Дуня Смирнова
С мороза

ПОЗОВИ МЕНЯ С СОБОЙ

Предположим, к нам в город приехал гость. Но не просто гость, а некто, совершенно ничего никогда не слышавший о нашей стране, наших нравах, но жаждущий все это познать. Пусть этот некто будет непредвзят, открыт всем впечатлениям и очень молчалив. Даже, может быть, бесплотен. Такой Дух Любознательности; но о нас совсем ничего не знает.

Мы ему, конечно, покажем Эрмитаж, Русский музей, мосты и Петергоф. Потом отведем его в пивняк, свозим в Автово, расскажем про «Сайгон» и подарим шинель. Дальше-то что с ним делать?

А тут нас как раз и посетит блестящая идея: надо его в гости сводить, с разными людьми познакомить, чтоб уж полное представление имел. Там он увидит все наши обычаи, но не в угрожающем, а наоборот – в парадном несколько варианте. Все-таки когда люди гостей принимают, они приосаниваются, расправляются, но в то же время и себе не изменяют. И к тому же хлебосольство и гостеприимство мы привыкли считать своей национальной чертой.

Итак, выберем три разные семьи. Для простоты назовем их одной фамилией. Скажем, Фроловы. Только с индексом: Фроловы 1-е, Фроловы 2-е и Фроловы 3-й. И посетим их вместе с Духом Любознательности, невидимые и наблюдательные.

Фроловы 1-е. День рождения

Фроловы 1-е работают в торговле. Он – водителем, она – кассиром. У Фроловой 1-й день рождения. Фролов уже купил напитки, подарил Фроловой дезодорант, чтоб не потела, сейчас он раздвигает стол. Фролова на кухне вместе с подругой Ларисой из бухгалтерии заправляет салаты майонезом. Салатов шесть, разных, и все надо заправить майонезом. Из комнаты раздается грохот – это Фролов 1-й, как обычно, уронил серединную доску стола. Ничего, сейчас на место вставит. Вставил. Все, больше делать ему перед приходом гостей нечего. Скучно Фролову. Пошел, дал по шее двенадцатилетнему Виталику, сыну родному. Семилетней дочке Танечке бант завязал. Криво. Поплелся на кухню.

– Скоро тут у вас? – спрашивает Фролов с тоской.

– Иди-иди, сейчас на стол будешь накрывать.

– Налей мужику, видишь, мается, – вступается Лариса.

– Ты своему наливай. А мой раз в год может и не напиться, – строго отвечает Фролова 1-я.

Но вот наконец приходят гости. Прямо в прихожей дарят подарки – духи, электрочайник и три утюга (это случайно так получилось), дальше происходит любимая национальная интермедия под скромным названием «Чтобы не пачкать пол». Мужчины проходят в комнаты в носках («Пусть ноги дышат!»), у дам с собою туфельки, но двоим все-таки приходится надеть тапочки. Они прелестно смотрятся: платья с декольте и разрезами – и тапочки.

Все сели. Стол, конечно, зашибись: шесть салатов с майонезом, пирог с капустой, холодец, балык, соленья, грибная икра, баклажанная икра. Пока Дух Любознательности удивлялся обилию такой жирной пищи, из кухни была принесена запеченная свиная нога. Чтоб потом не бегать. Фролова предупреждает, что еще будет сладкое – два торта домашних и еще Курочкины принесли. Гости мужественно приступают к трапезе.

Ну, тут, разумеется, Дух Любознательности услышит все наши бессмертные остроты типа «Между первой и второй перерывчик небольшой», потом увидит, как традиционно быстро надрался Фролов, заметит, как Фролова накрывает ладошкой рюмку мужа с отчаянным воплем: «Моему не наливать!» Потом мужчины пойдут курить на лестницу (у Фроловых дома не курят, сам Фролов давно привесил жестяную банку для окурков к лестничной решетке), к ним подтянется часть дам. Курочкин скажет Сидоренке коронную фразу: «Уйми свою», жена Сидоренки заплачет. Тут начнутся подвижные игры: в комнате – танцы, на лестнице – драка. После этого все сядут пить чай с тортами, кто-то уснет, остальные будут петь. Дух Любознательности с помятым в драке крылом прольет слезу над «Ой, мороз-мороз», заслушается «Рябинушкой», мужчины грянут «Гоп-стоп», но женщины их победят и все-таки исполнят «Позови меня с собой». Вечер удался, мы с Духом тихо ретируемся.

Фроловы 2-е. Выезд на пленэр

Теперь мы с Духом Любознательности отправляемся на шашлыки к Фроловым 2-м. Фроловы 2-е – менеджеры среднего звена. Они недавно сняли дачу. Перед дачей целый автопарк – звали десять человек, а приехали-то все двадцать. Часть мужчин по такому случаю отправилась за спиртным, а на веранде три подруги Фроловой 2-й плюс сама Фролова заправляют салаты. Майонезом. Фролов 2-й держит вахту у мангала. Остальные сидят и загорают. Никто между собою не знаком, поэтому никто ни с кем не разговаривает.

