«Палисандрия» – постмодернистский, гротескный и пародийный «антироман» одного из величайших писателей современности – Саши Соколова. Это же «"Лолита" наоборот»! – нередко звучат отзывы читателей. Хотя по оценкам многих коллег и критиков Саша едва ли не превзошел самого великого мастера – Набокова. А по значимости вклада в русскую литературу среди современников его сравнивают с Бродским.
Совершенствуя свои тексты с течением времени и по прошествии лет, в «Палисандрии» Саша демонстрирует неподражаемую и гениальную способность обращения с русским языком, речью, течением мысли. «Воздухом» книги невозможно «надышаться». Ее необходимо перечитывать вновь и вновь, погружаясь с головой, приобщаясь к великому и непреходящему, вечному искусству.
«Берите и помните. Ваша Вечность»,– сказал он мне.
«Беру и помню. Ваше Величество»,– парировал я.
«Палисандрия». Саша Соколов Что такое игра? С одной стороны, мы говорим «играет», когда хотим сообщить о том, что кто-то нечто изображает. То есть скользит над обычностью, вне привычной реальности. Играющий будто бы примеряет некий новый образ, становится не совсем собой или и вовсе не собой. Это игра как притворство. С другой стороны, когда человек играет на музыкальном инструменте или даже актёрствует (что лишь на первый взгляд полностью укладывается в формат притворства), он через эту игру не отходит от себя, а, возможно, как раз наиболее полно проявляет себя, свои способности. Читая «Палисандрию» Саши Соколова, можно легко прийти к выводу, что автор через текст сыграл главного героя, Палисандра Александровича. А можно подумать, что он так объемно выразил себя. Показал то, что в ежедневном жизненном скольжении не имело предельной яркости, не обладало выразительностью. В этом случае «Палисандрия» вобрала в себя концентрат Саши Соколова. «Палисандрия» – восхитительная книга, которая вместила в себя многое. Жаль было бы зайти в тупик, созданный аннотацией, и думать только о том, что перед нами – «Лолита наоборот». Ведь и Саша Соколов – не просто «Набоков наоборот». Саша Соколов эмигрирует в Европу в 1975 году. Хотя точнее можно уловить суть происходящего, если слово «Европа», несущее чуть ли не буржуазный флёр, заменить на слово, вобравшее в себя дух запретного, дух авантюризма и свободы – «Запад». Для Набокова эмиграция начинается в 1919 году и к его эмиграции как раз слово «Европа» прекрасно подходит. Эти два автора уезжали из разных точек времени и пространства и приезжали не в одинаковые точки. Как не следует в биографиях людей искать вымученные параллели и на их основании делать выводы о схожести сути, так и с книгами не стоит проделывать нечто подобное. «Палисандрия» не может и не должна считаться вывернутой наизнанку «Лолитой» или неким реверсом лолитинского аверса уже хотя бы потому, что сексуальное у Саши Соколова не столько индивидуальное, сколько социальное. Набоков рассказал личную историю. Соколов показал смену эпох, в которых сохраняется некая общая суть хаотичной нелепости, которой отлично подошла форма кентавр-системы, слепленной из иронии над разными литературными жанрами (от мемуаров до эротических рассказов). «Палисандрия» – книга, вместившая в себя дореволюционное время, советскую действительность и предчувствие того, во что всё может развернуться. Такое предчувствие, которое давало понять, что прогресс, может, и не превращается в регресс, но процессы закольцовываются, отдельные социальные элементы зарифмовывают друг друга. Может, именно эта обреченность закольцованности сводит Эрос в пространстве «Палисандрии» к герантофилическим порываем главного героя. Либидозная энергия есть, а смысл проявлять ее отсутсвует. Если под таким смыслом иметь в виду порождение чего-то, а не просто процессирование. Когда женское сводится к старческому, оно перестаёт соотносится с временным и начинает сливаться с вечным. Вакханалия социального и необходимость героя запираться от мира в туалетах, банях, санузлах – то, что можно рассматривать как основную часть мелодии, называемую «Палисандрия». Сколько воды утекло… В одну