Яна Дубинянская
Письма полковнику

Пролог

Она узнала случайно. Могла не знать еще часов пять, потому что не собиралась сегодня к нему, думала только позвонить вечером, часиков после восьми. Совершенно случайно услышала по радио в чужой машине.

Машина была физика Лимберга. По средам у них одновременно заканчивались уроки – пятый последний – и физик традиционно предлагал литераторше подвезти ее на своем автомобиле, а она традиционно отказывалась. А сегодня согласилась: в окне между вторым и четвертым закупилась продуктами ко дню рождения, и очень не хотелось тащить на себе сумки. Лимберг истинную причину понял, а потому не слишком воспрял духом. И, чтобы подчеркнуть чисто дружеский характер своего жеста, включил в машине радио и даже не стал искать музыку.

Она думала о своем – как бы с наименьшими потерями отстреляться от юбилея – и воспринимала голос диктора как шумовой фон, не вникая в смысл. Но, как оно обычно бывает, сознание подключилось автоматически, когда прозвучали слова не просто знакомые, а имеющие для нее личное значение. «Кровавый режим Лилового полковника». Успела подумать: зачем? Кому это интересно?… может, какая-то дата?

Экскурс в историю был подробный, даже слишком для радионовостей, и ее недоумение успело вырасти до приличных размеров. И вдруг – будничное, в продолжение темы, для замены фамилии или местоимения «он»: самоубийца…

– Что с вами, Ева Николаевна? – Лимберг притормозил. – Вам плохо?

По радио говорили уже о другом. О новостях спорта…

– Что-нибудь случилось? Вы о чем-то вспомнили?… забыли?… Надо вернуться?

Она пусто смотрела перед собой, а физик продолжал сыпать предположениями:

– Или побыстрее домой? Мы уже почти приехали. Вон та высотка за поворотом, правильно?

Очнулась:

– Остановите. Я выйду здесь.

Физик смешался:

– Что вы, я довезу до подъезда… Вы обиделись? Я не хотел, честное слово… У вас же тяжелые сумки!

Сумки, да. Закинуть их домой и ехать. Нет, ехать необходимо сразу. Но не на Лимберговой же машине, боже мой, как глупо, как неправильно… не называть же ему адрес!..

Впрочем, почему бы и не назвать? Если все равно – по радио. Завтра все будут всё знать, и уже неважно. А сегодня расспросы Лимберга можно попросту игнорировать. Он довезет, дурачок. И это главное.

…В подъезде никто не толпился, и она, не рискнув вызывать вечно застревающий лифт, метнулась вверх по лестнице. Седьмой этаж; ее дыхания всегда хватало максимум до пятого, и это спокойным шагом. Но сегодня она чуть было не взбежала на восьмой. Затормозила, вернулась. На лестничной площадке было пусто, и успел взорваться страх: там, в квартире, тоже никого, только бумажка и плобма на дверях, опоздала, опоздала!..

И тут из-за двери вышла незнакомая девица в потертых джинсах и с огромным фотоаппаратом на шее. Затянулась, отбросила окурок и сразу потянулась за новой сигаретой. Захотелось ее прибить.

Вместо этого спросила; голос все-таки срывался после бега по ступенькам:

– Он еще… тело не увезли?

– Не-а, – откликнулась девица. – Не разрешают трогать. Какая-то шишка из ментов никак не явится. Все нормальные журналисты разъехались, а моему чудику приспичило комментарий брать…

Сипловатое сопрано заглохло позади захлопнутой двери. В прихожей было натоптано, пахло куревом и чужой парфюмерией, с кухни доносились чьи-то голоса. Она рванулась в его комнату, такую тесную из-за книжных полок по всему периметру и огромного письменного стола, ударилась коленом об угол дивана, остановилась и, вертя головой по сторонам, все никак не могла его найти…

– Вы эксперт? – вежливо спросил брюнетистый юноша, поднимаясь из-за стола.

Она попыталась вникнуть в смысл вопроса. И вдруг увидела.

Он скорчился в углу кресла, маленький, словно карлик или ребенок. На нем был парадный мундир, и заострившийся подбородок над лиловым воротничком казался желтым, как недопитый чай. Удивленные глаза – в потолок, будто с вопросом к кому-то там, наверху. Чисто выбритые морщинистые щеки. И лиловое пятно на груди, чуть-чуть темнее мундира. Почти правильной круглой формы.

