю за отступничество, но и опровержением учения о том, что Баал дарует дождь (если его стимулировать сексуальными обрядами на высотах). После того как Яхве открыл себя через огонь как истинный Бог, а лжепророки Баала были убиты, ливень стал знамением того, что Яхве есть истинный Бог плодородия. Однако дар дождя был даром благодати кающемуся Израилю, а не результатом симпатической магии в сексуальных обрядах.

   В VIII веке до н. э. пророческий протест против израильского участия в культах плодородия возглавил Осия. Тема измены и прелюбодеяния неоднократно появляется в рассказе о личной судьбе Осии, о тяжбе (rîb)^[398] Бога с Израилем и о том, как Бог смотрит на отступничество своего народа. Бог говорит: «В доме Израиля Я вижу ужасное; там блудодеяние у Ефрема, осквернился Израиль» (Ос 6:10). Израильтяне «глубоко упали… развратились, как во дни Гивы» (Ос 9:9). (В последнем случае сексуальное бесчинство, описанное в девятнадцатой главе Книги Судей.)

   Когда Северное царство подошло к грани катастрофы (вследствие отступничества), Бог попытался донести до людей глубоко личную и эмоциональную весть, чтобы они остановились, пока не поздно. Он сказал Осии: «Иди, возьми себе жену блудницу (zĕnûnîm) и детей блуда, ибо сильно блудодействует эта земля, отступив от ГОСПОДА» (Ос 1:2).^[399] Последующие отношения Осии с Гомерью (включая ее измену, его прощение и спасительную любовь) стали яркой жизненной притчей об отношениях Яхве с Израилем.^[400]

   Как Гомерь изменяла Осии с любовниками, так Израиль изменял Богу в культе Баала. В тяжбе (rîb) Бога с Израилем изобличается и опровергается основная предпосылка этого культа: что плодородие земли – от Баала.^[401] Отступнический Израиль восклицает: «Пойду за любовниками моими, которые дают мне хлеб и воду…» [Ос 2:7 (СП 2:5)]. В ответ Бог дает понять, кто есть подлинный Бог плодородия: «А не знала она, что Я, Я давал ей хлеб и вино и елей и умножил у нее серебро и золото, из которого сделали истукана Баала» [2:10 (СП 2:8)].

   Казалось бы, при таких резких обличениях у Пророков (особенно у Осии) в адрес культов плодородия с их лжеучением и развратом в рассказе об отношениях Бога с Израилем не будет образов, имеющих сексуальную окраску. Однако это не так. С риском быть непонятым Бог противопоставляет искаженному пониманию секса и обрядам Баала иные сексуальные образы.

Бог как Муж и Жених

   Ни в каких иных древних ближневосточных текстах божество не изображается как «муж» своего народа, имеющий с ним отношения завета.^[402] Напротив, Библия недвусмысленно говорит о Завете Бога с Израилем, причем часто использует образ брака.^[403] Представление о Боге как муже мы находим уже в Торе. Однако «Пятикнижие говорит о брачной любви между Богом и Израилем не прямо, а прикровенно».^[404] Рой Гейн описывает современным языком духовный брак между Яхве и Израилем в пустыне:

   На свадьбе у Синая Бог грозно и величественно объявил брачные обеты (Десять Заповедей). Израиль ответил согласием. Затем они совместно выстроили дом (скинию), и началось странствование через пустыню реальной жизни. Что бы ни случалось, они переживали это вместе. Обеты, объявленные Богом, были положены не только Израилю: они были и обетами самого Бога. Когда Он сказал: «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим» (Исх 20:3), Он не только запретил политеизм, но и сам поклялся быть Богом Израиля.^[405]

   Вайнфельд показывает, что на брачные отношения намекают упоминания о «ревности» (корень qn) Бога и «блуде» (корень znh) Израиля: «Понятие anq la, как и обозначение измены словом hnz, укоренены в образе мужа/жены».^[406] Дэвид Инстон-Бруэр согласен: «Метафора брака с Яхве имеет очень древние корни, как явствует из темы ревности в Декалоге и других частях Пятикнижия. Тема «ревности», столь важная для образа Бога в Пятикнижии, намекает на брак».^[407] Ранее мы уже рассматривали отрывки Пятикнижия, где используются еврейские слова с корнем znh для обозначения духовной/брачной измены Израиля Богу (Исх 34:15–16; Лев 17:7; 20:5–6; Числ 25:1; Втор 31:16). Мотив божественной ревности (корень qn), подразумевающий брак между Богом и Израилем, встречается уже в самом сердце Декалога, национальной хартии Завета, в запрете идолопоклонства: «…ибо Я ГОСПОДЬ, Бог твой, Бог ревнитель (ēl qannā)…» (Исх 20:5; ср. Втор 5:9). Брачная ревность Бога подчеркивается и двойным упоминанием этого атрибута в так называемом культовом Декалоге: «Ты не должен поклоняться богу иному, кроме ГОСПОДА, потому что имя Его – Ревнитель (qannā); Он Бог ревнитель (ēl qannā)» (Исх 34:14). Дважды в своем прощальной речи к Израилю Моисей предостерегает от духовной/брачной неверности завету с Богом:

   Берегитесь, чтобы не забыть вам завета ГОСПОДА, Бога вашего, который Он поставил с вами, и чтобы не делать себе кумиров, изображающих что-либо, как повелел тебе ГОСПОДЬ, Бог твой; ибо ГОСПОДЬ, Бог твой, есть огнь поядающий, Бог ревнитель (ēl qannā) (Втор 4:23–24).

   Не последуйте иным богам, богам тех народов, которые будут вокруг вас; ибо ГОСПОДЬ, Бог твой, Который среди тебя, есть Бог ревнитель (ēl qannā); чтобы не воспламенился гнев ГОСПОДА, Бога твоего, на тебя, и не истребил Он тебя с лица земли. (Втор 6:14–15).

   Основываясь на этих отрывках, Алон Балорда пытается доказать, что «божественная ревность есть главная эмоциональная составляющая в узах этого брака».^[408] Он показывает, что тема божественной брачной ревности особенно заметна в эпизоде с Баалом Пеорским (Числ 25), где ревность отражает Пинхас: Пинхас единственный из всего Израиля дает отпор духовной измене.^[409] В этой главе qn используется четырежды, а глагольная форма данного еврейского корня встречается в Пятикнижии лишь здесь.

   И сказал Господь Моисею, говоря: Пинхас, сын Элеазара, сына Аарона священника, отвел ярость Мою от сынов Израилевых, возревновав (bĕqanô, пиэль, сопряженный инфинитив. – Р. Д.) по Мне среди них, и Я не истребил сынов Израилевых в ревности Моей (bĕqinātî). Поэтому скажи: вот, Я даю ему Мой завет мира, и будет он ему и потомству его заветом священства вечного за то, что он показал ревность (qinnē, пиэль, перфект. – Р. Д.) по Боге своем и заступил сынов Израилевых^[410] (Числ 25:10–13).

   Еще один возможный намек на брачные отношения Яхве с Израилем содержится во Втор 33:3: «Истинно Он любит (ḥābab, каль, причастие. – Р. Д.) Свой народ; все святые его в руке Твоей, и они припали к стопам Твоим, чтобы внимать словам Твоим». Только здесь в ВЗ использован глагол ḥābab, который в арамейском языке означает «любить» или «заниматься любовью». Возможно, здесь он указывает на своего рода интимные отношения между Яхве и Его народом, установленные на Синае, параллельные любви мужа к жене.^[411]

   У Пророков^[412] целый ряд отрывков описывают Бога как небесного мужа Израиля. Напрямую говорит об этом Исайя: «Ибо твой Творец есть супруг твой; ГОСПОДЬ воинств – имя Его» (Ис 54:5); «как жених радуется о невесте, так будет радоваться о тебе Бог твой» (Ис 62:5). Показателен и такой отрывок: «…но будут называть тебя: «Мое благоволение к нему», а землю твою – «замужней», ибо ГОСПОДЬ благоволит к тебе, и земля твоя будет замужней» (Ис 62:4).

   Иеремия использует брачную метафору для описания отношений между Богом и Израилем. В Иер 2:2–3 Бог напоминает Израилю об их обручении во времена Исхода: «Я вспоминаю о верности юности твоей, о любви твоей, когда ты была невестой, когда последовала за Мной в пустыню, в землю незасеянную. Израиль был святыней ГОСПОДА, начатком плодов Его». Эта метафора развивается дальше во второй и третьей главах. Бог говорит об измене и блуде Израиля (см. о проституции далее главу 7). Образ брачной любви встречается у Иеремии и дальше. Бог называет Израиля: «возлюбленная Моя» (yādîd; Иер 11:15) и «возлюбленная (yĕdidût) сердца Моего» (Иер 12:7).

   Иезекииль подробно разворачивает тему божественного мужа на протяжении шестнадцатой главы. Сексуальный/брачный характер образа недвусмыслен: «И проходил Я мимо тебя, и увидел тебя, и вот, это было время твое, время любви. И простер я над тобой полы одежды Моей, и покрыл наготу твою; и поклялся тебе и вступил в союз с тобой, говорит ГОСПОДЬ Бог – и ты стала Моей» (Иез 16:8). Брачные метафоры продолжаются и в Иез 23, где речь идет о духовной измене Иуды и Израиля. (См. главу 7.)

   Ярче всего о том, что Бог есть небесный муж Израиля, говорит Книга Осии. Как супруг и истец в тяжбе с женой Бог ищет не развода, а примирения; не смертной казни, а прекращения измены. Во второй главе три «поэтому» отражают Божью «верность в любви» [ḥesed, Ос 2:21 (СП 2:19)], которая не попустит его жене окончательно потеряться. Он хочет поставить препятствия ее поведению [стихи 8–10 (СП стихи 6–8)] и подвергнуть ее лишениям, чтобы привести в чувство [стихи 11–15 (СП стихи 9–13)]. В завершение же – «увлеку ее, приведу в пустыню, и буду говорить к сердцу ее» [стих 16 (СП стих 14)]. Бог подобен любящему мужчине, который ухаживает за своей возлюбленной и увлекает ее туда, где они могут быть одни. Сказано, что как бы снова повторятся времена Исхода, когда Израиль обручился с Богом. Вместо трагедии в Ахоре (Нав 7:26) откроются врата надежды: Бог есть Жених, открывающей для жены дверь их нового дома и новой жизни.^[413]

   Слово «ответить» в Ос 2:17 (СП 2:15) («и она ответит там, как во дни юности своей») может быть прикровенным указанием на личностную и даже сексуальную близость,^[414] как и слово «знать» в Ос 13:5 («Я познал тебя в пустыне»).^[415] Бог обещает обручиться с Израилем «навеки» [2:21 (СП 2:19)]. Великое приданое содержат Его обетования! «Обручу тебя Мне в правде и суде, в любви и милосердии. И обручу тебя Мне в верности, и ты познаешь ГОСПОДА» [2:21–22 (СП 2:19–20)]. В этих восстановленных отношениях не будет эксплуатации и доминирования, свойственного сексуальным оргиям культов плодородия. Используя игру слов (слово baal может обозначать как Баала, так и просто «мужа») и контраст между двумя еврейскими словами, указывающими на мужа, Бог объясняет этот момент подробнее. Согласно 2:18 (СП 2:16), Израиль больше не будет называть Бога balî, «мой Баал» (буквально «мой господин») – слово, отражающее доминацию и обладание,^[416] – но будет называть Его îšî, «мой муж». В последнем случае подразумевается глубокое личностное партнерство.^[417]

   Эти идеалы применимы и к отношениям между мужьями и женами у людей: необходимы верность, любовь, взаимное сострадание, близость и отзывчивость.^[418] «Образ Бога как мужа использовался некоторыми пророками (особенно Осией. – Р. Д.) для описания отношений между Яхве и Израилем – отношений таких, какими они были в то время и какими они были задуманы. Этот образ также позволял лучше понять характер Бога, особенно Его верную, прощающую и безусловную любовь».^[419] В первых двух главах Книги Осии Бог говорит о своих отношениях с Израилем – как Осия обращается со своей заблудшей женой Гомерью в Ос 3 – «в категориях взаимной отзывчивости, самоотдачи и жертвенности»^[420] (явно не то, что было присуще сексуальности культов плодородия). Бог избавляет сексуальность из земли вражеской и возвращает ей достоинство и святость, присущие ей изначально. В то же время здесь нет места буквально-натуралистической концепции сожительства между божеством и людьми, которая привела бы к обожествлению или сакрализации секса.

Бог как Отец

   Сравнение Бога с мужем или женихом нам знакомо: оно сыграло важную роль в иудейской и христианской традиции. Не менее знакома иная метафора, в которой значим аспект пола: образ Бога как Отца.^[421] Многие (подчас даже библеисты) ошибочно полагают, что «учение о Боге как Отце – по существу новозаветная концепция».^[422] На самом деле об этом неоднократно говорится в ВЗ. Восемнадцать ветхозаветных отрывков напрямую называют Бога Отцом; пять говорят об отношениях Бога с Давидом и давидической династией; остальное касается отношений Бога с Израилем в коллективном и индивидуальном смысле.^[423] Родительство (видимо, отцовство) Бога подразумевается и в отрывках, в которых Израиль именуется «сыном» Бога.^[424]

   В еврейском каноне сравнение Бога с Отцом впервые напрямую упоминается в Песни Моисея:

 

Не Он ли Отец твой, который создал тебя,

основал тебя и устроил тебя?..

А Скалу, родившую тебя, ты забыл,

и не помнил Бога, давшего тебе рождение (ḥûl).

 

   В 2 Цар 7:14 Яхве обещает Давиду, что примет^[425] его сына Соломона как Своего собственного: «Я буду ему отцом, и он будет Мне сыном».^[426] Автор Книги Паралипоменон трижды говорит об отношениях между Яхве и давидическим царем как отношениях Отца и сына: с использованием идентичной формулировки (1 Пар 17:13), формулировки с обратной последовательностью («он будет Мне сыном, а Я ему отцом», 1 Пар 22:10) и сходной фразеологии («Я избрал его Себе в сына, и Я буду ему Отцом», 1 Пар 28:6). И еще у псалмопевца мы находим обращение давидического царя к Богу: «Ты отец мой, Бог мой и Твердыня спасения моего» [Пс 89:27 (СП 88:27)].

   К этому образу обращаются пророки Осия, Исайя и Иеремия:

 

Из Египта вызвал сына Моего.

 

(Ос 11:1)

 

Я – Отец Израилю, и Ефрем – первенец Мой.

 

(Иер 31:9)

 

И сказал: ты будешь называть Меня отцом твоим и не отступишь от Меня.

 

(Иер 3:19)

 

Только Ты – Отец наш…

Ныне, ГОСПОДИ, Ты – Отец наш;

Мы – глина, а Ты – образователь наш…

 

[Ис 63:16; 64:7 (СП 64:8)]^[427]

   Псалмы изображают Бога как «Отца сирот и защитника вдов» [Пс 68:6 (СП 67:6)], а также уподобляют Божье сострадание к Своему народу состраданию отца: «Как отец милует (rāḥam, пиэль. – Р. Д.) сынов, так милует (rāḥam, пиэль. – Р. Д.) ГОСПОДЬ боящихся Его» [Пс 103:13 (СП 102:13)]. И наконец, мудрец в Притчах сравнивает любящую строгость Господа с любящей строгостью отца: «Кого любит ГОСПОДЬ, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему» (Притч 3:12).

   Дэвид Таскер проанализировал древние ближневосточные описания божеств-отцов и ветхозаветные отрывки, говорящие о Боге как Отце, представив библейское богословие отцовства.^[428] В своем более кратком исследовании Джон Миллер охватил тот же материал и пришел к сходным выводам.^[429] Оказывается, в древних ближневосточных мифах многие божества-отцы отличаются «маргинальностью, жестокостью, некомпетентностью и беспомощностью», причем в сложившихся ситуациях «божественные матери, сыновья и дочери должны либо защищать себя, либо защищать свой универсум». Напротив, лишь в библейской традиции есть «единый Бог, и лишь единому Богу подобают хвала и служение. Бог есть Отец, но не трусливый и безответственный, как многие из тогдашних божественных отцов, но бдительный, неравнодушный, справедливый, добрый и сострадательный».^[430] «Фундаментальный момент в отцовстве Бога – Его забота о детях. Глубочайшее неравнодушие и неустанная энергия, которую Он тратит в Своей родительской роли, сильно отличается от эгоистических и отстраненных древних ближневосточных божеств-отцов, и создает ролевую модель для отцов человеческих».^[431] Таскер выделяет следующие основные особенности божественного отцовства в Библии: оно творческое, личностное, любящее, всеохватное, верное, могущественное, спасительное, поддерживающее, ответственное, чуткое, назидательное, оправдывающее, активное, ориентированное на отношения и гуманное.^[432]

Женские образы Бога

   Меньше знают о женских образах Бога в Писании.^[433] Намеки на них появляются уже в Пятикнижии. Скажем, в подтексте Моисеева вопроса к Богу в Числ 11:12 лежит представление о том, что Бог был матерью и кормилицей Израилю во время Исхода и скитаний по пустыне: «Разве я носил во чреве весь народ сей, и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька несет ребенка, в землю, которую Ты с клятвою обещал отцам его?»^[434] Интересно также, что «Ты» в Числ 11:15 (масоретский текст) стоит в женском роде («…когда Ты так поступаешь со мной, то лучше умертви меня»). Ввиду предыдущих женских образов, высказывалась даже гипотеза, что Моисей здесь обращается к Богу как к женскому началу – но более вероятно, что перед нами ошибка переписчика.^[435]

   Уильям Олбрайт, Дэвид Биал и другие ученые предположили, что божественное имя Шаддай (šadday), обычно понимаемое как «Всемогущий», связано с еврейским словом šad («сосок», «грудь») и означает «Имеющий могучие груди», ассоциируясь с заботой. По мнению Олбрайта, оно восходит к аккадскому слову šadu («грудь»), а Биал отметил, что во всех шести случаях его употребления в Книге Бытия оно имеет в качестве контекста благословение плодовитости/плодородия.^[436] Чаще связывают имя Шаддай с другим корнем («гора»?), предполагая все-таки «всемогущество» Бога. Однако его постоянное появление в контексте плодородия, прямая связь с «сосцами и утробой» в Быт 49:25, а также связь с другими библейскими образными упоминаниями о Боге «рождающем» (Втор 32:18; Ис 49:15; 66:7–9 – см. ниже), дают основания для перевода «Имеющий могучие груди».

   В Быт 49:25 соседство божественного имени Шаддай и слова šad («сосок») «намекает на материнский аспект в божестве».^[437] Во Втор 32:13 Бог описан как женщина с грудями, которая «питала» (yānaq, гифиль) Израиль – образ, конечно, имеет определенный смысл, поскольку Израиль получает от Яхве не молоко, а «мед из камня». Еще один намек на отцовство и материнство может содержаться в стихе 18 этой Песни Моисея: первое «родить» может относиться к отцу или матери, но еврейское ḥûl буквально означает «мучиться родовыми муками», и в других местах обозначает лишь рожающую женщину, а не зачатие отцом.^[438]

   Сравнение Яхве с матерью более подробно разрабатывается у Пророков, особенно в Книге Исайи.^[439] Исайя смело сравнивает Бога с женщиной в родовых муках: «Долго молчал Я, терпел, удерживался; теперь буду кричать, как рождающая, буду ловить воздух и тяжело дышать» (Ис 42:14). Несколькими главами далее он упоминает, что Бог носил Израиль во чреве: «Послушайте Меня, дом Иаковлев и весь остаток дома Израилева, которых Я носил от рождения, носил от утробы» (Ис 46:3). Сравнивается Бог и с матерью-кормилицей: «Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? Но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя» (Ис 49:15). В последней главе Исайи Бог уподобляет себя утешающей матери: «Как утешает кого-либо мать его, так утешу Я вас, и вы будете утешены в Иерусалиме» (Ис 66:13).^[440]

   Филлис Трибл документирует «путешествие метафоры» – метафоры чрева в этих и многих других библейских отрывках,^[441] отмечая богословскую глубину понятий, описывающих материнскую любовь Божью и включающих тему чрева:

   Еврейское существительное raḥămîm – его многозначность плохо поддается переводу – указывает одновременно на способ бытия, и на местопребывание этого способа. В единственном числе (reḥem) оно означает «утроба». Во множественном числе (raḥămîm) конкретика переходит в абстракцию сострадания, милости и любви. Более того, данные абстракции присущи глаголу rḥm («миловать») и прилагательному raḥûm («милостивый»). Соответственно, перед нами семантическая динамика: от физического органа женского тела к психологическому способу бытия, от конкретики к абстракции. «Утроба» – средство, «сострадание» – содержание. Чуткому воображению метафора подсказывает смысл любви как самоотверженности и самоотдачи. Утроба защищает и взращивает, но не обладает и не контролирует. Сострадание уступает свое сокровище во имя целостности и благополучия. Воистину таков его путь.^[442]

   В одном отрывке Исайя сочетает образ матери/утробы и образ отца: Яхве есть одновременно Бог утробы и Бог Отец. «(Яхве…) где ревность Твоя и могущество Твое, трепетание Твоей утробы и Твое сострадание? (Не удерживай Себя), ибо Ты – Отец наш; хотя Авраам не узнает нас, и Израиль не признает нас своими; Ты, Господи, Отец наш, от века имя Твое: «Искупитель наш»» (Ис 63:15–16).^[443]

   Осия называет Бога супругом Израиля (см. выше), но говорит и о том, что Израиль – дитя Богу, и что Бог заботится о нем. При этом характер образа указывает скорее на материнскую, а не отцовскую любовь (по меркам древнего Израиля): «Когда Израиль был ребенком, Я любил его и из Египта вызвал сына Моего… Я Сам приучал Ефрема ходить, носил его на руках Своих, а они не сознавали, что Я врачевал их. Узами человеческими влек Я их, узами любви, и был для них как тот, кто поднимает младенцев к своим щекам. Я наклонялся к ним и питал их» (Ос 11:1–4).

   Трибл детально исследовала риторику Иер 31:15–22 и показала, что для описания искупительного сострадания Божьего очень важен образ матери/утробы. Стих 31:29 она переводит так:

   Разве Ефрем не дорогой сын Мой? Не дорогое Мое дитя? Ибо чем больше Я говорю о нем, тем больше помню его. Поэтому трепещет за него утроба Моя. И Я воистину явлю ему материнское сострадание (Оракул Яхве).^[444]

   Гимническая литература/литература Премудрости также использует женские образы, говоря о Боге. Например, в Книге Иова иронический риторический вопрос Бога предполагает как мужскую, так и женскую роль в творении: «Есть ли у дождя отец? Или кто рождает капли росы? Из чьего чрева выходит лед и иней небесный, – кто рождает его?» (Иов 38:28–29). Псалмопевец Давид изображает Яхве в интимной роли повивальной бабки: «Но Ты извел меня из чрева, вложил в меня упование у грудей матери моей. На Тебя оставлен я от утробы, от чрева матери моей Ты – Бог мой» [Пс 22:10–11 (СП 21:10–11); ср. 71:6 (СП 70:6)].^[445] И в другом месте Давид говорит о материнской заботе Бога, который утешает его: «Но я унимал и успокаивал душу мою, как ребенок, отнятый от груди, с матерью. Душа моя была во мне, как ребенок…» (Пс 131:2 [СП 130:2]). В одном из псалмов восхождения Бог уподобляется одновременно господину и госпоже: «Как очи рабов обращены на руку господина их, и как очи рабыни – на руку госпожи ее, так очи наши – к ГОСПОДУ, Богу нашему, доколе Он помилует нас» [Пс 123:2 (СП 122:2)].

   В Книге Притчей (особенно 8:12–36) «Госпожа» Премудрость (ḥokmâ), видимо, является ипостазированным божеством.^[446] Особенно интересно, что судя по всему, Премудрость в Притчах имеет качества, которые в остальных текстах ВЗ присущи лишь Богу: дарительница жизни (Притч 8:35–36);^[447] источник законного управления (8:15–16);^[448] ее следует искать и звать (1:28; 8:17);^[449] она любит и должна быть любима (8:17);^[450] дарительница богатства (8:18–21)^[451] и безопасности (1:33);^[452] пожалуй, важнее всего – источник откровения (8:6–10, 19, 32, 34; 30:3–5).^[453] В 9:1 (ср. 7:6) Премудрость строит себе храм, «как подобает божеству ее статуса».^[454] Также «вполне вероятно, что конструкция ḥkmwt в Притч 1:20; 9:1… как pluralis intensitatis может быть сознательной параллелью к lhym, что и предполагали некоторые ученые».^[455]

   В Притч 8:12 Премудрость использует распространенную риторическую форму «божественного самовосхваления», которая в других местах Писания (и других древних ближневосточных текстах) зарезервирована за божеством: «Я Яхве, Бог твой», «Я Иштар Арбельская», «Я божественная Исида».^[456] Относительно библейских параллелей этому самовосхвалению (с той же грамматической структурой) см., например, Иез 12:25; 35:12; Зах 10:6; Мал 3:6.^[457] На основании этих точных грамматических параллелей Притч 8:12, пожалуй, следует рассматривать как риторическую форму ареталогии и переводить «Я (есмь) Премудрость», а не «Я, Премудрость…» Я согласен с Сильвией Шрёр и другими учеными, что здесь Премудрость – ипостазирование Бога; в Книге Притчей Премудрость есть «божественная фигура», которая «говорит как божество или как Бог Израилев».^[458] Исследователи отмечали, что в Притч 8 Премудрость свидетельствует о своей божественности. «Этот важный текст о ḥokmâ (Притч 8:22–31. – Р. Д.) в самом начале творения не оставляет сомнений в том, что она есть фигура божественная. Она нетварна и была еще до всякой твари, активно участвуя в создании мира».^[459] Однако я не согласен, что эта божественная сущность изображается как богиня. В одной из своих работ я показал,^[460] что Притч 8:30 описывает Премудрость как «Строителя» (sic! āmôn) рядом с Яхве при творении. О точном смысле слова āmôn комментаторы спорят, но смысл «Строитель» вроде бы лучше всего подтверждается фактами, как показали Клеон Роджерс III и другие.^[461]

   Хотя Роджерс убедительно обосновывает перевод «художник» (англ. master workman), он не применяет это понятие к Премудрости. Основания у него такие. Во-первых, мотив со – Творца вроде бы не применим к Премудрости. Во-вторых, существительное āmôn – мужского рода, а поскольку слово, к которому относится другое слово в иврите, обычно имеет тот же род, можно было бы ожидать здесь женскую форму āmôn.

   Однако эти трудности не означают, что надо предполагать редкую (и, по-моему, неправдоподобную) грамматическую конструкцию («аккузатив состояния»), как делает Роджерс. Напротив, во всяком случае, с позиции евангельского христианства, диссонансы, отмечаемые Роджерсом, могут быть поняты как указание на то, что перед нами ипостазирование, и Премудрость намекает на другое лицо в Божестве. Если считать, что Премудрость есть ипостазированный Сын Божий (как предполагалось в христологических спорах древней Церкви и у большей части церковных комментаторов до недавнего времени),^[462] грамматические и текстуальные сложности исчезают: Сын (мужской род, обозначаемый словом «художник») есть со-Творец с Яхве,^[463] «радующийся (mĕśaḥeqet, т. е. «играющий», «смеющийся». – Р. Д.) перед Ним всегда» (Притч 8:30) и выступающий в роли посредника между божеством и человечеством (стих 31).^[464]

   Впрочем, кто бы ни подразумевался в данном отрывке, в конечном счете Премудрость в Притч 1–9 нельзя назвать фигурой мужской или женской. Интересный тезис предлагает Франсуаза Мис:

   Персонифицированную Премудрость в Притч 8 считают фигурой женской. Однако это не подтверждается ни анализом данной главы, ни анализом других отрывков книги, посвященных Персонифицированной Премудрости (1:20–33; 8), ни первыми семью главами, в которых все же сильна атмосфера сексуальности и гендерности. Однако Премудрость – не мужского рода. Как Божество, она находится за рамками пола.^[465]

   Мис права: если не считать женский род существительного ḥokmâ (что ни о чем не говорит, поскольку так уж в иврите обозначается «премудрость» – а значит, и относящиеся к ḥokmâ местоимения должны иметь женский род), ни из чего не видно, что Премудрость – фигура женская. Более вероятно другое: Премудрость, будучи божественной, нейтральна, то есть категория пола на нее не распространяется.^[466] (Этот вывод имеет значение для актуальной темы «пола» Бога в Писании.)

Бог: мужское или женское начало?

   Стэнли Гренц выделяет как минимум четыре основных современных подхода к гендерной окраске образов Бога в Писании.^[467]

   Первый подход: «демифологизация». Все библейские образы, в которых Бог предстает мужским или женским, суть антропоморфизмы. Бог находится вне половых и сексуальных категорий.^[468]

   Второй подход: буквализация. Библейскому Богу присущи категории пола. Отсюда часто делали вывод, что Бог – мужского пола, а то и попросту мужчина.^[469]

   Третий подход: дифференциация. Отец и Сын имеют мужские атрибуты, а Дух – женские. (Иногда женские атрибуты приписываются Сыну.)^[470]

   Четвертый подход: переосмысление Божества. (Постулирован некоторыми феминистскими богословами.) Предлагается либо возврат к (якобы) древнейшему образу Божественного в женской «Первичной Матрице»,^[471] либо осмысление Троицы в свете женского образа Софии/Духа.^[472]

   Третий и четвертый подходы не вяжутся ни с Библией, ни с древним ближневосточным контекстом.

   Против третьего подхода. Ветхозаветные (и уж тем более новозаветные) тексты не допускают дробления, при котором Святой Дух (или грядущий мессианский Сын) связан с женским началом. Один и тот же Яхве проявляет материнское сострадание и являет себя как Отец своего народа.^[473]

   Против четвертого подхода. Недавние попытки найти «Первичную Матрицу» или «Великую Мать» в доисторических временах не увенчались успехом.^[474] В библейских отрывках (см. выше) Премудрость (София) не является женским божеством, а других данных в пользу подобного «переосмысления» Божества не существует.

   Из библейских отрывков, где для описания Бога используются мужские или женские образы, не следует, что Бог онтологически является мужским или женским началом. И в рассказе о сотворении мира, и в последующих библейских текстах Бог евреев – выше различия полов. Да, человек создан по образу Божьему и причастен к «динамике, которая отличает социальную Троицу (единство-в-многообразии, взаимность индивидов, интеракция одинаковости и различия)».^[475] И сексуальность создана Богом. Однако Бог – совершенно иной, чем Его творения. Скажем, нигде Писание не наделяет Яхве гениталиями (разительный контраст с описаниями прочих ближневосточных божеств). Вместо вливания плодородия в землю (как в культах плодородия) Бог дал земле плодородие еще при создании мира и продолжает благословлять своих тварей дарами плодородия. Ни о каких сексуальных связях между божествами и речи быть не может. Вообще в ВЗ Бог нигде не описывается как мужское божество, при котором есть партнерша. И это соответствует первому подходу, описанному Гренцем.

   В то же время в ВЗ мужские и женские образы Бога функционируют по-разному. «Пророки и другие еврейские поэты приписывали Яхве моральные качества человеческого материнства, но не обожествляли женское начало. Эта существенная особенность ускользнула от внимания большинства антропологов и психологов, которые писали о «гендере Бога»».^[476] Отметим, что в Писании (за вычетом случая с ипостазированием Премудрости – Притч 8) женские образы используются по отношению к Богу исключительно в сравнениях (Бог подобен…), а не в метафорах (Бог есть…).^[477] Аспекты божественной деятельности (например, Бог «кричит») сравниваются с аспектами женской деятельности (например, женщина «кричит» во время родов), но бытие Божье не отождествляется метафорически с женским началом. Бог есть Отец, хотя в чем-то подобен матери.^[478] Для описания природы Бога постоянно используются мужские метафоры. Когда же Бог сравнивается с женщиной, это не нарушает общей закономерности: все гендерные обозначения (местоимения, местоименные суффиксы, прилагательные, глаголы) предполагают, что в грамматическом плане Бог являет собой мужское начало.^[479] Значит, если мы хотим оставаться верными ВЗ, не следует использовать по отношению к Богу гендерно нейтральный язык,^[480] кроме случаев, когда еврейская лексика создает такую гендерную нейтральность.^[481] В этом плане я согласен со вторым подходом, описанным Гренцем.

   Элизабет Ахтмайер предложила глубокое, правдоподобное и как минимум частичное объяснение того, почему Бог описывает себя мужскими, а не женскими метафорами (в отличие от других религий древнего Ближнего Востока, где были мужские и женские божества). Дело не в культурной патриархальности Библии (как ясно из откровения Бога в Иисусе Христе). Смысл состоит в том, чтобы свести к минимуму риск отождествления Творца с творениями (как в других древних ближневосточных религиях).

   Основная причина такого (мужского. – Р. Д.) обозначения Бога – библейский Бог не позволяет отождествлять себя с творением… Как только Бога начинают мыслить в женском ключе, возникают образы ношения в утробе, рождения, питания от сосцов… Богиня родила мир! Но если творение вышло из тела божества, оно разделяет сущность божества; божество пронизывает все, и значит, все божественно.

   …Если отождествить Бога с Его творением, рано или поздно мы сделаем богами и богинями себя самих – первородный грех (Быт 3).^[482]

   Феминистки говорят: если Бог есть «Она», это необязательно означает, что Творец и Тварь идентичны. Ахтмайер возражает: «Такая идентификация происходит почти автоматически, как только по отношению к Богу начинает использоваться женский язык. Многие феминистки утверждают, что одно из другого не обязательно вытекает. Однако феминистские тексты показывают обратное».^[483]

   Правда, кто-то скажет: мужские метафоры могут привести к сакрализации и обожествлению секса ничуть не меньше, чем женские, ибо в древних ближневосточных религиях плодородия мужские божества были столь же сексуально активны, сколь и женские. Между тем в Библии Бог – это «Он» (мужские местоимения и метафоры), а не «Она» (женские местоимения и метафоры). Почему?

   Библия не дает ясного ответа на этот вопрос, но Ахтмайер рассуждает в правильном направлении: если бы Яхве мыслился как богиня, это скорее привело бы к сакрализации/обожествлению сексуальности. Все-таки женское начало/богиня больше ассоциируется с деторождением, чем мужское начало. Фраймер-Кенски высказывает эту мысль о шумерской цивилизации, что применимо и к политеизму древнего Ближнего Востока в целом:

   Природные роли мужчин не обусловлены анатомией, а у женщин сила в природе обусловлена полом. Богини контролируют процесс размножения, плодородия и сексуальности. Это функции анатомические. Они рассматриваются как квинтэссенция, ключевая особенность женского начала. Общество ассоциирует женщину (будь то земная женщина или богиня) с сексом, размножением и плодородием. Во всех этих случаях именно тело (особенно половые органы) исполняет функции, которые может исполнить лишь женщина.^[484]

   Отказ от идентификации Творца с творением стал глубинной причиной ветхозаветного отвержения ханаанейских культов плодородия с их сакрализацией и обожествлением сексуальности. В своем решительном противостоянии всякой концепции, которая стирает грань между Творцом и творением, ВЗ старается не ассоциировать Бога с женским началом. Впрочем, хотя в Библии единый истинный Бог – это «Он», Библия ясно показывает, что мужское начало не исчерпывает божественной природы. Более того, половые категории вообще не применимы к Яхве. Яхве – ни мужчина, ни женщина. Его природа содержит как мужские, так и женские аспекты.

   Ветхий Завет недвусмысленно, страстно и бескомпромиссно обличает сакрализацию и обожествление сексуальности в мировоззрении и обычаях культов плодородия.^[485] Справедливый суд Божий на подобные обычаи также очевиден. Богу отвратительны и омерзительны сексуальные обряды языческих культов. Тем не менее ВЗ много говорит и о милости Божьей на участников этих обрядов.^[486] На протяжении четырехсот лет Бог откладывал возмездие ханаанеям (Быт 15:16), давая им время покаяться и посылая свидетелей об истине (Авраам и его потомки, Мелхиседек, Валаам; рассказы о чудесном избавлении Израиля во время Исхода и скитаний в пустыне).

   Во время завоевания Земли Обетованной местные жители вроде Рахав и гаваонитян, которые отказались от языческих обычаев (включая, возможно, обряды культов плодородия), были приняты в общину Завета. Даже суровая участь ханаанеев – следствие не только справедливости, но и милости Божьей. Участники жутких обрядов не откликнулись на зов Духа Божьего, и чаша их нечестия переполнилась (Быт 15:16). Однако Бог в своей справедливости и милости положил конец сексуальным оргиям, унижающим человеческое достоинство, и жестоким обычаям вроде принесения в жертву детей.

   Когда у Синая Израиль впал в распутные оргии культов плодородия (Исх 32:25), люди, покаявшиеся и вставшие на сторону Бога, были пощажены и Бог простил их грехи (Исх 34). Удивительным образом Аарон, который внес немалую лепту в строительство золотого тельца и «допустил народ до необузданности к посрамлению пред врагами его» (Исх 32:25), после покаяния был не только прощен, но и, в силу удивительной милости Божьей, назначен первосвященником над Израилем (Исх 28, 39).

   В период Судей Израиль неоднократно увлекался культами плодородия, но Бог не только посылал наказания, но и являл великое терпение. Аналогичной была ситуация во времена монархии. Вспомним противостояние Баала и Яхве на горе Кармил (3 Цар 18). Народ, активно участвовавший в культе Ваала, заслуживал кары, однако огонь с неба нисшел не на него, а лишь на жертвенных животных… Бог посылал пророка за пророком, умоляя царей и народ отвратиться от почитания Баала, Ашеры и других ложных богов. Случалась и радость (думается, не только на земле, но и на небе), когда некоторые вожди – Аса, Илия, Иосафат, Иегу, Иехояда, Езекия и Иосия – проводили реформы с целью искоренить культы плодородия в Израиле/Иудее.

   Однако создается впечатление, что такие реформы были поверхностными и кратковременными: в конечном счете народ Божий не говорил Богу «да». Последняя глава Еврейской Библии описывает эту трагическую ситуацию:

   И посылал к ним ГОСПОДЬ, Бог отцов их, посланников Своих от раннего утра, потому что Он жалел Свой народ и Свое жилище. Но они издевались над посланными от Бога и пренебрегали словами Его, и ругались над пророками Его, доколе не сошел гнев ГОСПОДЕНЬ на народ Его, так что не было спасения (2 Пар 36:15–16).

   Иудеев увели в вавилонский плен. Однако даже тогда Бог не лишил свой народ милости, но вернул его в Землю Обетованную и, судя по всему, исцелил от увлечения культами плодородия.^[487] Правда, народ посещали и одолевали другие искушения, но все же милость Божья в Израиле победила обожествление и сакрализацию сексуальности.

   К сожалению, и эта победа была кратковременной. Как мы увидим, в новозаветную эпоху целый ряд синкретических религий обожествляли сексуальность. И в наши дни в радикальном феминизме есть движение, стремящееся возродить почитание богини с обожествлением женского начала и сексуальности.^[488] Такое возрождение древнего культа должно считаться с осуждением данного культа в ветхозаветные времена. И опять же сторонникам подобных учений Бог предлагает прощение и великую милость, когда они вернутся к библейскому взгляду на сексуальность.

   Согласно райскому божественному образцу, человеческая сексуальность должна выражаться в гетеросексуальных отношениях. Этот образец остается нормой во всех канонических книгах ВЗ. Как мы увидим далее, библейские авторы негативно изображают любое отклонение от нее. Искажение нормы, связанной с гетеросексуальным аспектом человеческих сексуальных отношений, включают, в частности, гомосексуальную практику, трансвестизм и скотоложство.^[489] На последующих страницах мы поговорим о ветхозаветных отрывках, где упоминаются эти формы поведения, а также об их древнем ближневосточном контексте. Затронем и вопрос об актуальности данных свидетельств в наши дни.

Древний ближневосточный контекст

   Месопотамия. Данные об отношении к гомосексуальности на древнем Ближнем Востоке найдены преимущественно в месопотамских источниках.^[490] Однако ни в одном из ранних законодательных кодексов Месопотамии (Урукагина, Ур-Намму, Хаммурапи) не рассматривается гомосексуальное поведение.^[491] Лишь среднеассирийские законы (конец второго тысячелетия до н. э.) упоминают гомосексуальную практику. Так § 19 говорит о мужчине аристократического статуса, который клевещет на мужчину равного статуса, утверждая, что того неоднократно «познавали» другие мужчины:

   Если человек тайно оклеветал равного себе, сказав: «Его познают», или во время ссоры публично сказал ему: «Тебя познают» и еще так: «Я сам клятвенно обвиню тебя», но не обвинил и не уличил, должно дать этому человеку 50 палочных ударов, он будет в течение месяца выполнять царскую работу, должно отрезать ему волосы, и он должен уплатить 1 талант олова.^[492]

   Судя по всему, в ассирийском обществе считалось постыдным и унизительным, когда мужчину «познает» другой мужчина как женщину, – независимо от степени добровольности акта. «Быть регулярно познаваемым другими мужчинами значило вести себя с этими мужчинами как женщина, а значит, уступать им по чести и статусу… Было нечто неправильное и странное в любом мужчине, который хотел, чтобы его познавали как женщину».^[493] Большинство ученых согласны, что речь здесь не идет об изнасиловании. Сказано ведь: «познают» (т. е. регулярно). А так естественно сказать о гомосексуальных отношениях по согласию.

   Гомосексуальная практика напрямую затрагивается в § 20: «Если человек познал равного себе, и его клятвенно обвинили и уличили, должно познать его самого и кастрировать его».^[494] Многие ученые относят это лишь к гомосексуальному насилию и понимают наказание следующим образом: «Мужчина, который имел женскую роль в отношениях с другим мужчиной, утратил свою мужественность. Мужчина, который попытался лишить другого мужчину его мужественности без его согласия, будет лишен мужественности через кастрацию».^[495] Дэвид Гринберг пытается доказать, что «залог глагола na-ku в данном отрывке предполагает насилие… Если бы речь шла о связи по согласию, наказание не имело бы смысла. Имеется в виду принуждение, к которому затем применяется расхожая для древнего права логика: «око за око», «насилие за насилие»».^[496] Из того факта, что наказан лишь мужчина, выступающий в активной роли, также выводят, что пассивный партнер не давал согласия.

   Но Дональд Уолд возражает: аккадское слово nâku не указывало на насилие, а применялось к сексуальным отношениям самого разного рода.^[497] Уилфрид Ламберт добавляет: если бы имелось в виду изнасилование, было бы использовано наречие emūqamma («силой»), как в случае с гетеросексуальным изнасилованием в § 16.^[498] То есть, запрещается не только гомосексуальное насилие, но и сама гомосексуальная практика. Всякая анальная гомосексуальная связь запрещена: «Согласно этому среднеассирийскому законодательству, гомосексуальное поведение – вне закона».