– Вы уже познакомились? – орет Фролова 2-я с веранды.

Все молчат. Фролова быстро спускается с веранды, идет к мангалу и шипит на ухо мужу:

– Иди познакомь всех, козел, они же так и будут молчать.

– Сама познакомь, мне за углями надо следить.

– Как я их познакомлю?! Я половины не знаю.

Тут как раз приезжают со спиртным, все знакомятся сами собой, и начинается праздник. Поскольку мы на пленэре, посуда одноразовая, салаты подают в тазах, шашлык можно есть руками. Иностранец, привезенный кем-то из гостей, уже напился – он устал, ему пришлось четырнадцать раз рассказать про смерть принцессы Дианы (если он англичанин), про тайну Бормана (если он немец) и про мафию (если итальянец). Дух Любознательности задумчиво пытается осмыслить тост: «Главное – здоровье, остальное купим». Курочкины 2-е со 2-ми Сидоренками играют в дартс, причем дамы визжат и падают в момент метания снаряда. Кто-то нюхает кокаин на бампере чужой машины. Тут Фролов 2-й зовет всех в сауну. Потрясенному Духу Любознательности мы тихо объясняем, что коллективный помыв в гостях – наша добрая традиция. В сауне тоже очень весело. Фролов 2-й выпил пива, Фролова 2-я дала ему по роже. Но он не обиделся.

После сауны все пьют чай с тортом и учат проснувшегося иностранца матерным словам. Потом все поют. Сначала «Болванка вдарила по танку», затем из «Неуловимых мстителей», кончается все бессмертным «Позови меня с собой». Все довольны, можно разъезжаться.

Фроловы 3-е. Фуршет

Фроловы 3-е – кинокритики. Сегодня у них прием, но без всякого повода, просто решили позвать друзей. Друзей много, а квартира маленькая, решено устроить фуршет, как в лучших домах. Закуски стоят не только на столе – на подоконнике, на телевизоре, на журнальном столике. Три салата (конечно, с майонезом), мясное и рыбное ассорти, пирог с капустой (немного суховат), гренки с сыром (слегка заветрились, но это ничего), коронное блюдо Фроловой 3-й – «португальская закуска» – чрезвычайно изысканное крошево с бананами и солеными огурцами, его никто никогда не ест, но Фролова упорно готовит его каждый раз. Фролов 3-й не может помочь жене вытирать стаканы – он только что разбил очки, порезал палец и испачкал штаны кровью. Вот так, окровавленный, он и выходит к гостям. «Фролов, ты в своем репертуаре», – шутит над ним Курочкина 3-я, уникальный специалист по Сокурову. Сидоренки принесли портвейн из ностальгических соображений. Поскольку стульев не хватает, а на кровати уже сидят, остальные гости довольно быстро напиваются – есть стоя не очень удобно, а пить можно хоть в невесомости. Основные трудности ожидают гостей с горячим: бог догадал хозяйку приготовить для фуршета утку с яблоками. Утку радушно разносят гостям, но есть ее на весу совсем уж немыслимо. Зато пользуются успехом соленые огурцы. С оживлением и хохотом гости пьют «за гражданское мужество», «за Егора Тимурыча, нашу демократическую пупочку» и за победу Анны Курниковой над Мартиной Хингис. Звучит «Вони М», начинаются танцы, Курочкин 3-й поскальзывается на оброненном кем-то салате, разбивает себе очки, но не унывает. После этого никто танцевать не решается. Все переходят к песням. Песни из кинофильмов: «Земля Санникова», «Весна на Заречной улице», «Высота», «Цирк». По просьбе друзей Фролова 3-я в восемнадцатый раз за сезон исполняет песню Татьяны Снежиной «Позови меня с собой». В кухне за холодильником с блаженной улыбкой спит абсолютно пьяный 3-й Фролов. Занавес.

А что же Дух Любознательности? Где он?

А он покинул нас. И не то чтобы ему у нас не понравилось, нет. Просто он сказал, что теперь все про нас знает. Что Россия – страна певцов и майонеза, трудная страна, печальная. Ведь только в печальной стране люди так сильно жаждут веселья, танцев и песен.

Но мы с ним совершенно не согласны. Мы считаем, что страна у нас очень даже веселая. А что поем много – так ведь это просто от счастья.