Рука с пистолетом свесилась вниз. Классически – до бессилия в коленях, до спазма в горле, до острого сигнала подступивших наконец слез…

– Интернет-издание «По следам», – сказал вежливый юноша. – Не волнуйтесь, я ни к чему не прикасался. Не могли бы вы проко…

– Что?!! – она обернулась к нему резко, словно отпустили до предела накрученный заводной механизм. Юноша отпрянул, часто хлопая длиннющими ресницами.

За спиной послышались шаги. Кто-то матюкнулся. Другой, посдержаннее, рявкнул:

– Гражданочка, туда нельзя, да сколько можно!.. Вы кто такая?

Она заставила себя посмотреть снова. Да, он должен был когда-нибудь это сделать. Именно так: в парадном мундире, из именного оружия. Еще тогда… Если тогда – нет, то лишь из-за нее. Она всегда это понимала. Бегство, унижение, пресмыкание перед спецслужбами чужой страны, вымоленное инкогнито, жалкая жизнь-заточение в малометражной квартире… Только из-за нее и для нее. Для него – пистолет и лиловый мундир. А когда-нибудь – это в любой момент. И бессмысленно спрашивать: почему именно теперь?… через столько лет…

И еще бессмысленнее, совсем нелепо и по-детски: почему – сегодня, накануне дня ее рождения?

Был вопрос. Она ответила:

– Я его дочь.

Милиционер за спиной, сбавив тон, пробормотал что-то насчет «пройдемте» и дачи показаний. А юноша с длинными ресницами очнулся и заорал:

– Машка-а-а-а!!!

Должно было. Когда-нибудь. Слезы так и не пришли; она прикрыла веки, пытаясь найти в себе что-то похожее на чувство облегчения. Но никакого облегчения не было. Наоборот – смутная, давящая тяжесть. Теперь придется взвалить на себя еще и это… похороны, журналисты… Почему – журналисты? Ему же обещали…

– Чего тебе? – спросило за спиной хриплое сопрано.

Обернулась; просто на звук.

Навстречу слепящей фотовспышке.

Дорогой папочка здраствуй!

Я пишу сама потомучто я уже болшая. У нас тепло сонце, светит, дождь. Роза говорит настоящая пренцеса недолжна бегать полужам, но так не интиресно. Мне подарили дракона!!!!!!!!! Ево зовут Драго. Он ишо маленький. Не разговариваит, но учиться. Пренцесы все с драконами правда? Вчера в замок привизли уголь на зиму, целую гору!!!!!!! Я лазила. И ничево только шлейф патом выкинули, но мне не жалко. Роза говорит надо писать про важное как я учусь. Я учусь хорошо. Я уже бальшая. Приежжай. Я тибя люблю.

Твоя Эвита.

14.09.07

Часть первая

Глава I

Марисабель сидела на подоконнике и курила.

Сигарета у нее была модная, длинная, как и ноги в красных чулках сеточкой. Из под юбки виднелись чулочные резинки, а также краешек черных трусиков; все пацаны, естественно, пялились туда. Марисабель уже раза три отправляли домой переодеваться из этой юбки в приличное, но теперь она придумала фирменный фокус: приходила в школу в чем-то скучно-клетчатом до колен, а после уроков закрывалась в туалете – и р-раз! Некоторые одноклассники бегали подглядывать, как это самое клетчатое падает к ее ногам. Открывачка точно бегал.

Открывачка тоже дымил, кашляя, как простуженный паровоз. Вонь от его самокрутки шла какая-то сладковатая, подозрительная. Про Открывачку болтали много чего, возможно, в том числе и брехни, но по-любому все точно знали, что он сидел. Что он старше всех на два года, а такой мелкий из-за курева с детсадовского возраста. И еще неизвестно, какую гадость он курит.

Дылда морщила безразмерный нос, купированный сверху очками, и демонстративно отодвигалась подальше. Потом опять придвигалась. Бейсик рассказывал вполголоса, иногда срываясь в полушепот, и с четырех шагов его уже было не расслышать. А у Дылды к тому же не имелось опыта, она всю жизнь просидела за первой партой. И никогда не нуждалась ни в чьих подсказках с места.