   Уолд далее отмечает, что суровое наказание lex talionis («око за око») действительно прослеживается в этом уставе применительно к гомосексуальности по согласию:

   Если нарушитель привлечен к суду и осужден, он получает суровое наказание, – достаточное, надо полагать, чтобы отпугнуть от однополых сексуальных связей. Наказание двойное: гомосексуал насилуется – видимо с целью унижения (но без легитимации гомосексуальных актов), – а затем кастрируется, чтобы он не совершил данное преступление повторно… Обоснованием кастрации явно был принцип lex talionis: око за око, зуб за зуб, акт за акт.^[499]

   Мартти Ниссинен соглашается, что ключевое аккадское слово (nâku) «само по себе не указывает на насилие со стороны правонарушителя». Однако он уточняет тезис Уолда: здесь принимаются меры против «активного и доминирующего партнера в сексуальной связи», поскольку для мужчины считалось постыдным, когда его неоднократно познавали в качестве пассивного партнера. «Познание» мужчины равного статуса «было равнозначно насилию и сознательному бесчестью, ибо активный партнер меняет роль своего партнера с активной (мужской) на пассивную (женскую)».^[500]

   Доводы Уолда и Ниссинена убедительны: среднеассирийское законодательство показывает, что всякая гомосексуальная деятельность – во всяком случае, за пределами культа и между мужчинами равного аристократического статуса – считалась серьезным преступлением, за которое наказывали кастрацией.^[501] Сексуальная связь между мужчинами рассматривалась как унизительная для пассивного партнера, познаваемого анальным способом.

   Вавилонский магический текст «Шумма алу» (до VII века до н. э.) содержит учебник примет. Пять из 38 примет касаются гомосексуальных связей:

   Если у мужчины была связь с задней частью своего равного (мужчины), этот мужчина будет первым среди своих братьев и коллег.

   Если мужчина жаждет выразить свою мужественность, пребывая в тюрьме, и, как у культовой проститутки мужского пола, совокупление с мужчинами становится его желанием, ему будет зло.

   Если у мужчины была связь с культовой проституткой (мужского пола), беда оставит его.

   Если у мужчины была связь с придворным (мужчиной), на целый год забота, которая терзала его, исчезнет.

   Если у мужчины была связь с рабом (мужского пола), у него будут неприятности.^[502]

   Как минимум две из этих примет – положительные.^[503] Нигде нет нравственного осуждения самой гомосексуальной деятельности. По мнению Гринберга, ключевую роль играет статус партнера: секс с мужчиной высокого социального статуса – хорошо, секс с мужчиной-рабом – плохо; узурпировать в тюрьме прерогативы культовой проститутки мужского пола – плохо. Первая из названных примет, видимо, предполагает, что в месопотамском обществе сексуальная связь с партнером равного социального положения снижала статус пассивного партнера по отношению к статусу активного партнера.^[504]

   Уолд согласен насчет доминации и статуса, но замечает, что не стоит ожидать от магических и гадательных текстов замечаний о нравственности. Одно дело, что доминация над мужчиной равного статуса через анальную связь – хорошая примета, и совсем другое – как смотрели ассирийцы на нравственность гомосексуальных связей.

   Если среднеассирийское законодательство запрещает всякую гомосексуальную практику за пределами культа, вторая из вышеперечисленных примет, видимо, предполагает, что гомосексуальная связь в рамках культа и со служителем культа («проституткой») была социально приемлемой или как минимум терпимой. В пользу этого говорят и другие данные с древнего Ближнего Востока.

   Ученые много спорили о роли мужских служителей культа (именуемых assinnu, kurgarrû или kulu’u): сначала в них видели «культовых проституток», а недавно появилась гипотеза, что эти служители лишь служили музыкантами, танцорами и актерами, выступая на культовых празднествах.^[505] Они одевались и прихорашивались как женщины, обычно носили с собой женский символ (веретено) и участвовали в экстатических плясках и самоистязаниях. Однако, какими бы ни были другие их обязанности, о которых говорят современные исследования, и независимо от того, занимались ли они регулярно «сексом за плату» (проституцией), свидетельства очевидны: эти служители вступали в обрядовые сексуальные отношения. Показательны отрывки из месопотамских текстов:

   Когда kalû вытер свой анус, (он сказал): «Я не должен возбуждать то, что принадлежит моей госпоже Инанне».

   Когда (мужчина-женщина. – Р. Д.) вошел в публичный дом, то воздел руки и сказал: «Моя плата – моему покровителю. Ты – богатство, я – половина.

   Мужчины берут в свои дома kurgarrûs, которые дают им детей.

   «Шумма алу» предсказывает, что кто-то сочтет необходимым вступить в сексуальную связь с другим мужчиной «подобно assinnu». В одном из текстов описана отвратительная участь этих служителей культа: «Хлеб с городских плугов (эвфемизм, обозначающий пенисы. – Р. Д.) будет твоей пищей».^[506]

   По-видимому, древнее месопотамское богословие включало веру в то, что мужчина, который имел секс с одним из пассивных гомосексуальных служителей культа, получает прямой доступ к силе богини Иштар. Впрочем, к этим пассивным партнерам, очевидно, относились с презрением, хотя они и были способом получить божественную силу. Согласно месопотамской мифологии, они были превращены богиней Иштар из мужчин в женщин и тем самым стали называться «мужчина-женщина» и даже «пес-женщина». (Сравнение с псом, видимо, отражало «отвратительную трансформацию мужественности и, возможно, также совокупление в собачьей позе».^[507]) Помимо эпитетов «мужчина-женщина», «пес-женщина» и «пес», считалось, что эти служители культа созданы из грязи под ногтями у бога Энки; они были лишь «разбитым сосудом».^[508]

   Другой месопотамский магический текст («Альманах заклинаний») состоит из ряда молитв, призванных помочь в делах любовных. Упомянуты три категории (видимо, равного уровня): «любовь мужчины к женщине», «любовь женщины к мужчине» и «любовь мужчины к мужчине».^[509] По мнению многих ученых, в последнем случае речь идет о гомосексуальных отношениях, которые явно рассматриваются в более позитивном свете, чем «упоение доминирующего партнера своей властью»,^[510] характерное для изображений мужского гомосексуального поведения в других месопотамских текстах. Впрочем, нельзя исключать, что речь идет просто о тесной мужской дружбе без всякого гомосексуального подтекста.

   Некоторые исследователи усматривали позитивные гомосексуальные отношения в эпосе о Гильгамеше: между Гильгамешем, царем Урука, и Энкиду, диким и нецивилизованным человеком, созданными богами в качестве партнера Гильгамешу.^[511] Однако большинство ученых все-таки считают, что взаимоотношения этих героев не носили сексуальный характер.^[512]

   Уильям Моран ссылается на письмо жены Зимри-лина, марийского царя, в котором она упоминает, что у ее мужа, как и у вавилонского царя Хаммурапи, есть любовники-мужчины.^[513]

   Уолд отмечает, что в месопотамском искусстве (в отличие от греческого) не найдено изображений гомосексуальных сцен (даже в сценах победы, где ожидаемы акты доминации или унижения). По его мнению, редкость упоминаний о гомосексуальности в литературе и искусстве Месопотамии обусловлена важностью сохранения нуклеарной семьи и заботой о том, чтобы родились дети, сохраняющие семейное имя. С учетом этих обстоятельств Уолд приходит к справедливому выводу о степени гомосексуальной практики в месопотамском обществе:

   Будь гомосексуальность в Месопотамии широко распространена, она противоречила бы целостности нуклеарной семьи, верованиям в загробную жизнь (связанным с наличием или усыновлением потомства) и сохранению этих базовых устоев общества, отраженных в генеалогических списках из вавилонских и ассирийских источников. Неудивительно, что в месопотамской литературе и искусстве гомосексуальность почти не упоминается. Сложно представить, что эта практика была распространенной. Скорее всего она ограничивалась культом.^[514]

   Хеттская империя (Анатолия). В хеттском законодательном кодексе (второе тысячелетие до н. э.) § 189 запрещает сексуальные отношения между отцом и сыном: «Если мужчина вступит в сексуальную связь со (своим собственным) сыном это недозволенная связь».^[515] Этот закон содержится в контексте различных запретных инцестных связей, а потому должен рассматриваться скорее как запрет на инцест, чем на гомосексуальность.^[516] В других хеттских текстах однополые отношения не упоминаются. Соответственно, общих выводов о гомосексуальной практике в древней Анатолии сделать невозможно.

   Египет. Древнеегипетские законодательные кодексы пока не найдены, а сохранившиеся египетские папирусы и надписи в большинстве своем касаются погребальной и религиозной тематики. Поэтому понять, как относилось египетское общество к гомосексуальной практике, довольно трудно.

   Свидетельств гомосексуальной культовой проституции не найдено, но египетским богам иногда приписывалась гомосексуальная практика. Одна из версий мифа «Спор Гора с Сетом» (около 1160 года до н. э.) упоминает о сексе бога Сета со своим младшим братом Гором: «Сет сделал, что у него пенис возбудился, и вставил его между ягодиц Гора. И Гор положил свою руку между своих ягодиц и принял семя Сета».^[517] Далее Сет говорит, что «исполнил мужскую роль» с Гором.^[518]

   Хотя культовой гомосексуальной проституции в древнем Египте, видимо, не существовало, бытовала вера, что гомосексуальная связь с египетским мужским божеством благоприятна. В тексте на одном из саркофагов усопший клянется: «Я проглочу фаллос Ра». Другой текст с саркофага упоминает о сексуальных отношениях с богом земли Гебом: «Его (Геба. – Р. Д.) фаллос – между ягодиц его сына и наследника».^[519]

   Судя по всему, фараоны иногда вступали в гомосексуальные отношения. Сообщается, что фараон Неферкара (Пепи II) из VI династии (около 2272–2178 годов до н. э.) регулярно навещал ночами полководца Сасенета, который был не женат (или жил без жены), – видимо, для сексуальной связи.^[520] Но по этим данным нельзя определить, сколь распространена была гомосексуальность в Египте в целом или даже среди фараонов в частности: долгожитель Пепи II нравственностью не славился.^[521] Барельефы из гробницы двух маникюрщиков и парикмахеров фараона Ниусерры (около 2600 года до н. э.) изображают двух мужчин в интимных позах: они обнимаются, держатся за руки и касаются носами. Фараон Эхнатон (около 1370 года до н. э.) изображен в сценах необычной близости со Сменхарой, мужем его дочери и, видимо, соправителем. Они показаны нагими (крайне необычно); Эхнатон бьет Сменхару по подбородку; Сменхара получает нежные титулы, которые вообще использовались лишь по отношению к Эхнатоновой царице и наложницам. Внешность Эхнатона женоподобна, у него раздутый живот и отсутствуют гениталии.^[522]

   Как и в месопотамской литературе, некоторые египетские тексты показывают, что пассивная роль в ходе мужской анальной связи считалась бесчестьем, а активная – доказательством превосходства. Так, в одном из текстов саркофагов (IX–X династии), содержащем магические отрывки для чтения после смерти (чтобы обрести бессмертие), усопший хвалится: «Атум (мужское божество. – Р. Д.) не имеет власти надо мной, ибо я совокупляюсь между его ягодиц».^[523]

   По мнению некоторых ученых, поначалу египтяне были терпимы к гомосексуальной деятельности, а потом стали относиться к ней отрицательно. В более ранний период предосудительными считались лишь однополые связи с юношами. Один из ранних текстов, «Поучения Птахотепа» (V династия; середина третьего тысячелетия до н. э.), предостерегает лишь от принуждения «вульвы-мальчика» к сексуальной связи.^[524] Аналогичным образом гераклеопольская надпись (видимо, IX династия; около 2130 года до н. э.) прямо упоминает о пассивной гомосексуальной роли юноши и уголовном преследовании взрослого, который занимается подобной педерастией. Мужчина заявляет: «Я не хотел любить юношу. Что касается уважаемого сына, который это делает, его собственный отец оставит его в суде».^[525] Переход к более негативной оценке всякой гомосексуальной практики, возможно, знаменуется «Книгой мертвых» (XVIII династия; XV век до н. э.). Глава 125 «Книги мертвых» содержит ряд утверждений усопшего о своей невиновности в различных грехах. Два из них относятся к гомосексуальности.

   (А 20) У меня не было сексуальных отношений с мальчиком.

   (B 27) О Тот, чье лицо повернуто назад, кто является из Тепхет-джат! Я не был извращенцем. Я не вступал в сексуальные отношения с мальчиком.^[526]

   Многие ученые, следуя за переводом Уилсона, относят этот текст к гомосексуальной связи с юношей (педерастии). Однако, согласно Гринбергу, оригинал не уточняет возраста партнера и может быть понят как «мужчина-любовник», а не «мальчик».^[527] Тогда получается, что текст считает предосудительной всякую гомосексуальную деятельность. Создается впечатление, что ко временам надписей храма Эдфу (птолемеевский период; III–II века до н. э.) были запрещены как пассивные, так и активные роли в гомосексуальной практике.^[528]

   Угарит/западные семиты/Ханаан. В угаритской литературе и угаритском искусстве надежные свидетельства гомосексуальной практики пока не найдены, хотя, как мы увидим, имеются свидетельства скотоложства и инцеста. В «Луке Акхата» сказано, что ханаанейская богиня Анат «отнимает луки у мужей, то есть превращает мужей в женщин». Это может означать, как и в сходных месопотамских высказываниях об Иштар, что богиня делала из мужчин гомосексуалов.^[529]

   Выводы. Из стран древнего Ближнего Востока гомосексуальная практика, видимо, задокументирована в Месопотамии, Анатолии и Египте. Говорить об однозначном ее принятии или отвержении невозможно.

   Месопотамия. Гомосексуальная деятельность, похоже, имела место в контексте культа. Законодательные запреты на гомосексуальную деятельность в среднеассирийских законах предписывают в качестве максимального наказания кастрацию, а не смерть.

   Египет. Судя по всему, поначалу египетское общество относилась к гомосексуальному поведению более терпимо, чем впоследствии.

   Далее мы увидим, что библейское отношение к гомосексуальности существенно отличалось от отношения к ней в других местах древнего Ближнего Востока.

Повествования Пятикнижия

   Грех Хама – гомосексуальный акт? Вскоре после рассказа о Потопе и завете с Ноем (Быт 6–9:18) мы читаем о том, как Хам согрешил против отца (Быт 9:20–25). Ной напился вина и «лежал обнаженный (wayyitgal) в шатре своем» (9:21). «И Хам, отец Ханаана, увидел наготу (wayyar ēt erwat) отца своего, и выйдя, рассказал двум братьям своим» (9:22). О конкретном характере Хамова греха много спорили. Некоторые толкователи усматривают здесь неуважительный вуайеризм: Хам подглядывал за обнаженностью отца.^[530] По мнению других комментаторов, упоминание о «подглядывании» за «наготой отца» (или «обнажении» наготы) намекает на сексуальные отношения: гомосексуальные – с Ноем,^[531] или гетеросексуальные – с женой Ноя^[532] (ср. Лев 20:17; также Лев 18:14; 20:20–21). В первом случае (вуайеризм) грех состоит лишь в сыновнем непочтении: сын обнажил или разглядывал интимные места отца, да еще нагло хвастался этим перед братьями. В последнем случае речь идет о гомосексуальных или инцестных гетеросексуальных действиях.

   Действительно, в Лев 20:17, где говорится о сексуальных отношениях, понятия «увидеть наготу» и «открыть наготу» равнозначны. Однако следует отметить важные грамматические, синтаксические и лексические различия между Лев 20:17 и Быт 9:21. Лев 20:17 содержит конструкцию yiqqaḥ (от глагола lāqaḥ, «брать»)… rāâ erwat («увидеть наготу»), а Быт 9:21–22 – лишь rāâ erwat без предшествующей формы lāqaḥ. Выражение rāâ erwat («увидеть наготу») само по себе нигде в ВЗ не обозначает сексуальную связь. Более того, в Лев 20:17 глагол gālâ стоит в интенсивной породе пиэль (т. е. человек обнажает кого-то другого), а в Быт 9:21 – в возвратной породе гитпаэль (т. е. человек обнажается сам).^[533] С учетом этих явных различий между Быт 9:21 и Лев 20:17 большинство современных экзегетов полагают (на мой взгляд, правильно), что выражение «увидеть наготу» в Быт 9:21–22 не означает «иметь сексуальную связь» (в отличие от Лев 20:17).

   Кроме того, широко признано, что понимание данной фразы как намека на сексуальную связь не вяжется с непосредственным ее контекстом в Быт 9. Судя по стиху 23, грех Хама состоял в подглядывании, а не в гетеросексуальной связи (с женой Ноя) или гомосексуальном изнасиловании (Ноя). Повествователь специально делает паузу, чтобы объяснить поступок Хама, противопоставляя его действиям братьев: «Сим же и Иафет взяли одежду и, положив ее на плечи свои, пошли задом и покрыли наготу отца своего (waykassû ēt erwat ăbîhem); лица их были обращены назад, и они не видели наготы отца своего (wĕerwat ăbîhem lō rāû)». Умберто Кассуто справедливо замечает: «Если достаточно было лишь покрыть наготу, значит, проступок состоял в подглядывании».^[534] Сходную мысль высказал Гордон Уэнем: «Из стараний, которые приложили Сим и Иафет, чтобы не смотреть на отца, видно: это было все, что сделал Хам в шатре».^[535]

   Впрочем, Уэнем делает оговорку. Подглядывание Хама не считалось чем-то малосущественным «в мире, в котором сдержанность и сыновняя верность были великими добродетелями».^[536] Повествователь резко противопоставляет сыновнюю непочтительность Хама ревностному стремлению двух других сыновей соблюсти скромность и уважение к отцу. Следующие два стиха подчеркивают серьезность Хамова прегрешения и, видимо, подразумевают, что сыновняя непочтительность уже дала о себе знать в характере младшего сына Хама: «Ной проспался от вина своего и узнал, что сделал (āśâ) над ним меньший сын его, и сказал: проклят Ханаан; раб рабов будет (yihyeh) он у братьев своих» (Быт 9:24–25).^[537]

   Вопреки утверждению некоторых толкователей глагол āśâ («делать») не предполагает сексуального насилия, а лишь указывает на непочтительность Хама, который не только не покрыл наготу отца, но и дерзко рассказал о ней братьям. Фразу же в стихе 25 лучше переводить так: «Проклят Ханаан (не «да будет проклят». – Р. Д.); раб рабов будет он у братьев своих». Первая ее часть описывает уже имеющуюся ситуацию, а вторая – предсказывает будущее. «Без сомнения, Ной увидел, что Ханаана будут особенно отличать нечестивые качества, которые уже проявил Хам. И для всего рода Ханаана эти качества будут более характерны, чем для других земных родов».^[538]

   Таким образом, правильное толкование состоит в том, что Ной лежал раздетым, и фразу «увидел наготу» надо понимать буквально, а не как намек на изнасилование. Это подтверждается и более широким контекстом Быт 1–11. Уоррен Гейдж показал, что повествователь описывает случай с Ноем как повторение опыта Адама и Евы в Эдемском саду. Потоп и последующие события параллельны неделе творения: воды покрывали землю (Быт 7:18–19; ср. 1:1–2), голубь парил над ликом вод (8:9; ср. 1:2), потом появились сухая земля и растительность (8:11; ср. 1:12), а под конец потопа Бог почувствовал «приятное благоухание» (rêaḥ hannîḥōaḥ, 8:21; ср. šābat, 2:2). После потопа Ной – своего рода новый Адам, который несет в себе образ Божий (9:6; ср. 1:26–27) и получает повеление плодиться и размножаться, и наполнять землю (9:1, 7; ср. 1:28).

   Грех Ноя в винограднике параллелен греху Адама в Саду: вкушение запретного (9:20; ср. 3:6), последующая постыдная нагота (9:21; ср. 3:7), покрытие наготы (9:23; ср. 3:21 – Бог покрыл наготу Адама и Евы).^[539] Богословский смысл этих параллелей очень глубок, но для нас сейчас важно, что падения Адама и Ноя не были сексуальными грехами. Более того, последствия грехов проявлялись на физическом плане, включая постыдную наготу (которая не есть эвфемизм секса или насилия). Гейдж не отмечает еще одну параллель, но повествователь, очевидно, имел в виду связь между греховной реакцией Адама на свою наготу (безуспешные попытки укрыться фиговыми листьями) и греховной реакцией Хама на наготу Ноя (нежелание прикрыть его одеждой).

   Впрочем, хотя в Быт 9 нет указаний на то, что Хам совершил инцестное гомосексуальное изнасилование, надо объяснить переклички с уставами Лев 20 о незаконных сексуальных отношениях. (Переклички возникают в канонической форме Пятикнижия.) Да, в Быт 9 гомосексуальный акт отсутствует. Однако едва ли можно считать случайным использование в Быт 9 и Лев 20 одинакового выражения: rāâ erwat. Судя по всему, повествователь намекает, что в поступке Хама действительно были какие-то запретные сексуальные подтексты. Глагол rāâ с таким аккузативом, как в Быт 9:21, часто имеет нюанс «смотреть ищущим взором».^[540] Г.Лейпольд уловил эту тонкость и ее значение: Хам не просто случайно и безобидно что-то увидел, но «жадно всматривался. Инстинкты, которые обычное сыновнее почтение должно бы держать в узде, разгулялись вовсю. Взор насыщает грязное воображение».^[541]

   Также Лейпольд полагает, что фраза «рассказал двум братьям своим» имеет подтекст «рассказал с удовольствием».^[542] Иными словами, грех Хама состоял не только в сыновней непочтительности, но, видимо, включал грязные и похотливые гомосексуальные мысли и фантазии. Неслучайна здесь и ремарка «Хам, отец Ханаана». Она «подчеркивает родство ума между ними. Склонность к нечистоте есть и у отца, и у сына».^[543] Если данная интерпретация верна, вспоминается осуждение человечества после потопа: «Помышление сердца человеческого – зло от юности его» (Быт 8:21). Таким образом, с самого первого библейского намека на гомосексуальные тенденции мы узнаем, что не только сам гомосексуальный акт греховен: греховно потворство похотливым мыслям и фантазиям.^[544]

   Содом: гомосексуальная похоть или негостеприимство? Рассказ о Лоте и Содоме (Быт 19:1–11) хорошо известен, и нет нужды повторять его здесь. Именно на нем основано использование слова «содомия» применительно к мужской гомосексуальности. Однако некоторые толкователи пытаются доказать, что требование жителей Содома («где люди, пришедшие к тебе на ночь? выведи их к нам; мы познаем их» 19:5) не относится к гомосексуальным действиям. Например, Д. С. Бейли (а за ним – Джон Босуэлл и другие авторы)^[545] высказали такую гипотезу: Лот, как пришелец (гер) в Содоме, «по незнанию или небрежению содомскими законами превысил права гера в этом городе, приняв у себя двух «чужеземцев», чьи намерения могли быть враждебными, а личность – неустановленной».^[546] По мнению Бейли, глагол yāda («познать») в 19:5 не относится к сексу: мол, люди хотели лишь «познакомиться» с неизвестными, «выяснить их намерения».^[547] А чем же тогда объяснить желание Лота отдать своих дочерей? Оказывается, это была «самая соблазнительная взятка, которую Лот мог предложить в данный момент, чтобы удовлетворить враждебную толпу», а не попытка «предложить удовлетворение гетеросексуальное вместо гомосексуального».^[548]

   На первый взгляд гипотеза правдоподобна. Однако традиционное понимание отрывка лучше соответствует непосредственному контексту. Прежде всего, в самом первом упоминании о содомском нечестии (13:13) использована фраза «мужи (anšê) Содома», а не просто «люди/народ (am)», как обычно в Книге Бытия при описании жителей того или иного города.^[549] В 19:4 то же самое слово, anšê («мужи…»), повторяется дважды в одном стихе и подчеркивает, что дом Лота окружили именно мужчины. Более того, из контекста видно, что нечестие Содома состояло далеко не только в негостеприимстве (хотя и оно имела место). Сначала повествователь называет жителей Содома «злыми и весьма грешными перед ГОСПОДОМ» (13:13), а затем этот же вердикт звучит из уст Божьих: «Сколь велик вопль против Содома и Гоморры! И сколь тяжел их грех!» (18:20). Ясно, что речь идет не просто о неприветливости горожан.

   Однако ахиллесова пята тезиса Бейли, Босуэлла и других толкователей, которые усматривают в данном отрывке лишь тему негостеприимства, состоит в том, как используется глагол «познать» в непосредственном контексте. В стихе 8 глагол yāda появляется в связи с дочерьми Лота и явно относится к сексу. Тесное соседство употребления в стихе 5 с этим сексуальным смыслом yāda в стихе 8 крайне затрудняет вывод, что в первом случае сексуального смысла нет. Да и вообще «объяснение Бейли, почему Лот предлагает мужам Содома своих дочерей, неубедительно… Значительно легче понять, почему Лот предлагает дочерей людям, которые стремятся к насилию, чем почему он их предлагает тем, кто явился лишь удостовериться в личности двух чужеземцев».^[550]

   Джеймс ДеЯнг показывает, что в пользу сексуальной интерпретации Быт 19 свидетельствует и литературная макроструктура Книги Бытия.^[551] Следуя за литературным анализом Роберта Альтера, он отмечает три эпизода перед рассказом о рождении Исаака, которые представляют угрозу обетованию о семени Авраама: ходатайство Авраама и гибель Содома и Гоморры (Быт 18–19), инцест Лота с дочерьми как происхождение моавитян и аммонитян (Быт 19), случай с сестрой-женой и царем Герарским (Быт 20). ДеЯнг показывает, что «каждый эпизод сообщает о сексуальном грехе и наказании за него… Литературная структура текста подтверждает гомосексуальный смысл греха Содома. Незаконное сексуальное наслаждение связывает все три эпизода».^[552]

   Большинство современных комментаторов согласны, что Быт 19 описывает не только отсутствие гостеприимства, но и гомосексуальную активность. Однако есть широкое мнение, что сексуальная проблема здесь – насилие, а осуждения гомосексуальной практики как таковой не прослеживается.^[553]

   Что можно ответить на это? Конечно, весьма вероятно, что у мужей содомских была на уме попытка гомосексуального изнасилования. Однако Виктор Гамильтон указывает на четыре причины, по которым речь не может идти лишь о гомосексуальном изнасиловании.^[554]

   Глагол yāda, который некоторые понимают здесь как «насиловать», больше нигде в ВЗ не имеет такого значения.

   В других местах Писания для описания изнасилования используются иные глаголы, но не yāda: Быт 34:2; 2 Цар 13: 14; Втор 22:25–27 (обсуждение терминов и темы изнасилования в целом см. в главе 12).

   Переводить yāda как «насиловать» в Быт 19:5 значит придавать этому слову иное значение, чем тремя стихами далее, где этот глагол явно означает «иметь сексуальную связь» (с дочерями Лота).

   «Такая интерпретация вкладывает в уста Лота невозможные слова: «Не насилуйте моих гостей. Вот мои дочери, обе девственницы, – насилуйте их!»

   С учетом этих проблем Гамильтон делает вывод (думаю, правильный): «Здесь не одобряются гомосексуальные отношения в принципе».^[555]

   Однако дело не только в слове yāda. В свете общей динамики рассказа, видно, что эпизод показывает степень испорченности жителей Содома и Гоморры. Поэтому «вполне вероятно, что грех Содома был не просто в негостеприимстве и даже не просто в попытке изнасилования гостя, но в попытке гомосексуального изнасилования гостей-мужчин… Именно конкретная форма негостеприимства, гомосексуальное насилие, делает этот конкретный случай проявления негостеприимства особенно подлым, а слово «Содом» – символом бесчеловечности по отношению к странникам».^[556]

   Более широкий контекст последующих пророческих отрывков, которые упоминают это повествование, явно предполагает сексуальную интерпретацию (Иез 16:43, 50; ср. Иуд 7–8; 2 Петр 2: 4, 6–8) и отвержение гомосексуальной активности в принципе, а не только лишь гомосексуального насилия. Как мы покажем в анализе Иез 16:49–50, пророк действительно указывает на грех негостеприимства, но – не только на него. Терминология в непосредственном контексте этих стихов в Иез 16 говорит о сексуальном характере содомского греха. То, что особенно позорной считалась не просто попытка изнасилования, но попытка однополого изнасилования, подтверждается интертекстуальными связями между Книгой Иезекииля и сексуальными «мерзостями», упомянутыми в заповедях Книги Левит.^[557]

Законодательство Пятикнижия

   Левит 18:22 и 20:13. Закон Моисеев сурово осуждает гомосексуальные действия и назначает за них очень суровые наказания. Основная заповедь содержится в Лев 18:22: «Не ложись с мужчиной, как с женщиной: это мерзость» (wĕet zākār lō tiškab miškĕbê iššâ tôēbâ hiw). Слово zākār подразумевает не только взрослого мужчину (и конечно, не весь человеческий род), а любого представителя мужского пола, независимо от возраста. Оно «исключает любые сексуальные отношения между мужчинами».^[558] В отличие от других древних ближневосточных законов, касающихся гомосексуальной активности, здесь наказываются обе стороны (стало быть, речь идет не о гомосексуальном насилии, а о добровольном сексе между мужчинами). Гэгнон резюмирует контраст между библейскими и прочими древними ближневосточными законами о гомосексуальных действиях: «Безусловность запрета не имеет аналогов на древнем Ближнем Востоке и в Греции, где снисходили к активной роли, а также согласию, возрасту или социальному статусу пассивного партнера (чужеземец, раб), или связи с культом».^[559] Рой Гейн пишет об этом стихе: «Сказано очень просто, не оставляя места двусмысленности».^[560]

   Еврейская фраза lō tiškab состоит из отрицательной частицы и имперфекта породы каль, а значит, выражает постоянный запрет. Что касается фразы miškĕbê iššâ (буквально «лежание женщины»), некоторые толкователи полагали, что имеются в виду лишь гомосексуальные акты, напоминающие обычный гетеросексуальный коитус (с введением полового члена).^[561] Однако она явно представляет собой эвфемизм, обозначающий сексуальную связь (ср. мужской эквивалент фразы в Суд 21:11–12). Таким образом, отрывок запрещает любой секс мужчины с мужчиной (zākār). В запрет включена и педофилия, поскольку слово zākār относится к любому представителю мужского пола, а не только к взрослому мужчине.

   Хотя эта заповедь напрямую упоминает лишь содомию (гомосексуальные отношения между мужчинами), запрет на лесбиянские связи, видимо, подразумевается в общем запрете на мерзостные обычаи египтян и ханаанеев (как указывает раввинистическое толкование).^[562] Все заповеди в Лев 18 написаны в мужском роде (за вычетом женского скотоложства: стих 23).^[563] Законодательство Моисея вообще написано с мужской точки зрения. Даже Декалог сформулирован в единственном числе мужского рода, – но это не означает, что к женщинам он не относится! Таков уж иврит: единственное число мужского рода служит для выражения гендерно-нейтральных понятий. (Аналогичной была ситуация и в английском языке до недавнего времени.) Поскольку мужчина рассматривается как патриархальный представитель семьи, законы как бы адресованы ему (ср. десятую заповедь Декалога!), но применимы и к женщинам.

   В Лев 20:13 повторяется основная информация из 18:22, но в форме прецедентного права, причем введены и санкции: «Если кто ляжет с мужчиной, как с женщиной, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них». Наказание же за гомосексуальную практику – смертная казнь. Лев 18:29 упоминает еще одну санкцию. Она сформулирована в общем виде и относится ко всем «мерзостям», упомянутым в Лев 18: «Ибо если кто будет делать все эти мерзости, то души делающих это отрезаны будут (wĕnikrĕtû) из народа своего». Хотя многие толкователи относят «отрезание» к смертной казни, Уолд показал, что «карет» был своего рода «божественным проклятием, лишающим грешника (и его потомство) какой-либо роли в драме израильской истории».^[564] Тому, кто совершает гомосексуальные действия, полагаются оба эти наказания.

   Лев 18:22 и 20:13 показывают точку зрения Бога на гомосексуальную практику: она есть tôēbâ («мерзость»). Как мы уже сказали, это слово дважды используется (в единственном числе) по отношению к гомосексуальным действиям и еще четырежды в Лев 18 (во множественном числе) по отношению к сексуальным грехам в целом (включая гомосексуальные), упомянутым в этой главе (стихи 26–27, 29–30). Больше нигде в Книге Левит оно не встречается. Основной смысл слова tôēbâ – «нечто мерзкое, гнусное, противное».^[565] Тот факт, что в списке конкретных запретов на сексуальные акты в Лев 18 оно появляется лишь в связи с гомосексуальными отношениями, показывает, насколько отвратительными считались эти отношения. Более того, во всем Пятикнижии единственный запрещенный сексуальный акт, с которым прямо связывается слово tôēbâ, это гомосексуальная связь.

   Некоторые ученые полагают, что tôēbâ относится лишь к иудейской обрядовой нечистоте, а потому связана с обычаями языческих народов – ритуальной нечистотой и культовой проституцией – которые оскверняют святилище в обрядовом смысле. В частности, есть мнение, что гомосексуальность осуждается лишь из-за своей ассоциации с идолопоклонническими культами плодородия, а не как плохая сама по себе.^[566] И будто бы осуждение гомосексуальной активности как «мерзости» основано лишь на культовых/обрядовых соображениях, а не на универсальных нормах морали и этики.^[567] Однако судя по употреблению слова tôēbâ в Торе и других книгах ВЗ, смысл часто не ограничивается ситуацией культа и обряда. Рассмотрев случаи его употребления, Питер Харленд правильно заключает: слово «обозначает нечто абсолютно несовместимое с волей Бога, который смотрит на это с отвращением и считает злом».^[568] Как мы покажем, в случае с гомосексуальной активностью речь идет далеко не только о связи с культовыми практиками соседних народов.

   Прежде чем переходить к узким и широким контекстам употребления слова «мерзость» в библейских отрывках, касающихся гомосексуальной практики, отметим, что «попытка возложить только лишь на Библию ответственность за посрамление гомосексуальности не отражает реального положения дел».^[569] Джозеф Дженсен подытоживает факты, свидетельствующие об отрицательном отношении к гомосексуальности в древней Месопотамии (подробнее см. выше):

   Именно в «толерантной» Месопотамии гомосексуалов впервые прозвали «псами» (в ВЗ такой случай всего один, Втор 23:19 (СП 23:18), причем здесь контекст культовый) и сочли «недомужчинами». Именно в ней через трансвестизм и другие средства (например, символическое несение веретена) он превращался в пародию на женщину. Именно в ней считалось, что проклятьем богини Иштар он превращен из мужчины в женщину.^[570]

   Примеры из среднеассирийских и хеттских законов, касающиеся наказаний за гомосексуальное поведение (см. выше), подтверждают мысль Дженсена. С учетом такого подхода к гомосексуальности в древних ближневосточных текстах, едва ли возможно объяснить Моисеев запрет на гомосексуальность единственно лишь попыткой поставить ритуальный заслон от культового идолопоклонства.

   Ученые, связывающие запрет на гомосексуальную практику только с идолопоклоннической культовой проституцией соседних народов, используют два основных аргумента (помимо ссылки на термин tôēbâ).^[571]

   Первый аргумент: в Лев 18 запрет на гомосексуальные связи идет сразу за запретом отдавать детей Молоху (18:21), а значит, гомосексуальная практика связывалась с идолопоклонством. Однако аргумент не работает. (1) В Лев 20 данный запрет не следует за упоминанием о приношении детей, а помещен между запретами на инцест и скотоложство (20:14–16). (2) Как считают многие ученые, отдавать детей Молоху было нельзя не только из-за идолопоклонства, но и поскольку это угрожало святости семьи или, иначе говоря, поскольку почитание Молоха имело сексуальный аспект: «Культ Молоха… включал сексуальный элемент, а потому считался tôēbâ; именно из-за сексуального аспекта данный культ оказался в списке преступлений в Лев 18, а не из-за идолопоклоннического элемента».^[572]

   Второй аргумент: Лев 18 и 20 часто предостерегают от ханаанейских практик (18:1–5, 24–30; 20:22–26). И действительно, левитские запреты на гомосексуальную практику помещены в общий контекст обличения ханаанейских мерзостей. Однако вывод некоторых современных ученых («связано с языческой практикой, значит, запрещено») не вполне удачно отражает библейский контекст. Дженсен же ставит аргумент с ног на голову: поскольку многие культовые обряды Израиля совпадали с языческими (жертвы, жертвенники, праздники и т. д.), «в случае возражений против языческого обряда, тому должны быть иные причины, чем связь с язычеством как таковая».^[573] Из контекста Лев 18 и 20 причина видна. В 18:24–30 и 20:22–23 Бог объясняет, что сексуальные отношения, описанные в предыдущих стихах (включая гомосексуальность), оскверняют по самой своей природе, а не из-за нарушения лишь израильских культовых обрядов.^[574] Из-за таких практик среди ханаанеев – у которых не было израильского культового ритуала – «осквернилась земля… и выплюнула живущих на ней» (Лев 18:25). Бог предостерегает, что извергнет она и Израиль, если Израиль впадет в подобную мерзость (Лев 18:27–28).^[575] Этот «естественный» закон резюмирован в 18:29: «Если кто будет делать все эти мерзости, то души делающих это отрезаны будут из народа своего». Уайт и Нил соглашаются, что отрывок не ограничивает данные запреты евреями:

   Напротив, текст Лев 18:24–30 ясно показывает, что Бог наказал нееврейские народы, ранее населявшие эту землю, именно за нарушение Его воли и сексуальную безнравственность, описанную в Лев 18:6–23… Если бы запрет на гомосексуальность был ограничен детьми Израилевыми, Бог не покарал бы окружающие народы за такую греховность.^[576]

   Законодательство Лев 18 содержит всеобщий нравственный закон, а не только израильский ритуальный устав. И прямо сказано, что оно обязательно не только для израильтян по крови, но и для «пришельца» (гера) (18:26). В послесловии мы покажем: когда первоначальная Церковь определяла, какие заповеди, помимо Декалога, надо соблюдать языкохристианам, она во многом ориентировалась на применимость к «пришельцу». Четыре запрета в Деян 15, обязательных для языкохристиан, – те же самые (и в той же последовательности) что и запреты для пришельцев в Лев 17–18, причем запрет на porneia подразумевает все незаконные сексуальные акты, описанные в Лев 18. Новозаветная община Завета явно считала упоминание о «пришельце» индикатором трансвременного и транскультурного характера этих законов, в том числе запрета на гомосексуальную активность.

   Уолд показал, что запреты в Лев 18 (в том числе на гомосексуальность) основаны на фундаментальных принципах творения (Быт 1:27–28): все люди созданы по образу Божьему как «мужчина и женщина», уникальные и отличные от остального творения, и получившие заповедь «плодиться, размножаться и наполнять землю». «Эти принципы описывают порядок и структуру человечества в двух взаимоотношениях: с Богом и с обществом. Все заповеди Лев 18 можно понять как борьбу с нарушением этих принципов».^[577] Действия, запрещенные в Лев 18 и 20, суть «мерзости», поскольку гомосексуальная практика нарушает Божий замысел о поле (см. Быт 1:27 и 2:24).^[578]

   Гэгнон отмечает, что связь с тварным устройством подразумевается в рефрене Лев 18:22 и 20:13: «[лечь] с мужчиной как с женщиной». Здесь явно есть перекличка с Быт 1:27 и Быт 2:24. Рассмотрев несколько гипотез о мотивах запрета однополого секса – связь с идолопоклонством,^[579] невозможность рождения потомства,^[580] контакт семени с фекалиями^[581] – Гэгнон делает вывод, что рефрен в 18:22 и 20:13 «лучше всего раскрывает основную заботу; а именно желание предотвратить ситуацию, когда мужчина обращается с другим мужчиной как с женщиной, превращает его в объект своих сексуальных желаний. Это мерзость, вопиющее нарушение границ, установленных Богом, в данном случае – гендерных границ, положенных еще при сотворении человека».^[582] Стало быть, дело не в гендерном статусе (мужской чести и иерархии), как некоторые думают, а в «искажении самого пола, каким он был создан и задуман Богом».^[583] Бревард Чайлдс понимает этот библейский смысл и его значение для нашего времени:

   Недавние попытки некоторых богословов доказать, что Библия дозволяет гомосексуальную практику и чуть ли не дает на нее добро, резко противоречат ветхозаветному учению о соотношении мужского и женского начал. Дело ведь не только в отдельных текстах, которые осуждают эту практику (Лев 20:13)… Согласно Ветхому Завету, гомосексуальность искажает творение, и ни о каком благословении ее речи быть не может.^[584]

   Помимо таких факторов, как универсальность и вечная нормативность – абсолютный, всеохватный язык и укорененность в уставе о творении, – Гэгнон приводит пять дополнительных указаний на то, что законы о гомосексуальной практике являются трансвременными и транскультурными.^[585]

   Это законодательство – часть более широкого и последовательного ветхозаветного выступления против гомосексуальной практики.^[586]

   Запрет на гомосексуальные действия дан вместе с запретами на сексуальные акты, которые были запрещены не только в культуре и обществе древнего Израиля: а именно вместе с запретами на инцест, супружескую измену и скотоложство.^[587]

   Гомосексуальная связь – это «сексуальное нарушение первой степени», указанное вместе с сексуальными нарушениями, которые наказываются смертью (Лев 20:10–16). Смертная казнь за гомосексуальную практику полагалась только в библейских заповедях, и включение этой практики в преступления, караемые в Израиле смертью, подчеркивает серьезность ситуации.^[588]

   Понятия чистоты, используемые в описаниях сексуальных грехов в Лев 18 и 20, не только не говорят о нерациональном, доэтическом или сугубо ритуальном характере этих заповедей, но и подчеркивают их моральную значимость. В Книге Левит «сочетание чистоты и запрета часто усиливает нравственное суждение, сосредотачивая внимание на том, что акт унижает совершающих его и дестабилизирует общество… Одна из особенностей «кодекса святости» состоит в обсуждении этики под рубрикой чистоты; тем самым грех и нечистота сливаются».^[589]

   Новый Завет усваивает ветхозаветные запреты на гомосексуальные связи (см. «Послесловие»).^[590]

   Я полностью согласен с выводами Гэгнона относительно Лев 18: 22 и 20:13:

   Со своей суровостью и бескомпромиссностью по отношению к мужскому гомосексуальному поведению Лев 18:22 и 20:13 отражают такое отвращение к однополым связям, какое не имеет параллелей на древнем Ближнем Востоке… (Редактор этих заповедей как части «кодекса святости». – Р. Д.) исходил из убеждения, что однополые связи совершенно несовместимы с созданием мужчин и женщин как существ, дополняющих друг друга. Для мужчины иметь сексуальные отношения с другим мужчиной, словно тот – женщина, значит нарушать замысел Божий о творении… Не будет преувеличением назвать это бунтом против замысла Божьего о человеческом поле… Многое говорит о том, что отрывки Лев 18:22 и 20:13 имеют непреходящую значимость.^[591]

   Второзаконие 23:18–19 (СП 23:17–18). В главе 3 мы говорили о культовой проституции в целом, а в главе 7 поговорим о некультовой женской проституции. Здесь же мы рассмотрим запрет Пятикнижия на мужскую проституцию, несомненно, включавшую мужские гомосексуальные акты.^[592] Ключевой отрывок содержится в Втор 23:18–19 (СП 23:17–18):

   Не должно быть храмовой проститутки (qĕdēšâ) из дочерей Израилевых и не должно быть храмовой проститутки (qādēš) из сынов Израилевых. Не вноси платы проститутки (zônâ) и цены проститутки мужского пола (keleb, «пес. – Р. Д.) в дом ГОСПОДА Бога твоего – ни по какому обету, ибо то и другое есть мерзость пред ГОСПОДОМ Богом твоим.