реку нельзя войти дважды. Река времён. Все эти водные образы прекрасно вписываются в текст Саши Соколова. Просто водное становится более земным, повседневным. Оно не столько смывает и уносит, сколько маскирует. Возможно, именно поэтому все противоположные элементы книги (мужское и женское, старость и молодость, восток и запад, возвышенное и низменное) не воспринимаются бинарными оппозициями. Они, как и положено постмодерному литературному детищу, смешиваются. Отдельные ноты, соединяясь, создают не мелодию, но сливаются в один звук – не то стон, не то смех. Грустное и смешное тут тоже не разводится по разные стороны баррикад. Если ваша душа просит именно этого – найдите день для знакомством с «Палисандрией».Мои рецензии на книги в Telegram
«Утвердившись на цифре „VIII“, свободным концом набросил ремень на сошедшиеся в тот миг стрелки – часовую и минутную – и заученным жестом, каким прежде затягивал узел галстука, затянул. После чего, подумав о позабытом некстати где-то по дороге пенсне и удивившись, что втайне – исподтишка – исподволь – пеняет себе за эту досадную, приключившуюся на пороге небытия, оплошность, умогласно возгласив: „Палисандр, Палисандр, дерзай же!“ – шагнул в него, инстинктивно, по-детски всплеснув руками.»Прочитав только этот отрывок, становится понятно, что в руках держишь далеко не проходной роман. И с каждым последующим прочитанным словом только утверждаешься в этой мысли. У этой книги масса поклонников и критиков. Но все они могут сойтись в одном – книга, безусловно, уникальна.
«Палисандр, Палисандр, дерзай же!» – последний призыв Лаврентия Берии к своему внучатому племяннику. И Палисандр дерзнул. Может быть не так и не в том направлении, как думал его дядька, но уж точно спорить никто не будет, что акт дерзновения был свершен. С момента весьма торжественной гибели Лаврения, Палисандр еще ни раз и ни два удивит читателя. Каждому антироману по приличному антигерою. Главное, чтобы эти антигерои оставались на страницах книг и не выходили в реальную жизнь, но что-то я размечтался.Образ Палисандра –удавшийся скетч на людей, имеющих неограниченный доступ к благам верхушки власти. Ничего не умеющие и из себя ничего не представляющие, они пользуются всеми возможностями, получают удовольствия, которые, порой, находятся на грани добра и зла. У этих людей нет принципов, и они не принимают ни каких решений и ни на что не влияют. Такие своего рода ЛОРы, ЖОРы и ДОРы из известного анекдота (для тех, кто не в курсе – любовницы, жены и дочери ответственных работников). Возникает вполне законный вопрос – а для чего же их тогда держат? Должна же быть во всем этом какая-то прагматичность. Все верно – должна, и она есть.С одной стороны – это отличный рычаг давления на ответственных работников в случае, когда те по каким-то неведомым причинам (например, взыгравшая не к месту совесть или обострившееся чувство справедливости) начинают выходить из обоймы «всеобщего семейного блага». А с другой – это отличное одноразовое изделие № 1, которое после использования и выкинуть не жалко. Так что инвестиции в подобных людей вполне себе окупаются со временем и в масштабах целой страны. Впрочем, все это о книге, как вы понимаете. Но что именно случилось с Палисандром вам предстоит узнать самостоятельно.
Но не стоит ограничиваться человеческими прототипами для образа главного героя. А может ли быть таковым целая страна? Это сложная литературная задача, но, судя по этой книге, вполне себе реализуемая. Чтобы хоть как-то пояснить этот тезис, придется балансировать на грани спойлерства.Представьте себе страну, которая строит вполне себе гуманистический для народных масс строй, в котором во главе угла стоит обычный человек. В начале это строительство даже реальное. Но как водный поток размывает могучий берег реки, так и поток некомпетентных, алчных, меркантильных и беспринципных людей выхолащивает самую лучшую идею. Остается только декларация идеи, а за ней стоят плотские утехи власть имущих. Такая пародия.Редко встретишь пародию на пародию. Но вот она перед вами.