– Ну?! – выдохнул Воробей. Искоса глянул на трусики Марисабели. Было непонятно, что возбуждает его больше.

– Спокойствие, – Бейсик мастерски выдержал паузу в рассказе. – Теперь обратимся к достоверным источникам информации. Как сообщает уважаемое интернет-издание «По следам»…

Он был известным приколистом. В его ушастой голове бродили безразмерные стаи тараканов, но это обычно не грузило. Хотя загрузить Бейсик при желании мог кого угодно, даже математичку, а то, что он вытворял на уроках лопуха Блинберга, особенно на лабораторных, моментально становилось общешкольными легендами. К примеру, опыт с последовательным соединением по ножкам парт первого ряда и мощным коротким замыканием на учительском столе поставил именно Бейсик, хотя к директору водили, как всегда, Открывачку.

– Ну?! – требовательно спросила Марисабель. Стряхнула пепел на голову Воробья.

Бейсик молчал, откровенно, в отличие от остальных, уставившись ей под юбку. Марисабель заерзала и юбку одернула. Дылда хихикнула.

– Теперь можно, – кивнул Бейсик, и Дылда, а за ней и все остальные грохнули уже во весь голос. Марисабель пунцово покраснела – под цвет чулок. Ей шло.

– Слушай, ты че?! – Открывачка отщелкнул в сторону окурок, попав, возможно, случайно, Воробью в бок. Двинулся на Бейсика: – Я не понял! Или базарь, или не гони! Понял?!

– Традиционно восхищен твоим словарным запасом, – кивнул Бейсик. – Так вот. Интернет-издание «По следам» сообщает любопытные подробности. В свое время, предоставляя убежище Лиловому полковнику, наша страна действовала в обход международных конвенций. Что из этого следует? А следует из этого…

Марисабель поморщилась. Про международные конвенции ей было неинтересно. Как и большинству собравшихся. Но все, даже Открывачка, знали, что пока Бейсик доберется до интересного, придется выслушать немало всяческой мути, и бороться с этим нет никакой возможности: если перебивать, он вообще ни черта не расскажет. Марисабель вынула новую сигарету, и то ли трое, то ли четверо пацанов защелкали зажигалками. Дылда отодвинулась. Потом придвинулась снова.

– Следуют из этого очень странные вещи. Я бы даже сказал…

– Шухер! – просигналил от лестницы Лысый.

Все подорвались, синхронно обернувшись в ту сторону. Воробей вскочил с корточек, теряя выгодную позицию внизу под Марисабелью, Открывачка независимо сплюнул, Марисабель судорожно спрятала за спину сигарету, затушила ее о раму и, одернув юбку еще ниже, спустила ноги с подоконника. Бейсик умолк с философским видом. Дылда делала вид, что она совершенно случайно оказалась тут, с этими людьми. Что ее вообще здесь нет.

В тишине послышались шаги. Быстрые, вприпрыжку по ступенькам. Никак не учительские.

– Отбой, – усмехнулся Лысый. – Это Стар.

Все выдохнули, расслабились. Открывачка вспрыгнул на подоконник. Воробей извертелся, теснясь поближе к Марисабели, которая с сожалением разглядывала почти целую сигарету: не прикуривать же заново? – пока Бейсик ловко не выдернул длинный бычок из ее пальцев, зачем-то засунув его за ухо. Дылда сняла очки, и ее нос вырос еще на добрых полтора сантиметра. Потом опять надела.

– Салют, – сказал Стар, появляясь под лестницей. – Народ, что за понты, полчаса вас ищу! Я же ясно сказал: в курилке.

Открывачка презрительно хмыкнул. Стар, чистюля и спортсмен, хорошист и староста класса, вообще не курил и даже почти не выпивал. А туда же.

– Ту курилку накрыли, – высунулся Воробей. – На прошлой неделе еще. Мымра теперь лично ходит проверять, а мы здесь тусуемся.

– Мог бы предупредить!.. – обернулась к нему Дылда.

И тут же осеклась под уничижительным, как отрава для насекомых, взглядом Марисабели. Та оперлась пятой точкой на подоконник, скрестив красно-сетчатые ноги; Открывачка ненавязчиво облапил ее за плечо, и его пятерня была сброшена оттуда столь же ненавязчиво, но жестко, коротким изящным движением. Дылда так не умела. Впрочем, ей и не требовалось.