   Как мы уже отметили в главе 3, 23:18 (СП 23:17) относится к служителям культа, которые среди прочего совершали сексуальные обряды – видимо, за плату (сакральная проституция). И как мы отметили в этой же главе, служители, упомянутые в стихе 18 (СП стих 17), видимо, не тождественны некультовой «проститутке» (zônâ) и «псу» (keleb), описанным в стихе 19 (СП стих 18). Однако тесная контекстуальная взаимосвязь подтверждает сексуальную роль мужского служителя (qādēš), о котором идет речь в предыдущем стихе. Понятие qĕdēšîm («храмовые проститутки мужского пола»), видимо, является эквивалентом assinus («мужчины, мужественность которых богиня превратила в женственность… и в чьи культовые обязанности входило предлагать свои тела другим мужчинам для однополых отношений»).^[593] Как мы покажем в разделе о Пророках, во времена разделенного царства одна из главных задач состояла в очищении Земли Обетованной от культовых проституток (не только женского, но и мужского пола).

Гомосексуальная практика в Пророках/Писаниях

   Мужская культовая проституция. В дополнение к запрету на мужскую культовую проституцию в Втор 23:18 (СП 23:17), пять отрывков в Пророках/Писаниях упоминают о qĕdēšîm («храмовых проститутках мужского пола»). Четыре отрывка содержатся у Пророков. Согласно 3 Цар 14:24, во дни Ровоама, сына Соломона, «храмовые проститутки мужского пола (qādēš) были в этой земле. Они (жители Иудеи. – Р. Д.) делали все мерзости тех народов, которых ГОСПОДЬ прогнал от лица народа Израилева». Согласно 3 Цар 15:12, Аса, внук Ровоама, «изгнал храмовых проституток мужского пола (qĕdēšîm) из земли и удалил всех идолов, которых сделали предки его». В 3 Цар 22:47 (СП 22:46) повествователь замечает об Иосафате, сыне Асы: «И остатки храмовых проституток мужского пола (qādēš), которые оставались во дни отца его Асы, он истребил с земли». И наконец, согласно 4 Цар 23:7, Иосия «разрушил дома храмовых проституток мужского пола (qĕdēšîm), которые были при храме ГОСПОДНЕМ, где женщины ткали одежды для Ашеры». Из этих отрывков ясно, что в период разделенного царства проблема мужской культовой проституции была серьезной. Особенно показательно упоминание в 3 Цар 14:24 обо «всех мерзостях тех народов, которых ГОСПОДЬ прогнал от лица народа Израилева». Оно явно перекликается с аналогичным высказыванием в списке сексуальных грехов в Лев 18:24–30.

   В Писаниях есть лишь одно упоминание о qĕdēšîm: Иов 36:13–14. Элигу восклицает: «Но нечестивцы питают в сердце гнев и не взывают к Нему, когда Он заключает их в узы. Поэтому душа их умирает в молодости и жизнь их оканчивается с храмовыми проститутками (qĕdēšîm)». Из слов Элигу лишний раз видно, сколь низок был статус культовых проституток на древнем Ближнем Востоке. Отражают его слова и унизительный образ жизни, известный нам по ближневосточным текстам (см. выше). Согласно Гэгнону, данный отрывок дает нам в руки еще одно свидетельство тому, что qĕdēšîm – это храмовые проститутки мужского пола: «Если бы qĕdēšîm были просто служителями культа, не связанными с сексуальным развратом, было бы непонятно, с какой стати автор сделал их символом недолговечности». Гэгнон также отмечает, что обличается прежде всего «не гнев как таковой, а пагубное действие затаенного гнева и отвратительной сексуальной безнравственности, двух форм саморазрушения, на качество и продолжительность жизни».^[594]

   Судьи 19. В Пророках/Писаниях есть лишь одно прямое упоминание о попытке гомосексуальных действий, не связанных с религиозным культом. Книга Судей рассказывает жуткую историю, в которой мужские жители Гивы посягали на левита: «Как они развеселили сердца свои, вот, мужчины города, люди развратные (буквально «мужчины сынов Белиала». – Р. Д.), окружили дом, стучались в двери и говорили старику, хозяину дома: выведи мужчину, вошедшего в дом твой, мы познаем (yāda) его» (Суд 19:22). Судя по глаголу yāda («познать»), речь явно идет о сексе. Дальнейший ход событий подтверждает это (стихи 23–25): хозяин дома вмешивается и предлагает толпе «изнасиловать» (ānâ) свою дочь-девственницу, а также наложницу левита (стих 24). Нечестивцы отказываются его слушать, и тогда, наконец, левит выводит им свою наложницу. «Они познали (yāda) ее и издевались (ālal) над ней всю ночь до утра. И отпустили ее при появлении зари» (стих 25). Без сомнения, глагол «познать» в стихе 25 предполагает сексуальный акт, и аналогичной сексуальной коннотации требует контекст стиха 22.

   Хотя гомосексуальных действий в этой сцене нет, повествователь не оставляет сомнений в том, как смотрели на подобные вещи. Хозяин дома говорит насильникам: «Нет, братья мои, не делайте зла (rāa^̜ в гифиле. – Р. Д.), когда этот человек вошел в дом мой, не делайте этого безумия (nĕbālâ)…» (Суд 19:23–24). Стало быть, хозяин считал важным оказать гостеприимство и уберечь гостя от группового гомосексуального изнасилования – тогда как толпа желала попрать обе нормы. И как видим, нечестие мужчин Гивы состояло не только в негостеприимстве: они сделали попытку гомосексуального изнасилования. Эти темы переплетаются, как и в очень похожем рассказе о Содоме и Гоморре (Быт 19). «Негостеприимство отразилось в попытке гомосексуального изнасилования. Негостеприимство и гомосексуальность не исключают друг друга».^[595]

   Гэгнон оспаривает расхожее утверждение о том, что данный отрывок обличает лишь гомосексуальное насилие, но не гомосексуальные акты в целом. Рассматривая отрывок в контексте Пятикнижия и так называемой второзаконнической истории, где отношение к гомосексуальным актам недвусмысленное, он задает важный вопрос: «С учетом данного контекста, можно ли разумно сомневаться в том, что гомосексуальная связь как таковая увеличивала ужас старика, левита – и рассказчика?» Гэгнон отвечает на свой собственный вопрос: «Отвращение к мужской пенетрации мужчин, видимо, сыграла немалую роль в том, что требование сексуальной связи с левитом дважды названо nĕbālâ – безумием, намного большим, чем секс с дочерью старика или наложницей левита».^[596]

   Отношение автора Книги Судей к насилию, задуманному и совершенному в Гиве, видно из слов, которое он приписывает современникам события: «Не бывало и не видано было подобного сему от дня исхода израильтян из земли Египетской до сего дня. Обратите внимание на это, посоветуйтесь и скажите» (Суд 19:30). И в начале, и в конце этого повествовательного комплекса (Суд 19–21), рассказчик ясно указывает на глубокую нравственную деградацию. Отрывок Суд 19–21 начинается с замечания: «В те дни, когда не было царя у Израиля…» (19:1). Заканчивается он еще красноречивее: «В те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось правильным» (21:25). Столетиями позже Осия, не упоминая напрямую эту попытку гомосексуального изнасилования, намекает на нее, когда заводит речь о нравственном упадке Израиля его дней: «Глубоко упали они, развратились как во дни Гивы; Он вспомнит нечестие их, накажет их за грехи их» (Ос 9:9; ср. 10:9).

   Иезекииль 16 и 18. Отрывок Иез 16:48–50 упоминает о Содоме и сравнивает его с современной Иезекиилю ситуацией в Иудее. Некоторые толкователи думают, что в число содомских грехов пророк не включал гомосексуальную практику. Между тем, как и в случае с Гивой, перед нами не «или… или», а «и… и». Действительно, Иезекииль подчеркивает грехи Содома, не относящиеся к сексу: «У нее и ее дочерей были гордость, изобилие еды и процветание, но она руки бедного и нищего не поддерживала» (Иез 16:49). Однако исследователи, полагающие, что речь идет только о несексуальных грехах, забывают контекст. Ведь буквально следующий стих (16:50) упоминает о содомской «мерзости» (tôēbâ). А именно словом tôēbâ названа гомосексуальная практика в Лев 18: 22 и 20:13!^[597]

   Возражают: в Иез 16:50 tôēbâ относится лишь к социальной несправедливости, описанной в стихе 49. Однако Гэгнон показал, что понятие tôēbâ («мерзость»; ед. ч.) в стихе 50 подразумевает отнюдь не только социальную несправедливость, а понятие tôēbôt («мерзости»; мн.ч.) в стихе обобщает все четыре греха Содома, упомянутые в стихе 49–50.^[598] Параллельный отрывок, подтверждающий данную интерпретацию, мы находим в сходном списке пороков в 18:10–13, где Иезекииль опять говорит сначала о tôēbâ (ед. ч.), а затем о tôēbôt (мн. ч.). В последнем случае ясно, что tôēbâ относится к действию, которое не тождественно угнетению бедного и нищего, а tôēbôt – общее обозначение «всех таких мерзостей» (18:13) предыдущего списка. Затем Гэгнон показывает, что использование слова tôēbâ в Иез 18 имеет сильную интертекстуальную связь с Лев 18 и намекает, в частности, на гомосексуальную практику.

   Объяснение единственного и множественного числа tôēbâ в Иез 18:12–13, видимо, нужно искать в аналогичном явлении в Лев 18, части «кодекса святости» (Лев 17–26). Резюме после списка запретных сексуальных связей в Лев 18:6–23 характеризует все предыдущие акты как «мерзости» (tôēbôt; 18:24–30; множественное число появляется в 18:26, 27, 29, 30). Однако во всем «кодексе святости» лишь гомосексуальная связь отдельно упоминается как «мерзость» (18:22 и 20:13). Судя по всему, такова ситуация и в Иез 18:10–13: все предыдущие акты суть «мерзости», но один конкретный акт заслуживает данного определения больше других – гомосексуальная связь.^[599]

   Далее Гэгнон отмечает, что два других случая употребления слова tôēbâ в единственном числе у Иезекииля (22:11; 33:26), подобно всем случаям употребления (в единственном и множественном числе) tôēbâ в Книге Левит, подразумевают сексуальные грехи. «Эти данные позволяют сделать вывод, что tôēbâ в Иез 16:50 относится к содомской попытке совершить вопиющую сексуальную безнравственность (скорее всего, гомосексуальную связь, запрещенную в Лев 18:22; 20:13)».^[600]

   И дело не только в связи между «мерзостью» у Иезекииля и запретами на гомосексуальную практику в Лев 18 и 20. Нельзя упускать из виду, что тема разврата проходит красной линией через Иез 16. Это также показывает, что Иезекииль включал сексуальную безнравственность в число содомских грехов.^[601] Есть гипотеза, что блуд Иерусалима, описанный в Иез 16, включал в себя перемену гендерных ролей: женщина (Иерусалим) «пытается вести себя как мужчина. Подобно мужчине, она связывается с войной и насилием, ищет многих сексуальных партнеров. Образно говоря, она имеет мужские гениталии и эякулирует, а не принимает и не содержит жидкости».^[602] Если это толкование правильно, в своей духовной гиперсексуальности женщина (символически) переворачивает гендерные роли и ведет себя бисексуально (что, возможно, включает лесбийский секс с помощью фаллоимитаторов).^[603]

   Какова бы не была конкретика в данном отношении, в Иез 16: 43 Бог объявляет Иерусалиму: «За то, что ты не вспомнила о днях юности твоей и всем этим раздражала Меня, вот, и Я поведение твое обращу на твою голову… Разве ты не совершала разврат (zimmâ) с мерзостями?» Слово zimmâ («разврат», «нечестие») в этом отрывке – то самое, которое в Книге Левит и часто у Иезекииля обозначает «сознательные сексуальные грехи».^[604] Как и в ситуации с Гивой, негостеприимство мужей Содома отразилась в гомосексуальных актах, которые суть «мерзость» (tôēbâ) и «разврат» (zimmâ). Иезекииль обличает как негостеприимство, так и гомосексуальную практику: все это – гордыня и бунт против Бога.^[605]

   Руфь и Ноеминь? В исследованиях, посвященных теме Библии и гомосексуальности, изредка высказывается мысль, что гомосексуальными были отношения между Руфью и Ноеминью. Том Хорнер пишет: «У нас пока нет достаточных оснований с уверен-ностью констатировать гомосексуальные отношения между Руфью и Ноеминью. Однако достаточно оснований, чтобы не исключать такую возможность».^[606] Доводы Хорнера:

   • сцены физической близости (женщины расцеловываются и плачут вместе: Руфь 1:10);

   • Руфь говорит о своей верности Ноемини (1:16);

   • они живут вместе и одни.

   Опять же, на первый взгляд эти доводы могут показаться не бессмысленными. Однако если вчитаться в книгу внимательно, они построены на песке. Когда Руфь говорит о своей верности Ноемини, гомосексуальность здесь не при чем: Руфь лишь являет удивительную веру, подобную вере Авраамовой, соединяя свою судьбу с судьбой общества Израилева и Бога Израилева, и порывая узы с Моавом.^[607] Ноеминь и Руфь, объединенные общим горем (у обеих умерли мужья), сосредоточены не на гомосексуальных отношениях, а на попытке найти Руфи мужа. Пока их супруги были живы, они существовали в любви гетеросексуальной и брачной, а не лесбийской. Таким остается идеал и в дальнейшем. «Ноеминь выступает как бы в роли свахи по отношению к Руфи и Воозу, и женитьба Руфи с Воозом в конце книги придает «полноту» бедственной жизни Ноемини. Что касается близости двух женщин, Ноеминь скорее относится к Руфи как к дочери».^[608] Анализируя контекст всей книги, Рон Спрингетт показывает, что «автор хотел изобразить идиллическую картину богобоязненной пасторальной общины. Основные персонажи выделяются на этом фоне».^[609] Спрингетт подытоживает основные темы – Руфь как образец добродетели, похвальный брак внутри рода, Руфь среди предков Давида – и заключает: «Последнее, что пришло бы на ум автору, это ввести сюда иностранку с сомнительной для иудеев нравственностью».^[610] Согласимся и со следующей оценкой: «Гомосексуальная интерпретация выглядит домыслом и попыткой вычитать в тексте то, чего в нем нет. Текст и контекст книги не содержат ни прямого, ни косвенного указания на подобную возможность».^[611]

   Давид и Ионафан? Некоторые сторонники гомосексуальной практики пытаются доказать, что дружба Давида с Ионафаном носила гомосексуальный характер.^[612]

   1 Цар 18:1, 3: «Душа Ионафана прилепилась к душе Давида, и полюбил его Ионафан как свою душу… Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу».

   1 Цар 19:1: «Ионафан, сын Саула, очень любил Давида».

   1 Цар 20:17: «И снова Ионафан клялся Давиду своей любовью к нему, ибо любил его, как свою душу» (в ситуации, когда Давид хочет бежать от Саула).

   1 Цар 20:41: «И целовали они друг друга, и плакали оба вместе, но Давид плакал более» (перед уходом Давида).

   Когда Ионафан гибнет в битве со своим отцом, Саулом, Давид оплакивает обоих. Об Ионафане же он поэтически говорит: «Скорблю о тебе, брат мой Ионафан! Ты был очень дорог для меня. Любовь твоя была для меня превыше любви женской» (2 Цар 1:26).

   Что все это такое? Описание гомосексуальных отношений или тесной мужской дружбы? На гетеросексуальность Давида указывает наличие у него множества жен, а также прелюбодеяние с Вирсавией.^[613] Согласно Писанию, Ионафан также был женат и имел детей (1 Цар 20:42; 2 Цар 9). Поэтому вопрос может стоять лишь так: были ли они бисексуальны? Интертекстуальные и контекстуальные данные показывают: нет, не были. Лексика, описывающая отношения Давида и Ионафана, создает интертекстуальные связи между этими рассказами и более ранними рассказами Пятикнижия. Например, об отеческой любви Иакова к своему старшему сыну Вениамину Иуда говорит Иосифу: «…с душой которого связана душа его» (Быт 44:30). Еврейский оригинал здесь содержит то же самое выражение, что и в 1 Цар 18:1: существительное nepeš («душа», «жизнь») плюс глагольный корень qšr («быть связанным»), плюс повторение nepeš. Ясно, что между Иаковом и Вениамином была глубокая любовь – любовь отца и сына, а не гомосексуальное влечение. Используя ту же лексику применительно к Давиду и Ионафану, рассказчик хотел показать тесные узы негомосексуальной любви между двумя мужчинами.

   Кроме того, на фразу «как свою душу/жизнь», которая дважды описывает любовь Ионафана к Давиду (1 Цар 18:3; 20:17), проливает свет перекличка со словами Моисея в Втор 13:7, 9 (СП 13:6, 8): «Если будет уговаривать тебя тайно брат твой, сын матери твоей, или сын твой, или дочь твоя, или жена на ложе твоем, или друг твой, который для тебя, как душа твоя, говоря: «пойдем и будем служить богам иным…»… то не соглашайся с ним». Отметим идентичность лексики между этим отрывком и 1 Цар 18:3: предлог kĕ («как», «подобно») и nepeš плюс необходимое личное местоимение. Ясно, что гомосексуальность здесь не при чем: речь идет лишь о тесной дружбе. В «Новом живом переводе» (New Living Translation) на английский язык это верно схвачено: «самый близкий друг» [англ. closest friend; Втор 13:7 (СП 13:6)] и «лучший друг» (англ. best of friends; 1 Цар 18:1).

   Показателен и контекст рассказа о Давиде и Ионафане. Глагол «любить» (āhab) в 1 Цар 18:1 – тот же самый, что и чуть ниже в описании привязанности Израиля и Иудеи к Давиду: «А весь Израиль и Иуда любили (āhab) Давида, ибо он выходил и входил пред ними» (стих 16). Сексуальных коннотаций здесь нет. Аналогичным образом, глагол ḥāpēṣ («быть довольным чем-либо»), который обозначает отношение Ионафана к Давиду, не имеет в данном контексте сексуального смысла. Это явствует из его употребления несколькими стихами ранее: «Вот, царь доволен (ḥāpēṣ) тобой, и все слуги его любят тебя; итак, будь зятем царя». Гэгнон показывает, что слово ḥāpēṣ означает лишь «благоволить», причем в данном контексте, видимо, включает и политическое благоволение.^[614]

   Более того, поцелуй между мужчинами не обязательно отражает сексуальное влечение. В 1–2 Книгах Царств мы неоднократно видим, как мужчина целует мужчину без всякой сексуальной подоплеки. Самуил целует Давида (1 Цар 10:1), Давид – Авессалома (2 Цар 14:33), Авессалом – пришедших к нему (2 Цар 15: 5), Давид – своего восьмидесятилетнего друга Барзиллая [2 Цар 19:40 (СП 19:39)], Иоав – своего врага Амасу (2 Цар 20:9).^[615] Сказано о союзе Давида с Ионафаном (1 Цар 18:3), но этот союз не гомосексуальный. ««Союз» Давида с Ионафаном не имеет сексуального характера. Это союз верности и царского признания в ситуации передачи Давиду прав на трон. Ионафан символически вручает Давиду свои доспехи и перевязь».^[616]

   Из рассказа видно, что, несмотря на угрозу политических сложностей – Ионафан, законный престолонаследник, осознает, что Бог избрал правителем Давида, – между двумя мужчинами возникает удивительно тесная дружба. Кроткий и верный Ионафан, рискуя жизнью, защищает товарища, красноречиво свидетельствуя своими поступками о возможности и силе бескорыстной любви. И это не гомосексуальные отношения. Это дружба, доходящая до самоотречения.^[617]

   Ветхозаветная традиция Премудрости? Некоторые современные толкователи, признавая единодушное отвержение гомосексуальных действий в ВЗ, разработали новую стратегию: апеллировать к ветхозаветной традиции Премудрости. Конечно, эта традиция не защищает гомосексуальную практику. Однако нам говорят, что она невысоко ставит ссылку на авторитет, оставляя возможность руководствоваться в вопросах гомосексуальности наукой и опытом. «Премудрость интересуется тем, что естественно. А критерий того, что естественно, а что нет, для нее вовсе не предание. Она обращается к самой природе… Здесь, в традиции Премудрости, содержится библейское основание для того, чтобы выносить этические решения, взирая на науку и человеческий опыт… Библейские тексты Премудрости призывают нас выйти за пределы сугубо текстуальной ориентации в этике».^[618] Аналогичным образом апеллирует к ветхозаветной традиции Премудрости Филлис Берд: «В этой литературе… мы находим библейское указание на то, что в своем понимании и оценке гомосексуальной ориентации и практики можно апеллировать к науке».^[619] Такой подход позволяет игнорировать и маргинализировать однозначное свидетельство библейского канона, после чего гомосексуальная практика легитимируется на основании данных социальных наук.

   Таким образом, данная теория противопоставляет литературу Премудрости остальным текстам ВЗ. Однако на самом деле позиция этой литературы по вопросам этики и авторитета идет в одном русле с другими текстами Писания. Аналогично и их отношение к вопросам сексуальности. Джеймс Креншо в своем классическом введении в ветхозаветную литературу Премудрости показывает, что базовая предпосылка традиции Премудрости – высокое учение о творении, апеллирующее к фундаментальному устройству творения. «Вопреки ожидаемому мудрецы не обращаются к творению как к прямому авторитету. С другой стороны, базовая предпосылка их попытки понять природу реальности – упорядоченность творения. Эта зависимость укоренена в творческом акте, когда порядок был установлен раз и навсегда».^[620] В полном соответствии с этой базовой предпосылкой традиции Премудрости основная причина запрета на гомосексуальную практику состоит в сохранении гендерных границ, установленных Богом при творении. Таким образом, свидетельство литературы Премудрости и свидетельство остальных книг ВЗ (повествований и законодательства Пятикнижия, пророческого комментария на Тору) совпадают и не могут противопоставляться друг другу.

   Выводы. Анализ релевантных отрывков ВЗ выявил четкое и последовательное осуждение гомосексуальной практики. Рассмотрев данные (ВЗ и НЗ), Ричард Хейз подытоживает библейский подход к гомосексуальности:

   Лишь несколько библейских текстов упоминают гомоэротическую деятельность, и все они решительно осуждают ее… Библейское свидетельство против гомосексуальной практики однозначно… Писание не оставляет лазеек и не делает исключений, которые позволили бы принять гомосексуальные практики при каких-то обстоятельствах. Вопреки усилиям некоторых современных толкователей, пытающихся дать текстам иное объяснение, Библия недвусмысленно и однозначно осуждает гомосексуальное поведение.^[621]

   Я полностью согласен с оценкой Хейза. Как мы показали, Библия недвусмысленно запрещает гомосексуальную практику. Более того, многие факты говорят о том, что этот запрет носит универсальный/транскультурный и вечный/трансвременной характер.

   Библейские повествования обличают гомосексуальную практику (вкупе с гомосексуальным образом жизни, как у qĕdēšîm, «храмовых проституток мужского пола»), но не гомосексуальную ориентацию как таковую. Согласно ветхозаветной антропологии, после грехопадения все люди обладают грешной природой/ориентацией, будь то гетеросексуальной или гомосексуальной. Однако седьмая и десятая заповеди (о которых речь пойдет далее) намекают на необходимость соблюдать в чистоте даже мысли и бороться с сексуальными искушениями (гетеросексуальными и гомосексуальными), проистекающими из падшей природы/ориентации. Более того, как станет ясно в связи с темой прелюбодеяния (см. главу 8), Бог дает людям силу преодолеть свои грешные наклонности и природу.

   Второзаконие 22:5 заповедует: «На женщине не должно быть мужской одежды (kĕlî-geber), и мужчина не должен одеваться в женское платье (simlat iššâ), ибо мерзок (tôēbâ) пред ГОСПОДОМ Богом твоим всяк делающий сие». Выражение kĕlî-geber состоит из двух еврейских слов: geber («мужчина») – подчеркивает мужскую силу и доблесть;^[622] и kĕlî («сосуд») – в других текстах ВЗ может обозначать разного рода орудия или оружие, предметы посуды или наряда, а в данном случае относится к чему-либо мужскому. Однако судя по параллели с выражением simlat iššâ («женское платье»),^[623] в обоих случаях речь идет об одежде и переодевании.

   Этот запрет проясняется в свете древнего ближневосточного контекста, связанного с гомосексуальной практикой (см. выше): месопотамские мужские служители культа Иштар – assinnu, kurgarrû и kuluu – одевались и прихорашивались как женщины, часто носили женский символ (веретено). Запрет Второзакония на трансвестизм, надо полагать, имеет в виду прежде всего культовых проституток мужского пола, которые облачались в женские наряды. Судя по всему, это имело место в ханаанейских культах плодородия.^[624] На основании древних ближневосточных данных Гарри Хоффнер высказывает гипотезу, что запрет переодеваться может подразумевать наряды и внешние символы мужественности и женственности в симпатической магии ханаанейских обрядов культов плодородия.^[625]

   Однако дело не только в этом. Заповедь запрещает всякое переодевание мужчин в женские наряды (и наоборот). Переодевание, описанное в данном отрывке, названо tôēbâ («мерзость»).^[626] В Книгах Левит и Второзакония tôēbâ относится не только к «запретным вещам, которые угрожают культовой чистоте религии Яхве»,^[627] но и, как в Лев 18, к нарушениям тварного устройства. Запрет на трансвестизм содержит обе коннотации. Не говоря уже о связи трансвестизма с гомосексуальностью и культами плодородия, важно «сохранить святость полов», не позволить «стереть половые различия», что «часто ведет к распущенности и способствует неестественности, противоположной тварному устройству Божьему».^[628]

   Последнее особенно существенно. Тиква Фраймер-Кенски объясняет библейский подход к искажению тварного устройства (например, в гомосексуальности и переодевании): «Отклонения от тварных категорий опасны… Крайняя брезгливость к гомосексуальности не унаследована из других ближневосточных законов и должна пониматься именно в свете библейской мысли. По большому счету гомосексуальность не несет угрозы роду, но она стирает разницу между мужским и женским началом, что с библейской точки зрения недопустимо. Аналогичным образом запрещается все, что как-то напоминает это гомосексуальное стирание границ, например переодевание (Втор 22:5)».^[629] Харленд согласен: «Одеваться как противоположный пол значило посягать на естественное устройство творения, при котором человечество разделено на мужчин и женщин. Это различие считалось исключительно важным, и стирать его было нельзя. Отсюда и заповедь в Втор 22:5».^[630]

   Показательна и литературная структура сегмента, в котором содержится данная заповедь. Если вспомнить анализ Втор 12–27 как развития Второзакония, проделанный Стивеном Кауфманом (см. главу 3), Втор 22:5 попадает на переход между шестой и седьмой заповедями. Кауфман отмечает хиастическую структуру Втор 22:5–12: (А) одежда, стих 5; (Б) животные, стихи 6–7; (В) дом, стих 8; (В') поле, стих 9; (Б') животные, стих 10; (А') одежда, стихи 11–12. Таким образом, запрет на трансвестизм находится в хиастической параллели с запретом на запретные смешения.^[631] Трансвестизм противен Богу в нравственном и культовом смысле не только из-за связи с гомосексуальностью и культами плодородия, но и (прежде всего) как смешение/стирание базовых половых различий, установленных при творении. А поскольку смысл запрета укоренен в тварном устройстве, можно сделать вывод, что заповедь задумана как вечная/трансвременная и универсальная/транскультурная.

   Древние месопотамские законодательства не касаются скотоложства, но мифологические тексты Месопотамии и Угарита упоминают о скотоложстве среди богов. Например, в шумерском «гимне Нингаль» Инанна совокупляется с конями.^[632] Возможно, тема скотоложства есть и в эпосе о Гильгамеше: Иштар «любит» птицу, льва и жеребца.^[633] В одной из угаритских поэм Баал совокупляется с коровой и рожает быка, телку и буйвола.^[634] В Египте, судя по всему, богам в этом смысле пытались подражать: культовое скотоложство существовало в городе Мендес (= Дедет).^[635] В одном из сонников (видимо, времен Рамсеса III) говорится о сексе мужчины с тушканчиком, коршуном, свиньей.^[636] Представление о сексе с ослом содержится в проклятии: «Пусть осел совокупляется с его женой и детьми».^[637] Найдена фаянсовая статуэтка, изображающая осла, взбирающегося на женщину сзади.^[638]

   Хеттское право регулировало совокупление людей и животных в некоторых конкретных случаях. Сексуальные отношения с коровой, овцой и собакой наказывались смертью, причем животное также убивали, а человек не имел права апелляции (хотя царь мог помиловать его, но тогда назначалось изгнание).^[639] Зато совокупление с лошадью или мулом не считалось преступлением.^[640] Отдельно оговаривался случай, когда сексуально возбужденное животное инициировало сексуальные отношения с человеком: тогда человека не наказывали.^[641]

   В отличие от хеттских законов, библейские заповеди на сей счет не содержат градаций в наказаниях и не предполагают возможности царского помилования: преступление абсолютно и наказывается смертью человека и животного. Запрет на скотоложство содержится во всех трех основных собраниях заповедей в Пятикнижии, причем в том же контексте, что и запреты на гомосексуальные акты.

   Книга Завета (Исх 19–24) излагает базовый устав о скотоложстве: «Всякий лежащий (šākab) с животным да будет предан смерти» (Исх 22:18 (СП 22:19)).

   Кодекс Святости (Лев 18:23 и 20:15–16) запрещает мужское и женское скотоложство и определяет смертную казнь виновному человеку и животному: «И ни с каким скотом не ложись (bĕ… lō-tittēn šĕkobtĕkā),^[642] чтобы оскверниться (ṭāmē) с ним; и женщина не должна становиться перед скотом для совокупления (rāba)^[643] с ним: это гнусно (tebel)»; «кто смесится (yittēn šĕkobtô; буквально «вставит пенис». – Р. Д.) со скотиной, того предать смерти, и скотину убейте. Если женщина приблизится (kārab) к какой-нибудь скотине для совокупления (rāba) с ней, то убей женщину и скотину; да будут они преданы смерти, кровь их на них».

   Второзаконие 27:21 включает запрет на скотоложство в число проклятий, которые необходимо повторить во время обряда обновления Завета при входе в Ханаан: «Проклят, кто ляжет (šākab) с каким-либо скотом».

   Согласно Лев 18:23, скотоложство оскверняет (еврейский корень ṭm) скотоложника. В Лев 18 лишь одна еще практика названа оскверняющей (ṭm): супружеская измена. Джекоб Мильгром говорит о связи измены со скотоложством: «Прелюбодеяние (стих 20) и скотоложство (стих 23) – единственные запреты во всем списке, которые связаны с корнем ṭm… Если учесть, что из всех перечисленных запретов прелюбодеяние было самым распространенным, вполне возможно, что законодатель специально сказал здесь о нечистоте (в Лев 18:20, в связи с прелюбодеянием. – Р. Д.), чтобы указать на серьезность ситуации». Мильгром также отмечает, что скверна от скотоложства (ṭm, стих 23), как и скверна от супружеской измены (ṭm, стих 20), носит «нравственный, а не культовый характер».^[644]

   То, что мы сказали о «естественном законе», равно применимо и к гомосексуальной практике, и к скотоложству. Скотоложство несет скверну как искажение тварного устройства. Еврейское слово, описывающее скотоложство, подчеркивает скверну этой практики и связь с тварным устройством. Согласно Лев 18:23, скотоложство есть tebel, «извращение». Слово tebel происходит от глагола bālal («смешивать») и относится к «смешению» категорий: «нарушению природного порядка».^[645] Такое нарушение не присуще лишь обществу Израилеву: запрет носит универсальный и вечный характер, ибо цель его – сохранить тварное устройство.^[646]

   Кроме того, транскультурный и трансвременной характер запрета на скотоложство виден из ряда других признаков, которых мы уже касались в связи с гомосексуальностью: абсолютные и всеохватные формулировки; соседство с другими сексуальными актами, недопустимыми не только в культуре и обществе древнего Израиля (прелюбодеяние, инцест и т. д.); использование слова tôēbôt для описания всех этих практик; прямое указание на применимость заповеди не только к этническим израильтянам, но и к другим народам, и к «пришельцу»; упоминание о скотоложстве вкупе с другими грехами, за которые полагается высшая мера наказания, смертная казнь; последовательное ветхозаветное обличение скотоложства.

   Заповеди – а также релевантные повествования и пророческие провозвестия, упоминающие эти повествования, – предельно ясно показывают, что воля Божья состоит в сохранении тварной двойственности полов (Быт 1:26) и гетеросексуальной формы брака. Всем, кто занимается гомосексуальной практикой или скотоложством, возвещается суд Божий.

   В то же время есть и милость. Да, Лев 18 и 29 причисляют гомосексуальную практику и скотоложство к числу ханаанских мерзостей. Однако, как мы уже сказали в главе 3, ханаанеи получили испытательный срок в четыреста лет (Быт 15:16). У них была масса возможностей узнать об истинном Боге и универсальных нравственных требованиях. Более того, многие и впрямь присоединились к народу Божьему. По милости своей Бог не лишил свидетельства и Содом: под водительством свыше Авраам спас Лота и жителей Содома от царей-завоевателей (Быт 14). Но очень может быть, что некоторые из спасенных затем штурмовали дом Лота в попытке гомосексуального изнасилования (Быт 19)… И все-таки Бог пощадил бы город с его гомосексуальной практикой, если бы в нем нашлось хотя бы десять достойных людей (Быт 18:32).

   За мерзость гомосексуальных актов и скотоложства закон Моисеев назначал смерть и «карет» («отрезание», т. е. проклятие Божье, при котором грешника и его потомство ждет истребление). В условиях израильской теократии божественное правосудие и священное отвращение к подобным неестественным вещам означали необходимость сурового наказания. Однако невозможность избежать смертного приговора не означает невозможности милости и прощения. Как в наше время приговоренные к смерти могут получить перед казнью милостивое прощение Божье, так Бог готов простить даже самые тяжелые грехи в случае покаяния (Исх 34:6–7).

   Согласно Иез 16:51, Иудея превзошла мерзостями Содом (включая мерзости гомосексуальной практики и, возможно, скотоложства). Однако чуть позже Бог возвещает Иудее о своей милости: «Отвергните от себя все грехи ваши, которыми согрешали вы, и сотворите себе новое сердце и новый дух! И зачем вам умирать, дом Израилев? Ибо я не хочу чьей-либо смерти. говорит Господь Бог; но обратитесь и живите» (Иез 18:31–32). В Иез 37 Бог обещает духовное воскресение из мертвых народу, который вернется из вавилонского плена. В этом контексте звучит и обетование о ниспослании силы для соблюдения заповедей. Бог даже берет на себя ответственность за послушание Израиля: «Вложу внутрь вас дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих и уставы Мои будете соблюдать и выполнять» (Иез 36:27). Прощающая и оживляющая милость Божья восторжествует даже над самыми неестественными обычаями и самыми великими мерзостями.

   В свете милости Бога ко всем грешникам, включая практикующих гомосексуалов, и в свете греховных желаний, которые таятся в сердце каждого из нас, Томас Шмидт мудро пишет: «Мы должны выражать неодобрение гомосексуальной практике в контексте нашей собственной сексуальной падшести».^[647] Мы должны понять, что каждому из нас нужна благодать. Сексуальности и греховности каждого из нас нужно исцеление (включая гетеросексуальный грех неприязни к гомосексуалам).

   Необходимо тщательно различать гомосексуальную практику и ориентацию. Ведь если не потворствовать склонности к похоти, гомосексуальная ориентация не больше осуждается Библией, чем гетеросексуальные похотливые импульсы, когда человек им не потакает. Беря курс на нравственную принципиальность в вопросе о гомосексуальной практике, следует подражать не только справедливости, но и милости Бога. Да, строгость необходима. Однако людям нужно решительно нести и прощение, помогать им измениться. Нужно принимать гомосексуалов в религиозных общинах так, как мы принимаем людей с тяжелым сексуальным опытом, давать им образование, – и конечно, помогать больным СПИДом. Пусть люди увидят Лик Бога (как он описан в ВЗ и НЗ), который «все знает, бесконечно о нас заботится, и чья любовь побеждает».^[648]

   Изначальный замысел о человеческой сексуальности выражается в гетеросексуальной и моногамной форме брака. В предыдущей главе мы показали, что райский образец гетеросексуальных отношений между людьми остается нормой во всем каноническом тексте ВЗ. Мы также рассмотрели искажение этого образца в гомосексуальных практиках, трансвестизме и скотоложстве. Однако искажение может затронуть и моногамность брака. В библейские времена оно проявлялось в полигамии (а точнее, многоженстве) и конкубинате. В главе 5 мы изложим библейское учение, утверждающее моногамию в качестве божественного замысла; затем коснемся распространенных ближневосточных подходов и обычаев, связанных с полигамией и конкубинатом; затем проанализируем ветхозаветные отрывки, актуальные (или потенциально актуальные) для этой темы, после чего оценим значение ветхозаветных свидетельств для современной этики.

   Райская норма – гетеросексуальная моногамия – описана в Быт 2:24. Предполагается она и в остальных ветхозаветных писани-ях. Этот эталон дает о себе знать, например, в том факте, что нормальным образом семья в Торе – нуклеарная. Вспомним череду гетеросексуальных моногамных браков древних времен: Адам и Ева (Быт 2–4), Каин и его жена (4:17), Ной и его жена (7:7, 17), три сына Ноя с женами (7:7, 13), Нахор и Милька (11:29; 24:15), Авраам и Сарра (11:29 и т. д.; относительно Агари см. ниже), Исаак и Ревекка (Быт 24, 27; 49:31), Хадар и Мехетавэль (36:39), Эр и Фамарь (Тамар) (38:6), Иосиф и Асенет (41:45), Амрам и Йохевед (Исх 6:20; Числ 26:59), Аарон и Элишева (Исх 6:23), Элеазар с женой (6:25), Моисей и Циппора (2:21; 18:2, 5; Числ 12:1).^[649]

   Заповеди Пятикнижия, упоминающие мужа и жену вместе, а также образы брака у Пророков и в книгах Премудрости, опять предполагают гетеросексуальную моногамию. Отметим, что обычно при описании брака используется единственное число («жена»), а не множественное («жены»). Например, десятая заповедь содержит фразу: «Не желай жены (не «жен»!. – Р. Д.) ближнего твоего» (Исх 20:17).^[650] Пророк Малахия упоминает о человеке, который поступает «вероломно против жены юности своей» (Мал 2:15). Аналогичным образом, мудрец Соломон советует сыну: «Утешайся женою юности твоей» (Притч 5:18); «наслаждайся жизнью с женою, которую любишь».^[651]

   Норма моногамности тесно связана с единством Божьим и понятием «образа Божьего» в человеке. Господь «един» (Втор 6:4), и ни о каких Его случайных отношениях, приписываемых божествам многобожниками, и речи быть не может; к Нему одному должны прилепиться все Его творения, оставив всех других богов (Исх 20:3). И как люди должны почитать единого Бога – строгий монотеизм – так мужья и жены, созданные по образу Божьему, должны формировать моногамные брачные отношения друг с другом. Да, Пятикнижие и Пророки упоминают о нескольких отклонениях, а заповеди Моисеевы содержат кажущиеся исключения. Однако если внимательно вчитаться в эти отрывки, они лишь сильнее подтверждают библейское учение о райском образце.

Древний ближневосточный контекст

   На древнем Ближнем Востоке, с его массовым многобожием, практика многобрачия (особенно многоженства) признавалась и оговаривалась в законодательных кодексах. Согласно древнейшим из известных нам шумерских законов, законодательной реформе царя Уруинимгины из Лагаша (раннединастический период шумеров; около 2378–2371 годов до н. э.), некогда женщины могли иметь более одного мужа, но царь Уруинимгина запретил этот обычай под страхом смерти.^[652] В шумерском правовом своде Липит-Иштара (около 1850 года до н. э.) как минимум четыре закона о наследии предполагают социальный институт многоженства.^[653] Признавал многоженство и вавилонский кодекс Хаммурапи (около 1700 года до н. э.), разрешая мужу взять наложницу в случае, если жена не рожает (ср. случай с Авраамом), или взять вторую жену, если первая заболела или затребовала развода путем публичного скандала.^[654] Среднеассирийские законы, видимо, считали полигамию и конкубинат чем-то естественным, никак не лимитируя число наложниц (независимо от плодовитости жены).^[655] Древнегипетские тексты показывают, что во втором тысячелетии до н. э. полигамия была распространена среди фараонов и богачей из царских семей, которые могли себе позволить это в финансовом плане.^[656] Полигамия среди хеттов, очевидно, была сродни месопотамской практике,^[657] а тексты Рас-Шамры свидетельствуют о распространенности полигамии в Угарите.^[658]

Повествования Пятикнижия

   Несколько примеров библейского многобрачия мы находим в период патриархов. Хотя эти библейские повествования не осуждают данную практику напрямую, всюду в подтексте заметно неодобрение. Рассказы о полигамных отношениях изобилуют разногласиями, соперничеством, душевной болью и даже бунтом, являя нам мотивы и/или тяжкие последствия, неизбежно сопровождающие отход от райского идеала.^[659] Здесь, как и часто в ВЗ, повествовательное богословие божественного неодобрения, часто звучит еще громче и красноречивее, чем прозвучало бы прямое обвинение.^[660]

   Двоеженство Ламеха. В Быт 4 описание интимных отношений Адама с Евой (стихи 1, 25) прерывается рассказом о двоеженце Ламехе (стихи 18–24), первом известном нам многоженце в истории. Стих 19 сообщает: «И взял себе Ламех две жены: имя одной – Ада, и имя второй – Цилла». Причем из того как Ламех хвастается перед ними, ясно, что взял он их одновременно, а не одна сменила другую (стихи 23–24): «Ада и Цилла! Послушайте голоса моего. Жены Ламеховы! Внимайте словам моим. Я убил мужа за рану мне и отрока за удар мне. Если за Каина отмстится всемеро, то за Ламеха в семьдесят раз семеро».

   Последние стихи раскрывают перед нами не только брачный статус Ламеха, но и его безнравственность – склонность к насилию и убийству, мстительность, высокомерное хвастовство. В параллельных генеалогиях Быт 4–5 Ламех предстает как седьмой от Адама по линии Каина, в отличие от Еноха, седьмого от Адама по линии Сифа. Повествователь явно делает паузу в каждой генеалогии именно на седьмом поколении (семь – число полноты):^[661] имеется в виду полнота путей Каина (тех, кто восстает против Всевышнего) и путей Сифа (призывающих имя Господне; Быт 4:26). Судя по поэтической похвальбе Ламеха с ее игрой на цифре семь, Ламех понимал, что его невысокая нравственность – полнота бунта против Бога.