Соцреализм был провозглашен и закреплен на государственном уровне. Идейные люди ушли, остались пародисты. Какие принципы соцреализма – народность, идейность, конкретность? Нет, пародисты о них не слышали. Этот момент на широкую ногу раскрыт в книге.Герои изъясняются крайне сложно и витиевато. Ни о какой народности, не говоря о конкретности, не может идти и речи. Эти люди живут в другом мире, созданном по образу и подобию своему. Слишком «высоко» они забрались, чтобы изъясняться яснее, да и для кого. В этом мире небожителей своя идейность со своим мирным бытом «простых» людей, собирающих коллекции канделябров и штор. Найдется место и героическому подвигу во благо «высшего» общества.В сухом остатке, перед взором читателя встает образ такого двуликого существа. А может быть двуполого? В прочем, не буду лишать вас удовольствия выяснить это самостоятельно.P.S. И на последок хотелось бы предостеречь. В книге много моментов, которые могут вызвать оторопь, возмущение и даже желание бросить чтение. Будьте готовы к этому, эти моменты создают контекст происходящей в книге реальности. Не концентрируйтесь на них, это далеко не самое главное.Эпилог к книге
Стоял ноябрь, а может быть и март. Свидетель по делам Российского Хронархиата и Командор Ордена по праву наследия Палисандро в начале девятого вечера проделывал неспешный подъем по ступенькам винтовой внутрибашенной лестницы Спасской башни.
Закрутившись до конца, толкнул входную, броней одетую дверь, что вела в каземат с часовым механизмом. Все внутреннее пространство говорило о том, что сюда никто не заходил с того самого дня. Так выглядит безвременье.
Часы так и не запустили, после того как дядя перепоручил себя в ведение Хроноса. Но теперь уже настало время запустить Время.
Палисандро заботливо смазал часовой механизм все тем же вонючим поволжским маслом и ровно в двадцать сорок две запустил часы.
«Ну вот и все, дядя, безвременье кончилось» – теперь уже в последний раз он вспомнил своего дядю.
Я прочитал эту книгу, ничего не зная о её авторе и времени написания, как ни странно это может показаться. Так вот мне она показалась настолько современной, что я думал, что она написана совсем недавно. Хотя, конечно по историческим меткам, ничего из современности там нет, а вот какой-то такой бесшабашный задор по отрицанию всего и вся мне и дал неправильный ориентир. Для младого поколения: КНИГА 18+. Уж не знаю послужит ли это отпугивающим моментом или наоборот привлекательным. Но описания половых актов там наличествуют в количестве превосходящем даже самые смелые ожидания. В основном это геронтофилия со стороны молодого ГГ, хотя есть и такие моменты, которые описывают половые акты других героев книги.Я не склонен был видеть в половых актах половые акты и до того как почитал биографию автора и критику на книгу. Сейчас я вижу это со всей отчетливостью. В книге, которую сам автор называет пародией на мемуарно-авантюрно-эротико-политико… кококо…роман, больше описан аллегорический путь автора из России на Запад и мечта о возвращении. Половой акт со старухой у автора, мне кажется, символизирует чтение классической литературы. Старая няня, совратившая Палисандра в детстве, – соответственно некая абстрактная Арина Родионовна, и вся его эпопея с траханьем старушек, это дикая дионисийская любовь автора к чтению классической (несовременной ему) литературы. С другой стороны, можно перевести это в другую плоскость, и сказать, что автор всю эту литературу вертел на метровом вертеле.Дальнейшее изгнание автора и его путешествие по рукам и хюрем символизирует его скитания по Западу, продажу своего таланта за деньги, и всё в таком духе.Эпилог.
Автор поразил меня своим языком. Язык автора очень богат, он неописуем, непереводим. Временные и пространственные скачки напомнили мне «Улисса» Джойса. Автор делает невозможные для того времени вещи, описывает покушение на Брежнева и половой акт героя с его женой еще при жизни прототипов. Вся эта конъюнктурщина, сведение всех популярных жанров в единого Франкенштейна, хоть и умело по форме, но отвратительно по сути. Автор умудрился впихнуть в свое произведение даже Набокова, вдохновившего его, в виде пожилого Сибелия развратившего молодую Мажорет, альтер эго ГГ.За что же я поставил 4? За язык, за смелость, за талант. На 5 слишком пошло.