– Короче, – сказал Стар. – К делу. Насчет Евы.

Все посмотрели на Бейсика.

Одна Дылда не отрывала глаз от Стара. И увидела, как на его мощной загорелой шее прыгнул кадык от непроизвольного глотка. Больше никто не заметил, даже Марисабель. Хотя кто ее знает. У нее имелись рецепторы на всех выступающих частях тела, как любил выразиться Бейсик.

Сейчас Бейсик молчал. С таким видом, будто все это его совершенно не касается.

– Сдаем по двадцатке, – сказал Стар.

– А не жирно? – возмутился Открывачка.

– Во-во! – подхватил Воробей. – Может, пускай ихний профсоюз сдает? Мы-то тут при чем?

Народ зашелестел, зароптал, завозмущался. Открывачка закурил новую самокрутку и расчетливо пустил струю вонючего дыма по касательной вверх, прямо в лицо Стару. Тот поморщился, отмахнулся ладонью. Физиономия у него была несколько обалделая. Марисабель взлетела на подоконник, грациозно отпихнув Открывачку локтем. Положила ногу на ногу и тут же поменяла ноги местами. Воробей издал судорожное пыхтенье; совершенно зря, поскольку трюк предназначался адресно Стару. Дылда отвернулась.

– И на что сдаем? – поинтересовалась Марисабель. В ее нежном голоске прозвенело как минимум с десяток смыслов, один порочнее другого. Дылда развернулась обратно.

– На венок, – хихикнул Воробей.

Дылда и Марисабель разом шикнули, а Открывачка сверху дал щелбана. Воробей заткнулся.

Стар пожал накаченными плечами:

– Я, кажется, уже всем рассказывал. Ладно, может, кто-то не в курсе… По-моему, неплохая идея. В учительской говорят, Ева черт-те сколько не была в Срезе, так что, думаю, будет в тему подарить ей путевку на две недели, на сразу после экзаменов. Наш у нее последний, я узнавал в учительской. Красиво, правда? Не попсово, как сервиз или там что. У кого из народа не спрашивал, все за. Но если кого давит жаба на двадцатку…

Он обвел притихшую курилку бреющим взглядом с высоты своих метр девяносто три, снова незаметно сглотнул и добавил:

– Все-таки сороковник. Не каждый день.

Тишина под лестницей стала осязаемой, будто клубы сладковатого дыма.

Бейсик откровенно кайфовал.

– Если я правильно оцениваю ситуацию, – наконец начал он, поправляя дамскую сигарету за оттопыренным ухом, – среди нас есть о-очень малоинформированные личности. Повторяю специально для этих некоторых: как стало известно вчера во второй половине дня…

– Шухер, – сообщил Лысый.

* * *

– Присаживайтесь, госпожа Роверта.

– Анчарова, – автоматически поправила она.

– Да, конечно, – без улыбки согласился сотрудник, заглянув в бумаги. – Анчарова Ева Николаевна. Садитесь.

Он был в штатском. Впрочем, он и вправду был штатским: цивильный характер некоторых спецслужб – одно из завоеваний демократии. Серый костюм с желтым галстуком, не вызывающим, а просто безвкусным, и никакое кабинетное лицо. Эва не могла понять, с этим ли человеком она разговаривала в прошлый раз – или с другим, похожим?

– Вас пригласили, чтобы задать несколько вопросов. Но прежде всего примите наши соболезнования, Ева Николаевна.

Она приняла, утвердительно опустив ресницы. Этого достаточно. Дальше.

На столе перед цивилом, кроме компьютера, телефона и разрозненных кип бумаги, имелась тезеллитовая статуэтка дракона из серии «На память о Срезе» и фотография в тезеллитовой же рамке, развернутая так, что не разглядеть, кто на ней изображен – а любопытно. Любопытно Эве было и в прошлый раз, да и дракона она запомнила: значит, стол тот же самый. Но, может быть, сотрудники за ним меняются посменно?

– Кроме того, я от имени нашего ведомства хотел бы извиниться перед вами, – сказал он, и Эва вскинула голову. – За допущенную утечку информации. Поверьте, мы сожалеем об этом, Ева Николаевна.