   Сравним с Енохом. Енох «ходил пред Богом» в настолько глубокой мере – особенно после рождения сына – что в итоге «не стало его, потому что Бог взял его» (Быт 5:21–24). Ставя рядом этих двух людей с их «полнотой» (в качестве седьмых в соответствующих родословных), повествователь обличает нравы Ламеха ничуть не менее успешно, чем если бы он сделал это напрямую. В частности, троекратным упоминанием о брачном статусе Ламеха повествователь подчеркивает его двоеженство (стихи 18, 23а, 23б). Не остается сомнений в том, что многобрачие есть отход от моногамного устройства творения.

   Полигамия во времена Потопа. О толковании Быт 6:1–4 спорили веками. Например, относительно того, кто такие «сыны Божии» в этом отрывке, есть четыре основные теории: божественные существа, ангелы, правители и потомки Сифа (Шета). Углубляться в эту полемику у нас нет возможности.^[662] Некоторые современные исследования убедительно доказывают, что литературному контексту и общей структуре Книги Бытие больше соответствует «сифианская» гипотеза.^[663] Согласно «сифианской» гипотезе, «сыны Божии» (bĕnê hāĕlōhîm) – это благочестивые потомки Сифа (см. генеалогию в Быт 5); они вступали в браки с женщинами из нечестивого рода Каина («дочерями человеческими», bĕnôt hāādām).

   Чем обосновано такое толкование? Прежде всего, отметим общий контекст. Первые главы Книги Бытие уделяют немало места различию между двумя духовными «родами» человечества: духовным семенем змея и духовным семенем женщины (Быт 3:15), путем Каина и путем Авеля (Быт 4:1–15). Одни уходят «от лица Господня», другие начинают «призывать имя Господа» (Быт 4:16, 26). Кульминацией родословной Каина становится двоеженец и кощунник Ламех, а кульминацией родословной Адама/Сифа – праведный Енох, который не увидел смерти (Быт 4:16–24; 5:1–32). «Два пути» человечества очерчиваются яснее и яснее. Естественно предположить, что дальше идет продолжение темы: контраст между «сынами Божиими» (bĕnê hāĕlōhîm) и «дочерями человеческими» (bĕnôt hāādām).

   Отметим и непосредственный контекст Быт 6:1–8, а также литературную структуру данного отрывка. Кеннет Мэтьюз показывает, что рассказ о Потопе «включен в сифианскую генеалогию, которая заканчивается лишь упоминанием о смерти Ноя (9:29). Это дает важный ключ к пониманию 6:1–8».^[664] Добавлю и другие соображения, основанные на выкладках Мэтьюза. Ключевые места в сифианской родословной занимает фраза «родить сына» (yālad bēn) с формулой «наречь имя» (qārā šĕmô). Так говорится о Сифе и его сыне Эноше в начале генеалогии (4:25–26), а также о Ное, последнем в списке допотопных потомков Сифа (5:28–29). В родословной Каина подобные высказывания отсутствуют. Стало быть, именно рождение (yālad) сыновей Сифом, а не Каином терминологически связано с созданием (bārā) человечества: в обоих случаях мы находим важную фразу «по подобию…» (bidmût; 5:1, 3). Конечно, рассказчик не мог сказать, что Бог «родил» (yālad) человечество подобно тому, как Адам родил Сифа: тогда получилось бы, что мир создан через сексуальную связь. И все же интенция очевидна. Потомство Адама по линии Сифа функционально эквивалентно «сынам Божиим». Поэтому фраза «сыны Божии» в 6:2 абсолютно уместна и понятна как указание на благочестивое потомство Сифа – в свете предыдущего контекста и динамики повествования (чего нельзя сказать о других основных научных гипотезах, хуже учитывающих канонический контекст отрывка).

   Вообще удивляться тому, что «сынами Божиими» (bĕnê hāĕlōhîm) названы благочестивые люди, не стоит: и в других местах ВЗ народ Божий именуется «сынами» Бога [например, Втор 14:1; 32:5–6; ср. Исх 4:22; Пс 73:15 (СП 72:15); Ис 1:2; 43:6; Иер 31:20; Ос 2:1 (СП 1:10); 11:1–4].

   А что «дочерями человеческими» (bĕnōt hāādām) названы нече-стивцы, предполагается в моральных контрастах предыдущих глав (см. выше)^[665] и, видимо, подтверждается ремаркой о послепотопном человечестве. В 11:5 «сынами человеческими» (bĕnê hāādām) названы строители Вавилонской башни. Они явно противились воле Творца, а само обозначение параллельно обозначению «дочери человеческие» (bĕnōt hāādām) в 6:2. Хотя «сыны Божии» не упомянуты напрямую в 11:1–9, можно не сомневаться, что были люди, которые не участвовали в бунте против Бога. Судя по всему, намек на них есть в родословной Сима, которая идет сразу после этого рассказа (11:10–32) и продолжает родословную патриархальной линии Сифа («сынов Божиих») в Быт 5–6.

   Если считать, что «сыны Божии» – потомки Сифа, а «дочери человеческие» – женщины из потомков Каина, то стих 2 описывает ситуацию, когда благочестивое потомство стало усваивать пути нечестивых: «Сыны Божии увидели (rāâ) дочерей человеческих, что они красивы (ṭōb), и брали (lāqaḥ) их себе в жены, какую кто избрал». Отметим, как действия «сынов Божиих» напоминают грех Евы (Быт 3:6): Ева «увидела» (rāâ), что плод хорош (ṭōb) и взяла (lāqaḥ) его. Без сомнения, повествователь показывает здесь, что браки, описанные в Быт 6:1–4, были нравственно ущербны.

   Итак, Быт 6:1–4 затрагивает тему браков с нечестивцами. О «сме-шанных» браках (т. е. браках между людьми разных верований) мы еще поговорим в главе 7, а пока заметим, что в данном случае, видимо, есть еще одна тема: полигамия. Вчитаемся в последнюю часть стиха 2: «…брали их себе в жены, какую кто избрал (wayyiqḥû lāhem nāšîm mikkōl ăšer bāḥārû)». Грамматическая конструкция [разделительное местоимение min («из») с существительным kōl («все»)] намекает на введение полигамии у потомков Сифа. Поэтому я согласен с переводом Дэвида Клайнза: «…брали себе столько жен, сколько хотели» (англ. taking for themselves wives of as many women as they chose).^[666] Правильный вывод делает Эмиль Крелинг: «Формулировка подразумевает полигамную ситуацию».^[667] Так похоже и по контексту: полигамия стала одним из факторов в «растленном» (šāḥat в нифале) состоянии земли, из-за которого Господь сначала установил срок в 120 лет для исправления (Быт 6:3), а затем решил «истребить» (šāḥat в гифиле) землю потопом (Быт 6:11–13). Никакого поощрения полигамии здесь нет: «Именно из-за мужского деспотизма и полигамии Бог навел на землю потоп. Какое уж тут одобрение полигамии – совсем наоборот!»^[668]

   Полигамия/конкубинат в жизни Авраама. Авраам (тогда еще Аврам) вышел из земли идолопоклонства и полигамии. Многоженцем был его собственный брат Нахор (Быт 22:20–24). Здесь нет необходимости пересказывать знаменитую историю божественного избрания Аврама, его путешествие в Ханаан, обетование о семени, которое станет великим множеством, бесплодие Сарры (Сары) и ее предложение, чтобы Авраам родил детей от служанки. Быт 16:3 сообщает, во что вылилась последняя идея: «И взяла Сара, жена Аврамова, служанку свою, египтянку Агарь, по истечении десяти лет пребывания Аврамова в земле Ханаанской, и дала ее Авраму, мужу своему, в жену». Хотя Агарь названа «женой» (iššâ) Аврама, по сути она так и осталась служанкой Сары. В своем решении Сара последовала распространенному в те времена ближневосточному обычаю: «Если брак оказывался бесплодным, муж обычно брал ситуацию в свои руки, но иногда жена предоставляла ему одну из своих рабынь, чтобы та родила детей для их собственного брака. Иногда рабыни специально покупались для этой цели… Власть над детьми, рожденными в таком союзе, принадлежала не рабыне, которая их родила, а основной жене».^[669]

   По человеческим меркам Агарь вполне могла считаться женой Аврама. Однако рассказчик тщательно разделяет человече-ское понимание и Божью волю: Бог нигде не называет Агарь женой Аврама. Обращаясь к Аврааму, Он говорит о Саре/Сарре: «жена твоя» (17:15, 19; 18:9, 10), а об Агари – «служанка Сарина» (16:8), «рабыня твоя» (21:12). Более того, когда Агарь бежит от Сары, Бог велит ей: «Возвратись к госпоже твоей и покорись ей» (16:9). Ничего не сказано о том, что она вернется и будет женой Аврама.^[670]

   Поучительно сопоставить рассказ о полигамных отношениях Аврама с рассказом о грехопадении (Быт 3). Между 16:2–3 и 3:6, 16 есть тесные словесные параллели. В Эдемском саду женщина «взяла» плод и «дала» его мужу своему (3:6); Сара «взяла» Агарь и «дала» ее мужу своему (16:3). В обоих случаях еврейский оригинал использует одни и те же слова. Адам «послушал голоса» жены (3:17), а Аврам «послушал голоса» Сары (16:2). И снова мы находим одинаковые еврейские выражения! Весьма возможно, что тем самым повествователь специально намекает: в истории с Агарью Аврам и Сара пали, как некогда пали Адам и Ева в Саду.^[671]

   Противление Авраамовой полигамии Божьей воле подчеркивается детальным описанием раздоров и неуюта, которые полигамия принесла в дом Авраама: отношения между Саррой и Агарью стали плохими (16:4–6), их дети ссорились (21:9–10), а Авраам расстраивался (21:11–12). Зато на богоугодность моногамии может намекать тесное соседство возвращения к моногамии (Быт 21) с испытанием на горе Мориа (Быт 22): вернувшись к брачной верности, Авраам обрел готовность пройти испытание на верность Богу и поклониться Богу на месте будущего Храма. Возможно, это подразумевается в словах «и было после сих происшествий…» (22:1). Они следуют за возвращением Авраама к моногамии и предшествуют испытанию на горе Мориа.^[672]

   Авраам – один из ярких ветхозаветных примеров женитьбы после смерти первой жены. Согласно Быт 23, Сарра умерла в возрасте 127 лет и была погребена с почетом. Далее, согласно 25:1, «взял Авраам еще жену, по имени Кетура». Поскольку первая жена умерла, ни из чего не видно, что новый брак был необычным или противным Божьей воле. Судя по всему, в ветхозаветные времена жениться после смерти супруга считалось нормальным и приемлемым.

   В 1 Пар 1:32 Кетура названа «наложницей» (pîlegeš) Авраама. Это слово (скорее всего, не семитского происхождения) чаще всего обозначало вторую или меньшую по статусу жену, или рабыню, рожавшую детей в еврейской семье.^[673] В ВЗ оно иногда ясно отличается от понятия «жена».^[674] На основании библейских и ближневосточных текстов можно предположить, что наложницу брали без юридической церемонии; приданое ей не полагалось, да и вообще юридический статус наложницы, видимо, были иным, чем у жены/жен.^[675] Впрочем, в некоторых библейских отрывках pîlegeš – почти синоним iššâ («жена»).^[676] Единственное отличие состоит в том, что «наложницей» никогда не называется первоначальная жена. В случае с Авраамом ясно, что Кетура была его полноправной и законной женой, которую он взял после смерти Сары. Однако поскольку она не являлась первоначальной женой, ее можно было назвать «наложницей» (pîlegeš).

   Полигамия/конкубинат в жизни Иакова. Пожалуй, самый развернутый цикл библейских повествований, касающихся полигамных отношений, составляют повествования об Иакове. По мнению некоторых исследователей полигамии в Библии, здесь мы находим не только ценные свидетельства о том, как протекала жизнь в полигамном браке, но и утверждение о том, что Бог не возражает против полигамии.^[677]

   Однако внимательное изучение текста приводит к иному выводу.^[678] Ясно, что первоначально Иаков собирался следовать отцовскому совету, полученному перед уходом из дома (Быт 28:2) и взять себе лишь одну жену, из числа родственников в Паддан-Араме. Избранницей его стала Рахиль, прекрасная дочь Лавана, которую он полюбил (29:18–25). Также ясно, что когда Лаван хитростью заставил его жениться на Лии, своей старшей дочери, вместо Рахили, Иаков согласился на полигамный брак, взяв в жены одновременно Лию и Рахиль в соответствии с местными брачными обычаями (29:26–28). Далее обе жены, будучи бесплодными, убедили его войти к своим служанкам, Валле и Зелфе, чтобы те родили детей. Валла (а возможно, и Зелфа) названа как «наложницей» Иакова (35:21), так и одной из его «жен» (37:2); по-видимому, она (вместе с Зелфой) получила те же домашние права, что и законные жены, а дети Валлы и Зелфы обре-ли тот же статус законных наследников, что и дети основных жен.^[679] От полигамных сексуальных отношений Иакова с его четырьмя женами родились двенадцать сыновей и как минимум одна дочь.

   Рассказы об Иакове изобилуют печальными последствиями полигамии в семье Иакова.^[680] Детально повествуется о разладе и нестроениях между Рахилью и Лией (30:1–16). Вспышки ревности, мстительности, горячности и недостаток самоконтроля у детей Иакова, видимо, отражают дисфункциональный характер жизни в полигамной семье (34:13–31; 37:2–34). Да и самому Иакову довелось испытать негативные последствия полигамных отношений: Иаков «любил Рахиль больше, нежели Лию» (29:30); «Лия была нелюбима (śĕnûâ; буквально «ненавидима». – Р. Д.)» (29:31).

   Судя по акценту на разногласиях в семье, рассказчик далек от положительного образа многоженства. Каждая новая подробность о бедственных последствиях полигамного союза буквально кричит, что Богу неугодна полигамия. Любопытные вещи обнаруживаются при анализе событий, связанных с судьбоносным борением у реки Иавок. Иаков (чье имя означает «вытесняющий») всю ночь боролся с неким божественным существом, после чего получил имя Израиль («побеждающий с Богом»), что указывает на перемену в нравственной природе [32:25–29 (СП 32:24–28)]. Согласно стиху 26 (СП стих 25), это божественное существо также «ударило» (wayyigga) его по «составу бедра его» (СП; буквально «рука бедра»; kap-yĕrēkô). Поскольку в других местах ВЗ yārēk относится к области гениталий,^[681] высказывалась гипотеза, что «рукой бедра» здесь эвфемистически назван пенис Иакова и что Бог поразил его орган деторождения в наказание за многоженство.^[682] Однако в свете 32:32 (СП 32:31), где часть тела Иакова, которой коснулось божественное существо, соотнесена с анатомической частью животных, которой не ест народ Израилев, более вероятно, что kap-hayyārēk – это «широкая часть бедра» или, возможно, область паха в целом. Еще сказано, что после борения у Иавока Иаков «хромал из-за бедра» (ṣolēa al-yĕrēkô). А это вроде бы уж точно не гениталии. Тем не менее двусмысленность в терминологии ощущается. Поэтому существует как минимум возможность того, что перед нами игра слов и сексуальный эвфемизм, – Иаков наказан за полигамные отношения.

   Как бы то ни было, показательна резкая смена в ключевой терминологии и описаниях брачных отношений Иакова после событий у Иавока. До борения неоднократно упоминается о сексуальных отношениях Иакова со всеми четырьмя женами, но после борения – лишь об отношениях с его женой Рахилью (35:16–19). В следующее десятилетие жизни Иакова в Ханаане лишь Рахиль рожает сына (35:18). И если ранее Иаков называл своими «женами» и Рахиль, и Лию (30:26; 31:50), после Иавока он называет своей «женой» только Рахиль (44:27). Возможно, неслучайна и формулировка, к которой он прибегает в конце жизни. Обсуждая с сыновьями свое будущее погребение в пещере Махпела, он использует слово «жена» по отношению к ранее похороненным там Сарре и Ревекке, а затем добавляет: «И там похоронил я Лию» (49:31), не называя ее женой. Особенно же показательна генеалогия в Быт 46, где упомянуты Лия, Зелфа и Валла как женщины, которые родили Иакову детей, но лишь о Рахили сказано: «Рахиль, жена Иакова» (47:15, 18–19, 25).

   Каждый из этих случаев в отдельности можно считать совпадением, но вместе взятые они создают возможность того, что после событий у реки Иавок, Иаков продолжал заботиться о Лии, Зелфе и Валле, но больше не считал их своими женами, вернувшись к моногамным отношениям с Рахилью, женщиной, на которой изначально собирался жениться.^[683] Если мы верно разгадали намеки, может быть существенным и время, когда Бог призвал Иакова вернуться в Вефиль и построить жертвенник. Бог обновил свой завет с Иаковом (Быт 35:11–12), когда Иаков отказался от прежнего лукавого полигамного образа жизни.

   Но даже если Иаков не вернулся к моногамии, негативный образ полигамных отношений вкупе с данными генеалогии (где лишь Рахиль названа женой Иакова) красноречиво показывает, что Бог не одобряет и отвергает полигамию: полигамия – это искажение изначального замысла Божьего о браке.

   Полигамия Исава и конкубинат его сына. Об Исаве, брате Иакова, сказано: «И был Исав сорока лет, и взял себе в жены Иехудит, дочь Беэри-хетта, и Басемат (судя по Быт 36:2, ее могли еще звать Адой. – Р. Д.), дочь Элона-хетта» (Быт 26:34). Рассказчик добавляет: «И они были в тягость Исааку и Ревекке» (26:34). Приведены слова Ревекки: «Я жизни не рада из-за дочерей хеттских» (27:46). Без сомнения, эта горечь во многом объяснялась языческими (хеттскими) путями – жены Исава придерживались иной веры (см. главу 7) – однако масла в огонь подливала и полигамия.

   Когда Исав увидел, что «дочери ханаанские не угодны Исааку, отцу его», он взял себе еще одну жену, на сей раз из рода Авраама и Измаила (28:8–9). Из сопоставления с генеалогическим отчетом в 36:2–3 создается впечатление, что всего у Исава было четыре жены. И показательно, что о каждой из этих женщин в генеалогии сказано, что она «жена Исава» (тогда как в генеалогии Иакова лишь Рахиль названа его женой). Судя по всему, Исав, в отличие от Иакова, оставался многоженцем всю жизнь. Вообще в свете того что ВЗ рассказывает об Исаве, – вспомним еще новозаветное именование Исава «нечестивцем» (bebēlos; Евр 12:16) – его многоженство неудивительно, а уж о божественном одобрении подобного поведения и говорить не приходится. Последовав примеру отца, сын Исава, Элифаз, взял вдобавок к жене наложницу по имени Тимна (Быт 36:12). Стало быть, заметны печальные последствия отхода от божественного идеала в жизни потомков…

   Было ли у Моисея две жены? По мнению некоторых толкователей, Циппора, мидьянитянская жена Моисея (Исх 2:21; 4:25; 18:2), и «жена-кушитянка, которую он взял» (Числ 12:1) – две разные женщины; соответственно, у Моисея было две жены.^[684] Другая версия: Моисей женился на «кушитянке» после смерти Циппоры.^[685] Однако Библия не упоминает о смерти Циппоры до эпизода в Числ 12:1, и вообще у нас мало данных в пользу теории, что Циппора и «кушитянка» – разные люди.

   Не исключено, что «мидьянитянский» и «кушитский» – названия одного и того же региона. В Пятикнижии есть и другие случаи, когда одно место имеет два разных имени (например, гора Хорив и гора Синай). Некоторые исследователи отмечают, что географические свидетельства не являются препятствием к идентификации Циппоры с кушитянкой из Числ 12:1: «Возможно, мидьянитянку Циппору называли еще и кушитянкой, поскольку Мидьян включал часть Северо-Западной Аравии, где жили некоторые кушитские племена. Еще ее могли звать кушитянкой из-за более темного цвета лица, чем у большинства израильтян».^[686] Идентификация Мидьяна с Кушаном имеет и библейские основания. «В пользу отождествления кушитянки с Циппорой говорит Авв 3:7, где Кушан и Мидьян находятся в синонимическом параллелизме. Если цвет кожи и черты лица были одним из факторов, мидьянитяне, смуглые номады из Северо-Западной Аравии, могли называться “кушитянами”».^[687] Джеймс Хоффмайер также отмечает синонимический параллелизм между «Кушаном» и «Мидьяном» в Авв 3:7, и высказывает мысль, что «кушитянка» из Числ 12:1сл. «вполне могла быть мидьянитянской Циппорой».^[688] Я согласен с Герхардом Джаспером, что концепция, предполагающая отождествление Куша с Мидьяном (а значит, и Циппоры с «кушитянкой»), «в географическом плане наиболее вероятна».^[689] Кроме того, Куш с Мидьяном, а Циппору с кушитянкой отождествляют не только некоторые видные современные исследователи ВЗ, но и многие древние иудейские и христианские толкователи (например, Августин, мудрецы Талмуда, таргум Неофити, ибн Эзра).^[690] Да и вообще в самом факте, что жена Моисея именуется по-разному (Циппора и «кушитянка»), нет ничего необычного по меркам повествований Пятикнижия и внебиблейских ближневосточных текстов.^[691] Вспомним хотя бы, что отец самой Циппоры имеет в Пятикнижии два разных имени: Иофор (Исх 3:1; 4:18; 18:1, 2, 5, 6, 9, 10, 12) и Реуэль (Исх 2:18; 2: 14; 10:29).

   Из разных кусочков повествовательной мозаики можно составить следующую картину. Сначала Циппора пошла с Моисеем в Египет (Исх 4:20). Однако после эпизода с «женихом крови» (Исх 4:24–26) она предпочла вернуться в дом Иофора (Исх 4:27–31; 18:2), а с мужем воссоединилась, когда Иофор посетил Моисея у горы Синай (Исх 18:1–6). Там она познакомилась с Мариам, которая отнеслась к ней ревниво, – возможно, из-за влияния Циппоры на мужа, что снижало роль Мариам (ср. Числ 12:2). Мариам начала третировать Циппору, причем обыгрывала и расовую тематику (Числ 12:1).^[692] Неслучайно слово «кушитянка»: оно отражает тактику, с помощью которой Мариам пыталась принизить и обезличить Циппору (мол, Моисей женился на какой-то чужеземке).

   Итог: по-видимому, Моисей не был женат на двух женщинах. Однако его брак – пример смешанного брака (см. главу 7).

Законодательство Пятикнижия

   Некоторые ученые думают, что отдельные заповеди Пятикнижия предполагают, позволяют и даже одобряют полигамию. Каждая из этих заповедей полигамии требует внимания.

   Заповедь о рабыне: Исх 21:7–11. Одна из заповедей в «книге Завета» (Исх 19–24) касается обращения с рабыней. Она гласит:

   Если кто продаст дочь свою в рабыни, то она не может выйти, как выходят рабы. Если она не угодна господину своему, и он не обручит ее, пусть позволит выкупить ее. А чужому народу продать ее не властен, когда сам пренебрег ее. Если он обручит ее сыну своему, пусть поступит с ней по праву дочерей. Если же другую возьмет себе, то она не должна лишаться пищи, одежды и крова. А если он сих трех не сделает для нее, пусть она отойдет даром, без выкупа.

   Действительно ли эта заповедь поддерживает практику полигамии, как часто утверждают? Прежде всего отметим, что перед нами – прецедентное право. Описывается, что делать, если избрана определенная линия действий. Подобные законы не легитимируют деятельность, о которой идет речь, а лишь объясняют, как быть, если это случилось. Иными словами, здесь полигамия легитимируется не более, чем воровство – в Исх 21:37 (СП 22:1: «если кто украдет вола или овцу…») Заповедь признает, что такие обстоятельства могут возникнуть, но ни из чего не видно, что она их одобряет.

   Остановимся на некоторых текстуальных и лингвистических особенностях отрывка. Для начала отметим, что, хотя большинство английских переводов следуют в 21:8 за Септуагинтой, где предполагается предложная конструкция lô, «для (себя)» вместо отрицательной частицы lō («не»), текстуальные свидетельства в пользу такой замены неубедительны.^[693] Поэтому я согласен с Вальтером Кайзером и другими учеными, что правильно масоретское чтение.^[694] Если же следовать еврейскому тексту, перевод должен быть именно таким: «Если она не угодна господину своему, и он не обручит ее…»

   Стихи 9–10 описывают две возможности, которые могут последовать далее.

   Первая возможность: человек обручит ее своему сыну (стих 9). Здесь все просто и ясно, и смысл фразы не оспаривается.

   Вторая возможность: «…если же другую (aḥeret) возьмет себе». Многие толкователи думали, что здесь имеется в виду еще одна жена в дополнение к рабыне, упомянутой в стихе 8. Однако стих 8 прямо исключает, что он берет себе рабыню в жены. Тогда aḥeret в стихе 10 означает «другую вместо» (хорошо засвидетельствованное значение этого слова в масоретском тексте).^[695] Стало быть, речь идет об обращении с рабыней, которое должно иметь место, если ее хозяин возьмет себе другую жену вместо нее (не в дополнение к ней!) Иными словами, если из стиха 8 ясно, что человек не женится на этой рабыне, то стих 10 не может относиться к ее (сексуальным) брачным правам.

   Какого же обращения она заслуживает? Большинство современных переводов, исходя из предпосылки, что стих 8 говорит о браке между хозяином и рабыней (а стих 10 – о полигамии), полагают, что хозяин должен обеспечить рабыне «пищу, одежду и супружеские права (wĕōnātāh)».^[696] Древние переводы понимали еврейское существительное ōnâ в смысле прав на супружеское сожитие,^[697] однако в лингвистическом плане это весьма спорно, а некоторые серьезные исследователи полагают, что это «наименее вероятное из альтернативных объяснений» hapax legomenon в тексте.^[698] Наиболее вероятный смысл слова – принятый рядом древних и современных ученых – «жилище». Имеется в виду еврейский корень wn и этимологическая связь с существительными māôn, mĕônâ («жилище»).^[699] Таким образом, рабыню надо обеспечить «нормальной едой, одеждой и кровом».^[700]

   Получается, что заповедь вообще не касается полигамии и уж тем более не легитимирует ее. Она рассматривает три ситуации, в которые может попасть девушка-рабыня. (1) Если хозяин не захочет на ней жениться, он должен позволить ее выкупить. (2) Если сын хозяина женится на ней, хозяин должен обращаться с ней как с дочерью. (3) Если хозяин женится на иной женщине, чем она, ей следует обеспечить еду, одежду и кров над головой.^[701]

   Запрет брать «жену вместе с сестрой ее»: Лев 18:18. Лев 18:18 гласит: «Не бери жены вместе с сестрой ее (wĕiššâ el-ăḥōtāh), чтобы сделать ее соперницей (liṣrōr), чтобы открыть наготу ее при ней, при жизни ее». Многие современные переводы представляют этот стих как прямое упоминание о многоженстве. Например, в «Новом международном переводе» (на английский язык) читаем: «Не бери сестру твоей жены ей в соперницы и не вступай с ней в сексуальные отношения, пока жива твоя жена». Подтекст такой: хотя определенные (инцестные) полигамные отношения запрещены – а именно, сороратная полигиния (одновременная женитьба на двух родных сестрах) – полигамия в целом приемлема. Тем самым, данная заповедь рассматривается как не противоречащая другим древним ближневосточным законодательствам, где сороратный брак после смерти одной из сестер считался допустимым, но при жизни обеих сестер запрещался.^[702]

   Однако внимательное чтение Лев 18:18 с учетом контекста заставляет серьезно усомниться в таком понимании. Ключевая фраза здесь – «…женщины вместе с сестрой (буквально «к сестре». – Р. Д.) ее» (iššâ el-ăḥōtāh). Относится ли здесь слово «сестра» к кровным родственникам (и тем самым запрещаются определенные инцестные полигамные отношения) или вообще к любым женщинам (и тем самым запрещается всякое многоженство)? Следующие восемь аргументов – семантические, синтаксические, литературные, контекстуальные и богословские – убеждают меня в правильности второй из этих возможностей.^[703]

   Во-первых, в других местах ВЗ фраза «…женщина вместе с сестрой ее» (iššâ el-ăḥōtāh) всегда, все восемь раз, используется идиоматически в смысле «одна (вдобавок) к другой» и никогда не относится к сестрам в буквальном смысле слова.^[704] Мужской эквивалент фразы, îš el-āḥîw («мужчина вместе с братом своим»), встречается в ВЗ двенадцать раз и всегда в идиоматическом ключе со значением «один к другому», «друг к другу».^[705] Поэтому не стоит переводить iššâ el-ăḥōtāh буквально, если только контекст не требует отхода от обычного идиоматического употребления.^[706]

   Во-вторых, если бы в Лев 18:18 речь шла о двух родных сестрах, естественно было бы избежать двусмысленности, использовав союз wĕ («и») вместо предлога lĕ («к»). Получилось бы: «…жены и сестры ее» (а не «…к сестре ее») – аналог фразы «жена и дочь ее» в предыдущем стихе (и 20:14), где действительно описываются отношения между близкими родственниками. Почему же автор не использовал выражение, которое было у него под рукой и указывало на отношения внутри нуклеарной семьи? Думается, этот факт также свидетельствует против буквального понимания iššâ el-ăḥōtāh (как и всюду в ВЗ).

   В-третьих, хотя полагали, что слово āḥôt («сестра») в Лев 18:18 должно относиться буквально к сестре, поскольку оно имеет данный смысл в других стихах Лев 18 (например, стихи 12–13),^[707] «в других местах Лев 18 мы находим āḥôt, а не iššâ… ăḥōtāh, как в стихе 18. Судя по всему, отождествлять эти филологически разные выражения было бы ошибкой».^[708] Одно дело – идиома, и совсем другое – прямые указания на действительных сестер в более ранних стихах Лев 18.

   В-четвертых, следует оспорить мнение ряда ученых, что буквального соотнесения с родными сестрами (стих 18) требует непосредственный контекст: мол, контекст-то говорит о родственных узах и касается темы инцеста (стихи 6–17). Эти толкователи не учитывают особенности литературной структуры Лев 18. Как показывает литературный анализ, выполненный Анджело Тосато, стих 17 и стих 18 относятся к разным разделам. Лев 18:18 нельзя относить к запретам на инцест в стихах 6–17, ибо эта заповедь – часть общих запретов на незаконные сексуальные отношения в стихах 18–23.^[709] Тосато показывает, что такой вывод можно сделать из структуры предложений и содержания заповедей в обоих разделах. В Лев 18:7–17 каждый стих начинается со слова «нагота» (erwat), а в качестве ключевого элемента содержит отрицательную частицу с имперфектом: lō tĕgallēh («не открывай»). Напротив, в Лев 18:18–23 каждый стих начинается с соединительного вава и какого-то иного слова, чем erwat, а заканчивается отрицательной частицей с имперфектом иного глагола, чем tĕgallēh («открывать»). Иными словами, первая серия заповедей (стихи 6–17) представляет собой запреты на сексуальные отношения между определенными категориями родственников, а вторая серия заповедей (стихи 18–23) охватывает более широкий спектр сексуальных запретов, не связанных темой родства.

   В-пятых, дополнительное указание на соотнесенность стиха 18 с иным разделом, чем стихи 6–17, состоит в том, что практически все запреты на инцест в стихах 6–17 завершаются именным предложением, объясняющим причины запрета личностью запрещенного человека (стихи 7, 8, 10, 12–15, 17; единственное исключение – стих 9). Стих 18 (наряду со стихами 19–23) не содержит подобного объяснения, которого следовало бы ожидать, если бы эта заповедь относилась к теме инцеста.

   В-шестых, на то, что стих 18 не относится к законам об инцесте (стихи 6–17), указывает и наличие временного ограничения (в отличие от постоянных заповедей в стихи 6–17). Запрет брать себе iššâ el-ăḥōtāh действует лишь при жизни первой жены. Напротив, запреты, связанные с кровным родством, не содержат временных ограничений. И я не считаю убедительной гипотезу, согласно которой стих 18 помещен в литературной близости со стихами 19–20 лишь потому, что эти стихи (в отличие от стихов 6–17), затрагивают преходящие условия. Непонятно, почему инцестные отношения (стихи 6–17) – более или менее постоянны, чем прелюбодеяние мужчины с женой другого мужчины (стих 20). Поэтому, вопреки некоторым комментаторам, не стоит воспринимать стих 18 как своего рода двуликого Януса, одним лицом обращенным к запретам на инцест, и другим – к запретам последующим.^[710]

   В-седьмых, заповеди Лев 18, касающиеся действительного родства, содержат уточнения. Так, о реальной «сестре» говорится: «дочерь отца твоего или дочерь матери твоей» (стих 9), «дочерь жены отца твоего» (стих 11), «сестра отца твоего» (стих 12), «сестра матери твоей» (стих 13). Напротив, стих 18 не содержит подобных уточнений. Предполагаемая параллель между 18:18–19 и 20:17–18 – в последнем отрывке недвусмысленно запрещен брак с настоящей сестрой (20:17), а затем речь идет о сексе с женщиной во время ее месячных (20:18; ср. 18:19) – не означает, что 18:18 относится к реальной сестре, поскольку в 20:17 есть уточнения («дочь отца своего или дочь матери своей»). Стих 20:17 соотносится с 18:9, а не с 18:18, где уточнений нет.^[711]

   В-восьмых, богословское обоснование запрета в 18:18 – «…что-бы сделать ее соперницей» – описывает ситуацию в любом бигамном браке. «Зло, избежать которого призвана эта заповедь, носит такой характер (соперничество, вражда), что причинить его способна любая женщина (а не только сестра первой жены), став второй женой».^[712] Также сравним использование еврейского корня ṣrr («быть соперником») в Лев 18:18 и единственный другой ветхозаветный отрывок с этим корнем, описывающий дополнительную жену. А именно, 1 Цар 1:6 описывает Пенинну как «соперницу» Анны, и ни из чего не видно, что эти жены Элканы были родными сестрами. «Поэтому, если заповедь в Лев 18:18 призвана позволить жене чувствовать себя спокойнее, у нас недостаточно оснований ограничивать ее действие реальными сестрами. Библия и антропология свидетельствуют: если у человека несколько жен, между ними идет соперничество независимо от того, сестры они или нет».^[713]

   Можно сделать вывод: контекст фразы iššâ el-ăḥōtāh – отнюдь не законы об инцесте. Стало быть, и при переводе лучше сохранить ее идиоматичность, характерную для Писания: «Не бери одной жены/женщины в дополнение к другой…» Ибо речь идет о любых двух женщинах, а не только родных сестрах. Заповедь в Лев 18:18 запрещает не только сороратное многоженство (женитьбу на двух сестрах), но и одновременную женитьбу на «любых двух женщинах».^[714] Иными словами, запрещена всякая полигамия.

   Согласно этой заповеди, нельзя брать другую жену в дополнение к первой, пока первая жена жива. Подразумевается, что после смерти первой жены такой брак возможен. Тем самым, заповедь Моисея поддерживает моногамную форму брака, которая была установлена еще в Книге Бытие.

   Гордон Хугенбергер отмечает, что нельзя отвергать это толкование Лев 18:18 на основании его «невозможного идеализма», то есть отсутствия санкций. (Ни в Лев 20, ни в других местах Торы не упоминаются наказания за нарушение данной заповеди.) Ибо таких «идеалистических» положений в «кодексе святости» немало (вспомним хотя бы запрет на ненависть; Лев 19:17–18), да и вообще, отсутствие санкций может быть связано с тем, что этот устав носит больше этический, чем юридический характер. Хугенбергер усматривает в Лев 18:18 пример lex imperfecta: (т. е. закона без санкции): заповедь «запрещает нечто, но не объявляет ничтожным нежелательное действие, – да и в любом случае общество не имело возможности принять соответствующие меры».^[715] Отметим и то, что в Лев 20 нет наказания, соответствующего запрету в 18:18, – еще один намек на то, что 18:18 запрещает полигамию, а не еще одну форму инцеста.^[716]

   Кумранская община понимала 18:18 как запрет на полигамию в целом.^[717] И я согласен с Тосато, что кумранское толкование «точнее отражает первоначальный смысл, чем интерпретация, расхожая в наши дни».^[718] Как мы показали в анализе гомосексуальной практики и скотоложства (см. главу 4) и как мы увидим в последующих главах, посвященных другим сексуальным запретам (см. особенно главы 7, 8 и 10), запреты в Лев 18 (в том числе на полигамию) являются законом универсальным, задуманным навечно и для всех народов. Подобно другим запретам в Лев 18, предостережение от многоженства связано с уставом о творении: оно поддерживает изначальный божественный замысел – моногамность брака (Быт 2:24).

   Заповедь о брачном статусе царя: Втор 17:17. Второзаконнические уставы, разъясняющие пятую заповедь (о власти, Втор 16: 18–18:22),^[719] регламентируют и поведение царя (на случай, если народ захочет, подобно другим народам, иметь царя). Этот раздел включает в себя запрет, который часто понимают как одобрение умеренного многоженства со стороны монарха. Во Втор 17:17 читаем: «…и чтобы (царь) не умножал (yarbeh, гифиль глагола rābâ. – Р. Д.) себе жен, дабы не развратилось сердце его…» Пытались доказать, что глагол rābâ («умножать») предостерегает лишь от чрезмерного количества жен, но не запрещает многоженство в принципе.^[720] Согласно другой гипотезе, заповедь направлена не против царской полигамии как таковой, а против того, чтобы царь брал себе много чужеземных жен-идолопоклонниц, которые могли бы отвратить его сердце от почитания истинного Бога.^[721]

   Допускается ли здесь «умеренное» царское многоженство? Ключевой вопрос состоит в том, как понимать еврейский глагол rābâ в каузативной породе гифиль («умножать»). Он содержится и в двух соседних заповедях. Втор 17:16: «…только чтобы он не умножал (yarbeh, гифиль глагола rābâ. – Р. Д.) себе коней и не возвращал народа в Египет для умножения (harbôt; гифиль глагола rābâ. – Р. Д.) себе коней, ибо ГОСПОДЬ сказал вам: «не возвращайтесь более путем сим»». А вот, что говорится в стихе 17б о стяжании богатства: «…и чтобы золота и серебра не умножал себе чрезмерно». Вообще rābâ в гифиле буквально означает «увеличивать», «делать многочисленным», а насколько многочисленным, может показать лишь контекст.^[722]

   Хугенбергер отмечает: хотя выражение «…чтобы не умножал себе жен» выглядит «не слишком точным», оно «избрано не с целью облегчить умеренную степень многоженства, а с целью создать параллелизм между тремя типичными грехами ханаанейской (и израильской) монархии».^[723] Важный ключ к смыслу rābâ в контексте Втор 17:16–17 мы находим в контрасте между первыми двумя законами – где rābâ используется само по себе – и третьим законом, где слову сопутствует наречие mĕōd («чтобы… не умножал себе чрезмерно/очень»). Сопоставляя эти три закона – в первых двух уточнения нет, а в третьем есть – резонно заключить: увеличивать число коней и жен вообще нельзя, а увеличивать число богатств – нельзя чрезмерно.^[724] Иными словами, воля Божья состоит в том, чтобы царь вообще не умножал себе коней (т. е. колесницы) и жен (т. е. не заводил гарем), а также не накапливал чрезмерного богатства.^[725]

   Запрет на умножение коней хорошо согласуется с другими библейскими отрывками, которые призывают Израиль не надеяться на конницу. Ис 31:1: «Горе тем, которые идут в Египет за помощью, надеются на коней и полагаются на колесницы, потому что их много, и на всадников, потому что они весьма сильны, а на Святого Израилева не взирают и к ГОСПОДУ не прибегают!» Пс 33:17 (СП 32:17): «Ненадежен конь для спасения, не избавит великою силою своею». Бог хотел, чтобы Израиль вверил себя Ему и Его сверхъестественной помощи в битве, а не искал ложной безопасности в коннице. Судя по всему, с этой заповедью было связано и использование мулов (не лошадей!) для коронации (ср. 2 Цар 18:9; 3 Цар 1:33, 38, 44). Грандиозный ввоз египетских коней и колесниц царем Соломоном был вопиющим нарушением заповеди (3 Цар 5:6 (СП 4:26); 10:26–29).

   Аналогичным образом, запрет увеличивать число жен согласуется с изначальным божественным замыслом (моногамия) и запретом на многоженство (Лев 18:18). «Запрет «умножать» жен говорит не столько о том, дозволено ли многоженство в принципе, сколько о его неизбежном следствии – отступничестве и приспособлении царя к богам своих жен. Ибо сказано: «дабы не развратилось сердце его» (ср. 3 Цар 11:1сл.; 16:31–33)… Такая опасность существовала при любой степени дипломатического многоженства».^[726] Своими многочисленными браками Соломон вопиющим образом нарушил эту заповедь (3 Цар 11:1–13), и результат не заставил себя ждать: его сердце отвернулось от Господа. Заметим, что преступил царь и запрет на стяжание большого числа богатств (3 Цар 10:14–25).

   Конечно, формулировка во Втор 17:17 не вполне ясная, и мы не можем категорически утверждать, что запрещена всякая царская полигамия. И все же следующие стихи (Втор 17:18–20) заповедуют царю сделать для себя копию Торы и, подобно остальным израильтянам, «стараться исполнять все слова закона сего и постановления сии» (17:19). Царь не выше закона. А это означает, что он не выше и заповеди в Лев 18:18. Если Лев 18:18 запрещает всякое многоженство, запрет относится и к царю. Царь обязан соблюдать повеления и запреты Торы.

   Современные исследования уставов о царе Израиля показывают, что царское поведение было призвано стать образцом для всего Израиля.^[727] Царь должен изучать Тору, чтобы бояться Господа и исполнять Его Закон (Втор 17:19) – такая ответственность лежит и на каждом израильтянине (Втор 6:7; 8:1; 11:1). Царь не должен «надмеваться» (Втор 17:20), – сказано это и обо всем Израиле (Втор 8:14). Предостережение против того чтобы отклоняться от заповедей, получает и царь, и Израиль в целом (Втор 17:20; ср. 5:32; 11:28; 28:14).

   Из непосредственного контекста Лев 18:18 (особенно стихи 18–20) и интертекстуальных связей ясно, что царь во всем (включая моногамный брак) должен был быть примером для своих подданных. Запрет на царскую полигамию в Втор 17:17 только усиливает и подчеркивает запрет, полученный Израилем в Лев 18:18. Садокиды и кумранская община отнюдь не заблуждались, когда видели в данном отрывке требование моногамии от царя.^[728]

   Другие заповеди, якобы предполагающие полигамию. Молчаливое одобрение полигамии иногда усматривают еще в нескольких уставах Пятикнижия. Например, ссылаются на Втор 21:15–17 (о правах первенца):

   Если у кого будут две жены – одна любимая, а другая нелюбимая, и как любимая, так и нелюбимая родит ему сыновей, и первенцем будет сын нелюбимой, – то, при разделе сыновьям своим имения своего, он не может сыну жены любимой дать первенство пред первородным сыном нелюбимой; но первенцем должен признать сына нелюбимой и дать ему двойную часть из всего, что у него найдется, ибо он есть начаток силы его, ему принадлежит право первородства.

   Толкователи, которые думают, что здесь одобряется полигамия, исходят из того, что описываемый мужчина женат на двух женщинах одновременно. А ведь это ни из чего не следует! Фразу «если у кого будут две жены» (kî-tihyênā lĕîš šĕtê nāšîm) необязательно понимать в плане многоженства. «Отнюдь не факт, что обе жены живы. Настаивать на этом значило бы выводить из имперфектной глагольной формы (будущего или продолженного дей-ствия глагола) больше, чем она может показать».^[729] Мы уже видели, что согласно Закону Моисееву у человека могут оказаться две законные жены: если он снова женится после смерти первой жены (Лев 18:18). По-видимому, Втор 21:15–17 имеет в виду ситуацию, в которой одна из этих жен (умершая или новая) более любима, чем другая, и мужчине хочется отдать ее сыну больше имущества.

   Другое дело, что здесь могут еще упоминаться (или не исключаться как возможность) ситуации, которые не соответствуют воле Божьей (вроде многоженства или развода – как во Втор 24: 1–4; см. главу 9). И для этих ситуаций заповедь обеспечивает права первенцев, не санкционируя при этом полигамии и развода. Не исключено, что заповедь перекликается с историей Иакова: Иаков больше любил вторую жену (Рахиль), чем первую (Лию), и в итоге основные права получил не Рувим (первенец Лии), а Иосиф (первенец Рахили). Быть может, заповедь имплицитно критикует поведение Иакова.^[730] Но даже если так, заповедь о правах первенца не больше легитимирует полигамию, чем, скажем, Втор 23:18 (запрет вносить плату проститутки в храм по обету) легитимирует проституцию.

   Пятикнижие также содержит два закона, касающихся сексуальных отношений с необрученной женщиной [Исх 22:15–16 (СП 22:16–17); Втор 22:28–29; см. главу 8 о таких отношениях]. Некоторые толкователи отмечали, что эти законы де-факто позволяют и даже навязывают полигамию в определенных ситуациях. Заметим, однако, что здесь речь идет не об изнасиловании, а о совращении (хотя в одном случае имеет место больше психологическое, а в другом – больше физическое давление). Поэтому заповедь Второзакония повторяет и развивает заповедь из Книги Исход. Книга Исход же ясно оговаривает, что отец может отказаться выдать дочь за соблазнителя; по-видимому, это подразумевается и во Второзаконии. Согласно Исходу, в подобных случаях все равно должен быть выплачен выкуп, а Второзаконие уточняет размер выкупа (пятьдесят шекелей серебра). Стало быть, заповедь оставляет возможность выхода в том случае, когда соблазнитель уже женат: он может выплатить полсотни шекелей серебра, но не жениться на соблазненной. В целом, решение остается за отцом независимо от брачного статуса соблазнителя (независимо от того, женат ли последний). Нарушения моногамного образца, установленного в Эдеме, в этих заповедях нет.

   И наконец, намек на полигамию иногда усматривают в заповеди о левиратном браке (Втор 25:5–10; относительно этой заповеди в связи с темой деторождения см. ниже главу 11). Однако при этом часто забывают вводную фразу: «Если братья живут вместе…» (kî yēšbû aḥîm yaḥdāw). Значит, описанный в данном стихе устав о левиратном браке действует лишь в том случае, если братья живут вместе! Об этом условии Энтони Филлипс пишет: «Пока младший брат не женился и не завел собственных детей, он оставался в доме отца или старшего брата».^[731] А вот замечание Герберта Лейпольда: «Брат покойного брал в жены вдову, если не был женат».^[732] Мой собственный детальный анализ отрывка (см. главу 11) подтверждает правоту этих и других ученых (во-преки Реймонду Уэстбруку): брат, на котором лежит обязанность жениться, неженат. Заповедь о левиратном браке имеет и более широкое применение: если для исполнения левиратного долга нет подходящего (т. е. неженатого, взрослого) брата, долг следует исполнить следующему по близости родственнику (как было в случае с Руфью).

Полигамия в Пророках/Писаниях

   Полигамия и конкубинат несколько раз упоминаются у Пророков. Согласно Книге Судей, «много жен» было у Гедеона (Суд 8:30). Из контекста ясно, что полигамия Гедеона сопутствовала его отступничеству в поздний период жизни: он не только завел себе множество жен, но и стал идолопоклонником (Суд 8:24–28). Поэтому о божественном одобрении его поступков говорить не приходится. Судя по числу детей, не исключено, что многоженцами были и некоторые другие судьи – Иаир (Суд 10:3–4), Ивцан (Суд 12:8–9), Авдон (Суд 12:13).

   Суд 19–21, заключительное повествование, – один из «текстов ужаса»^[733] – живо показывает необузданность и разрушительность падшей сексуальности. В нем выведен левит с наложницей. Как и в рассказе о Гедеоне, одобрение конкубината не предполагается. Напротив, рассказ, видимо, специально помещен в конец Книги Судей, чтобы показать глубину падения народа, когда в отсутствие богоданного царя «каждый делал то, что ему казалось справедливым» (Суд 21:25). Автор/редактор книги явно осуждал сексуальный упадок того времени, а мрачные детали и жуткие последствия раскрывают читателю глаза на необходимость следования божественному идеалу.

   Авторы/редакторы Книг Царств и Паралипоменон также показывают общество, далеко отошедшее от божественного идеала. Обычаи двоеженства, многоженства и конкубината были восприняты даже благочестивыми людьми: Элканой (1 Цар 1–2)^[734] и политическими вождями объединенного царства – Саулом (1 Цар 14:50; 2 Цар 3:7), Давидом (2 Цар 5:13; 1 Пар 3:1–9; 14:3) и Соломоном (3 Цар 3:1; 7:8; 11:1–7). Шесть из двадцати иудейских царей разделенного царства имели более одной жены: Ровоам (2 Пар 11:18–21), Авия (2 Пар 13:4, 21), Иорам (2 Пар 21:14–17), Иодай (2 Пар 24:3), Иехония (4 Цар 24:15) и Седекия (Иер 38:23). Что касается Северного царства, сказано лишь о многоженстве Ахава (3 Цар 20:3–7), но похоже, что и остальные не отставали. Книга Паралипоменон упоминает и других многоженцев: Иерахмеил (1 Пар 2:25–28), Халев (1 Пар 2:46–48), Ахшур (1 Пар 4:5), Израхия со своими сыновьями Михаилом, Овадией, Иоилем и Ишшией (1 Пар 7:3–4), а также Манассия. Библейские повествователи честно рассказывают, сколько боли и дисгармонии вносило существование «соперницы» (1 Цар 1:6 и далее об Анне) – в нарушение Лев 18:18^[735] – и какие катастрофические личные и национальные последствия имело приобретение многих жен царями в явном пренебрежении к божественному запрету во Втор 17:17.^[736]

   Все эти случаи многобрачия помещены в контекст непослушания и неверности Богу. Ссылаются, однако, на два «исключения», которые будто бы имплицитно одобряют полигамию. Прежде всего – Давид. Говорят, что Бог не возражал против многоженства Давида и даже назвал его «мужем по сердцу Своему» (1 Цар 13:14), хотя Давид находился в полигамном статусе. Однако Рональд Дю Приз убедительно доказывает: (1) в тот момент Давид еще не был многоженцем; (2) Библия говорит об осуждении Богом полигамии Давида; (3) слово Нафана к Давиду не означает, что Бог санкционировал и одобрял многоженство Давида; (4) под конец жизни Давид вернулся к моногамии (с Вирсавией).^[737]

   Полезно кратко ознакомиться с аргументами Дю Приза.

   Во-первых, ясно, что, когда Бог назвал Давида «мужем по сердцу Своему» (1 Цар 13:14), Давид еще не был многоженцем. Контекст данного речения (дерзкое принесение жертвы Саулом) отражает время, когда Давид, видимо, еще не был женат.^[738]

   Дю Приз отмечает циклический характер жизни Давида. Можно видеть несколько повторений цикла в пять последовательных шагов: опасность (1 Цар 17; 22:21–23:1; 30:1–5), вопрошание Бога (1 Цар 17:46; 23:2–4; 30:6–8), спасение (1 Цар 17:50–54; 23:14; 30:16–25), тишина (в отношениях с Богом, 1 Цар 19:12–20:42; 25:21–22; 2 Цар 2:8–3:1), грех (1 Цар 20:1–21:15; 25:39–43; 2 Цар 3: 2–16). Повествователь неоднократно упоминает о полигамии Давида после периода тишины, в последнем «шаге» цикла. Каждое такое упоминание имеет своим контекстом бедствие, угрозу или суд (1 Цар 30:1–5; 2 Цар 3:22–37; 5:17; 12:1–14).^[739] Такая компоновка текста позволяет рассказчику дать отрицательную оценку полигамным отношениям Давида.^[740] Джон Кесслер в своем анализе повествований о Давиде в Книге Царств приходит к сходным выводам: рассказчик не одобряет «постепенное падение» Давида в плане многоженства, причем, как и во Второзаконии, многоженство «по сути своей противно воле Господа и несет пагубные последствия для того, кто воспринимает этот обычай».^[741]

   Опять-таки притча Нафана в 2 Цар 12 не поддерживает теории, что Бог одобряет многоженство. Хотя на первый взгляд такое одобрение можно усмотреть в следующих словах Господа, переданных Давиду через Нафана:

   Так говорит ГОСПОДЬ Бог Израилев: Я помазал тебя в царя над Израилем и Я избавил тебя от руки Саула, и дал (wâetnâ) тебе дом господина твоего и жен господина твоего на лоно твое (bĕḥêqekā), и дал бы тебе дом Израилев и Иудин, и, если этого мало, прибавил бы тебе еще больше.

   Заметим, однако, что через несколько стихов (2 Цар 12:11) Бог предсказывает, что отдаст (nātan) жен Давида его ближнему (как выяснится – Авессалому, сыну Давида), который ляжет с ними. Осквернение Авессаломом жен и наложниц Давида (о чем речь впереди) было не только прелюбодеянием, но и инцестом (названным «мерзостью» в Лев 18). И уж, конечно, такая ситуация не означала, что Бог одобряет мерзкие поступки Авессалома. Говоря о том, что Бог делает нечто, Нафан в данном случае имеет в виду, что Бог попускает это.^[742]

   Более того, из 2 Цар 12:7–8 не следует с полной ясностью, что Давид женился на женах Саула. Если Библия дает полные сведения о брачном статусе Саула, у него была одна жена (Ахиноамь, дочь Ахимааца и мать Мелхолы; 1 Цар 14:50) и одна наложница (Рицпа; 2 Цар 3:7; 21:8). Вальтер Кайзер отмечает: если «дал» означает, что Давид женился на Ахиноамь, то «Давиду было дозволено взять в жены мать жены – форма инцеста, осужденная в Книге Левит».^[743] Более вероятно, что фраза «на лоно твое» (bĕḥêqekā), которая касается не только женщин/жен Саула, но и его «дома», имеет в виду не брак, а лишь то, что вся собственность Саула перешла под попечение Давида.^[744]

   Притча Нафана может содержать намек на то, что именно моногамия – замысел Божий: у бедняка – «одна овечка», а не много (2 Цар 12:3), что явно подразумевает моногамные отношения Урии с Вирсавией. «В притче о богаче с его множеством скота и бедняке с одной овечкой Нафан явно выражает одобрение моногамному браку, в то же время имплицитно критикуя гарем Давида».^[745]

   И наконец, Дю Приз разбирает эпизод с восстанием Авессалома, когда Давид бежит из дворца, оставляя десять nāšîm pilagšîm, «наложниц» (2 Цар 15:16).^[746] В свете пророчества (2 Цар 12:11) о том, что будут осквернены жены Давида (а не только наложницы), и с учетом нашего анализа слова pîlegeš («наложница») в связи с повествованием об Аврааме, где мы отметили, что это слово может указывать и на наложниц, и на жен (кроме первой жены), вполне вероятно, что речь идет не только о наложницах Давида, но и о его женах.

   Библия упоминает десять жен и наложниц Давида, не считая Мелхолу, от которой, видимо, он уже отдалился (2 Цар 6:20–23), и Вирсавии, которая появится в рассказе позже (видимо, как жена Давида).^[747] На этих-то десять женщин и посягнул Авессалом (2 Цар 16:21–22). Согласно Библии, по возвращении в Иерусалим (после смерти Авессалома) Давид взял десять своих жен/наложниц и «поместил их в особый дом под надзор, и содержал их, но не ходил к ним» (2 Цар 20:3). Судя по всему, во время восстания Авессалома Давид покаялся (2 Цар 15:30), осознал исполнение пророчества Нафана о возмездии и в ходе покаяния решил навсегда вернуться к моногамии (с Вирсавией, матерью Соломона).^[748] «Давид зримо отходит от царской идеологии (полигамии. – Р. Д.) к старым требованиям Завета (содержащимся в Втор 17:14–20. – Р. Д.)».^[749]

   Рассказчик подчеркивает моногамность Давида в эти поздние годы: у него не было сексуальных отношений с сунамитянкой Ависагой, которая заботилась о нем (3 Цар 1:1–4). Таким образом, согласно анализу Дю Приза, Бог никогда не одобрял многоженство Давида; напротив, есть множество указаний на то, что подобным поведением Давид противился воле Божьей.

   Возможно, аргументы Дю Приза в пользу окончательного возвращения Давида к полигамии не до конца убедительны, но идея имеет свои резоны. И даже если Давид не отказался от многоженства, у нас достаточно указаний на разногласия и дисфункциональность в браках Давида, чтобы сделать вывод: Бог был с Давидом, несмотря на его грехи, но никак не поощрял неспособности Давида жить в соответствии с божественным идеалом.

   Еще одно кажущееся исключение из правила (общей негативной оценки полигамии во времена монархии) мы находим в случае с бигамией Иоаса в 2 Пар 24:2–3. Из многих переводов можно подумать, что Бог благословил бигамию: «И делал Иоас угодное в очах ГОСПОДНИХ во все дни Иодая священника. И взял ему Иодай двух жен, и он имел от них сыновей и дочерей» (СП). Однако некоторые комментаторы поняли, что эти стихи Книги Паралипоменон, вступление к повествованию об Иоасе,^[750] интерпретируют параллельный рассказ в 4 Цар 12:1–4 (СП 11:21–12:3) и даже следуют общей композиции этого рассказа.^[751] Уместно составить таблицу:



   Параллели носят самый тесный характер. Только если Книга Царств прямо указывает (raq – «за исключением», «тем не менее») на такой минус Иоаса, как сохранение высот, Книга Паралипоменон в параллельном месте говорит о двух женах. Сопоставление наводит на мысль, что в 2 Пар 24:3 союз вав означает не «и», а «однако», намекая на неодобрение Божье: «И делал Иоас угодное в очах ГОСПОДНИХ во все дни Иодая священника. Но/и все же взял ему Иодай двух жен…»^[752]

   Некоторые толкователи усматривали намек на одобрение полигамии в аллегории Иез 23: не сказано ли, что сам Создатель взял двух жен (Иез 23:1–4)?^[753] На это следует сказать, что аллегория адаптирована к исторической ситуации разделенного царства (Иудейского и Израильского), и здесь важна общая мысль – неверность и измена Израиля – а не буквальное соответствие каждой детали аллегории. Роберт Хитченс справедливо отмечает: образ брака Господа с двумя сестрами «лишь применяет символику брака, возникшую до разделения монархии. Все иудеи (израильтяне. – Р. Д.) были избраны Богом и воспринимались как единый народ, хотя и разделенный на два государства».^[754] Тот же самый Иезекииль, который записал аллегорию о двух сестрах (Иез 23), привел и повеление Господа соединить два «жезла» (Израиль и Иудея) в один: «…и будут одно в руке Моей… и не будут более двумя народами, и уже не будут вперед разделяться на два царства» (Иез 37:19, 22). Отношения Бога с Израилем «моногамны». Другое дело, что отступничество Израиля разделило народ, и аллегория приспособлена к этому факту. Но весть Божья через Иезекииля не содержит одобрения бигамного или полигамного брака.

   Судя по всему, во времена вавилонского плена проблема полигамии не была острой в народе Божьем, хотя два языческих царя, под чьим владычеством народ жил, были полигамны: Валтасар-вавилонянин (Дан 5:2–3) и Артаксеркс-перс (Есф 2).^[755] Очевидно, иудеи поняли, что плен вызван их грехами, особенно идолопоклонством (см. молитву Даниила в Дан 9), и возвращение к твердому монотеизму (верности единому истинному Богу) сопровождалось широким возвращением к моногамии (верности одной жене).

   В литературе Премудрости/гимнической литературе Писаний предполагается моногамность человеческой сексуальности в браке: один муж и одна жена. Показательно, например, что Книга Притчей вообще молчит о полигамных ситуациях. «Согласно Притчам, нормален – союз одного мужчины с одной женщиной. Это видно из отсутствия упоминаний о разногласиях, связанных с многоженством (хотя говорится о других домашних бедах – неверности, попреках), и тезиса о глубоко личностных узах между мужем и женой».^[756] Мудрец призывает мужа хранить верность жене (не женам!):

 

Пей воду из твоего водоема

и текущую из твоего колодезя…

Источник твой да будет благословен;

и утешайся женой юности твоей.

 

(Притч 5:15, 18)

   В Книге Екклесиаста Соломон, уже пожилой человек, отказавшийся от распутства, доносит до будущих поколений рассказ о затраченных впустую годах и полученных уроках.^[757] Он говорит о тщетной попытке найти счастье и смысл жизни в гедонизме (Еккл 2:1): «Сказал я в сердце моем: «Дай, испытаю я тебя весельем, и насладись добром». Но и это – суета». Судя по всему, помимо всего прочего, автор собрал целый гарем наложниц (Еккл 2:8), – хотя еврейский текст здесь не вполне ясен.^[758] Сопоставление с 3 Цар подтверждает эксперименты с полигамией:



   И полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин… К ним прилепился Соломон любовью. И было у него семьсот жен и триста наложниц; и развратили жены сердце его. Во времена старости Соломона жены его склонили сердце его к иным богам, и сердце его не было вполне предано ГОСПОДУ Богу своему… (3 Цар 11:1–4)



   Без сомнения, Соломон вкусил горькие и смертоносные плоды той безнравственной жизни, о которой сам же предупреждал в Книге Притчей. Огорчения и разочарования принесли ему сексуальные связи с тысячью жен и наложниц. Очевидно, они-то и стали частичной причиной следующего личного признания:



   И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею. Вот это нашел я, сказал Екклесиаст, испытывая одно за другим. Чего еще искала душа моя, и я не нашел? – Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел.

   (Еккл 7:26–28)



   И все же, несмотря на глубокие разочарования, которые принесло сексуальное безумие распутства, Соломон не разочаровался в сексуальности как таковой. Как мы увидим в последующих главах, Екклесиаст высоко ставит сексуальность и женщин (даже здесь, в этих самых стихах).

Выводы

   Ветхий Завет содержит 33 достаточно ясных исторических примера полигамии – примерно на 3000 упомянутых мужчин. В большинстве случаев это богатые патриархи или израильские цари. (Элкана – единственный простой человек, у которого было более одной жены. И это, видимо, связано с бесплодием Анны.) Почти во всех повествованиях, где речь идет о многоженстве или конкубинате, такое поведение осуждается богодухновенными рассказчиками. Вопреки другим древним ближневосточным законодательствам Закон Моисеев осуждает всякую полигамию – и для простых людей, и (как минимум имплицитно) для царей. В отличие от других древних ближневосточных законодательств и обычаев, не делается исключений на случай бесплодия или болезни жены (или царских дипломатических альянсов). Ни одна заповедь Пятикнижия, касающаяся брака, не заповедует и не одобряет полигамные отношения, хотя повторный брак после смерти жены разрешается.

   Как мы отметили в связи с предписаниями о гомосексуальности (глава 4), запреты в Лев 18 (в том числе на полигамию) носят универсальный характер: они транскультурные (даны всему человечеству) и трансвременные (даны навсегда), поддерживают тварное устройство. Таким образом, хотя реальные брачные обычаи ветхозаветных времен отличались от райского образца, это расхождение было противно воле Божьей. Ветхозаветные повествования и законодательства осуждают подобные обычаи, нарушающие моногамную райскую норму.^[759]

   Ветхий Завет последовательно осуждает многобрачие, как прямо, так и намеками, но милость Божья простерта и на многобрачников. Полигамия противна воле Творца, но Он не покидает своих детей, едва они впали в этот грех. Допотопному человечеству было дано 120 лет на исправление, в течение которых Дух Божий стучался в сердца людей, а Ной, «проповедник правды» (2 Петр 2:5) увещевал их покаяться и оставить богопротивные обычаи, включая многобрачие (ср. Быт 6:2). К патриархам Аврааму и Иакову, с их полигамией, Бог был милостив, но все же призывал их и помогал им вернуться к райской нравственной норме. Божья забота о жертвах полигамного брака заметна в обращении Бога с Агарью. Велика милость Творца и в истории с двенадцатью сыновьями Иакова: они родились в полигамном браке, но стали основателями двенадцати колен Израиля, богоизбранного народа. Тот факт, что запрету на полигамию в Лев 18:18 не сопутствуют юридические санкции, опять же отражает небесную милость. Богу противны полигамные отношения, но он снисходит к людям с их слабостями.

   Божественная милость заметна и в библейской истории Элканы, Давида, Соломона и других многобрачников периода судей и монархии. Бог не защищает грех, но и не отворачивается от грешника, пока есть надежда на покаяние. «Суд – не последнее слово. Господь простил грех Давида, отсрочил его смерть и даровал жизнь. Это дает нам возможность уповать на божественное снисхождение и на то, что Бог может смягчить заслуженный приговор».^[760] Конечно, Бог не благословляет полностью дела тех, кто противится Его воле о моногамном браке. Однако Он идет к своему народу и милостиво предлагает прощение и исцеление, пытается вернуть людей к райскому идеалу.

   Небесный образец отношений между мужем и женой, установленный в Эдеме (до и после грехопадения) предполагается в последующих текстах ВЗ. Есть принцип добровольной покорности жены смиренному лидерству мужа – домашнему лидерству среди равных, – отвечающий установлению Быт 3:16 (имевшему, как мы помним, свои оговорки). Однако на практике есть тенденция к равенству полов в браке (как и в Эдеме до грехопадения). Женщин нельзя умалять и угнетать в семье. Нельзя закрывать им доступ к влиянию, лидерству и власти над мужчинами в общине Завета.

   Лидерство мужа можно заметить в повествовании об Аврааме и Сарре (Быт 18:12). Сарра называет мужа «мой господин» (adōnî). На мужское лидерство в браке указывает и слово baal (гла-гол – «господствовать»; существительное – «господин»).^[761] Впрочем, далеко идущие выводы отсюда делать не стоит: зачастую имеется в виду лишь вежливое уважение. Как мы заметили в обсуждении «владычества» мужа над женой в Быт 3:16, этот статус предполагает не доминацию и превосходство в браке, а «первенство среди равных»: мужчина есть «функциональный лидер семьи», «олицетворение семьи».^[762]

   Смиренное лидерство и/или юридическая ответственность и обязанность защиты, возложенные на мужа в Быт 3:16, видимо, предполагаются в Моисеевой заповеди о неверных женах (Числ 5:19–20): «Если ты (жена. – Р. Д.) не осквернилась, будучи под мужем своим (taḥat îšēk)… но если ты изменила, будучи под мужем своим (taḥat îšēk)…» Стих 29 подытоживает: «Вот закон о ревности, когда жена, будучи под мужем (taḥat îšāh), изменит и осквернится». Еврейский оригинал не уточняет, в каком смысле жена находится «под» мужем. В свете ветхозаветных свидетельств, с их многочисленными примерами равных по сути отношений между мужем и женой, добавлять в перевод слово «власть» («под властью мужа своего»), как во многих английских переводах, кажется не вполне оправданным. Может быть, лучше сказать «под лидерством мужа», или «под юридической защитой мужа», или даже «под юридической ответственностью мужа». Если мы вспомним Пророков, образное сравнение Израиля с неверной женой, использованное Иезекиилем, включает ту же терминологию, что и в Числ 5. Господь говорит об Израиле: она была «Моя», буквально «подо (taḥat) Мной» (Иез 23:5; ср. 16:32).^[763]

   Без сомнения, в древнем Израиле (как и повсюду на древнем Ближнем Востоке) патриархальная структура общества была нормой и отец являлся «главой древнеизраильской семьи».^[764] В древнем Израиле базовая ячейка общества – именно семья (не индивид). Именно отец нес в семейных/брачных ситуациях ответственность за дом/семью («дом отца», bêt āb – общая чи-сленность его могла насчитывать от 15 до 25 человек,^[765] а в богатых семьях достигать сотен человек^[766]). Его лидерство и юридические права проявлялись в таких вопросах как семейное наследие, владение собственностью, заключение браков для детей. Он и высказывался от лица семьи.^[767]

   За последние 150 лет было много живых и многообразных откликов на ветхозаветную патриархальную систему и роль женщин в ней, особенно со стороны феминистских авторов.^[768] В ходе первой волны феминизма – она заявила о себе во второй половине XIX века и увенчалась в 1920‑е годы получением женщинами права голоса в большинстве западных стран – использовались два принципиально разных подхода для борьбы с теми, кто отстаивал подчинение женщины аргументами из Библии.

   Подход 1: Божий замысел в Писании состоит в равенстве мужчин и женщин, а учение о женском подчинении основано, главным образом, на неправильном переводе или неправильном толковании Библии (мужчинами).^[769] При этом феминистки ссылались на такие тексты, как Деян 2:17–18 и Гал 3:28, а также заостряли внимание на важных женских персонажах Библии – Мариам, Деворе, Иаили, Олдаме, Анне, самарянке и Марии.

   Подход 2: Библия – глубоко патриархальная книга, предполагающая угнетение женщин, а потому необходимо решительно дистанцироваться от всего патриархального в ней.^[770]

   Эти два противоположных подхода сохранились и во второй волне феминизма, поднявшейся в 1960‑е годы и достигшей пика в последующие несколько десятилетий. Их можно обозначить следующим образом.

   Лоялистский подход: Библия есть Слово Божье, и ее надо слушаться; при правильном понимании она учит, что женщины равны с мужчинами.^[771]

   Революционный (англ. rejectionist) подход: Библия, как и иудео-христианское наследие в целом, глубоко андроцентрична, и необходимо заменить эту патриархальную религию сестричеством и космическим Заветом; часто говорится и о почитании Богини.^[772]

   Между этими противоположностями можно выделить еще четыре подхода.

   3. Ревизионистский подход: в Библии есть отдельные патриархальные места, но ее сердцевина и суть – не патриархальные.^[773]

   4. «Сублимационный» подход: в Библии есть (сублимированные) высказывания о Божестве как о Вечном Женственном Начале (божественной Премудрости/Софии), обнаружить которые должен интерпретатор.^[774] Есть и попытки создать гиноцентрическое мировоззрение: каждая женщина как воплощение вечной творящей силы Богини.^[775]

   5. «Освободительный» подход (комбинация феминистской экзегезы с богословием освобождения): освобождение женщин становится ключевым критерием герменевтической работы. В соответствии с герменевтикой подозрительности/сопротивления должны быть отвергнуты или подвергнуты деконструкции все библейские отрывки, которые отрицают, что женщины – такие же полноценные люди как мужчины.^[776]

   6. Реконструкционистский подход: с помощью диахронического анализа текста и в свете внебиблейских данных проводится историческая реконструкция – как жили женщины в древнем Израиле.^[777]

   Третья волна феминизма, начавшаяся в конце 1990‑х годов, сочетает нацеленность феминисток первой и второй волны на равенство и освобождение с постмодернистскими, постструктуралистскими и «культурологическими» стратегиями.^[778]

   Большинство феминистских авторов, связанных с этими подходами, на чем свет стоит ругают ветхозаветную патриархальность (часто с отвращением).^[779] Сплошь и рядом на нее возлагают главную ответственность за последующее угнетение и подавление женщин. Патриархальность постоянно отождествляется с сексизмом, систематическим угнетением женщин.^[780] Для большинства феминисток «общепринятый смысл» патриархальности состоит в «мужской доминации» и «угнетении женщин».^[781] Патриархальность широко рассматривается как «основной грех, лежащий у истока всех систем угнетения».^[782]

   Гюнтер Хаас сделал полезный обзор двух основных подходов к ветхозаветной патриархальности – соответственно у либерально-критических и консервативно-евангельских ученых.

   Подход большинства либерально-критических феминисток (магистральных, радикальных, постхристианских): ветхозаветные авторы усвоили патриархальные предрассудки своей культуры с ее угнетением женщин; необходимо отвергнуть все патриархальные темы Библии, выявив ее авторитетные места в соответствии с критическим принципом феминистской теологии, – т. е. эти библейские отрывки должны согласоваться с современными феминистскими представлениями о полном равенстве и взаимозависимости мужчин и женщин.^[783]

   Подход большинства евангельских христианских фемини-сток: патриархальность несет в себе зло, но это не умаляет богодухновенности ВЗ – в нем отражалось мировоззрение господствующей культуры, а в НЗ (особенно Гал 3:28) людям была открыта необходимость полного искоренения иерархии полов и освобождения женщин от патриархального угнетения.^[784]

   Что на это можно сказать? Безусловно, в условиях библейской патриархальности было немало случаев умаления и унижения женщин, издевательств над ними (см. ниже). Я также согласен с представителями либерально-критической и евангельской науки, что интенцией ветхозаветной Торы не было «создание или сохранение патриархальности».^[785] Заповеди Моисеевы отнюдь не дают безоговорочного одобрения патриархальности, но действуют как бы изнутри этой системы, регулируя ее и обеспечивая определенную защиту женщин и детей и заботу о них.^[786]

   Однако, в противовес широкому мнению, я не считаю, что патриархальность – сама по себе зло. На мой взгляд, Господь мудро создал этот институт в своем снисхождении к падшей человеческой природе – как временную целительную и искупительную меру, призванную вернуть в дом единство, гармонию и целостность. Патриархальность, как она была задумана Богом, после грехопадения несла в себе не зло, а лекарство. Другое дело, что к ней можно применить фразу в Иез 20:25: «Я дал им уставы, которые не хороши», т. е. не соответствуют высшему божественному идеалу.^[787]

   Более того, слово «патриархальность», или ветхозаветное выражение «дом отца» (bêt āb), подчеркивает роль отца в отношениях с детьми, а не мужа с женой. Как мы увидим, все ветхозаветные «патриархи» были женаты на сильных женщинах, причем их браки были функционально неиерархическими и эгалитарными. Ветхозаветная патриархальность заключалась, главным образом, во власти отца над детьми – даже после рождения у последних собственных детей – и отпрысков учили взирать на отца как на главу в религиозных и светских вопросах. Это не власть мужчин над женщинами в целом, а власть патриархальной фигуры над всеми своими потомками, будь то мужчины или женщины. Такая патриархальная модель лидерства отнюдь не исключала равных отношений жены (матриарха) с мужем (патриархом), как и равных отношений их детей со своими супругами. Патриархальная система ВЗ не предполагает власти мужа над женой.

   В последние десятилетия некоторые библеисты стали оспаривать господствующее среди феминисток убеждение в синонимичности патриархальности и угнетения женщин. Широко признано, что библейская патриархальность – это не патриархальность, скажем, Ассирии или Афин, где мужская доминация была гораздо более выражена.^[788] Кэрол Мейерс пытается поместить древнеизраильских женщин в исторический контекст и доказать, что феминистское понимание библейской патриархальности нуждается в переосмыслении:

   В целом они правы, что древний Израиль был патриархальным обществом. Однако их оценка, что патриархат был жесткой системой угнетения, порабощения и запретов и что даже изучать его мучительно, обнаруживает глубокую методологическую ошибку. Они ошибочно считают патриархат синонимом мужского господства или системы, в которой мужские качества ставятся выше женских. Хуже того, их предвзятое отношение к библейскому патриархату несправедливо использует современные феминистские мерки (с их надеждой на устранение сексистской традиции через равенство полов) для суждения о культурных нормах древнего общества, которое пыталось выжить в условиях, кардинально отличных от современного Запада.^[789]

   Анализируя патриархальность древнего Израиля, Мейерс выявляет ряд ошибочных предпосылок в современных подходах. Например, хотя ВЗ «содержит некоторые высказывания, которые с виду ставят мужчин выше женщин или наделяют мужчин особыми юридическими привилегиями», эти высказывания «не полностью отражают картину библейского патриархата. Они не объясняют, как израильские женщины воспринимали наличие у себя иного статуса». Далее, «в контексте особых социальных и экономических структур, характерных для древнего Израиля, существование гендерной асимметрии, когда у мужчин были возможности, недоступные большинству женщин, нельзя автоматически считать угнетением». В ВЗ нет свидетельств тому, что «Евы древнего Израиля считали себя угнетенными, униженными и обиженными такой культурной асимметрией». Поэтому «гендерные различия, которые нам кажутся иерархическими, могли не функционировать или не восприниматься в израильском обществе как иерархические».^[790] Даже патрилинейность в древнем Израиле (счет родства по отцовской линии) не предполагает «полной власти мужчин над женщинами, или мужского главы семьи над женой и другими членами семьи, или раболепия женщин перед мужчинами».^[791]

   Мейерс показывает, что в древнеизраильском доме формальная «власть» мужа уравновешивается домашней «силой» женщины и матери. «Если когда-либо возникала ситуация, в которой снисходительную фразу «всего лишь женщина и мать» следовало бы исключить из лексикона, это семья в древнем Израиле».^[792] В племенном Израиле дом играл центральную роль. Социальная и экономическая власть шла не сверху вниз (от правителей колен), а снизу вверх (от семейного домохозяйства). Изучив библейские и внебиблейские данные о начале израильской истории (до возникновения монархии), Мейерс заключает: «Израильским гендерным отношениям было присуще функциональное отсутствие иерархии».^[793] Это указывает на равновесие между силой мужчины и силой женщины. Оно не обязательно включало юридическое/правовое равенство, но делало его неактуальным. «Способность женщин определять форму важных аспектов личной и общественной жизни и восприятие женской личности как внутренне ценной делают понятие юридического или правового равенства вопросом неоднозначным».^[794]

   Интересное исследование провела Тиква Фраймер-Кенски. С ее точки зрения, «в библейском образе женщин нет ничего специфически “женского”… Библейский образ женщин в целом такой же, как и образ мужчин».^[795] Да, жена подчинена мужу. Однако «Библия содержит удивительно целостное представление о человечестве; в ее рассказах женщины обладают теми же качествами, что и мужчины». Конечно, в древнем Израиле женщины жили в иных условиях, чем некоторые мужчины (власть имущие), но «ничто в принципе не мешало женщинам брать на себя муж-ские роли, а мужчинам – женские, если того требовали обстоятельства».^[796] Фраймер-Кенски противопоставляет эту «принципиально новую концепцию пола» месопотамскому обществу, где гендерные роли определяли личную и социальную идентичность, и связывает данное различие с уникальным монотеизмом Израиля, в котором Бог находится вне категорий пола. Она отмечает, что традиционные толкователи Библии и современные феминистские критики неправильно поняли признаки гендерного неравенства в древнем Израиле.

   Мои собственные исследования (см. ниже) статуса женщин в ВЗ привели к схожим выводам. Да, ВЗ ясно свидетельствует о необходимости смиренного лидерства мужа в семье и браке. Однако Тора, Пророки и Писания – в соответствии с божественным уставом о «владычестве» (смиренном лидерстве) мужа в Быт 3:16 – свидетельствуют, что это лидерство не должно попирать фундаментального равенства мужа и жены, и оно не означает, что муж владеет женой или что он имеет право ее угнетать, подавлять и контролировать.^[797] По-видимому, жены не считали такое лидерство угнетением. Ни в Пятикнижии, ни в других текстах ВЗ нет ни одного случая, когда женщины восставали бы против лидерства мужа. Более того, покорность жены мужу, очевидно, была добровольной. Отметим, что библейское законодательство не предусматривает наказания за непослушание жены мужу – хотя есть, например, наказание за восстание сына против авторитета родителей (Исх 21:15, 17). Лидерство мужа, каким задумал его Бог после грехопадения, было защитой жены, которую она ценила, а не угнетением, которое вызывало в ней протест.

   Принцип смиренного лидерства мужа, установленный Творцом в качестве временной меры во имя домашнего единства и гармонии, также не мешает мужьям и женам возвращаться к изначальному эгалитарному замыслу о браке. Эта динамика видна из описаний повседневных отношений между ветхозаветными мужьями и женами, когда «мужья любили своих жен, слушались их и обращались с ними как с равными».^[798] «Древнеизраильская женщина имела дома власть как минимум не меньшую, чем ее муж… Она свободно и на равных участвовала в решениях, касающихся ее мужа и семьи».^[799]

   Более того, смиренное лидерство мужчины дома не означало, что мужчины имеют право командовать женщинами в публичной сфере. «Власть мужа над женой не толковалась расширительно как власть всех мужчин над всеми женщинами».^[800] Хотя жизнь в древнем Израиле традиционно структурировалась по гендерному признаку, обусловленному преимущественно «социально-экономическими соображениями и физическими условиями жизни»,^[801] а руководителями обычно были мужчины, мужское лидерство в семье не мешало женщинам временами оказываться на лидирующих ролях в обществе. И такие случаи женского лидерства считались абсолютно приемлемыми. Уже в Пятикнижии очевиден высокий статус женщин в религиозных и гражданских делах.

   А теперь рассмотрим библейские тексты, которые подтверждают вышеизложенные тезисы. Мы начнем с отрывков из Пятикнижия, касающихся статуса женщин, а затем проследим динамику вопроса у Пророков и в Писаниях.

   Вокруг статуса женщин в ВЗ идут оживленные дискуссии.^[802] Многие библеисты полагают, что статус женщин в древнем Израиле был таким же низким, как и повсюду на древнем Ближнем Востоке.^[803] Кое-кто (главным образом, из числа радикальных феминисток) даже убежден, что в Израиле положение женщины было хуже, чем в соседних ближневосточных землях: мол, андроцентричный монотеизм стимулировал патриархальный гнет.^[804] Однако изучение ближневосточного контекста показывает, что юридический статус и права женщин зачастую были выше, чем были склонны думать ученые Нового времени.^[805] Аналогичным образом, в противовес женоненавистническим толкованиям ВЗ, растущее число ученых глубже вчитались в библейские тексты и пришли к выводу, что «статус женщин в Ветхом Завете – высокий».^[806]

   Высокой оценке женщин в повествованиях Пятикнижия посвящены многочисленные исследования, которые были синтезированы в других работах, а потому будут рассмотрены здесь лишь вкратце.^[807]

Матриархи Книги Бытие

   Из 29 женщин, названных по имени в Книге Бытия, мы уделим внимание матриархам, которые играют значимую роль в повествовании.^[808] Савина Тойбал права: эра библейских патриархов и матриархов нуждается в переосмыслении:

   Часто считали, что у женщин примитивные, детские желания и ограниченный кругозор. Однако если глубоко вдуматься в образы на-ших женских предков, становится ясно, что эта точка зрения безосновательна: матриархи были образованными, умными и высокодуховными женщинами.^[809]

   Сарра. Книга Бытие ставит Сарру весьма высоко, изображая ее равным партнером своему мужу.^[810] Отметим следующие детали. (1) Когда Сарра и Авраам подходят к Египту во время голода, Авраам не приказывает ей выдать себя за его сестру, а молит, причем молит извиняющимся тоном (Быт 12:13). (2) Бог защищает Сарру в доме фараона, а впоследствии в доме Авимелеха, возвращая ее мужу (Быт 12:10–20; 20:1–8). (3) Авраам сожительствует с Агарью по слову Сарры, и по настоянию Сарры же изгоняет Агарь (Быт 16:1–4; 21:8–21). (4) Когда Сарра требует отослать Агарь, Бог защищает Сарру следующими словами: «Во всем, что скажет тебе Сарра, слушайся голоса ее» (Быт 21:12). (5) Сарра не менее важна для Завета, чем сам Авраам, – Бог неоднократно говорит, во всяком случае после рождения Измаила, что обетование сбудется через ее семя (Быт 17:18–19; 21:12; ср. Ис 51:2, где пророк призывает народ Израилев взглянуть «на Авраама, отца вашего, и на Сарру, родившую вас»).

   (6) Подобно тому как имя Аврам меняется на Авраам, имя Сара меняется на Сарра с обетованием: «И произойдут от нее народы, и цари народов произойдут от нее» (Быт 17:16). (7) Литературная структура Быт 17 подчеркивает значимость Сарры: она помещена в середину отрывка об обрезании; это показывает, что благословения и обетования Завета применимы не только к Аврааму и его мужским потомкам, но и к ней, и к другим женщинам.^[811] (8) Оказывая приют трем странникам, Авраам и Сарра хлопочут о еде вместе (Быт 18:6–8) – гендерного разделения в труде здесь нет. (9) Сарра – единственный матриарх, для кого указывается возраст на момент смерти (Быт 23:1); в остальном такие сведения даются лишь о патриархах. (10) Смерти и погребению Сарры в Мамре уделено большое внимание: при всем своем лаконизме, Бытописатель посвящает этому событию целую главу (Быт 23), а о последующих 48 годах жизни Авраама больше не сообщает подробностей.

   Не такая уж Сарра и тихоня! Дженис Наннэли-Кокс права, что, если учесть социальный контекст, Сарра и Авраам выглядят равными:

   Она говорит, что хочет и когда хочет, а Авраам иногда ее кротко слушается. Не он командует ею – скорее уж она командует им. Но между ними явно есть узы любви. Авраам не бросает Сарру из-за ее бесплодия и, насколько нам известно, не берет других жен при ее жизни. Они вместе стали взрослыми и вместе состарились, и когда Сарра умирает, Авраам рыдает. Воистину Сарра – матриарх, женщина, уважаемая правителями и мужем, одухотворенная, смелая и верная.^[812]

   Агарь. Если брать основную линию Завета, Агарь не матриарх. Однако ее стоит рассмотреть среди матриархов, поскольку Бог возвысил ее: из рабыни она стала родоначальницей двенадцати племен. Толкователи часто относили ее к числу «второстепенных персонажей, чья история не имеет реального значения»,^[813] но многие современные исследователи показали, что рассказ об Агари стоит в ряду многих библейских повествований о женщинах, подчеркивающих «неотъемлемую ценность человеческого индивида» и показывающих «библейских женщин как активных деятелей, а не пассивных страдалиц».^[814] Важные детали сообщаются в Быт 16 и 21.

   (1) В Быт 16, где беременная Агарь бежит в пустыню после сурового обращения Сарры с ней, значение Агари подчеркивается семикратным повторением ее имени – шесть раз повествователем [стихи 1, 3, 4, 15 (дважды), 16] и один раз самим Яхве (стих 8). (2) В Быт 16 и 21 впервые в библейской истории является «ангел ГОСПОДЕНЬ/Божий» (т. е. сам Бог!) Первое явление Божье – это явление отвергнутой Агари (Быт 21:17).^[815] И лишь дважды в ВЗ ангел «взывает с неба» непосредственно к человеку: здесь, в 21:17, и в рассказе об испытании Авраама на горе Мориа (Быт 22:11–12). (3) Более того, ангел даже называет ее по имени (Быт 16:8; 21:17). Сарра и Авраам не удостаивали ее этой чести, но говорили о ней лишь как о рабыне.^[816]

   (4) Бог не покидает Агарь в беде, но заботится о ней и о ее будущем сыне. Обетование Божье о потомках Агари сходно с обетованием Аврааму о потомках Исаака: «И сказал ей ангел ГОСПОДЕНЬ: умножая умножу потомство твое, так что нельзя будет и счесть его от множества» (Быт 16:10; ср. 22:17). Здесь уже видна аналогия между Агарью и самим Авраамом. (5) Встреча Агари с ангелом ГОСПОДНИМ (Быт 16) – единственный случай, когда женщине возвещается обетование-договор.^[817] (6) Весь рассказ в Быт 16:7–15 – это тема Завета в связи с ролью женщин.^[818] (7) Обетование о сыне Агари (Быт 16:11) напоминает пророчество об Иммануиле в Ис 7:14, только использует второе лицо вместо третьего. Перед нами стандартная формула благовещения. И Агарь – первая женщина в Библии, услышавшая такую весть.