Разумеется, она не собиралась ничего демонстрировать, протестовать, идти на конфликт. Хотела снова опустить ресницы: переходите к следующему пункту, и поскорее. Иронический смешок вырвался сам собой, беззвучный, как грамотная подсказка с первой парты, почти без движения губ. Но цивил, видимо, в свое время отнюдь не блестяще учился в школе.

– Мы сожалеем, – с нажимом повторил он. – Может быть, кофе?

Эва отказалась. Тоже беззвучно, раз уж до него так хорошо доходит.

– А я, с вашего разрешения… Люда!.. Кстати, я бы рекомендовал, кофе у нас хороший. А разговор нам с вами предстоит долгий. И ответственный.

– Уговорили, – она усмехнулась уже откровенно, ядовито. – Со сливками.

– Два кофе со сливками, Люда. И проследи, чтобы нас не беспокоили.

Он замолчал, уткнувшись кабинетным лицом в компьютер: техническая пауза для секретарши. Эва едва сдержалась, чтобы не заерзать нервно на стуле. Как это все неприятно, тревожно, не вовремя. Сегодня вроде бы должны дать разрешение на кремацию, его нужно завизировать в трех местах, разбросанных по городу, и успеть до шести. С этим допросом она рассчитывала отстреляться, как всегда, самое большее за полчаса; наивная. «Долгий и ответственный разговор. Не беспокоить».

Какого черта им от нее может быть нужно – теперь?!

– У вас возникли трудности с похоронами?

Она вздрогнула. Оказывается, кофе уже принесли – когда?… надо полагать, признак профессионализма секретарши – и, судя по запаху, правда хороший. Эва протянула руку за чашкой, попутно коснувшись драконьего крыла статуэтки; тезеллит ответил теплой пульсирующей волной. Не подделка.

– Нет, спасибо. Все нормально.

– Возникнут.

Эва пожала плечами. Чтобы это быстрее кончилось, все резкости и обвинения, а также непроизвольные смешки лучше держать при себе. Тем более что все равно ничего уже не изменишь. Кто у него там в рамочке – любимая женщина?… нет, скорее всего, счастливое семейство. Такие всегда сразу заводят образцово-показательную семью. Минуя этап любви.

– Прочтите, – цивил протянул ей ксерокс газетной вырезки. Грязноватый, с кляксой вместо фотографии.

– Спасибо, я не читаю газет.

– И все-таки. Я прошу вас, Ева Николаевна.

Она поставила чашку на стол, взяла листок. Прочла вслух, без выражения:

– «Левая организация «Равенство» протестует против похорон на нашей земле кровавого тирана Николаса Роверты, известного также как Лиловый полковник. «Равенство» возмущено тем фактом, что полковник Роверта не был при жизни выдан властям государства, претерпевшего столько горя во времена его диктаторства. Активисты заявляют о своем намерении пикетировать похоронную церемонию…» Полная чушь, – она сложила листок вдвое. Затем вчетверо. – Насколько я знаю, это «Равенство» – горстка городских сумасшедших. И потом, никакой церемонии не будет. Нечего пикетировать.

Цивил покачал головой:

– Согласен, это мелочи. Но мелочи очень неприятные. Боюсь, вы не сумеете нормально похоронить отца и не будете уверены, что никто не потревожит его прах. А школа? Вы ведь еще не ходили на работу с тех пор, как…

– Вы следите за моими передвижениями?

Он усмехнулся, уронив каплю кофе на желтый галстук. Негромко выругался. И вернулся к усмешке, словно к отложенной телефонной трубке:

– И кто только не следит сейчас за вашими передвижениями, Ева Николаевна!.. Но перейдем ближе к делу. Мое ведомство осознает: в том, что информация просочилась в прессу, есть доля нашей вины. Поэтому и часть ваших проблем мы берем на себя. Полковник Роверта будет похоронен с воинскими почестями, на охраняемой территории кладбища для особого контингента. Не надо морщиться. Если вас не устраивает этот вариант, мы можем организовать скромное погребение инкогнито…

Инкогнито! У нее уже выработалась идиосинкразия на это слово. Микроскопический квадратик между пальцами больше не хотел перегибаться пополам. Эва уронила его под ноги, пусть валяется.

– Нет, почему. Я согласна на воинские почести. Отцу было бы приятно.