   (8) Агарь – единственная женщина в ВЗ и даже единственный человек в Библии, который дает имя Божеству: «И нарекла Агарь ГОСПОДА, который говорил к ней, именем: “Ты – Эл-Рои”» (Быт 16:13). Здесь использована обычная для Библии формула наречения, и Агарь использует ее применительно к Всевышнему. (9) Подтверждая Агари свое желание произвести от Измаила великий народ (Быт 21:18), Бог использует формулировки, напоминающие обетования Аврааму о Завете (Быт 12:2). (10) В рассказе о том, как Бог обеспечил Агарь и Измаила необходимым, есть переклички с рассказом об испытании Авраама на горе Мориа.^[819] (11) Некоторые мотивы сюжета о муках и избавлении Агари напоминают о теофании времен Исхода и спасении Моисея и Израиля.^[820] «Как Моисей воплощает израильский народ, полагая начало свободе своим признанием того, что Египет не является духовной родиной евреев, так Агарь воплощает униженного «другого». Вопреки утверждению некоторых толкователей, она не второсортный и забитый персонаж, а прообраз странника, – и по имени, и по судьбе, – вечно тревожащий совесть человечества».^[821] (12) В конце повествований об Агари мы находим еще одно напоминание о ее значении: она единственная женщина в Библии, которая выбирает жену для своего сына (Быт 21:21).

   Филлис Трибл называет Агарь «одной из ключевых фигур библейской теологии»,^[822] а Тревор Деннис заключает, что эта египетская рабыня «в некоторых отношениях чествуется больше, чем почти любой другой персонаж Библии».^[823]

   Ревекка. Следующий матриарх^[824] в Книге Бытие – Ревекка. Она имеет такую же силу характера и такое же достоинство, что и Сарра.^[825] Отметим детали, указывающие на ее значимость. (1) Она внешне красива (Быт 24:16), но красота не единственное, что составляет ее величие. (2) Своей независимостью, верой и гостеприимством она напоминает Авраама: подобно ему, она отваживается оставить семью и отправиться в путь в далекую землю; подобно ему, она с охотой принимает странников.^[826] (3) Значение Ревекки в истории Израиля высвечивают нарративные техники: диалог, темп повествования и другие литературные особенности.^[827] (4) Генеалогии в Книге Бытия подчеркивают роль Ревекки, называя лишь ее рожденной от Вафуила (Быт 22:23), хотя у нее был брат Лаван (Быт 24:29). (5) Значимость Ревекки подчеркивает и место генеалогии в повествовании: сразу после рассказа об испытании Авраама (Быт 22:1–19).^[828]

   (6) Отправляя слугу на поиски жены для Исаака, Авраам велит: «Если же не захочет женщина идти с тобою, ты будешь свободен от сей клятвы моей» (Быт 24:8). Вопреки толкователям, которые думают, что в патриархальной системе женщины не имели собственного голоса в выборе мужа, здесь «Авраам исходит из того, что окончательное слово остается за женщиной».^[829] В конечном счете решающий шаг делает именно Ревекка. Более того, повествователь приводит ее собственные слова, а не просто описывает их содержание (Быт 24:58), причем оставляет ее ответ для кульминации повествования.^[830] (7) По прибытии слуги Ревекка лично хлопочет о размещении. Он просит места в доме ее отца, но она договаривается с «домом матери» своей (Быт 24:28). Ее отец почти все время молчит в этом сюжете и ничего не решает, как можно было бы ожидать при «патриархальном гнете».

   (8) Особенно интересны переклички с рассказами об Аврааме. По словам Джеймса Уильямса, «с этим благословением рассказчик имплицитно включает Ревекку в цикл божественных обетований патриархам».^[831] (9) Когда Ревекка выходит замуж за Исаака и беременеет, в терзаниях она решает «вопросить ГОСПОДА» – подобно великим ветхозаветным пророкам, – причем делает это сама (Быт 25:22), получая от Господа оракул. (10) Очень важна формулировка в рассказе о ее родах: «И настало время родить ей» (Быт 25:24). Так говорится лишь о трех библейских женщинах: Елизавете и Марии в НЗ, Ревекке в ВЗ. (11) Впоследствии, когда Исав женится на двух хеттках, текст сообщает: «И были они в тягость Исааку и Ревекке» (Быт 26:35). Значит, Ревекка была не менее озабочена преемственностью, связанной с Заветом, чем Исаак. (12) Библейский повествователь неоднократно подчеркивает роль матриарха Ревекки, и даже чаще, чем роль ее мужа Исаака.^[832]

   С помощью всех этих повествовательных ключей рассказчик показывает высокое достоинство Ревекки, а также ее самостоятельность и равенство с мужем.

   Такая характеристика Ревекки дает возможность глубже понять ее значимость… Все эти события изложены без всякой полемичности, и ни из чего не видно, что Ревекка вела себя необычным для женщины образом… А значит, в Израиле считалось, что женщины способны сами принимать важные решения относительно своего будущего, молиться, подчас лучше мужчин видеть Божий замысел и делать шаги, которые находятся в соответствии с этим замыслом об общине.^[833]

   Рахиль и Лия. Мы уже касались истории Рахили и Лии в связи с их полигамным браком. Здесь стоит отметить, что, согласно Книге Бытие, это были женщины, способные действовать самостоятельно и решительно.^[834] Они вели себя весьма инициативно в стремлении родить детей, и именно они, а не Иаков дали детям имена (Быт 29–30). Судя по сцене с мандрагорами (30:14–16), эти женщины имели возможность решать, с кем и когда у мужа будут сексуальные отношения. Джинсон не без иронии замечает: «Это поразительно, если учесть, что ранее их отец определил сексуальные союзы Иакова».^[835] Обе женщины возмутились несправедливостью отца, лишившего их приданого (31:14–16; ср. стихи 34–35). И обе с верой призвали Иакова следовать велению Божьему: «Делай все, что Бог сказал тебе».^[836] Из рассказа о Лии и Рахили можно также сделать вывод, что в патриархальном обществе женщина ценилась не только за способность к чадородию. Ведь Иаков больше всего любил Рахиль, независимо от числа сыновей, рожденных ему Лией (29:32, 34). И именно Рахиль, а не Иаков, мучилась из-за отсутствия сыновей (30:1).^[837] И наконец, Рахиль и Лия нашли в себе смелость оставить своего отца Лавана и покинуть родину ради далекой страны (Быт 31).

   Фамарь. Библейский рассказчик рисует Фамарь в положительном свете.^[838] Алиса Лэффи пишет о ее предприимчивости и находчивости:

   Чтобы исполнить закон о левиратном «браке» – и «праведно» поступить в данной ситуации, – она выбрала время, место и обстоятельства. Если бы она не предусмотрела, что важно взять у Иуды залог, она не смогла бы доказать его отцовство. А еще Фамарь была готова рисковать: снять одежду вдовства и переодеться, выдать себя за блудницу и поставить себя под угрозу попасть на костер. Если бы не ее решительность, она могла бы остаться бездетной вдовой, жертвой неудачных обстоятельств… Однако она не сидела сложа руки: если мужчины, которым подобает вмешаться – Иуда и Шела – бездействуют, она что-то придумает. И она придумала! И как свидетельствует сам Иуда, Фамарь оказалась «правее» его.^[839]

   Мартин Лютер хвалит Фамарь не только за ум и решительность, но и за целомудрие и глубину веры:

   Очевидно, что Фамарь – женщина праведная и достойная: в ней нет ни гордыни, ни блуда. Она не ищет запретных удовольствий. Ее единственная цель – стать матерью в доме, в который ее направил Бог. Поэтому она снимает одежду, надетую временно, снова облачается в одежды вдовства и возобновляет траур. Она забеременела, но ожидает дальнейшего дара от Господа.^[840]

   Аналогичным образом, Джоан Кук отмечает, что Фамарь «доказала свою чистоту, сохранив верность Иуде и Иру даже в экст-ремальных обстоятельствах».^[841] Пол Нобл подробно доказывает серьезные переклички между образами Фамари и Иосифа: оба были обижены, но в конечном счете оправданы, причем обидчики признали совершенную несправедливость.^[842] В благословении Руфи старейшинами и жителями Вифлеема времен Судей (Руфь 4: 11–12) Фамарь фигурирует рядом с другими основательницами Израиля, Рахилью и Лией. И наконец, с христианской точки зрения Фамарь – одна из четырех женщин, упомянутых в генеалогии Иисуса Христа согласно Евангелию от Матфея (Мф 1:3).

   Выводы. Жены патриархов – отнюдь не статисты, и «не тихие домохозяйки, но основатели нации».^[843] Было бы несправедливостью считать, что они подчиняются всем мужчинам или находятся под гнетом своих мужей. Да, они уважают мужей, но они умны, активны и решительны. «Какая уж тут традиционная сервильность: эти женщины украшают страницы Бытия своим смехом и скорбями, силой и мощью».^[844]

   Если вчитаться в Книгу Бытие, матриархи – яркие и сильные личности. Видимо, права Кэрол Мейерс: патриархальность нужно осмыслить заново, в свете ее первоначального контекста; многие детали повествований о патриархах отражают общий паритет между мужчинами и женщинами, «функциональное гендерное равновесие».^[845] И феминистки правы, выражая недовольство многовековым подчинением женщин. Однако им нужно заново обдумать обоснование. Ведь жены патриархов не находились в униженном и угнетенном состоянии.

Женщины времен Исхода

   О женщинах говорят самые разные тексты ВЗ, а в ключевые моменты истории спасения – Исход, возникновение монархии, воплощение Христа – их роли уделяется особое внимание. В частности, череду удивительных женщин мы находим в начале Книги Исход.^[846] «Если брать человеческие поступки в Исх 1–14, именно женщины выказывают наибольшую отвагу, вызывая наше глубочайшее восхищение. Их влияние на события очень велико».^[847] Быть может, рассказчик неслучайно включил эти двенадцать «дочерей» в первые главы – как соответствие двенадцати «сынам» Израилевым.^[848] Каждая из этих женщин играет важную роль в спасении Моисея и израильтян, а вместе взятые, они производят «эгалитарную социальную революцию… не имеющую аналогов в античном мире».^[849]

   Шифра и Пуа. Традиционные комментарии на первую главу Исхода обычно уделяют основное внимание росту числа евреев в Египте, фараону, не знавшему Иосифа, а также гонениям на евреев и их уничтожению. И редко, где встретишь хвалу этим двум женщинам, хотя они спасали Израиль и уберегли Моисея в страшное для народа Божьего время.^[850] А ведь Книга Исход, в самом начале (Исх 1:15–22) описывает действия двух еврейских повитух, которые приняли самостоятельное нравственное решение ослушаться приказа фараона об убийстве новорожденных еврейских мальчиков. Дважды встречаются женщины для разговора с фараоном, что также свидетельствует об их важности.^[851] Немаловажно и то, что в повествовании они названы по именам (а фараон – нет!) Безымянный фараон беспомощен в своей попытке перебить израильских детей, а известные по именам повитухи спасают детям жизнь. Безымянный фараон проводит гендерное различие между младенцами, а повитухи не делают этого. Шифра и Пуа предотвращают геноцид. Через них Бог спасает народ Израилев. Рассказчик отмечает, что своей жизнью дети обязаны тому, что эти женщины боялись Бога. И Бог наградил их за верность: «За сие Бог делал добро повивальным бабкам… И так как повивальные бабки боялись Бога, то Он дал им семьи» (Исх 1:20–21).

   Египетская царевна. Парадоксальным образом будущее Израиля оберегает египетская царевна, которая принадлежит к тому самому царскому двору, что издал указ об убийстве (Исх 2). Удивительно, но «действия неизраильской женщины параллельны действиям Бога Израилева: она «нисходит», «видит» ребенка, «слышит» его плач, жалеет, вытаскивает из воды и обеспечивает заботу о нем (ср. 3:7–8). То, что она делает для Моисея, Бог скоро сделает для Израиля».^[852]

   Йохевед. Йохевед интертекстуально связана с действиями Божьими. Как Бог увидел, что все созданное им хорошо (глагол rāâ, «видеть», плюс kî-ṭôb, «что [это] хорошо», Быт 1:10, 12, 18, 21, 25, 31), так Йохевед увидела, что Моисей хорош (собой) (глагол rāâ, «видеть», плюс kî-ṭôb, «что [он] хорош», Исх 2:2). Библейская история упоминает необычный способ, с помощью которого Йохевед спасла жизнь своему сыну Моисею вопреки жуткому указу фараона. Ее муж, после краткого упоминания в Исх 2:1, больше не появляется в повествовании (если не считать генеалогических списков). Все внимание сосредоточено на его жене. Именно Йохевед увидела, что мальчик хорош, прятала его три месяца, кормила, а затем, когда он вырос, привела к дочери фараоновой (Исх 2:2–3, 9–10). Между строк можно понять, что она учила сына быть верным пути Яхве и готовила к соблазнам царского двора.^[853] Йохевед также первый человек в еврейском каноне, который имеет теофорное имя (т. е. в имя которого включено имя Яхве). Очень важно, что этот человек – женщина.

   Мариам. Мариам, дочь Йохевед, выказывает ум, смелость и дипломатичность в разговоре с египетской царевной, ловко предлагая найти «кормилицу» (Исх 2:1–10). Возможно, она сама так и не вышла замуж, – во всяком случае, ВЗ не упоминает о ее муже и детях (хотя о Моисее и Аароне подобная информация приводится). Освещая события после начала исхода из Египта, большинство толкователей уделяют основное внимание ее братьям, Моисею и Аарону, а о ней если и вспоминают, то лишь в связи с ее ошибками. Тем самым роль этой удивительной женщины недооценивается.

   Однако современные исследования, особенно феминистские, начали признавать большое значение и достоинство Мариам в Писании.^[854] Она как бы обрамляет Исход: появляется в начале событий на берегу Нила и в конце событий на берегу Чермного моря (Исх 2:1–10; 15:20–21). Таким образом, «рассказ о спасении Израиля из египетского плена начинается и заканчивается с Мариам… История Мариам обрамляет историю спасения Господня! Избавление Израиля из Египта начинается, когда Мариам спасает Моисея, и завершается, когда Мариам воспевает свою песнь».^[855]

   Мариам – второй из персонажей Пятикнижия (в его нынешней канонической форме), который отнесен к числу пророков (Исх 15:20). При переходе через Чермное море она выступает в двойной роли – пророчицы и музыканта подле своих братьев. Песнь Моисея и Песнь Мариам соседствуют в Исх 15, причем песнь Моисея начинается со слов «пою ГОСПОДУ» (стих 1; юссив, 1‑е число), а песнь Мариам со слов «пойте ГОСПОДУ» (императив, 2‑е число). Судя по корреляции формулировок и глагольных форм, «песнь Моисея задумана как ответ на призыв Мариам».^[856] И «поскольку пророчица Мариам соседствует с музыкантами, перед нами концепция совместимости в обстановке хора, состоящего из людей обоих полов и всех статусов».^[857] Более того, повествователь оставляет антифонное пение песни Мариам до кульминации рассказа об Исходе (Исх 15:20–21).^[858] «Тонкий акцент на роль женщин в судьбе Моисея… а значит, и всего народа Израилева, увенчивается дуэтом Моисея и Мариам, где читателя приглашают узнать и помнить о дерзновении женщин, особенно Мариам».^[859] Эстетический перформанс Мариам – как певицы, танцовщицы и ударницы – многое говорит о ее значимости, престиже и силе в Израиле.^[860]

   В большинстве отрывков Пятикнижия, упоминающих Мариам, она – лидер.^[861] Более того, через Михея Бог говорит, что поставил ее среди вождей Израиля: «Я вывел тебя из земли Египетской и искупил тебя из дома рабства, и послал перед тобою Моисея, Аарона и Мариам» (Мих 6:4). Ее значимость видна даже из сообщения о ее смерти (Числ 20:1): большинство других названных по именам персонажей рассказа о скитаниях в пустыне исчезают без подобных упоминаний. Неслучайно и то, что ее смерть и смерть двух братьев совпадают с последними тремя остановками в этих странствиях.

   Библия также содержит важное генеалогическое упоминание о Мариам. Она отнесена к числу «детей» Амрама [1 Пар 5:29 (СП 6:3)]. Тот факт, что Мариам внесена в список отцов и мужских потомков, подтверждает ее значимость и намекает на то, что не только два ее брата были религиозными вождями, но и она сама.

   Семь дочерей Иофора (включая Циппору). Если две повитухи, мать и сестра Моисея, а также дочь фараона сберегли Моисея для его будущей миссии, семь дочерей мидьянитянского священника ввели его в новую фазу миссии, когда он стал жить в доме их отца Иофора/Реуэла (Исх 2:18–20). Особую роль сыграла Циппора, ставшая женой Моисея (2:21–22). Когда Бог хотел умертвить Моисея на обратном пути в Египет (видимо, тот не исполнил условий Завета и не обрезал сына), Циппора спасла жизнь Моисею, быстро проведя обрезание (4:24–26).^[862] Упускать из виду «посредническую роль Циппоры» нельзя: возможно, она «предвосхищает заступничество Моисея, который впоследствии спас непокорный Израиль от гнева Божьего (Исх 32–34)».^[863] Действия Циппоры тем примечательнее, что она не израильтянка. Возможно, они намекают на ее священничество: она как бы пошла по стопам отца.^[864]

   Выводы. Первые главы Исхода (особенно гл. 1–2) рассказывают о попытках фараона остановить усиление Израиля. В каждой из этих ситуаций события, препятствующие его замыслам, во многом обязаны женщинам.

   Женщины играют важную роль в начале Книги Исход. Их действия определяют результат. От чрезвычайно положительного образа женщин до свидетельства о том, что женская отвага положила начало освобождению, Исх 1:8–2:10 дает интерпретатору яркие темы для разработки: нежелание женщин мириться с угнетением, женщины как подательницы жизни, мудрость и находчивость жен-щин в ситуациях, где для благоприятного результата требуется ум и практическая смекалка.^[865]

   Эксам четко подытоживает иронию повествования: «Без Моисея не было бы рассказа, но без поступков этих женщин не было бы Моисея!»^[866]

   Дочери Целофхада. Еще одна группа женщин в Торе, возможно, обозначает переход от рассказов с важной ролью женщин к заповедям о статусе женщин. Числ 27:1–11 и Числ 36 повествуют о пяти дочерях Целофхада, которых звали Махла, Ноа, Хогла, Милька и Тирца (27:1). Их прямота производит глубокое впечатление.^[867] Данный отрывок «говорит нечто важное о достоинстве и ценности женщин и детей как членов общества Израилева».^[868] Повествователь отмечает, что они сделали шаг, беспрецедентный в истории Израиля – публично высказались как женщины «перед Моисеем, Елеазаром священником, и перед князьями, и перед всем обществом, у входа скинии собрания» (27:2), смело попросив о том, что считали своим по праву. Судя по некоторым деталям, речь этих дочерей была обращена к самому Яхве, а не к человеческому суду.^[869] «Тем самым, они выглядят очень необычно. У них… есть мужество и уверенность, чтобы напрямую обратиться к ГОСПОДУ перед всем Израилем в качестве свидетеля».^[870]

   Их просьба поразительна: получить удел среди братьев их отца (стихи 3–4). Еще поразительнее, что Яхве согласен с ними (стих 7): «Правду говорят дочери Целофхада». И по воле Божьей создан соответствующий закон (стихи 8–11). Книга Чисел заканчивается объяснением этого закона. Более того, высокохудожественным образом рассказчик создает с помощью перикоп о дочерях Целофхада «замыкание, где в начале и в конце раздела идет сознательно незаконченный рассказ о втором поколении. Дочери Целофхада явили веру и прилепились к Господу, невзирая на трудные обстоятельства».^[871] По контрасту с духовной близорукостью и неверием первого поколения (вышедшего из Египта) «эсхатологический взгляд этих дочерей дал необходимый толчок соблюдению Завета».^[872]

   Узловой момент данного текста – гендерный вопрос… С учетом патриархальной культуры того времени, да и последующих веков, примечательно, что женщины обращаются к Богу напрямую, названы по имени и названы правыми/справедливыми. В пользу статуса дочерей говорит и следующий факт: отныне они носят имя семьи своего отца, что символизируется передачей им удела.^[873]

   Это повествование, с его высокой оценкой женщин,^[874] подводит нас к вопросу о заповедях Пятикнижия, касающихся статуса женщин в сравнении со статусом мужчин.

   Часто можно услышать, что законодательство Пятикнижия «лишает женщину прав» и «не считается с ней».^[875] Однако современные исследования показывают, что заповеди, которые при поверхностном чтении могут быть поняты как умаление женщины, на самом деле защищают уязвимых членов общества, особенно женщин и людей, страдающих физическими недостатками.

Соотношение статуса женщин и мужчин в заповедях Пятикнижия

   Женщины участвовали в церемонии Завета [Втор 29:9–12 (СП 10–13)], а значит, вопреки мнению некоторых позднейших авторов, считались полноценными членами общины Завета.^[876] Подобно мужчинам, они были обязаны соблюдать Закон (Втор 31:12). Моисей призывает внимать Закону весь Израиль, включая женщин и детей, ибо понимает: «и мужчины, и женщины должны слушать и учиться, чтобы блюсти и распространять веру и культуру».^[877] Законы, касающиеся основных культовых, этических и нравственных запретов и нарушений, глубоко эгалитарны. Декалог явно относится к мужчинам и женщинам.^[878] Суждения глав после Декалога («кодекс Завета»), которые применяют «Десятисловие» к конкретным ситуациям, показывают, что имеются в виду оба пола (Исх 21:15, 17, 20, 26–29, 31–32), – такова, видимо, и норма в более поздних уставах, где, несмотря на мужскую терминологию, предполагается гендерная инклюзивность.^[879] «Пора понять: если речь напрямую идет о мужчинах, содержание может относиться и к женщинам. Они подразумеваются в законодательных и культовых текстах, если не сказано обратного или если не ставятся другие вопросы».^[880]

   Законодательство Книг Левит и Второзаконие иногда содержит прямые упоминания об обоих полах. Это не означает, что в остальных случаях имеется в виду лишь один пол, но просто «важность предмета заставляет автора более четко прояснить очевидное».^[881] Занятия оккультизмом влекут за собой одинаковое наказание и для мужчин, и для женщин (Лев 20:27; Втор 17:2–7); равно запрещены мужская и женская культовая проституция [Втор 23:18 (СП 23:17)]; за отступничество наказывались и мужчины, и женщины [Втор 13:7–11 (СП 13:6–10)]. За незаконную сексуальную связь полагалась смертная казнь людям обоих полов [Лев 18:6–18; 20:10–21; Втор 23:1 (СП 22:30)].

   Джонатан Клаванс подытоживает ситуацию с гендерным вопросом в заповедях о ритуальной и нравственной нечистоте. Ветхозаветная система ритуальной нечистоты «достаточно равно обращается с мужчинами и женщинами».^[882] За вычетом менструальной нечистоты, которая может существовать лишь у женщин, причем соответствующие правила, возможно, призваны «помочь женщинам»,^[883] «прочие основные источники ритуальной нечистоты носят гендерно-слепой характер».^[884] В плане же нравственной нечистоты, «хотя сексуальные запреты (Лев 18 и 20. – Р. Д.) адресованы мужчинам, они в целом равно применимы и к мужчинам, и к женщинам».^[885] Клаванс делает вывод: «Большей частью древнеизраильская система нравственной нечистоты равно применима к мужчинам и женщинам».^[886]

   Но как быть с заповедями, которые как будто предполагают разное отношение к мужчинам и женщинам? Многие из них нужно понимать в свете устоев патриархального общества. Как мы уже сказали, основная ячейка древнеизраильского общества – семья, а не индивид. Одна из главных функций законов Пятикнижия состояла в том, чтобы «обеспечить целостность, стабильность и финансовую жизнеспособность семьи как основной единицы общества».^[887] Этой ответственностью был наделен ее «номинальный глава», муж/отец. Многие заповеди, которые с виду умаляют женщин или делают их сексуальность «собственностью» мужчины, главы семейства, на самом деле обязывают мужа/отца оберегать сексуальность жены/дочери и тем самым оберегать целостность семейной структуры. Перед нами защита, а не угнетение, женщин. Об этом мы скажем подробнее в следующем разделе.

Законы, якобы указывающие на низший статус женщин

   Толкователи, которые думают, что законодательные кодексы Пятикнижия отражают низкий статус женщин, часто ссылаются на несколько отрывков. Рассмотрим здесь эти предполагаемые указания.

   Числа 5. Часто говорят, что устав в Числ 5 (о женщине, подозреваемой в супружеской измене) не дает возможность женщине принять аналогичные меры против мужа, если она подозревает его в неверности. Феминистки часто ссылаются на данную заповедь как на яркий пример сексизма в Библии.^[888] Однако Джекоб Мильгром ставит их аргумент с ног на голову: «Парадоксальным образом феминистки выбрали наименее подходящий для их цели отрывок… Публичное испытание женщины было призвано не унизить, а защитить ее; не наказать, а уберечь».^[889] Аналогичным образом Рой Гейн отмечает, что во всей законодательной системе древнего Израиля это единственный случай, когда сам Господь обещает явить правосудный вердикт через чудесное вмешательство: «Право на такой Высший Суд принадлежит лишь женщинам».^[890] Как мы покажем в детальном анализе данного отрывка (глава 8), хотя Бог действительно наказывал виновных, Он в то же время защищал невиновных и виновных от «гордыни мужа и предрассудков толпы».^[891] Таким образом, устав отражает не низкую оценку женщин, а желание защитить более слабых членов общества от обид и угнетения.

   Левит 12:1–8. Многие ученые думают, что Лев 12:1–8 предполагает более низкую ценность или более низкий статус женщины: ведь чтобы очиститься после рождения девочки, нужно в два раза больше времени, чем после рождения мальчика.^[892] В главе 7 мы еще вернемся к данному отрывку, а пока скажем, что толкование ошибочно. Ведь не рождение младенца (будь то мальчика или девочки) вызывает нечистоту, а истечение крови. Младенец не нечист (в отличие от того, что предполагается в хеттских обрядовых текстах, связанных с рождением).^[893] Ошибочна и точка зрения, что девочка связана с большей ритуальной нечистотой: приношения в конце очистительного периода одинаковы и в случае мальчика, и в случае девочки. Кроме того, законодатель специально упоминает «сына» и «дочь» рядом в стихе 6 («за сына или за дочь»), поставив их на один уровень. Значит, подчеркивается равенство, а не разница в социальном статусе.

   С чем же связана разница во времени очищения? На сей счет имеется множество догадок, но гипотеза Джонатана Магонета^[894] наиболее убедительна в свете библейских данных. Магонет отмечает, что в левитском законодательстве о ритуальной нечистоте, связанной с вопросами секса, проводится четкая грань между нечистотой естественной (физиологической) и неестественной (патологической). И здесь важны медицинские соображения. Ключ к Лев 12:1–8 содержится во фразе «очищаясь от кровей»: оскверняет – кровь. Как отмечают врачи (и современные акушерки следят за этим), вагинальное кровотечение часто бывает не только у матери, но и у самой новорожденной девочки. Потому фраза «очищаясь от кровей» относится к выделениям матери и девочки. Решается проблема двойной нечистоты. «Поскольку в обрядовом смысле надо что-то делать, а ребенок здесь бессилен, мать, с которой девочка была соединена и из которой появилась, символически несет нечистоту, и период удваивается. Перед нами обычная математическая логика: два источника нечистоты требуют двойного периода очищения».^[895]

   Кэрол Мейерс отмечает: поскольку «менструальные табу» в Лев 12–15 «связаны в ВЗ с другими физическими условиями, частью имеющими отношение к мужчинам, а частью сексуально нейтральными», необходима «переоценка менструаций и нечистоты». Она приходит к выводу, что уставы о нечистоте в Лев 12–15 «вообще не имеют отношения к динамике гендерных отношений».^[896] Низкой оценки женщин и низкого статуса женщин здесь нет и в помине.

   Лев 27:1–8. Некоторые усматривают указание на более низкий статус (или более низкую ценность) женщин в Лев 17:1–8: цена мужчины стабильно выше, чем цена женщины. Заметим, однако, что здесь многое зависит от возраста. Мужчина от двадцати до шестидесяти лет оценивается в полсотни шекелей серебра, а женщина того же возраста – в тридцать шекелей. Мужчина от пяти до двадцати лет оценивается в двадцать шекелей, а женщина – в десять шекелей. Мальчик от одного месяца до пяти лет оценивается в пять шекелей, а женщина – в три шекеля. Мужчина от шестидесяти лет и старше оценивается в пятнадцать шекелей, а женщина – в десять шекелей.

   Вальтер Кайзер справедливо отмечает: «Разница в оценке мужчин и женщин в вопросе об особых обетах обусловлена их ценностью в служении при скинии»; здесь нет «ни прямого, ни косвенного суждения об их ценности внутренней».^[897] Рой Гейн ставит довод против высокой оценки женщин с ног на голову: «Тот факт, что труд женщины оценивается столь высоко – а ведь женщины должны еще рожать и воспитывать детей! – этот труд играл важную роль в Израиле».^[898] Гейн также отмечает, что заповедь не учитывает физическую внешность и телесную силу человека; «Фиксированные оценки Книги Левит носят эгалитарный характер – все люди определенного возраста и пола стоят одинаково».^[899]

   Судя по всему, женщины, давшие обет служения Богу, получают здесь более низкую «цену» по той простой причине, что они физически слабее мужчин.^[900] Соответственно, и старики и юноши ценятся ниже взрослых мужчин во цвете лет. Дело не в социальном статусе, а в способности служить при святилище. Это хорошо видно из ситуации со стариками. В Израиле старики имели самый высокий социальный статус: они считались мудрыми, к их мнению прислушивались. Однако в Лев 27:1–8 они стоят относительно низко, ибо их физическая сила уступает силе молодых. Поэтому нет оснований говорить и о том, что женщины имеют более низкий социальный статус, чем мужчины.

   Числ 30:4–17 (СП 30:3–16). Часто ссылаются на Числ 30:4–17 (СП 30:3–16): мол, поскольку муж имел право отменять обеты жены, а отец – обеты дочери, статус женщин был ниже статуса мужчин. Однако Херли показал, что «в основе права отменять обеты жены лежала юридическая роль мужа, а не ее ущербность или неспособность к действию».^[901] Как мы уже сказали, в древнеизраильских семьях существовал принцип лидерства: муж/отец был номинальным главой семьи. Однако роль смиренного лидерства означала необходимость заботиться, а не подавлять и угнетать. Право мужа/отца отменять обеты было юридическим профилактическим механизмом, призванным уберечь более слабых членов общества (в частности, жен и дочерей) от тяжелых для них последствий. Цель заповеди состоит в защите, а не в угнетении женщин. Более того, она обеспечивала приоритет интересов семьи над интересами культа.^[902]

   Второзаконие 25:11–12. Типичный современный перевод: «Когда дерутся между собою мужчины, и жена одного подойдет, чтобы отнять мужа своего из рук бьющего его, и протянув руку свою, схватит его за срамной уд, то отсеки руку ее: да не пощадит ее глаз твой» (СП). Если перевод правильный, то перед нами единственный случай, когда Библия заповедует изуродовать человека. Поскольку заповедь не уточняет, что данная женщина повредила мужчине гениталии, как в одном параллельном ближневосточном законе (среднеассирийские законы, А § 8),^[903] ветхозаветное наказание выглядит на редкость жестоким. Джером Уолш пишет о том, какое значение это имеет для вопроса о взгляде Библии на женщин: «Из-за своей уникальной жестокости Втор 25:11–12 выглядит особенно вопиющим примером лютого женоненавистничества в древнеизраильском юридическом корпусе».^[904]

   Об этой заповеди мы более подробно поговорим в главе 11 в связи с деторождением, а пока вкратце изложим выводы. Думаю, Уолш прав в своем филологическом и лексическом анализе: 25:12 означает не «отсеки руку ее», а «выбрей [волосы] у нее в паху». Заповедь не нарушает базовый библейский принцип справедливого воздаяния (lex talionis) и призвана наказать за бесстыдство. «Снижая строгость наказания с ампутации до временного стыда из-за депиляции, такой перевод позволяет рассматривать наказание как справедливое и адекватное «бесстыдству» женского поступка. Она публично унизила мужчину, схватив за гениталии (но видимо, не причинив им серьезного вреда), и наказана не увечьем, а публичным унижением, связанным с гениталиями».^[905] Да, женщина наказывается. Однако наказание вполне адекватно действиям, и никакого «лютого женоненавистничества» здесь нет.

   Женщина как собственность? – Десятая заповедь и другие отрывки. Тезис о том, что жена считалась собственностью мужчины, часто пытаются доказать ссылкой на Десятую заповедь (Исх 20:17; Втор 5:21). Однако Джон Отуэлл отмечает: здесь жена упомянута не в качестве собственности, а в качестве первого члена домохозяйства.^[906] То, что жена не считалась собственностью или не ставилась на уровень рабыни, подтверждается и следующим фактом: израильтянин мог продавать рабов (Исх 21:2–11; Втор 15:12–18), но не жену, даже добытую в качестве военнопленной (Втор 21:14).

   Можно услышать и такой довод: при заключении брака жених давал тестю «брачный дар»; этот подарок, по сути, представлял собой покупку жены. Термин mōhar [использованный в ВЗ лишь трижды – Быт 34:12; Исх 22:16 (Исх 22:17)]; 1 Цар 18:25) лучше переводить именно как «брачный дар» (а не «выкуп»).^[907] Судя по всему, означал он компенсацию отцу за работу, которую дочь иначе выполнила бы в семье.^[908] Принадлежала же компенсация, видимо, в конечном счете жене, а не отцу.^[909]

   Из нескольких отрывков Книг Исход и Второзаконие, касающихся женщин в ситуациях добрачного или внебрачного секса, иногда делают вывод, что женщины рассматривались как имущество отца/мужа. Однако, как мы покажем ниже, цель данных отрывков состоит в другом: защитить и женщину, и структуру семьи.^[910] В других странах древнего Ближнего Востока мужчину могли наказать за преступление, отобрав у него жену или дочь, быка или раба, – вот это действительно отношение к женам и дочерям как к собственности.^[911] А в Библии ничего такого нет. Аналогичным образом, если в других ближневосточных законах мужу разрешалось «бить свою жену, таскать [за волосы], повреждать и прокалывать ее уши; вины в этом нет»,^[912] библейский Закон не дозволяет мужу вести себя с женой подобным образом.

   Вчитаемся еще в пятую заповедь Декалога и ряд заповедей на всем протяжении кодексов Пятикнижия: жене/матери подобает в семейном кругу равная честь с отцом (Исх 20:12; 21:15, 17; Лев 20:9; Втор 21:18–21; 27:16).^[913] «Нет дискриминации в пользу отца и против матери. Власть матери над сыном в законодательных кодексах столь же велика, сколь и власть отца».^[914] Человеку, нанесшему побои или оскорбившему отца, назначается то же наказание, что и ударившему или оскорбившему мать (Исх 21:15, 17). Более того, если на Ближнем Востоке мать сплошь и рядом контролировал сын, Лев 19:3 ставит мать прежде отца в заповеди: «Почитайте каждый мать и отца своего». Этот отход от обычной последовательности подчеркивает право женщины на равное с отцом сыновнее уважение. Аналогичным образом намекает на равенство мужа и жены четвертая заповедь Декалога: в Исх 20:10 фраза «не делай» стоит в мужском роде, включает жену, поскольку она отсутствует в дальнейшем списке домашних.^[915]

   Если вспомнить, какую картину семейной жизни создают повествования Пятикнижия,^[916] трудно уйти от выводов, которые мы сделали и проиллюстрировали: жена рассматривалась как равная с мужем, обладала равной с ним властью дома и равно с ним участвовала в семейных решениях. Правильно пишет Мейерс: функциональная «не-иерархичность» в древнем Израиле делает спорным всякий вопрос о равенстве юридическом.^[917]

   Мужское священство. Пожалуй, чаще всего сторонники тезиса о низком статусе женщин в ВЗ ссылаются на то, что священниками могли быть лишь мужчины. Многие либеральные феминистки усматривают здесь лишнее доказательство угнетения женщин. С точки зрения многих евангельских приверженцев иерархичности, здесь кроется важный намек: в общине Завета женщины не играли (и не должны играть) лидирующую роль.

   Заметим, однако, что в древнем Израиле и большинство мужчин не могли стать священниками. Священство Господне было ограничено мужчинами из одной конкретной семьи (Аароновой) одного конкретного племени (Левия) (Исх 28–29; Лев 8–9). Вместе с тем, согласно первоначальному замыслу Божьему, священниками призваны стать и мужчины, и женщины. Как мы отметили в разделе 1, в Эдемском саду Адам и Ева играли как бы роль левитов и священников (Быт 2:15; ср. Числ 3, 7, 8, 38; 18:2–7), и сам Бог дал им священническое облачение (Быт 3:21). Более того, в своем глубоком анализе Исх 19 Джон Сейлхеймер показал, что по первоначальному замыслу Всевышнего весь Израиль должен был стать «царством священников» и все израильтяне должны были взойти на гору для встречи с Богом. Лишь после того как народ отказался восходить – по испугу и маловерию, – Бог ввел особое священство.^[918] Новозаветная церковь восстановила первоначальный идеал: вся община Завета стала «царственным священством» (1 Петр 2:4–5, 9).

   Некоторые считают, что женщины не имели права становить-ся священниками в древнем Израиле из-за регулярной (ежемесячной) ритуальной нечистоты: получилось бы, что четверть своей взрослой жизни они не в состоянии исполнять обязанности в святилище. Согласно другой версии, проблемы для священнического служения создала бы слабость верхней половины тела: женщины не могли бы охранять святилище^[919] и поднимать туши жертвенных животных.^[920] Еще вариант: «поскольку место женщины в обществе определяется местом в семье, женщины обычно не могут отлучаться надолго из дома».^[921] Однако, хотя все эти соображения могли иметь место, едва ли они указывают на основную причину, по которой женщины не имели права становиться священниками.

   Как мы отметили в главе 3, сугубо мужское жречество в Израиле резко контрастировало с другими древними ближневосточными культурами, где среди служителей культа были и жрицы. «Поскольку другие народы Ближнего Востока исповедовали культы, в которых имелись жрицы, их отсутствие в яхвизме древнего Израиля выглядит неслучайным».^[922] Судя по всему, установление мужского священства в Израиле – сразу после поклонения золотому тельцу, связанному с египетскими/ханаанейскими культами плодородия, – было полемикой с религиями окружающих народов, с их почитанием богинь и обрядами плодородия. Поскольку одна из основных функций ближневосточных жриц в последней половине второго тысячелетия и в первом тысячелетии состояла в том, чтобы выступать в роли «жены божества», такая функция для женщины в религии Яхве исключалась.^[923] Сугубо мужское священство в Израиле помогало предотвратить синкретическое осквернение израильского культа через обожествление секса и разврат, столь характерные для ханаанейского почитания Баала и Ашеры.

   Заповедь ограничить священство мужчинами из дома Аарона никоим образом не умаляет женщин и не означает, что в общине Завета им запрещено быть лидерами, играть учительскую и административную роль. На основании Втор 33:8–10 Жак Духан отмечает три существенные особенности левитского священства: (1) дидактическая и административная функция (судейство, учительство); (2) пророческая функция (оракулы, особенно урим и туммим, с целью узнать будущее или волю Господа); (3) культовая функция. Он показывает, что две из этих функций – пророческая и учительская/административная – женщинам разрешалась: среди ветхозаветных женщин были и пророчицы, и учителя, и судьи.^[924] Как мы уже отметили, лишь культовая функция была для них невозможна. И здесь могли сыграть свою роль полемические соображения, связанные с участием ближневосточных жриц в обожествлении секса.^[925]

Высокий статус женщин в религиозных и гражданских делах

   Статус женщин был высоким не только в семейном кругу, но и в религиозных и гражданских делах. За вычетом священнодействий – а «за женщинами оставался их уникальный и важный вид близости с Богом (рождение детей)», – «статус женщины в культе был равен статусу мужчины».^[926]

   Женщины участвовали в ежегодных праздниках [Втор 5:14; 16:10–11; 29:9–12 (СП 29:10–13); 31:12], вместе с мужчинами молились, веселились и пели (Втор 12:18; ср. 1 Цар 2:1–6), присоединялись к жертвенным трапезам (Втор 12:18), хотя были вправе сидеть дома с детьми.^[927] Они приводили жертвенных животных и съедали свою долю жертвы (Числ 18:18). Ни одна заповедь не запрещает женщинам закалывать жертвы,^[928] а некоторые заповеди, видимо, касаются участия женщин в жертвах (см. особенно Числ 5:6, 8).^[929] Они участвовали в обрядах, связанных с ритуальным очищением, и т. д. (Лев 12:18; 13:29–39; 15:19–29). Согласно Пятикнижию, как минимум в одном случае женщина участвовала в обрезании (Исх 4:24–26). Женщины регулярно «служили» (ṣābā) при входе в святилище (Исх 38:8; ср. 1 Цар 2:22).^[930] Женщину в роли пророчицы мы видим на примере Мариам, которая также пела/играла на музыкальных инструментах в рамках культа (Исх 15:20–21; Числ 12:1–8).^[931] Как мужчины, так и женщины имели право самостоятельно брать на себя обеты [Числ 6; 30:4–16 (СП 30:3–15); ср. 1 Цар 1:11, 24–28]. Не только мужчины, но и женщины могли давать обеты назорейства (Числ 6:2–21). Последний отрывок особенно показателен: начинается он со слов «если мужчина или женщина…», а дальше используются только мужские формы. Отсюда следует, что такой мужской язык задуман как гендерно-нейтральный.^[932] Одним словом, в вопросах духовных прав и духовной ответственности мужчины и женщины были равны в очах Божьих.

Выводы

   Анализ не подтверждает тезис о низком и угнетенном статусе женщин в законодательстве и повествованиях Пятикнижия. В древнеизраильских семьях действовал принцип лидерства, согласный с божественным уставом в Быт 3:16: муж/отец должен быть смиренным лидером семьи, брать на себя ответственность, заботиться о жене и домашних. Однако это не означает, что мужчина стоял выше жены и что женщин угнетали. Да, в некоторых заповедях можно усмотреть «дискриминацию» женщин по современным меркам, но если учесть исторический и канонический контекст, становится ясно, что эти заповеди продиктованы необходимостью защитить более слабых и уязвимых членов общества.^[933] «Функциональная не-иерархичность» в древнеизраильских гендерных отношениях «делает спорным вопрос о равенстве юридическом».^[934] Хотя в Библии мало упоминаний о случаях, когда женщины становились общественными лидерами, Библия не подает их как нечто экстраординарное или неприемлемое. Тот факт, что некоторые виды общественной деятельности (особенно священство) были закрыты для женщин, не означает угнетения женщин.^[935]

Ранние Пророки

   Всюду в Ранних Пророках, от Книги Иисуса Навина до Книг Царств, общая каноническая структура книг ярко высвечивает роль женщин: «На каждой стадии израильской истории женщины выступают как оракулы. Рахав и Девора идут соответственно перед завоеванием Ханаана и после него; Анна и аэндорская колдунья обрамляют царствование Саула; Авигаиль и Олдама поддерживают давидическую монархию… Волю Божью оглашают женщины, и это многое говорит о том, как слово может возвещаться через людей маргинализованных».^[936]

   Женщины в Книге Иисуса Навина. Книга Иисуса Навина интересно подчеркивает роль блудницы Рахав.^[937] Вообще в Библии есть несколько шпионских историй (Числ 13; Нав 2; Суд 18). Рассказ в Нав 2 содержит множество аллюзий на рассказ о двенадцати лазутчиках в Числ 13; важные элементы Числ 13 мы находим и в Нав 2.^[938] Числ 13: лазутчики отправляются в путь, входят в землю, находят ценные предметы, возвращаются к народу, показывают добычу, рассказывают об увиденном и принимают решение действовать на основе данной информации. В Нав 2 мы находим все эти элементы, за исключением двух. А именно в Иерихоне лазутчики как будто не находят ничего ценного, что можно предъявить по возвращении. Или… находят? Если вчитаться в текст, можно увидеть, что элементы никуда не пропали: обретенная ценность – это Рахав! Правда, лазутчики не приводят Рахав сразу с собой, но она появляется в Израиле до окончания рассказа (Нав 6). Община Завета принимает ее тепло и радушно, а в конечном счете (если следовать христианскому учению) она становится прародительницей Мессии.

   Книга Иисуса Навина содержит следующую оценку Рахав.^[939]

   Первое: Бог ценит Рахав за то, кто она есть, хотя она была и неотшлифованным алмазом» (сочтя необходимым, солгала без колебаний). Не сказано, что Бог одобряет ее ложь. Однако Бог ценит ее как личность, встречая ее на том духовном уровне, какого она достигла.

   Второе: Рахав ценится как драгоценное свидетельство милости Божьей к людям, включая язычников. Обитатели Ханаана имели возможность узнать истину о Яхве, и Рахав приняла эту истину. Более того, «Рахав принадлежат самые страстные и самые логичные высказывания в Книге Иисуса Навина (стихи 9–13). Пока лазутчики прячутся, Рахав рассказывает им о вере в Бога, которая побеждает».^[940] Детальный анализ примечательных параллелей между ее словами и обетованиями Господними о победе Израилю показывают: «Ее слова важны, поскольку повествуют об исполнении обетований и возвещают о ГОСПОДЕ… Слова и дела Рахав поднимают ее из праха, чтобы посадить с князьями (Пс 112:7–8)».^[941]

   Третье: Рахав ценится за отвагу. В условиях господства ханаанейской культуры она принимает нового Бога, в корне отличного от лунного божества своего города и других местных божеств плодородия. Она знала: если иерихонский царь узнает, что она помогла лазутчикам, ей и ее семье не сносить головы. Однако она пошла на риск и спасла их.

   Четвертое: Рахав ценится за веру. Средоточием рассказа о Рахав в сцене с лазутчиками является ее вера. На ее вере делает упор и автор Послания к Евреям в новозаветном «зале славы» (Евр 11:31). Иаков выбирает лишь двух ветхозаветных персонажей, чтобы показать пример деятельной веры: Авраам, «друг Божий» (Иак 2:21–24), и «блудница Рахав» (2:25).

   Пятое: Рахав ценится как орудие избавления. Она спасает жизнь израильским лазутчикам, пряча их, и возглашает спасение всему Израилю: «Я знаю, что ГОСПОДЬ отдал эту землю вам» (Нав 2:9). Выручает она и свою семью, когда просит израильтян оказать милость (ḥesed) дому отца ее (Нав 2:12). Особенно заметна спасительная роль Рахав из многочисленных аллюзий на пасхальное искупление (когда лазутчики объясняют, что она должна делать). Дэвид Мэдвиг отмечает «разительное сходство с Пасхой; достаточно сравнить алый шнурок с разбрызганной кровью, а требование к семье Рахав оставаться в доме – с заповедью вкушать пасху в семьях, не покидая дома (Исх 12:21–23)». Помимо тематических параллелей, есть и терминологические: оба рассказа упоминают о «знаке» [ôt (Исх 12:13; Нав 2:12)], почти в одинаковых формулировках излагают запрет поки-дать дом (Исх 12:22/Нав 2:19) и подчеркивают слово «кровь» (Исх 12:13/Нав 2:19).^[942] Интересно также, что «шнурок» в Нав 2:18 обозначается словом tiqwâ, которое во всех остальных случаях своего употребления в ВЗ (а их 31) обозначает «надежду». Это явная игра слов: алый шнурок, привязанный Рахав, символизирует избавление и надежду – и для лазутчиков, и для всего Израиля, и для Рахав с ее домом. Связь между «надеждой» и Пасхой также намекает на типологию: перед нами намек на мессианскую надежду, на Агнца Божьего.

   Шестое: Рахав ценится как неотъемлемая часть сообщества Израилева, – после гибели Иерихона она поселяется «среди» (běqereb) Израиля. Берквист отмечает, что это понятие обозначает «внутренности и даже утробу. Отныне блудница Рахав входит в утробу Израиля, и рассказ достигает кульминации. Община принимает Рахав».^[943] Тем самым лазутчики, наконец, приносят в лагерь нечто ценное из своей миссии.

   Седьмое: для христиан Рахав – среди предков Христа. Если срав-нить несколько библейских отрывков, станет ясно, что Рахав – прапрабабушка Давида, а значит, входит в число прародителей Мессии.^[944] Она одна из пяти женщин, включенных в генеалогию Иисуса в Евангелии от Матфея. Какой удивительный образ блудницы, ставшей подвижницей веры!

   Если Рахав появляется в начале Книги Иисуса Навина, еще одну женщину, обладающую замечательными качествами, мы встречаем ближе к концу (Нав 15:16–19). Краткий рассказ об Ахсе, дочери Халева, повторяется почти в тех же формулировках в начале Книги Судей. Толкователи обычно рассматривают его в связи с Книгой Судей.

   Женщины в Книге Судей. Из повествования Судей видно, сколь высоко оценивает автор достоинство женщин.^[945] Первая из упомянутых героинь – Ахса, дочь Халева (Суд 1:12–15), «ролевая модель благопристойности для более поздних образов женщин».^[946] Несмотря на краткость эпизода, заметна находчивость и самостоятельность Ахсы. Она энергична и доводит дело до кон-ца: уговаривает мужа просить землю, а сама тактично просит о «подарке», источнике воды вдобавок к земле. Игра слов (стих 15) – «подарок» (bĕrākâ) и «пруд», «озеро» (bĕrēkâ; согласные те же самые) – выдает не только изобретательность, но и поэтичность. Лилиан Клейн отмечает игру слов во фразе «и она пришла» (корень bw; Суд 1:14), которая может указывать и на приближение в пространстве, и на сексуальную связь, и здесь, видимо, означает «и ее приход к жениху, и сексуальную связь. Первая коннотация сообщает читателю, что Ахса переходит в семью мужа в патрилокальном браке… Вторая наводит на мысль, что Ахса ждала завершения брака (а конкретно, сексуальных отношений), чтобы выразить и высказать свои желания».^[947] Тем самым Ахса «изображается не как пугливая и застенчивая невеста в страхе перед мужем-воином, а как женщина находчивая и целеустремленная, знающая, что ей нужно и как этого добиться в обществе ее времени».^[948] Рой Гейн подытоживает пафос повествования: «Ахса берет на себя роль лидера, и ее мужчины уступают».^[949] При всем респекте к мужу Ахса не боится «уговаривать» (sût) его потолковать с отцом (1:14). Из еврейского оригинала также ясно, что Ахса по-прежнему чтит отца и ведет себя уважительно (1:15), но вместе с тем убеждает его мягкими и деликатными речами и логикой.

   Если Ахса показывает образец хорошего поведения, на примере Деворы видна высокая оценка женщин в Книге Судей.^[950] Чрезвычайно важно, что единственный судья, описанный мало-мальски подробно и без упоминания о серьезных недостатках (или упадке), это женщина.^[951] И «единственный судья, который сочетает все возможные формы лидерства – религиозную, военную, юридическую и поэтическую – это женщина».^[952] Девора названа «женой Лаппидота» (ēšet lappîdôt), что, быть может, точнее перевести как «женщина светильников/молний» или «женщина духа».^[953] Раньше толкователей-мужчин удивлял образ Деворы. Кто-то отказывался признавать в ней настоящего судью: мол, настоящим судьей был Варак. Другие полагали, что главное в данном повествовании – это битва, а лидерством Деворы можно пренебречь. Третьи считали ее исключением: подходящих мужчин не было, поэтому Всевышнему пришлось поручить дело женщине.^[954] Мимо цели бьют и многие феминистские толкования: будто бы данный текст, акцентирующийся на роли женщины, направлен против патриархального гнета.^[955] Большинство критических ученых думают, что повествование в Суд 4 противоречит древней поэме в Суд 5, и постулируют различные источники, разделенные большим интервалом времени.^[956] Христианские евангельские писательницы, полагающие, что Библия запрещает женщинам руководить мужчинами, делают попытки доказать, что Девора следовала советам мужчин: она не была «грубой и нахрапистой», а «давала мужчине (Вараку. – Р. Д.) возможность и честь самому вести народ к победе, но и не боялась и не медлила помогать ему в руководстве, когда ее об этом просили».^[957]

   По-моему, текст черным по белому говорит обратное. Поэма усиливает повествование. И в повествовательной, и в поэтической части Девора недвусмысленно предстает в качестве одного из самых ярких женских лидеров в Библии и явно руководит мужчинами-израильтянами. Она политический вождь нации, «одно из старших лиц в Израиле».^[958] В качестве военного вождя действует на равных с Вараком.^[959] Более того, «сюжет Суд 4 знаменует концептуальность ведущего статуса и ведущей роли Деворы в сравнении с Вараком… Девора – инициатор, а Варак неохотно следует за ней. Девора – стратег, Варак – исполнитель. Текст тонко намекает, что подлинные герои здесь не мужчины (Варак и Сисара), а женщины – Девора и Иаиль».^[960]

   В повествовании Суд 4 и песни Суд 5 «читатель находит необычное, неожиданное и парадоксальное представление о женщинах, чей статус превосходит статус мужчин».^[961] В то же время композиция Суд 4–5 наводит на мысль о «командной работе и взаимности» между Деворой и Вараком: «Оба выказывают готовность к открытости и сотрудничеству, разве что Варак остается ведомым».^[962] В конечном же счете тексты намекают на «равновесие и равенство путем, с одной стороны, радикальной смены парадигмы и перемены ролей между Деворой и Вараком, а с другой стороны, путем упоминания этих имен вместе».^[963]

   Статус Деворы не уступает статусу других судей в Книге Судей; за юридическим советом и божественными наставлениями к ней обращаются не только женщины, но и мужчины.^[964] Она пророчица и духовный лидер в Израиле. Вопреки мнению некоторых современных толкователей^[965] роль пророка/пророчицы в Писании включает власть и лидерство (у пророчицы – и над мужчинами) ничуть не меньше, чем роль учителя.

   Одна суфражистка XIX века провела точную аналогию: судя по всему, Девора «была во многом как президент Соединенных Штатов, а заодно – высшей судебной и религиозной инстанцией. Эта женщина была президентом, верховным судьей и верховным пастором в теократической республике Израиль».^[966]

   В Книге Судей ни из чего не видно, что община Завета считала такое женское лидерство противным воле Божьей в отношении женщин. «В этой авторитетной роли Девора, со всей ее многосторонностью, вполне органична».^[967] Есть интертекстуальные свидетельства, что Девора как судья была одной из старейшин Израиля.^[968] Она называет себя «матерью в Израиле» (Суд 5:7), что, видимо, эквивалентно именованию лидера «отцом» в Израиле (1 Цар 10:12; 4 Цар 2:12).^[969] Черил Эксам, изучив роль матери в ВЗ, пришла к выводу, что мать «приносит избавление от угнетения, дает защиту и обеспечивает благополучие и безопасность своего народа». Именно это и делает для общества Девора в Книге Судей, дает «совет, вдохновение и руководство».^[970] Вместе с тем ее роль – это «не мягкость, нежность и заботливость, часто ассоциирующиеся с материнством. Внезапно нас заставляют проассоциировать мать с военачальником».^[971]

   Ассоциацию между военачальником и «матерью в Израиле» мы находим и в Притч 31, где есть фраза ēšet-ḥayil (буквально «женщина силы/доблести»; слово ḥayil, «сила», обычно используется в описании воителей^[972]). На публичной арене Девора действует независимо от мужа (если он у нее вообще был), сына и других родственников-мужчин. Песнь Деворы «славит женщин, которые не ждут сексуального насилия, пленения и смерти, не ждут указаний, но берут инициативу в свои руки». Однако Девора «не выступает против патриархальности».^[973] Вопреки мнению многих толкователей здесь «женская сила не направлена против патриархального гнета».^[974] Вообще, как мы уже сказали, библейская патриархальность не угнетала женщин: да, дома муж оберегал жену, но женщинам не запрещалось руководить мужчинами в общественной сфере. Примеров женского лидерства в ветхозаветной общине немного, поскольку «совет, вдохновение и руководство» женщин были сосредоточены на воспитании детей. Все же руководящие роли таких женщин, как Девора, явно принимались обществом и получали благословение свыше. А значит, эти роли не были направлены против библейской патриархальности и не противоречили воле Божьей.

   Книга Судей содержит и другие позитивные оценки женщин. В повествовательном/поэтическом отрывке, посвященном убийству Сисары Иаилью (Суд 4:17–24; 5:24–27),^[975] пророчица и судья Девора называет эту неизраильскую женщину «благословеннейшей из женщин» и далее в том же стихе восклицает: «Между женщинами в шатрах благословенна!» (Суд 5:24). Кроме Иаили, в Библии так названа лишь Мария, мать Иисуса! Суд 9 описывает падение Авимелеха от руки жительницы Тевеца: согласно 9:53, «одна женщина бросила обломок жернова на голову Авимелеху и проломила ему череп». Попытавшись избежать унижения (быть убитым женщиной!), Авимелех приказал оруженосцу пронзить себя мечом, чтобы видящие его труп решили, что он в пал в бою, и не говорили: «Женщина убила его» (9:54). «Его уловка не удалась: поколения спустя царь Давид вспоминает об этом случае (2 Цар 11:21). И героизм женщины оправдывается, ибо ее ставят в один ряд с воителями».^[976]

   Содержание и форма Суд 13 служит выражению особого благоволения к жене Маноя. Перед нами хиастическая структура, в которой именно эта женщина встречает божественного вестника, рассказывает мужу, а Яхве отвечает на молитву Маноя, посылая божественного вестника ей, а не ему. На всем протяжении рассказа (Суд 13) благочестие и мудрость матери Самсона контрастируют с отсутствием таковых у ее супруга.^[977] «Судя по всему, повествование желает подчеркнуть важность женщины в череде событий, увенчавшихся рождением Самсона… Маной ладит с богословием и понимает, что видеть божество чревато смертью (стих 22). Однако его жена – богослов более тонкий, ибо обращает внимание на божественный замысел данного события (стих 23)».^[978] Более того, рассказчик изображает жену Маноя подобной ангелу в плане глубины, духовной зоркости и особенно – анонимности (нам специально не сообщается ее имя, чтобы возникла ассоциация с ангелом, чья сознательная анонимность подчеркивает его значимость).^[979] «Здесь нет диссонанса: ее безымянность (в данном повествовании, вопреки общим нормам библейской литературы. – Р. Д.) отражает и подчеркивает ее центральную роль».^[980]

   Содержит Книга Судей и «тексты ужаса», например рассказ о дочери Иеффая и наложнице левита. О них у нас идет речь в других разделах книги. Отметим лишь, что современные исследователи показали: даже повествуя о самых темных и унизительных для женщин происшествиях, рассказчик утверждает их достоинство.^[981]

   Женщины в Книгах Царств. В 1–4 Царств^[982] «женщины появляются практически в каждом значимом отрывке… Это особенно заметно в 1–2 Царств, где перед нами быстро проходит целая череда женщин… Эти женщины выполняют важную роль в общей структуре 1–2 Царств».^[983] Показательны уже начало и конец этих произведений. Книги Царств начинаются с удивительного рассказа об Анне (1 Цар 1–2), и в начале Третьей книги Царств Вирсавия значима в переходе от правления Давида к правлению Соломона (3 Цар 1).^[984] В конце 4 Царств царица-мать и ее сын попадают в вавилонский плен (4 Цар 24:7–17), и мать символизирует судьбу монархии (ср. Иер 13:18–20; Иез 19). «Одним словом, историографический раздел, посвященный израильской и иудейской монархии, обрамлен женскими персонажами и/или образами».^[985]

   Рассказа об Анне мы уже коснулись в главе 4 в связи с полигамией, а в главе 11 поговорим о нем подробнее в связи с темой бесплодия. Если Пятикнижие, повествуя о переходе Израиля от плена к свободе, упоминало о важной роли женщин, Книги Царств акцентируются на роли женщин в переходе от периода Судей к монархии. Перед нами уже знакомый парадокс: «Согласно израильским преданиям, важные события происходили с мужчинами, однако начало и характер этим событиям зачастую полагали женщины».^[986] Анну не назовешь обычной матерью, ибо уж очень на многое она повлияла: промыслом Божьим родила Самуила, вождя Израиля. Это «первая (и единственная!) во всей Библии женщина, которая произносит формальную молитву, причем данная молитва приведена в тексте».^[987] Не назовешь обычным и ее благодарение за Самуила (1 Цар 2:1–10): оно наполнено образами битвы и божественного суда, а увенчивается вдохновенным пророчеством о грядущем Мессии. На это предсказание есть аллюзия в новозаветном славословии Марии, матери Мессии (Лк 1:46–55).^[988] Повествовательные стратегии нацелены на то, чтобы подчеркнуть значимость Анны: ее имя встречается 14 раз в 1 Цар 1–2; она нарекает сына и принимает важные решения касательно его будущего; она единственный персонаж, фигурирующий во всех десяти речах 1 Цар 1; за вычетом двух поэтических стихов в конце книги, изреченных ее сыном, ее песнь – единственный поэтический отрывок во всей книге. И что важнее всего, она активно участвует в еврейском культе: дает обет и приносит жертву к скинии в Силоме. «Таким образом, центральная роль женщины в повествовании об Анне (1 Цар 1) и участие этой женщины в ритуальном действе раскрывают нам еще один аспект культовой жизни женщин».^[989]

   В Книгах Царств мы вступаем в эпоху монархии. Как будет отмечено ниже, монархическая структура – не заповеданная Богом – тяжело сказалась на библейской патриархальности и статусе женщин. Радикальные сдвиги в стиле повествования выдают подавление патриархальности и женщин в монархическом обществе. И все же, судя по некоторым ярким моментам, рассказчик (и Бог) оценивает женщин высоко.^[990] Важно, что «первыми мудрецами, во всяком случае оставившими конкретные воспоминания в национальном наследии, были женщины».^[991] Авигаиль с Кармила не названа «мудрой женщиной» напрямую, но судя по 1 Цар 25, она была не только «прекрасна», но и «умна» (стих 3; ṭôbat-śekel), «здравомысленна» (стих 33; ṭaam). Ее тактичный совет Давиду выдает, помимо благочестия, рассудительность и ум. Она «умна, красива, благоразумна и верна мужу (невзирая на его глупость и злобность…) Смышленая, догадливая и находчивая, она способна к самостоятельным поступкам».^[992] Среди качеств Авигаиль – красноречие, решительность и способность к пророчеству; она – «благоразумная жена».^[993] Она первая возвещает, что Давид будет править Израилем, и Давид понимает: она «наделена удивительной энергией и деловыми качествами «идеальной жены» (ēšet-ḥayil; см. Притч 31:10–31)».^[994] Быстрота и самостоятельность ее действий – причем она знала, что идет путем Господним – замечательно показывают, как женщина могла быть равной мужчине, делить с ним ответственность, сохраняя уважение к партнеру. «Авигаиль была мудрой женщиной в глупом мире, где доминировали мужчины».^[995]

   Рассказчик упоминает и других мудрых женщин, живших в период ранней монархии в Земле Израилевой и за ее пределами. В 2 Цар 14:2 мы читаем, что некая жительница Фекои была «мудрой женщиной» (iššâ ḥăkāmâ).^[996] В своем разговоре с Давидом она выдает тонкое понимание справедливости и милосердия, а также владение литературными приемами.^[997] Она также высказывается со властью, и мужчины слушаются.^[998] Аналогичным образом мудрая женщина из Авела на севере Израиля (20:14–22) говорит авторитетно, используя поэтику (пословицу), и мужчины слушают и слушаются.^[999] Ей присущи «сообразительность, верность, умение себя поставить и влиять на равных себе».^[1000] Она называет себя «матерью в Израиле» (20:19) – возможно, подражая Деворе, которая использовала тот же титул. «Очень колоритна» царица Савская, пришедшая к Соломону из Южной Аравии (3 Цар 10: 1–13; ср. 2 Пар 9:1); она «свободно путешествует и ведет себя с Соломоном как равная».^[1001] Некоторые экзегеты называют ее «самой мудростью, выраженной в повествовательной форме».^[1002] Быть может, к числу «мудрых женщин» стоит отнести и правдивую блудницу из 3 Цар 3:16–28.^[1003]

   В период монархии мы встречаем «великую»^[1004] шунамитянку (4 Цар 4:8–37; 8:1–6), женщину богатую и самостоятельную.^[1005] «Образ этой женщины, неизвестной нам по имени, – один из самых удивительных в Библии. Независимая и заботливая, сильная и благочестивая, она напоминает ряд других женских персонажей, но превосходит их всех».^[1006] Кэмп подчеркивает ее словесный талант, инициативность и умение принимать решения (чего не скажешь о ее муже) – «самодостаточность и авторитет, не обусловленные материнством».^[1007] Высказывалось даже мнение, что, с точки зрения рассказчика, эта великая женщина в некоторых отношениях затмевает пророка Елисея, с которым общается.^[1008]

   Период монархии также породил женщин, обладавших властью в обществе: gĕbîrôt (царицы-регентши).^[1009] К сожалению, большинство из них использовали свое влияние в недобрых целях. Например, 2 Пар 22:3 говорит о влиянии Гофолии на ее сына Азарию: «Мать его была советницей ему на беззаконные дела». О роли цариц-регентш в Израиле ученые много спорили,^[1010] но самым убедительным выглядит вывод Нильса-Эрика Андреасена. На основании библейских данных и хеттских параллелей он доказывает, что «монарх не просто уважительно относился к царице-матери, – она имела важный официальный статус, который уступал лишь статусу самого царя».^[1011] Она была советницей, особенно в вопросе о передаче царского престола, но также (во всяком случае, такова Вирсавия) в судебных делах и посредничестве между политическими группировками (3 Цар 2:13–25). По-видимому, права и Акерман: как минимум четыре царицы-матери – Иезавель на севере, Мааха, Гофолия и Нехушта на юге – играли официальную роль в культе, почитая Ашеру, богиню-мать.^[1012] Гофолия отличилась и тем, что в двух еврейских царствах стала единственной женщиной в числе единоличных монархов. Рассказчик не имеет ничего против ее пола, но лишь против поведения, которое не подобало бы и мужчине-правителю (4 Цар 11; 2 Пар 22).

   Вопреки тем, кто полагает, что Бог никогда не призывал женщин к миссии, предполагающей необходимость учить мужчин, отметим, что, когда царь Иосия повелел священнику «вопросить ГОСПОДА» (4 Цар 22:13) о книге Закона, за божественным наставлением люди отправились к пророчице Олдаме. А ведь ничто не мешало найти мужчин-пророков, скажем Иеремию. О том, что свиток, найденный в Храме, есть Священное Писание, засвидетельствовала женщина! Согласно 4 Цар 22:14, Олдама жила в Иерусалиме в mišneh. Последнее слово обычно понимают как указание на «Новый город», но в переводе NJPS дана транслитерация («Мишне»), а в Библии короля Якова стоит слово college («колледж») и, скорее всего, это удачная находка: с точки зрения некоторых ученых, имеется в виду академия (возможно, возглавляемая Олдамой). Судя по всему, такой трактовки придерживались и в раннем иудаизме: Олдаму столь уважали, что в ее честь назвали ворота у южного входа в Храм.^[1013]

   В период древнеизраильской монархии женщины жили в основном частной жизнью, и вышеназванные случаи – единичные. Установление монархии, особенно после бюрократизации (при Соломоне), лишило женщин, не относящихся к царским кругам, возможности играть значимую роль в общественной сфере.

   Ни одна из израильских бюрократий – дворец, армия, суды и даже «мудрецы» – не оставляла места женщинам. После того как государство объединилось, женщины перестали играть роль в пирамиде власти, а лидировать могли лишь в домашней сфере. Они могли быть мудрыми, но уже не ценились в этом качестве. С точки зрения политической власти золотыми днями для них было время до возникновения государства. Ибо потом они могли обладать значительным влиянием в семьях как жены и матери, но только царицы влияли на судьбу нации.^[1014]

Поздние Пророки

   Конкретные женщины. У Поздних Пророков мы находим мало упоминаний о конкретных женщинах. В основном – это жены пророков.^[1015] Однако «относительно небольшое количество женских образов в пророческих книгах Еврейской Библии… необязательно отражает сексизм. Эта литература вообще меньше внимания уделяет конкретным людям, будь то мужчины или женщины. Конкретные люди и даже универсальные типажи упоминаются здесь значительно реже, чем в исторических книгах».^[1016] Среди таких упоминаний – судьба Гомери (Ос 1–3), прелюбодейной жены Осии (см. главу 8). Еще Исайя возвещает царю Ахазу, что «молодая женщина (almâ) во чреве приимет и родит сына» (Ис 7:14), – на мой взгляд, это отчасти сбылось в рождении сына самого Исайи от его жены «пророчицы» (Ис 8:3), но с учетом общего контекста пророчеств об Эммануиле (Ис 7–12) можно говорить об окончательном мессианском исполнении в рождении Сына, обещанного в Ис 9:5–6 (СП 9:6–7).^[1017] Бог повелевает Иеремии воздержаться от женитьбы, чтобы избавить его от горя, которое вызвала бы смерть жены и детей при вавилонском нашествии (Иер 16:1–7). Согласно Иез 24:15–18, Бог возвестил Иезекиилю, что его жена, «утеха очей» (24:16), внезапно умрет, но плача по ней совершать не надо, – это знак грядущего плена для Иудеи, когда не будет времени для оплакивания. То, как описывается судьба жен пророков, выдает высокое представление о женщинах. Женщин уважали на равных с их мужьями.

   Группы женщин. Поздние Пророки упоминают и о группах женщин. Женщины-отступницы (и мужчины-отступники) поклонялись «царице небесной» и плакали о Таммузе (см. главу 3). У Амоса есть такое обличение: «Слушайте слово сие, телицы Васанские, которые на горе Самарийской, вы, притесняющие бедных, угнетающие нищих, говорящие мужьям своим: «Подавай, и мы будем пить!»» (Ам 4:1). Исайя, его современник (VIII век до н. э.), аналогичным образом говорит о суде (Ис 3:13) на надменных «дочерей Сиона» (3:16–26) и «беспечных женщин» (32:9–11): их, как и их мужей и землю, ждет кара. И лет через сто Бог возвестит о суде на самозваных пророчиц иудейских, которые пророчествуют ложно и занимаются дивинацией, обманывая народ (Иез 13:17–23)…

   Конечно, пророческие слова о подобных группах женщин нельзя назвать лестными. Однако видно, что некоторые круги женщин пользовались влиянием и авторитетом, обладали состоянием и даже религиозной властью в иудейском обществе времен монархии.

   Другие высокие оценки женщин. Поздние Пророки защищают права и достоинство женщин по-разному. Согласно Исайе, дети обязаны оказывать матери такое же почтение, что и отцу (Ис 45:10). Согласно Иеремии, женщин, наряду с другими уязвимыми членами общества (инвалидами и детьми), необходимо оберегать и предоставлять им такую же свободу, что и мужчинам (Иер 34:9); обещано их благополучное возвращение из плена (Иер 31:8). Иоиль предсказывает, что в эсхатологические последние дни не только мужчины, но и женщины получат дар пророчества (Иоил 2:3). Аллюзии на матриархов Пятикнижия – Рахиль (Иер 31:15–22) и Сарру (Ис 51:13) – повышают оценку женщин, ибо матриархи становятся символами надежды для эсхатологической общины. В Ис 51:2 Сарра упомянута рядом с Авраамом, вслед за чем идет форма мужского числа единственного рода, предполагающая обоих. Это подразумевает, что понятие «отцы» Израиля относится к обоим родителям, мужчинам и женщинам.^[1018]

   Пророческая литература также содержит множество женских образов.^[1019] В предыдущих главах мы уже обсуждали, как с помощью этих образов описывается Божество; ниже пойдет речь о связи подобной образности с темами, имеющими отношение к сексу. Сейчас отметим лишь несколько общих мест, касающихся оценки женщин. Например, в ряде отрывков сильные воины или народы противопоставляются женщинам. И это не умаление женщин, а лишь метафора, отражающая тот факт, что у большинства женщин недостаточно сильна верхняя часть тела (из-за чего они не могут сражаться в бою).^[1020] Некоторые поэтические отрывки упоминают об особых социальных функциях женщин на празднествах: женщины поют и танцуют.^[1021] Говорится и об их плаче в контексте суда Божьего.^[1022] Зачастую у пророков (особенно у Исайи) Иудея персонифицируется как «дочь Сиона» или «дочь Иерусалима».^[1023] Иеремия говорит о любви Всевышнего к своему народу следующим образом: «Я сравнил дочь Сиона с прекрасным пастбищем» (Иер 6:2).

   И наконец, у Иеремии мы находим таинственные, но яркие слова об эсхатологическом Дне ГОСПОДНЕМ: «Ибо ГОСПОДЬ сотворит на земле нечто новое: жена спасет мужа» (Иер 31:22). А если переводить буквально: «…женщина (nĕqēbâ) окружит (глагол sbb в породе поэль. – Р. Д.) (сильного) мужчину/воина (geber)». Существительное nĕqēbâ («женщина»), которым в Быт 1:27 обозначены все женщины, «здесь поэтически объемлет все индивидуальные женские образы поэмы… и оно отличается от этих образов, ибо в данном случае Яхве творит новое на земле».^[1024] Кэтлин О’Коннор подытоживает возможные толкования и их значение:

   Быть может, речь идет о будущих сексуальных отношениях, когда женщины сыграют активную роль в рождении восстановленного народа. А может, о мирном обществе, когда женщины станут защитницами. Или предвосхищается какая-то иная перемена ролей. Ясно одно: удивительная новая роль женщин знаменует изменение взаимоотношений в воссозданном и радостном обществе.^[1025]

   Не указывает ли этот отрывок, с его явными аллюзиями на рассказ о сотворении и грехопадении (Быт 1–3), на изменение подхода к лидерству мужчины, обозначенного в Быт 3:16? И не предсказано ли здесь возвращение к райской модели без иерархичности, когда положение женщин и мужчин будет полностью равным, и женщина «окружит» мужчину активной заботой и защитой?^[1026]

Писания: повествования/история

   Среди исторических/повествовательных книг Писания Книги Руфь и Есфирь составляют часть Мегиллот (Пяти Свитков, каждый из которых читается на один из пяти иудейских праздников). Книгам Руфь и Есфирь мы уделим особое внимание из-за их позитивного утверждения сексуальности (в частности, достоинства женщины).

   Руфь. В известном новаторском толковании на Книгу Руфь Филлис Трибл рассмотрела основные риторические элементы этого рассказа, обнаруживающие высокую оценку женщин в целом и особенно подчеркивающие замечательные качества Руфи, «достойной женщины (ēšet-ḥayil)» (Руфь 3:11).^[1027] Хотя в книге есть и мужские персонажи, по мнению Трибл, главную роль играют женщины, Руфь и Ноеминь, а также «случай», то есть Промысел Божий.^[1028] Смелыми планами и действиями женщины берут ситуацию в свои руки. Руфь и Ноеминь – женщины творческие, инициативные и независимые, способные изменить ход событий и бросить вызов. При этом они не нарушают норм патриархального общества. Их смелость и решительность особенно бросается в глаза с учетом того, что они жили в «безжалостную эпоху»^[1029] Судей – эпоху, к которой относятся самые вопиющие из упомянутых в Библии случаев унижения женщин (см. ниже).

   Во времена кризиса, когда Ноеминь должна вернуться на родину, Руфь выказывает глубочайшую веру. Ее решение пойти вместе с Ноеминью выглядит безрассудным: ведь Руфь порывает с семейными, национальными, культурными и религиозными узами. Ее поступок радикален и в плане вопросов пола: «Вместо того чтобы искать мужа, молодая женщина связывает себя с пожилой женщиной, причем не «пока смерть не разлучит нас», а навеки».^[1030] Ее удивительная способность оставить родительский дом и отправиться на чужбину, сравнима лишь с верой Авраама (и Ревекки). Быть может, она здесь даже превосходит Авраама: все-таки он был человеком состоятельным и не нуждался. Любопытно, что в своем благословении Руфи (Руфь 2:12) Вооз, видимо, сопоставляет ее судьбу с судьбой отца верующих в Быт 12:1–5.

   Мы видим ḥesed («верность», «любовь») Руфи к Ноемини. Более того, ее (и Орфы) верность уподоблена ḥesed Господа (Руфь 1:8). Воистину она «достойная и сильная женщина» (3:11), под стать Рахили, Лии и Фамари; 4:11–12); она желаннее семерых сыновей (4:15). Удивительным образом Бог избрал ее («ГОСПОДЬ дал ей беременность», 4:13) быть среди прародителей царя Давида (4:18–22), а значит, и родоначальниц мессианской линии (ср. Мф 1:5). В кульминационный момент повествования именно Руфь делает предложение Воозу, а не он ей (Руфь 3:9). «Это предполагает, что женщина имеет равные права с мужчиной. В свете этой особенности чрезвычайно важен факт, что Книга Руфь – одно из немногих повествований, в котором мысли и поступки женщины формируют события, во многом определяющие рассказ».^[1031]

   Высокую оценку женщин отражают и другие особенности текста. Богодухновенный автор использует многочисленные словесные формулы, которые обычно применялись к мужчинам, но в этой книге – к женщинам.^[1032] А вот яркий момент под конец: «мужские и женские голоса» возвещают «ветхозаветное примирение ролей мужчины и женщины, где Рахиль, Лия, Фамарь и Руфь обретают признание как матери царей».^[1033] Более того, «Книга Руфь – яркое пятно в темные века Израиля. Подобно оазису в пустыне, Ноеминь и Руфь стоят за здоровую религиозность и этику в эпоху фанатизма и хаоса».^[1034]

   Есфирь. Рассказ об Есфири не меньше чем рассказ о Руфи показывает, сколь высоким достоинством наделил Бог женщину.^[1035] Согласно Промыслу Божьему (хотя имя Бога не упоминается в этой книге), Есфирь «достигла достоинства царского» в урочный час (Есф 4:14) – чтобы спасти евреев от исполнения указа об истреблении, инициированного Аманом при царе Ксерксе. Хотя в глазах царя Есфирь была привлекательна своей внешностью, рассказчик подчеркивает, что ценнее всего в ней была красота внутренняя: верность, мужество и послушание Богу. Характер Есфири – образец поведения в тяжелой ситуации.

   Автор уважает Есфирь как женщину мужественную и умную, которая не теряет достоинства даже перед лицом врага и старается повлиять на неустойчивые желания своего деспота-мужа. Более того, автор описывает успешное разделение власти между мужчиной и женщиной, где оба достигают престижа и влияния в общине. В ключевой сцене (глава 4) мужчина и женщина слушаются друг друга. Более того, книга избирает в герои женщину, значимость которой для еврейского народа состоит не в деторождении – такие случаи в Библии можно перечесть по пальцам.^[1036]

   Аналогичным образом, Сидни Энн Уайт заключает, что поведение Есфири «на протяжении всего рассказа – образец женской сноровки. От начала и до конца она не делает ни единой оплошности… Это образец успешного поведения в полном превратностей мире диаспоры».^[1037]

   Есфирь – не только образец. Она еще и женщина влиятельная и способная к лидерству. Вначале она ведет себя послушно, но «по мере развития рассказа ее характер раскрывается, и от послушания она переходит к инициативе. Именно она заповедует пост, разрабатывает и осуществляет план. И в конечном счете она устанавливает праздник Пурим. Есфирь берет на себя ответственность».^[1038] Во второй половине книги она «решительна, активна в политической сфере и уверена в своих силах».^[1039] Влияние Есфири видно также из акцента на ее мудрость: рассказчик создает сложные аллюзии на историю Иосифа, чтобы охарактеризовать Есфирь как мудрую героиню.^[1040] И наконец, согласно эпилогу книги (9:16–32, особенно стих 32), Есфирь «наделена властью кодифицировать и устанавливать для последующих поколений празднования, начатые еврейским населением в целом».^[1041]

   Следует помнить и Вашти, «невоспетую героиню».^[1042] Вашти – «редкая женщина, которой удалось настолько сохранить мораль и чувство собственного достоинства, что она была готова, рискуя головой, отказать своему господину и не показать свое тело собравшимся… Вашти показала, что надо прежде всего следовать собственной совести и даже в самых крайних обстоятельствах не отказываться от человеческой свободы». Вашти «выше всех царских подхалимов и преданных наложниц, единственный человек во всем окружении царя, который может дать ему мудрый и объективный совет, а не говорить вместе с остальными ему лишь то, что он хочет слышать».^[1043]

Писания: гимны/литература Премудрости

   Книга Иова. Среди главных героев Книги Иова нет женщин, но интересны образы жены и дочерей Иова.^[1044] Создается впечатление, что когда на Иова и его семью обрушились бедствия, жена предложила ему сдаться и погибнуть: мол, уж лучше остаться честным, хотя бы даже и пришлось похулить Бога.^[1045] Иов отвечает: «Ты говоришь как одна из безумных» (Иов 2:10). Однако это несогласие с ее словами не унижает ее как личность. Можно даже усмотреть здесь определенную иронию.^[1046]

   Удивительным образом утверждается статус женщин в эпилоге. Описывая события после исцеления Иова, рассказчик перечисляет лишь имена его новых дочерей (Емима, Кассия и Керен-гаппух), а не сыновей (42:13–14). «Описать акт наречения, среди прочего, значило подчеркнуть важность данного рождения, данного ребенка»^[1047] – следовательно, здесь делается акцент на ценность дочерей, а не сыновей. Более глубоко понять высокую оценку женщин позволяют имена этих дочерей. Иов «дает дочерям пленительные имена, соответствующие их славной красоте: Яркий День (или, возможно, Голубка), Кассия (разновидность благовоний) и Рожок для сурьмы (порошок, которым подводили глаза). Эти экзотические имена не имеют отношения к благочестию. Они говорят о новом мире, обретенном Иовом, – мире красоты, аромата, косметики – женского изящества».^[1048] Дочери Иова также получают наследство среди своих братьев (42:15) – процедура, «не имеющая параллелей в литературе древнего Израиля».^[1049] «В этой значимости женского начала под конец Книги Иова есть нечто замечательное… За дочерями остается едва ли не последнее слово. Они появляются как светоносные образы во сне: мы не можем понять, почему они столь значимы, но знаем, что они значимы».^[1050]

   Псалмы.^[1051] Местоимения первого лица («я», «мы») и глагольные формы первого лица в Псалтири не имеют указания на род. Соответственно, эти псалмы подходят для пения как мужчинами, так и женщинами. Не исключена возможность, что женщины (в традиции Мариам, Деворы и Анны) сочинили какие-то из псалмов без надписаний. Мы находим несколько упоминаний об участии женщин в богослужении древнего Израиля. В Пс 148:12–13 девицы (bĕtûlôt) «хвалят имя ГОСПОДА». Псалом 68:26 (СП 67:26) описывает певцов, шествующих в святилище; певцов сопровождали музыканты, и среди них «девы (ălāmôt) с тимпанами». Надписание Псалма 46 (СП 45) содержит указание «согласно Аламот (ălāmôt, «молодым женщинам»). Песнь».^[1052] Возможно, имелось в виду, что псалом должны петь женщины. Если так, то «женщины в общине, которые сохранили данный псалом, призваны возвещать, что «Бог – нам (женщинам. – Р. Д.) прибежище и сила» [Пс 46:2 (Пс 45:2)]… Когда эти псалмы исполняются женскими голосами и когда женщины утверждают эти предания как свои, тогда Бог, названный предками «Богом Иакова», становится прибежищем и силой женщин».^[1053] Связь женских голосов с псалмом, наполненным такой силой, утверждает достоинство женщин-певиц, на которых возложена данная богослужебная роль.

   В Псалмах много и других женских образов. Отметим уважение к материнству [35:14 (СП 34:14); 48:7 (СП 47:7); 127:3], тему Бога как защитника вдов [68:6 (СП 67:6); 78:64 (СП 77:64); 94:6–7 (СП 93:6–7, 20–23);146:9 (СП 145:9)] и неплодных [113:9 (СП 112:9)]. Мы читаем о женах, почтенных женщинах и царицах [45:10–16 (СП 44:10–16)], дочерях [106:37–38 (СП 105:37–38); 144:12 (СП 143:12)], девах [78:63 (СП 77:63)] и рабынях/госпожах [123:2 (СП 122:2)].

   В богословском плане заслуживают внимания два утверждения о статусе женщин в общине.

   Псалом 128 (СП 127) – один из псалмов восхождения, воспевавшийся паломниками на пути в Иерусалим – возвещает благословения боящимся Господа (стих 1). Одно из благословений касается жены: «Жена твоя, как плодовитая лоза, в (буквально «во внутренней части (дома)»: yĕrēkâ)^[1054] доме твоем» (стих 3). Женщина пребывает в самом центре, самом средоточии дома.^[1055]

   Псалом 68:12 (СП 67:12) – стих, который почему-то обошли вниманием в основных феминистских толкованиях Псалмов – включает в высшей степени позитивную оценку женщин как вестниц слова Господня: «Господь дает слово: провозвестниц великое множество». Почему же на это место не обращают внимание? Возможно, причина состоит в том, что в большинстве современных переводов на английский язык теряется женский род «множества» (впрочем, он отражен в «Новой американской стандартной Библии»). А между тем речь идет о целом сонме проповедниц/благовестниц!