Сотрудник покивал и сделал какие-то пометки в бумагах. Потом отпил кофе и вдруг интимно спросил:

– Вздорный был старик, правда?

– Правда, – сухо сказала Эва.

Значит, сегодня уже не нужно мотаться по инстанциям. Она отметила это просто как факт, будто вычеркнула красной пастой несколько пунктов из списка в ежедневнике, не почувствовав ни малейшего облегчения. И чего, интересно, они потребуют взамен?… любопытство теплилось еле-еле, неспособное всколыхнуть какие-либо сильные чувства. Да что бы ни потребовали. У нее нет никаких обязательств перед ними. А у них – никаких рычагов воздействия, чтобы эти самые обязательства возникли.

И, подчеркивая расстановку сил, сама задала вопрос:

– Каким образом произошла утечка информации?

Сознательно подпустила в голос профессиональные интонации: «Почему вы не готовы к уроку, Иванов?» Цивил вздрогнул, втянув подбородок под узел желтого галстука, – сто процентов, бывший двоечник, – но овладел собой тоже профессионально быстро. Посмотрел на нее грустно и сочувственно. Они умеют так смотреть, их, наверное, специально этому учат. Всех; кажется, в прошлый раз с ней все-таки беседовал другой.

– Поверьте, мы работаем в данном направлении и скоро будем знать. Вряд ли такое могло случиться по нашим каналам, но, как я уже говорил, это не снимает с нас некоторой доли ответственности за вашу судьбу. Из школы вас, разумеется, уволят. Под любым благовидным предлогом, задействовав очень неблаговидные методы. Лично я посоветовал бы вам, не дожидаясь, уйти самой.

– Куда вы посоветовали бы мне уйти?

Она уже не сдерживала сарказма. И все же забеспокоилась: не прозвучала ли ее реплика приглашением к началу торговли, предварительным согласием неизвестно на что? Впрочем, даже если и так, это не имеет значения. Отпила кофе, уже остывшего, но все равно вкусного. Хоть тут не соврал.

– Вы правы, – вздохнул цивил. – Вам будет нелегко устроиться по специальности. А ведь есть еще друзья, соседи, просто знакомые и даже незнакомые люди… вы тонкая натура, вы чувствительны к подобным вещам. Конечно, волна скоро схлынет. Я бы не сказал, что в нашей стране так уж ненавидят Лилового полковника. Да когда это было?… и где? – он махнул рукой куда-то вдаль; совсем в другую сторону, машинально отметила Эва. – Но полностью уйти от психологического прессинга вам будет трудно. А ведь вы еще так молоды, Ева Николаевна. Сколько вам, простите за бестактность, лет?… тридцать пять?… тридцать шесть? Вы прекрасно выглядите.

Он точно знал, сколько ей лет. Если не помнил, то, в конце концов, у него перед носом лежит ее досье. Наверное, хотел, чтобы она сама напомнила ему… какой завтра день. Не дождетесь.

Эва молчала. Разглядывала статуэтку. И где они видели таких шипастых драконов?

Цивил перехватил ее взгляд:

– Очаровательная вещичка, правда? Кстати, еще один совет. Сразу после похорон вам лучше всего отправиться в Срез. Там легко затеряться, избежать ненужного внимания к своей персоне, да и развеетесь заодно… Мы полностью финансируем вам путевку по самому высшему разряду. Когда вы последний раз были в Срезе?

Она снова не ответила. Он не мог не знать, когда.

– Люблю Срез, – мечтательно протянул сотрудник. – А дети так и вовсе в восторге. Все-таки, как ни крути, несправедливо, чтобы подобными благами пользовался ограниченный круг людей. В чем несомненное преимущество демократии перед диктатурой…

Он кашлянул. До предела наклонил голову, разглядывая пятно на галстуке; поморщился. Заговорил, не поднимая глаз, словно в сотый раз формулировал нечто давно обсужденное и решенное:

– А вернетесь уже в другой город, под другим именем, жилье и трудоустройство гарантировано. Программа защиты свидетелей, может быть, слышали о такой? Стоит дорого, но в вашем случае, повторяю, ведомство чувствует себя обязанным… Да и вы действительно в каком-то смысле свидетель.

Последняя фраза была шуткой. Судя по его собственному негромкому смеху.

За смехом последовала пауза. Такая, какую вежливые хозяева разыгрывают для засидевшихся гостей перед обменом ритуальными фразами прощания. Странно. Да, разговор затянулся немного дольше, чем обычно в этом кабинете (а может, у них и кабинеты все одинаковые, с драконами и фотографиями в тезеллитовых рамочках?), но ведь допрос, по сути, еще не начинался.

– Кстати, – бросила она пробный шар. – Вы хотели задать мне несколько вопросов относительно обстоятельств смерти моего отца. Начинайте.

Цивил недоуменно поднял глаза:

– Что?… нет, в этом нет необходимости. Обстоятельства смерти полковника Роверты, к счастью, вопросов не вызывают. Цель нашей встречи – наметить шаги в защиту вашей приватности, и я рад, что мы быстро пришли к взаимопониманию. Повторяю: нам очень жаль, что так получилось. Вы можете рассчитывать на всестороннюю помощь, Ева Николаевна.

Даже так. Ну что ж. Это тоже ничего уже не изменит.

– Спасибо, – Эва ослепительно улыбнулась. – Я рада столь трогательной заботе о моей приватности. Однако вы ошибаетесь: в разгаре экзамены, и уволить из школы единственного преподавателя по основному предмету руководство физически не сможет. А сплетни коллег, да и соседей, я как-нибудь переживу. И еще: я не люблю Срез. В вашем досье должно быть записано.

В чем несомненное преимущество демократии перед диктатурой: местных спецслужб можно не бояться. Просто чиновничья инстанция, нудная и нелогичная, местами до абсурда, способная вымотать нервы и довести до истерики, – но абсолютно безопасная для жизни. Хорошо, что они ходят в штатском, а не в лиловых мундирах. Хорошо, что им можно высказать хотя бы малую часть необходимого с точки зрения здравого смысла. И беспрепятственно уйти.

Она встала и оперлась ладонями на стол, глядя на сотрудника поверх монитора:

– Всего доброго. Еще раз спасибо за помощь в организации похорон. Надеюсь, там и увидимся.

– Да-да, разумеется, госпожа Ро… Анчарова. Вас известят.

Ее левая рука почти касалась тезеллитовой рамки. Перед тем, как выпрямиться, Эва развернула фотографию на себя: пусть понимает, как хочет. Увидела даму бегемотистой внешности и двух упитанных оболтусов в возрасте где-то на второй-третий и седьмой-восьмой классы. Естественно. А если кабинет все-таки другой – так и в том, первом, примерно такое же фото на столе.

…Она вышла наружу. После хорошо кондиционированного кабинета было не по-июньски душно и парко; наверное, будет гроза. На улице – впрочем, удаленной от центра и потому всегда немноголюдной – не виднелось ни единого человека; по пыльной дороге прогромыхала одинокая развалюха. Эва представила себе хищную стаю журналистов, которые, по идее, должны бы толпиться здесь в ожидании ее выхода; нервно усмехнулась. Какой Лиловый полковник? Кому интересны вчерашние новости?… кому она нужна?

Над асфальтом колебался горячий воздух. Тяжелый, как чей-то взгляд.

Здравствуй, папочка!

У меня все хорошо. Мы переехали в летнюю резеденцию. Это такой замок поменьше, но зато возле моря. Почему Роза не разрешает мне купатся? Она говорит шторм. А пажи все равно купаются! Шторм очень красивый. Белые-белые волны по всему морю. Море тоже красивое. А Драго боится. Я его просила полетать над волнами, а он не хочит. Говорит что намочит крылья и упадет. Но можно же высоко летать!

Мне подарили водные крылья! Красивые, белые, большие, с перьями, только, тяжелые. Они работают от солнца. Если я хорошо научусь, буду обганять Драго прямо по воде! Но надо, чтобы стал штиль. Я сижу на крепосной стене, смотрю и жду. И пишу тебе письмо.

Чуть не забыла а то Роза будет ругать. Экзамены я здала хорошо. Сеньор Ричес сказал у меня большие способности, особено к языкам. А теперь у меня каникулы и можна не учится.

Почему ты ко мне не приезжаеш? Только не пиши, что у тебя дела. У меня тоже дела. А такое длинное письмо тебе написала! А твои письма все короткие. Жалко.

Драго передает тебе привет. А я целую.

Твоя Эвита.

22.05.10