   Книга Притчей. Книга Притчей уважает женщину, придает ей большое значение, а во многих отрывках ставит жену на одну доску с мужем. Муж и жена равно обладают властью учить детей (Притч 1:8, 9; 6:20; 23:25); матери подобает та же честь, что и отцу (19:21; 20:20; 23:22; 30:17). Судя по всему, высокое мнение о подлинном и самостоятельном достоинстве женщины предполагается в персонификации/ипостасизации Премудрости в виде женщины (Притч 1–9).^[1056] Особую хвалу и честь получает жена в 12:4: «Добродетельная жена (ēšet-ḥayil, буквально «женщина силы/доблести/могущества». – Р. Д.) – венец для мужа своего». Эта оценка раскрывается в хвале ēšet-ḥayil в Притч 31.^[1057] Здесь мы видим тонко продуманный акростих и хиазм,^[1058] где описана «умелая жена» (или скорее, «доблестная женщина» – ср. английский перевод NJPS: woman of valour),^[1059] цена которой «выше жемчугов» (31:10). Эта женщина – самостоятельная личность. Она ценится сама по себе, а не как собственность мужа. Впрочем, мужу она глубоко верна: он может на нее положиться, и она заботится о нем (стихи 11–12). Она идеальная домохозяйка: экономно делает покупки (стихи 13–14), хорошо шьет (стихи 12–13, 21–22, 24) и готовит (стих 15), умело распоряжается домашними делами (стих 15б) и воспитывает детей (стих 28). Более того, у нее отличные деловые способности: она обладает знаниями по недвижимости и земледелию (стих 16), предприимчива и предусмотрительна (стихи 18, 24–25). Она следит за собой, поддерживает себя в тонусе (стих 17). В своей одежде обращает внимание на красоту, качество и бережливость (стихи 13, 21–22). У нее высокая репутация благодаря ее щедрости и филантропии (стих 20), благородству и достоинству (стих 25), мудрости, такту и доброте (стих 26). Неудивительно, что:

 

Встают дети и называют ее счастливой;

также ее муж, и хвалит ее:

«Много было жен добродетельных,

но ты превзошла всех их».

 

(стихи 28–29)

   Доблестная жена не просто мила и красива: она «боится ГОСПОДА» (стих 30).^[1060] Поэтому, заключает Книга Притчей,

 

Дайте ей от плода рук ее,

и да прославят ее у городских ворот дела ее.

 

(стих 31)

   Многие ученые согласны, что эта сумма женских добродетелей вмещает в себя все положительные оценки женщины в Книге Притчей, причем достойная женщина воплощает еще и качества премудрости – «все, чему учит Премудрость… Книга Притчей всегда замечает женщин и не считает, что они ниже мужчин. Более того, кульминация в 31:10–31 говорит о них в самых превосходных тонах».^[1061] На высокую ценность женщин намекает и литературный жанр поэмы: как показывает Уолтерс, с гимнами древнего Израиля ее роднит общая композиция, грамматически уникальное «гимническое причастие» и тема несравненности; поэма принадлежит к еврейской «героической литературе» (неслучайны военные термины, а также темы из традиции еврейской героической поэзии; ср. Суд 5 и 2 Цар 1).^[1062] Стало быть, перед нами «героический гимн» во славу доблестной женщины.^[1063]

   Описание в конце Книги Притчей содержит литературный образец того, как женщины могут быть «творческими и сильными, совместно с мужчинами действовать на благо мира, в котором живут, причем не через деторождение», и как они могут сами находить себе деятельность.^[1064] Женщина в Притч 31 есть «ролевая модель для Израиля. Мудрые дочери стремятся походить на нее, мудрые мужчины ищут ее руки, и все мудрые люди хотят воплощать в себе и в своей сфере деятельности ее мудрость».^[1065]

   Книга Екклесиаста. Отношение «Проповедника» (Когелета) к женщинам часто считают противоречивым: два основных отрывка, в которых упомянуты женщины, как будто содержат противоположные концепции.

   С одной стороны, оценка в Еккл 9:9 явно позитивна: «Наслаждайся жизнью с женой, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это – доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем». Здесь Когелет подчеркивает, что «жизнью надо наслаждаться вместе с женщиной, то есть женой, которая любима мужчиной / = тобой/ и в то же время дана Богом. Супружеская жизнь описана с антропологической и богословской точек зрения».^[1066]

   С другой стороны, Еккл 7:26–28, на первый взгляд, оценивает женщин отрицательно. Как мы уже отмечали в связи с разговором о многоженстве (см. главу 4), фраза в стихе 26 («и нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы») явно намекает на горький опыт автора, связанный с политическим полигамным распутством. В принципе, эти слова не обязательно означают, что автор плохо относится к женщинам: лишь то, что его собственный разврат до добра его не довел.^[1067]

   Однако как быть со стихом 28? «Одного мужчину [ādām] из тысячи я нашел [māṣā], а женщины между всеми ими не нашел [māṣā]». Не есть ли это чистой воды женоненавистничество? Многие толкователи так и считают.^[1068] Однако вчитаемся внимательнее. Прежде всего, здесь нет прямого противопоставления мужчин и женщин. Словом «мужчина» переведено греческое ādām, которое в других местах Библии обозначает «человека» или «человечество» в целом (т. е. включая мужчин и женщин).^[1069] Дэвид Клайнз показывает, что ādām в данном стихе не только «может означать «человек», но и должно означать «человек», а не «мужчина»».^[1070] Он объясняет: «По-видимому, Когелет имел в виду все население Иерусалима… если бы он говорил только о мужчинах, у него не было бы основания удивляться, что между ними не нашлось женщин. Если бы он хотел сказать, что нашел лишь одного мужчину из тысячи (мужчин и женщин, или только мужчин), было бы тавтологией говорить, что среди этих (мужчин) не было ни одной женщины».^[1071] Стоит отметить и использование слова ādām в следующем стихе (стих 29), где безусловно речь идет о человечестве в целом: «Только это я нашел, что Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы».

   Филипс Лонг показал, что определяющую роль в понимании отрывка играет слово māṣā («находить»).^[1072] «Хотя еврейский текст не добавляет прилагательного или другого уточнения, проясняющего смысл сравнения мужчин с женщинами, большинство толкователей думают, что имеется в виду некая добродетель или нравственное качество».^[1073] Однако, по мнению Лонга, здесь не следует добавлять или подразумевать слова вроде «хороший», «мудрый» или «праведный», которые подразумевали бы превосходство мужчин над женщинами. Основываясь на лексикологических штудиях Э. Сереско, Лонг показывает: в Книге Екклесиаста (а часто и в других ветхозаветных отрывках) глагол māṣā означает «выяснять, постигать, понимать» (см. особенно Еккл 3:11; ср. Суд 14:18; Иов 11:7). Это помогает разобраться в Еккл 7:28, и нет необходимости считать, что в тексте что-то пропущено. С точки зрения Лонга, Когелет «не говорит, что мужчины лучше женщин… а лишь признает, что понял мужчин лучше женщин». Лонг предлагает свой парафраз стиха: «Мне удалось разобраться, наверное, в одном мужчине из тысячи. Но женщины остаются для меня загадкой».^[1074]

   Считая, что ādām означает «человек», а не «мужчина», я бы чуть подкорректировал этот парафраз: «Мне удалось разобраться, наверное, в одном человеке из тысячи. Но ни одну женщину среди этих людей я не смог понять». Лонг показывает, что данное толкование отлично соответствует контексту, где вообще подчеркивается, сколь многое непонятно Проповеднику. Стих 28 включен по ходу дела: мол, автор с трудом может понимать даже ближних, – что уж говорить о путях мироздания! Лишь одно понимает он полностью (стих 29): «Только это я нашел, что Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы». Как выражается Лонг, «автор приходит к одному лишь выводу и одну лишь вещь понимает: Бог все делал правильно, а мы, Его создания, все испортили».^[1075]

   Эта интерпретация Еккл 7:28 снимает с Проповедника обвинение в женоненавистничестве, а его позиция в данном стихе не противоречит положительной оценке женщин в Еккл 9:9 и у других библейских авторов.

   В этой главе мы сделали акцент на высоком статусе женщин в патриархальной системе ветхозаветных евреев. Не будем забывать, однако, что ВЗ описывает и случаи, когда мужчины узурпировали власть и эксплуатировали женщин. Пожалуй, самым вопиющим нарушением божественного идеала равенства и взаимоуважения полов является акт изнасилования. Однако поскольку этот сексуальный грех также отражает глубочайшее искажение сексуальности, мы поговорим о нем в связи с искажением сексуальной красоты (глава 12). А сейчас мы коснемся вопроса о других способах эксплуатации и унижения женщин, остановившись на наиболее ярких примерах.^[1076]

Пятикнижие

   Пятикнижие упоминает случаи, когда женщин эксплуатировали, угнетали и унижали. Авраам и Сарра дурно обращаются с Агарью (Быт 16:1–16); Авраам и Исаак лгут о своих женах, чтобы спасти свою шкуру (Быт 12:10–20; 20; 26:6–11); Иуда не обеспечивает овдовевшей Фамари левиратный брак и впадает в разврат с женщиной, которую считает проституткой (Быт 38; см. главу 7). Искажение замысла Божьего о фундаментальном равенстве полов заметно и в таких обычаях, как многоженство, конкубинат и развод (см. главу 4 и главу 9). Во всех этих искаженных отношениях женщина глубоко страдает, ибо теряет статус, свободу и уважение (иногда виной тому становятся другие женщины: например, Сарра обижала Агарь).^[1077] Однако в каждом случае Бог занимает сторону угнетенных. Например, не исключено, что четыреста лет израильского плена в Египте отчасти стали небесным возмездием за мучения Агари.^[1078]

   В заповедях Пятикнижия мы находим глубокую заботу об угнетенных. Джеймс Херли показал, что «практически в каждом случае, когда дается сила или власть, даются и предостережения против злоупотребления ей».^[1079] Как мы уже сказали, Закон Моисеев запрещает многоженство и конкубинат. Отношение к разводу более терпимое, но Писание ясно дает понять, что развод противен воле Божьей, и вводит меры, чтобы свести к минимуму эксплуатацию женщины мужчиной (об этом мы поговорим ниже).

Пророки/Писания

   В этих текстах упоминается много случаев унижения женщин. «Если за критерий брать обращение с женщинами, хорошо видна неспособность Израиля жить по Синайским уставам».^[1080] В главах 4 и 5 мы уже коснулись примеров, связанных с многоженством и конкубинатом, а далее рассмотрим случаи проституции и прелюбодеяния, развода и инцеста (главы 7, 8, 9 и 10). Можно вспомнить и рассказ об Иеффае, «сыне проститутки» (Суд 11:1): во исполнение поспешного обета он, по-видимому, принес в жертву девственную дочь (11:34–40) после того, как она в течение двух месяцев «оплакала девство свое в горах».^[1081] После этого у израильтянок вошло в обычай ежегодно по четыре дня оплакивать дочь Иеффая.^[1082] Эротические приключения Самсона отражают упадок половой нравственности, когда женщина рассматривалась уже не как помощница и благодетель в любящих отношениях, а как предательница, проститутка и искусительница.^[1083] Муж стал считать жену не равным партнером, а собственностью вроде домашней скотины: «Если бы вы не пахали на моей телке, то не отгадали бы моей загадки» (Суд 14:18). Рассказ о наложнице левита в конце Книги Судей – это не только рассказ о дурном обращении и групповом изнасиловании, но и целый комплекс унизительных ситуаций в хаотическом обществе, где в результате многие израильтяне погибли, а четыреста девственниц из Явеша Галаадского были насильно выданы замуж (Суд 21).^[1084]

   Еще хуже стали обращаться с женщинами во времена монархии (в частности, вожди Израиля). Отношения Давида с его многими женами показывают, что цари часто использовали женщин в политических целях.^[1085] Когда Авессалом лег с десятью наложницами Давида, это тоже означало, что женщины – пешки в руках политиков (2 Цар 16:20–22). После многообещающего начала – вспомним небесную мудрость в словах о Суламифи (о Песни Песней см. главы 13 и 14) – политические альянсы Соломона, запечатанные браками с иностранками в более поздний период его жизни, отражали умаление и уничижение женщин. И даже фраза «и любил (āhab) царь Соломон многих чужестранных женщин» (3 Цар 11:1), возможно, указывает на плохое обращение с женщинами. Как отмечалось, еврейский глагол «любить» может иметь две разные эмфазы, в зависимости от огласовки. При активном произношении (āhab) речь идет об акте любви, но без указания на длительность. Стало быть, если сказано, что Соломон «любил многих чужестранных женщин», глагол āhab обозначает «похотливые и случайные отношения». Напротив, когда Осии заповедано: «Иди еще и полюби женщину (Гомерь)» (Ос 3:1), мы видим статальное произношение (āhēb), которое обозначает состояние и предполагает длительные отношения. Переводчики LXX понимали эту разницу, передавая āhab словом erōs, а āhēb – словом agapē.^[1086]

   Кэрол Мейерс привела данные в пользу того, что с возникновением монархии патриархальными обычаями стали злоупотреблять и женщин эксплуатировать.^[1087] А ведь Бог предупреждал о тяжких последствиях, которые ждут народ Израилев, если тот настоит на своем и поставит себе царя (1 Цар 8). Царь и его двор – не патриархальная система! – станут распоряжаться человеческими судьбами (1 Цар 8:11–18). Божье предсказание сбылось. «Централизованный механизм перераспределения ресурсов и установления сильного военного присутствия» обошелся дорого: он означал «иерархическую структуру» и «полный разрыв с социальными и политическими принципами, на которых было основано племенное общество».^[1088] Таким образом, «локус власти сместился: им стала не семья с ее гендерным паритетом, а общественная сфера, контролируемая мужчинами».^[1089]

   Переход к государственному контролю можно видеть в бюрократической перестройке царства Соломоном, сопровождавшейся ростом значимости городов (см. 3 Цар 9–10; 2 Пар 8–9). Без сомнения, богатые жены городских бюрократов жили праздно, но утратили паритет с мужчинами в лабиринте бюрократий и политических иерархий; весьма возможно, что именно в них направлены стрелы критики у Пророков и в литературе Премудрости (особенно Книге Притчей), когда обличаются некие женщины. Также возник сильный контраст между верхами и низами с высоким социальным неравенством. Видимо, в сельской местности эгалитарные идеалы еще какое-то время держались, но и там возникновение рыночной экономики и бремя налогов затронули патриархальные хозяйства, особенно к VIII веку до н. э. (Отметим выступления пророков VIII века против всех форм несправедливости, в том числе несправедливости к вдовам и другим женщинам: например, Ис 1:17, 23; Мих 2:9.)

   Радикальный социологический сдвиг, который можно наблюдать с возникновением израильской монархии, подчеркивается библейскими аллюзиями. Эти аллюзии подтверждают наше понимание (см. главу 2) слова māšal («господствовать») в Быт 3:16: речь идет об отношениях в семье, где на мужа возложено смиренное лидерство во имя единства и гармонии дома, а не об общем владычестве мужчин в общественной сфере. Важно, что в период Судей народ просил Гедеона править (māšal), но Гедеон резко отказался: «Ни я не буду править (māšal) вами, ни мой сын не будет править (māšal) вами; ГОСПОДЬ да правит (māšal) вами» (Суд 8:23). Более того, впервые Библия описывает понятием māšal правление в израильском обществе, когда рассказывает о Соломоновой монархии: «Соломон владел (māšal) всеми царствами от реки Евфрата до земли Филистимской и до пределов Египта» [3 Цар 5:1 (СП 4:21)].^[1090] Если учитывать аллюзии и весь текст ВЗ в совокупности, видимо, неслучайно понятие mâđal начинает толковаться расширительно в монархический период, во времена Соломона, когда происходил политический переход к государственному контролю. Перекличка с Быт 3:16 означает: хотя Бог попустил монархию, распространение «господства» на общественную арену не было богоугодным. Когда право «господствовать» распространили на мужчин в целом, женщины неизбежно пострадали.

   Несмотря на систематическое злоупотребление патриархальностью и эксплуатацию женщин, ставшие следствием монархии, нигде в ВЗ женщина не ставится ниже мужчины (даже в текстах времен монархии и более поздних). Ветхозаветные авторы сохраняли райский идеал и, вопреки моральному упадку общества, говорили о ценности и достоинстве женщин – как через повествовательные ключи в текстах, так и через сильные женские образы. И хотя в монархическом обществе господствовали мужчины, женщины иногда играли лидерские роли (особенно в качестве пророчиц и мудрецов). Это подразумевало «внутреннее признание достоинства и даже власти женщин».^[1091]

   Тамара Эшкенази приводит важные данные (из элефантинских папирусов и Книг Ездры – Неемии), что после вавилонского плена, с гибелью монархии, у евреев наметилась тенденция к возвращению гендерного паритета.^[1092] Эшкенази показывает, что в еврейской общине Элефантина (V век до н. э.) женщины могли разводиться с мужьями, покупать и продавать, наследовать имущество даже при наличии сыновей и подниматься от рабства к официальным ролям в храме. В Книгах Ездры и Неемии мы находим намеки на тенденцию к гендерному паритету в тогдашнем Иерусалиме: возможное упоминание женщины-писца (Ездр 2:55; Неем 7:57); клан, взявший семейное имя матери, а не отца (Ездр 2:61; Неем 7:63); не только певцы, но и певицы (Ездр 2:65; Неем 7:67); потомки возможной известной принцессы, Шеломит (Ездр 8:10 MT; 1 Пар 3:19); женщины, вместе с мужчинами чинившие городские стены (Неем 3:12); пророчица Ноадия (Неем 6:14); религиозный эгалитаризм, при котором женщины были в конгрегации, внимавшей чтению Торы (Неем 8:2–4).

   В то же время при мидо-персидском монархическом режиме сохранилось угнетение женщин тоталитарными и сексистскими структурами. Например, Книга Есфирь упоминает о царском указе, который предписывал женщинам повиноваться своим мужьям (Есф 1:17–22), а также о сексуальной эксплуатации молодых девиц на царском конкурсе красоты (Есф 2).^[1093]

   Как отмечает Мейерс, статус женщин в Израиле радикально снизился лишь после ветхозаветных времен. «Наложение греко-римской мысли и греко-римских культурных форм на библейский мир» внесло «в семитский мир дуалистическое мышление, такие полярности, как тело и душа, зло и добро, мужское и женское». От этого женщина пострадала, ибо «женское начало стало ассоциироваться с телом и злом»; «когда дом утратил свою значимость, возможности женщины уменьшились, и она стала увязываться с отрицательными сторонами жизни».^[1094]

   Как мы показали, ВЗ не умаляет, а возвышает женщин, указывая на райский идеал. В ветхозаветной истории Бог всегда становился на сторону угнетенных женщин, часто воздавая за плохое обращение с ними. Радикально снизился статус израильтянок лишь после ветхозаветного периода с появлением эллинистического дуализма. Иисус и новозаветные авторы взялись разрушать дуалистические женоненавистнические толкования ВЗ, давая отпор унижению женщин.^[1095] Тенденцию к более высокой оценке женщин можно видеть и в древних текстах и обычаях иудаизма.^[1096]

   Задача Церкви и Синагоги – до конца восстановить райский идеал. В своей милости Бог зовет людей вернуться к первоначальной эгалитарной модели, допуская смиренное лидерство мужа как возможную временную меру во имя семейного мира и гармонии. Божья милость поможет общине Завета использовать и официально распознать духовные дары женщин в Церкви и Синагоге, связанные с лидерством. И да свершится скорее полное восстановление идеала!

   Ветхозаветные тексты за пределами Быт 1–3 позволяют выделить четыре главных аспекта сексуальной целостности, утверждающие и развивающие базовые контуры, намеченные в Эдеме.

Целостная/холистическая антропология

   Прежде всего, целостная/холистическая концепция человека, обозначенная в первых главах Бытия, характерна и для последующих текстов ВЗ. В еврейском менталитете, стоящем за ВЗ, люди не наделены душами: они и есть души.^[1097] В ветхозаветном каноне нет места платоновской дихотомии, делению человека на тело и душу. Сексуальность носит целостный характер, охватывает все существо. Когда Иосиф столкнулся с искушением совершить прелюбодеяние с женой Потифара, он понял, что такой акт имел бы и физические, и духовные, и социальные последствия: «Как же сделаю я это великое зло и согрешу пред Богом?» (Быт 39:9). Повествователь помещает этот достойный поступок в хиастический центр второй половины Книги Бытия, вместе с сексуальными грехами Иуды в предыдущей главе.^[1098] Соседство Быт 38 и 39 противопоставляет сексуальную целостность в жизни Иосифа – сексуальной фрагментации у Иуды. Сексуальная целостность (или ее отсутствие) говорит нечто важное о духовности и нравственности человека. Как и в Эдеме, целостная/холистическая сексуальность не только включает секс, но и проявляется в каждом аспекте человеческого существования: физическом, ментальном, социальном и духовном.

   Целостную/холистическую концепцию подтверждают многие образы ветхозаветных персонажей. Библия приписывает им как физическую красоту, так и мудрость (например, Рахиль, Иосиф, Авигаиль). Песнь любви в Псалме 45 (СП 44) (см. надписание) возвещает царской невесте, что царь «возжелает красоты» ее [45:12 (СП 44:12)], но сразу вслед за этим: «Вся слава дочери царя – внутри» [45:14 (СП 44:14)].^[1099] Целостный подход к сексуальности особенно подчеркивается в Книге Притчей. Притч 5:19 упоминает о физической привлекательности секса в браке, а Притч 31 вводит тему «доблестной жены». Как отмечает Альберт Уолтерс, «героическая поэма» в конце Притчей призвана исправить сильнейший перекос в сторону физической стороны в другой древней ближневосточной литературе, где «особенно ценились внешние данные (в эротическом смысле)… Напротив, героическая поэма в Книге Притчей славит добрые дела, которые женщина совершает в домашнем быту, в обществе и деловой жизни».^[1100] Мать царя Лемуила в Притч 31:30 подчеркивает, что физическая красота преходяща, а вечны лишь духовные качества.

Целостная семья

   Второй аспект целостной/холистической сексуальности: важна не только супружеская пара, но и вся семья. Хотя еще в раю человеку было заповедано оставить отца и мать и прилепиться к жене (Быт 2:24), это не означало, что на родителей надо махнуть рукой или что их мнение не стоит учитывать при выборе партнера. Ведь пятая заповедь («почитай отца твоего и мать твою») не перестает действовать после того как человек вырос и вступил в брак! Родительский совет в выборе супруга чрезвычайно ценен. Согласно Торе, патриархи учили сыновей выбирать себе благочестивых жен, а Авраам даже послал слугу найти жену для Исаака.

   Но не всегда в Пятикнижии родители участвовали столь активно. Нельзя на основании одного рассказа делать вывод, что родители должны выбирать сыновьям невест, – тем более что Исаак жил на чужбине, где рядом не было богобоязненных женщин, и из Быт 24 ясно, что он особый сын обетования, и посольство к родственникам Авраама имело особое покровительство Божье (стих 7: «пошлет ангела своего перед тобою»), и по воле свыше же была выбрана невеста (стихи 12–28). И даже здесь Ревекка получила от семьи не только совет, но и право выбора: принять или отвергнуть брак (стих 58). Тем самым Тора включает семью в богословие сексуальной целостности.

   Аналогичную картину мы видим у Пророков: мужчины и женщины общаются со своими родителями (и родителями супругов) до и после брака: например, Иосиф и Иаков, Моисей и Иофор, дети Давида с их отцом. Эта богословская мысль также акцентируется рассказом о трагедии людей, которые не искали родительского совета в сексуальных вопросах или не ценили его (Самсон, Исав).

   Писания подчеркивают данный аспект целостной/холистической сексуальности, прежде всего в Книгах Руфь и Есфирь. В отношениях с Воозом Руфь часто ищет совета у своей свекрови по имени Ноеминь. Есфирь слушает совета Мордехая в отношениях с царем. Аналогичным образом, в Книге Притчей увещания по сексуальным вопросам (да и не только сексуальным) неоднократно передаются отцом (Соломоном)^[1101] детям (выражение «дитя мое» или «дети» использовано в этой книге более 20 раз);^[1102] дети получают совет внимать учению (tōrâ) своих родителей (Притч 1:8; ср. 4:1; 23:22, 25).

Взаимодополняемость – в браке или вне его

   Третий аспект сексуальной целостности вне Быт 1–3 – взаимодополняемость полов (как и в рассказах о сотворении мира). Исследуя повествования о матриархах (см. главу 6), мы видели, сколь многообразными способами Бытописатель подчеркивает взаимодополняемость матриархов и их мужей. Взаимодополняемость подразумевается и в рассказах о других брачных парах времен Исхода и скитаний в пустыне.

   У Ранних Пророков этот тезис живо иллюстрирует история Маноя и его жены. В своем глубоком литературном анализе Черил Эксам показывает, что композиция повествования подчеркивает значимость жены Маноя, но, «высказав мысль о ключевой роли этой женщины, повествование настаивает и на значимости мужа. Никогда оно не позволяет ему обрести эту значимость за счет женщины».^[1103]

   В разделе Писаний активно утверждает взаимодополняемость Книга Руфь, описывая характеры героев. Как показал Ричард Бокэм, для этого текста характерна «стратегия дополнения андроцентризма гиноцентризмом»: «Мужские и женские ракурсы сознательно сопоставляются, и задача состоит в том, чтобы дополнить, а не отвергнуть первый из них. Женская точка зрения показывает, что мужская – односторонняя, относительно истинная для мужчин, но не способная постигнуть, что важно для женщин».^[1104]

   Книга Притчей также отмечает гендерную взаимодополняемость. Она учит, что муж и жена необходимы друг другу, делая особый акцент на том, насколько сильно влияние жены на мужа. Жена может вознести мужа или погубить. Достойная и благоразумная жена – «венец» для мужа (Притч 12:4), источник Божьего благоволения (18:22) и семейной стабильности (14:1). Вместе с тем:

 

Позорная жена – как гниль в костях мужа…

Лучше жить в углу на кровле,

чем со сварливой женой в пространном доме…

Лучше жить в земле пустынной,

чем с женой сварливой и сердитой.

 

[Притч 12:4; 21:9 (= 25:24), 19]

   Взаимодополняемость полов играет особую роль в браке, но, как мы уже отмечали в связи с Быт 1–2 (см. главу 1), браком не ограничивается. Христиане считают, что образ Божий означает еще и способность людей устанавливать между собой взаимоотношения «я – ты» (как отношения «Я – Ты» существуют среди Лиц Святой Троицы). Но образ Божий человечество несет лишь в целокупности мужского и женского начал.^[1105] Взаимность полов в более широкой сфере межличностных отношений доступна и одиноким людям до вступления в брак, и даже если они вовсе не вступят в брак, или после смерти супруга.^[1106]

   В Библии мы находим возможные примеры людей, которые никогда не состояли в браке: Мариам, Авдемелех (Иез 38–39), Нефан-мелех (4 Цар 23:11), Даниил (и его друзья – Анания, Мисаил и Азария), Иеремия, Неемия, Мардохей, не говоря уже о множестве безымянных евнухов (см. главу 11). Как минимум одному человеку (Иеремии) Бог запретил жениться – из-за бедствий, которые ожидали Иерусалим (Иер 16:1–3). Иногда одиночество было обусловлено обстоятельствами: вспомним хотя бы Агарь, изгнанную Авраамом и Саррой. Когда Бог призывает к безбрачию или когда к безбрачию толкают жизненные условия (так могло быть и с Даниилом и его друзьями, и с Неемией или Мардохеем, если они, подобно многим другим царским чиновникам неовавилонской и мидо-персидской империй, подверглись кастрации),^[1107] Он дает достаточно благодати и полноценности, а часто поручает особое служение (как было со всеми вышеназванными безбрачными персонажами).^[1108] Особо отметим одиночество Агари, которой Бог помог в трудных обстоятельствах: дважды Он приближался к ней, чтобы подбодрить и благословить в пустыне (Быт 16:8–12; 21:14–21). Неслучайно она сказала: «Ты Бог, видящий меня» (Быт 16:13).

   Тем, кто хотел жениться, но из-за кастрации был вынужден вести одинокую жизнь, Бог дал особое эсхатологическое обетование: «…и да не говорит евнух: «…вот я сухое дерево». Ибо ГОСПОДЬ так говорит о евнухах: которые хранят Мои субботы и избирают угодное Мне, и крепко держатся завета Моего, – тем дам Я в доме Моем и в стенах Моих место и имя лучшее, нежели сыновьям и дочерям; дам им вечное имя, которое не истребится» (Ис 56:3–5).^[1109]

Целостность половых органов и свобода от ритуальной нечистоты

   Четвертый аспект сексуальной целостности содержится в повелении блюсти половые органы невредимыми и свободными от ритуальной нечистоты. Этот момент столь важен, что участие в храмовом ритуале было возможно лишь при соответствии нормам сексуальной «целостности» (например, Втор 23:1 (СП 22:30); Лев 15).^[1110] Он станет яснее далее, когда у нас речь пойдет о заповедях Пятикнижия, призванных сохранить такую целостность, и о повествованиях и пророческой литературе, упоминающих данные заповеди.

   Каждый из четырех аспектов целостности был искажен за пределами Эдема. К этим послеэдемским рассказам и релевантным заповедям мы и обратим сейчас внимание.

Проституция/блуд

   Райский образец предполагал целостность на всех уровнях сексуальности – физическом и умственном, социальном и духовном. После грехопадения произошла фрагментация. Одним из ее проявлений стал блуд. О сексуальных обрядах мы уже говорили (глава 3), а здесь коснемся проституции, не связанной с культом: секса за плату. (Впрочем, грань между проституцией обрядовой и не обрядовой провести не всегда возможно). В зависимости от контекста глагол zānâ (см. главу 3) может относиться и к незаконному сексу в целом, и к проституции/сексу за плату. Сейчас мы обсуждаем второй из этих вариантов. Проститутку обычно обозначало еврейское слово zônâ (причастие женского рода в породе каль от zānâ), иногда во фразе iššâ zônâ (буквально «женщина блуда»). Поскольку проституция предполагает внебрачный (в том числе добрачный) секс, ее можно обсудить в связи с прочими внебрачными половыми связями (см. главу 8). Однако, в отличие от других форм внебрачного секса, проституция обычно превращает сексуальность в деловую сделку и почти всегда сосредоточена на физическом акте как таковом, теряя целостность интеллектуального, эмоционального и особенно духовного аспектов взаимоотношений. Тем самым сексуальность «проституируется», используется в низменных и недостойных целях, утрачивая свое глубокое и целостное предназначение. Соответственно, о проституции/блуде мы поговорим именно здесь в связи темой фрагментации сексуальности.

   Древний ближневосточный контекст. Есть серьезные данные, литературные и археологические, которые свидетельствуют о том, что в Египте существовала нерелигиозная проституция.^[1111] Например, в Дейр эль-Медине, деревне ремесленников, многочисленные документы сообщают о «женщинах, которые не были ни женами, ни матерями, но принадлежали к числу “других”».^[1112] Среди этих документов найден был также и ряд изображений – на осколках известняка – полунагих женщин с татуировкой на бедре: видимо, это проститутки с оберегом от венерических болезней.^[1113] Другой пример: в Абидосе (Средний Египет, период Рамессидов) было особое кладбище для женщин и детей, причем эти женщины назывались «певицами бога» и, скорее всего, являлись проститутками.^[1114] Согласно историку Геродоту, царь Хеопс, строитель Великой пирамиды, также заставил свою дочь быть проституткой.^[1115]

   В древней Месопотамии к проституции относились терпимо и даже узаконили ее как социальный институт. Показательна уже вводная сцена эпоса о Гильгамеше. Дикого Энкиду соблазняет блудница, а он приходит к мысли, что «боги в начале установили, что в человеческом обществе должна существовать проституция, поскольку существует сексуальная связь».^[1116] Права и ограничения проститутки прописаны в правовом своде Липит-Иштара и среднеассирийских законах. § 27 из свода Липит-Иштара гласит: «Если жена человека не родила ему ребенка, а проститутка с публичной площади родила ему ребенка, он должен обеспечить проститутку зерном, маслом и одеждой; ребенок, которого родила ему проститутка, станет его наследником, но, покуда жива его жена, проститутка не может проживать в доме с его женой».^[1117] В релевантных среднеассирийских законах читаем:

   § 40:… Проститутка не должна быть закрыта, ее голова должна быть открыта. Тот, кто увидел закрытую проститутку, должен ее схватить, представить свидетелей и притащить ее ко входу во дворец. Не должно забирать ее украшений, но схвативший ее может забрать ее одежду. Ей должно дать 60 палочных ударов и облить ее голову смолой. Но если человек увидел проститутку закрытой и отпустил ее, не привел ее ко входу во дворец, этому человеку должно дать 50 палочных ударов, донесший на него может забрать его одежду, ему должно проткнуть уши, пропустить через них веревку и завязать ее на его затылке, и в течение месяца он должен исполнять царскую работу.

   § 49: […] подобно брату […]. И если проститутка мертва, потому что (?) ее братья так говорят, они разделят долю (с?) братьями своей матери (?).

   § 52: Если человек ударил проститутку и причинил ей выкидыш, должно нанести ему удар за удар, и он должен возместить жизнь за жизнь.^[1118]

   Проституцию у вавилонян (вкупе с верой в ее богоугодность) иллюстрирует молитва, которую читали проститутки в местных харчевнях и которая содержит просьбу об удовлетворении клиента.

 

Иштар земель, героиня богинь,

вот – твоя кладовая: ликуй и веселись!

Приди и войди в наш дом,

и да придет с тобой твой красивый спутник,

твой любовник, и твой муж удовольствия.

Мои уста да будут чистым медом;

мои руки да будут прелестными;

моя вульва (?) да будет устами медовыми.

Как птицы щебечут и собираются над змеей, выползающей из норы,

да собираются вокруг меня люди!

Ухватись за него в кладовой Иштар, в… обители Нинлиль,

среди стада Нингиззиды,

приведи его ко мне, сделай его желающим!

Да придет ко мне далекий от меня,

да придет ко мне разгневанный.

Да будет снова его сердце (нераздельно)

преданным мне, подобно чистому золоту.^[1119]

 

   Таким образом, на древнем Ближнем Востоке относились к проституции терпимо, узаконивали ее и даже верили, что боги покровительствуют ей. Обратимся теперь к теме проституции в древнем Израиле и соответствующим заповедям.

   Повествования Пятикнижия. Быт 34:31 содержит первое в Торе упоминание о «блуднице» (zônâ). Чрезвычайно показателен возглас Симеона и Левия: «Разве можно поступать с нашей сестрой, как с блудницей?» Контекст его следующий: Дина, их сестра, была изнасилована хиввеем Сихемом (подробнее см. главу 12). Сыновья Иакова уподобляют изнасилование сексу с проституткой. По-видимому, аналогия подчеркивает грубость (и даже жестокость?) секса при проституции, который лишь снимает сексуальное возбуждение у мужчины, но не создает душевных и духовных уз.

   Ущербность такого секса и связанную с ним фрагментацию сексуальности можно видеть и в рассказе об Иуде и Фамари (Быт 38). Иуда встречает Фамарь на открытом месте на пути в Тимну; она выдает себя за проститутку. Искусными штрихами повествователь рисует сцену, в которой Иуда поддается похоти (38:15–16): «И увидел Иуда и почел ее за блудницу, потому что она закрыла лицо свое. Он поворотил к ней и сказал: «Войду я к тебе». Ибо не знал, что это невестка его. Она сказала: «Что ты дашь мне, если войдешь ко мне?»…» Они договариваются о цене и совершают своего рода деловую сделку: «И дал он ей (залог) и вошел к ней, и она зачала от него» (стих 18). Лаконизм повествования намекает на неполноценность связи, о которой идет речь. Красноречиво в этом смысле и выражение wayyābō ēlêhā («вошел к ней» или даже «вошел в нее») вместо «познал (yāda) ее». Реальной близости не случилось: лишь сексуальное проникновение.^[1120]

   Судя по данному отрывку, в те времена проституция была не в диковинку, а у ханаанейских соседей Иуды представляла собой приемлемый социальный институт (возможно, связанный с культом плодородия: ср. использование ханаанеем в стихах 21–22 слова qĕdēšâ).^[1121] Возможно, проститутка носила определенный наряд с головным убором (стих 15).^[1122] И как видим, разговор с местными жителями о проститутке в тамошних краях идет без всяких экивоков (стихи 20–23). В то же время из текста ясно, что для израильских женщин такое поведение было неприемлемым. Когда Иуде сказали, что его невестка «впала в блуд» (zāntâ) и «беременна от блуда» (hārâ liznûnîm), его реакция была немедленной и недвусмысленной: «Выведите ее, и пусть она будет сожжена» (стих 24).^[1123]

   Иуда не раскаивается в своих сексуальных действиях, а лишь в том, что не сдержал слова, данного невестке. Однако повествователь «явно не одобряет Иуду и сочувствует Фамари»; «в подтексте звучит моральное осуждение Иуды».^[1124] Неодобрение явствует из поведения Иуды: ему явно стыдно. Неслучайно ведь он посылает приятеля получить назад залог. И особенно показательно, что когда попытка заканчивается неудачей, Иуда предпочитает оставить вещи у проститутки, «чтобы только не стали над нами смеяться (bûz, «презирать», «издеваться». – Р. Д.)».

   Осуждение поступка Иуды богодухновенным рассказчиком явствует также из контраста с сексуальной чистотой Иосифа (Быт 39) в центре хиастической структуры Быт 25–50. Впрочем, судя по дальнейшим событиям, Иуда впоследствии духовно изменился. Он пришел к покаянию и стал ответственнее (44:18–34), а в конце концов получил великие обетования, изреченные Иаковом перед кончиной (49:8–12).^[1125]

   Законодательство Пятикнижия. Если за пределами Израиля проституция была узаконена (см. выше), заповеди Пятикнижия категорически запрещают ее.

   Намек на осуждение проституции содержится уже в повествованиях Книги Бытие (см. выше). Далее мы находим запреты на секс за плату. Лев 19:29 дает общее правило: «Не оскверняй (al-tĕḥallēl) дочери твоей, допуская ее до блуда (lĕhaznôtāh), чтобы не блудодействовала (tizneh) земля та и не наполнилась земля развратом (zimmâ)». Судя по упоминанию о социальных последствиях проституции («чтобы… не наполнилась земля развратом»), заповедь не только адресована родителям, но и оберегает социальное устройство общества в целом.

   Левит 21:9 повторяет базовый запрет (добавляя кару за непослушание) в связи с дочерью священника: «Если дочь священника осквернит себя (tēḥēl) блудодеянием (liznôt), то она бесчестит (mēḥallelet) отца своего; огнем должно сжечь ее». Если учесть возможный более широкий смысл слова zānâ (в зависимости от контекста оно указывает либо на проституцию, либо на сексуальный разврат в целом), данная заповедь может содержать запрет не только на секс за плату, но и вообще на любой добрачный секс дочери священника.

   Хотя Закон Моисеев строго возбраняет проституцию, из Лев 21:7 видно, что проституция оставалась реальным искушением. Она существовала и у языческих соседей Израиля, и даже в самой общине Завета. Поэтому Всевышний вводит следующий запрет: «Они (священники. – Р. Д.) не должны брать за себя блудницу (zōnâ) или оскверненную (ḥălālâ)». Запрещалось и приносить в святилище – в качестве приношения Богу – заработок блудниц (zōnâ) и блудников (keleb, буквально «пес») [Втор 23:19 (СП 23:18)].^[1126]

   Закон Моисеев не устанавливает смертную казнь за проституцию и вообще не оговаривает наказание за нее (за исключением случая с дочерью священника). Почему? Возможно, учитывается, что иногда в проститутки фактически вытеснялись женщины изнасилованные. А спрашивать с них по всей строгости было бы несправедливо.

   Однако Закон Моисеев никому не попускает заниматься проституцией. Высказывалось мнение (на основании вышеприведенных стихов), что в Израиле проституция была признанным социальным институтом. Однако факты указывают в другую сторону: признанным социальным институтом она была у соседей Израиля, а в самом Израиле запрещалась, хотя израильтяне зачастую и впадали в этот соблазн. Иными словами, «какой бы ни была ситуация де-факто, де-юре проституция находилась под запретом».^[1127]

   Пророки/Писания. Разрозненные упоминания о проститутках и проституции в ВЗ, особенно в Пророках и Писаниях, проливают свет на статус блудниц. У проституток была дурная репутация.^[1128] Показателен параллелизм в рассказе о гибели Ахава: «Псы лизали кровь его, и здесь же омывались проститутки» (3 Цар 22:38). Возможность, что жена станет блудницей в результате падения Самарии, считалась одним из самых трагических последствий (Ам 7:17). В блудницах видели женщин бесстыжих и беззастенчивых (Иер 3:3; Иез 16:30).

   Именно в свете этого стереотипа столь необычен рассказ о Рахав (Нав 2; 6). Без сомнения, она была проституткой: в 2:1 (ср. 6:17, 25) она названа iššâ zônâ («проститутка), и лазутчики находят ее в «доме проститутки» (буквально «доме» iššâ zônâ) – тогда, как и сейчас, так говорили о трактирах и кабаках. Конечно, речь не идет о ее семейном доме, поскольку дальше по ходу событий она приводит туда семью (2:18). В соответствии со статусом проституции, дом находился на внешней периферии города, «на внешней стороне городской стены» (2:15), – видимо, в иерихонском квартале красных фонарей. Описывая посещение лазутчиками Рахав, рассказчик делает сексуальные намеки, внося ауру неопределенности относительно намерений этой отнюдь не почтенной героини.^[1129]

   Поскольку Рахав – проститутка, «читатель ничего от нее не ожидает, и уж точно не нравственной силы, отваги и проницательности. Ибо Рахав – внизу низов». Однако это усиливает элемент неожиданности: «Выказывая верность, мужество и альтруизм, она действует не в соответствии с предполагаемым характером блудницы и являет свой подлинный характер как личности».^[1130] Отверженная блудница оказывается героиней веры. Она бросает занятия проституцией, входит в народ Израилев и становится прародительницей Мессии (см. главу 6). Данное повествование несет весть о божественной милости и божественном исцелении. Ах, если бы все библейские рассказы о проституции имели столь счастливую концовку!

   Книга Судей придает большое значение истории Иеффая: согласно одной из гипотез, она даже находится в хиастическом центре книги.^[1131] Иеффай назван «сыном проститутки» (Суд 11:1). Из-за его сомнительного прошлого единокровные братья выбрасывают его из дома (стих 2), лишая отцовского наследства. Впоследствии, когда галаадским старейшинам нужна помощь в битве, Иеффай отвечает: «Не вы ли возненавидели меня и выгнали из дома отца моего?» (стих 7). Судя по всему, выгоняя его, братья заручились судебной поддержкой местных старейшин. Должно быть, Галаад, отец Иеффая, признал сына, хотя и рожденного от проститутки, но братьям удалось добиться в суде объявления Иеффая незаконным сыном, не имеющим права на отцовское имущество. Иеффай соглашается возглавить галаадитян при одном условии: старейшины вернут его домой (стих 9), то есть восстановят в правах наследства.^[1132]