«Pulse», 08.06.1998

ИННА ОЛЕГОВНА

Инна Олеговна терпеть не может свою невестку. С самого первого раза, когда сын Вадик привел в дом эту девицу, не понравилась она Инне Олеговне. Ей нравилась предыдущая его девушка – Мила. Мила была из хорошей семьи, папа доктор наук, мама ответственный работник, да и сама Мила была очень приличная, воспитанная и одевалась всегда со вкусом. А эта – дворняжка какая-то.

– Даже имя у нее плебейское – Ира, – брезгливо сказала тогда Инна Олеговна сыну, – и вообще, я этим провинциалкам не доверяю, очень уж настырные.

В тот раз они с сыном поссорились, потому что Вадик напомнил маме, что сама она когда-то приехала из Чебоксар. Инна Олеговна не любила вспоминать Чебоксары. Она очень обиделась на сына, даже расплакалась. И Вадик ушел. Снимал квартиру, потом другую, потом как-то исхитрился, купил. Потом родился внук у Инны Олеговны, назвали Виктором, в честь покойного Вадикова отца.

Конечно, поначалу Инна Олеговна горевала. Но постепенно начала находить даже некоторое удовольствие в своем одиночестве.

– Понимаешь, – говорит она часто своей приятельнице Галине Николаевне, – раньше я все время жила для кого-то. А теперь я принадлежу только себе. У меня появился досуг, свои интересы, вообще какая-то личная жизнь.

Личная жизнь Инны Олеговны действительно богата и разнообразна. Инна Олеговна посещает все выставки в Пушкинском музее, любит фестивали авторской песни. Она – постоянный зритель театра Марка Розовского, потому что последние лет десять там веет чем-то новым. У нее появились подруги в консерватории, куда она регулярно ходит слушать Моцарта и Бетховена. А недавно на концерте Инна Олеговна познакомилась с очень интересной женщиной, Виолеттой Петровной. Виолетта Петровна – экстрасенс.

Два месяца назад Инна Олеговна принесла Виолетте Петровне фотографию Ирки-невестки. Это просто поразительно, как точно Виолетта Петровна все угадала об Ирке, которую она никогда не видела! Она так и сказала, что именно Ирка настраивает Вадика против матери. И то, что внук, восьмилетний Витя, не проявляет никакого внимания к бабушке, – это тоже Иркиных рук дело, поскольку у Ирки карма засорена негативными токами. Инна Олеговна и сама так думала, но вот, получила подтверждение от совершенно незаинтересованного человека. А когда Виолетта Петровна сказала, что у Ирки черное биополе, тут уж Инна Олеговна, конечно, не удержалась и позвонила Вадиму. Потому что сын должен знать такие вещи про свою жену.

В тот раз они опять поссорились. Инна Олеговна долго плакала, жаловалась Галине Николаевне, Виолетте Петровне, Нинель Владимировне, Марине Игоревне, Елене Сергеевне, Надежде Семеновне, Шурочке и Кате. Все они ее утешали и призывали не обращать внимания на «эту дрянь», в смысле Ирку. Разговоры с подругами немного успокоили Инну Олеговну, но все же не совсем. Для подобных случаев у Инны Олеговны было свое особое средство: когда больше ничего не помогало, Инна Олеговна ходила в церковь. Не то чтобы она была уж такой религиозной, но все-таки два года назад они с Галиной Николаевной крестились и ни разу об этом не пожалели. В церкви, куда ходила Инна Олеговна, было два священника. Один, отец Александр, довольно молодой и интересный мужчина. Другой, отец Кирилл, старичок, с которым у Инны Олеговны отношения как-то сразу не сложились. Очень уж наставительно отец Кирилл разговаривал с Инной Олеговной. И когда она однажды очень вежливо сказала ему: «Я с вами в этом вопросе совершенно не согласна», отец Кирилл как-то странно на нее посмотрел и сразу отошел. Это, естественно, не понравилось Инне Олеговне, и теперь она старается не общаться больше с этим «мракобесом», как она его прозвала.

Так вот, поссорившись с сыном, Инна Олеговна пошла в церковь. Слава Богу, была смена отца Александра. Инна Олеговна немного постояла, помолилась, поставила несколько свечек, в том числе и за Ирку, потому что врагам надо подставлять другую щеку. Этот поход подействовал на Инну Олеговну очень умиротворяюще.

По дороге домой Инна Олеговна зашла в книжный магазин и купила две книги: «Хиромантия как наука» и «Звезды говорят». Благодаря гороскопам Инна Олеговна в свое время поняла, что с невесткой у нее отношения и не могли сложиться. Инна Олеговна – Огненная Лошадь и Дева, а невестка – по году Дракон, а по месяцу Овен. Безнадежное, прямо скажем, сочетание.

Что же касается хиромантии, то ею Инна Олеговна стала интересоваться совсем недавно. Раньше она, конечно, считала все это ерундой и даже посмеивалась над Нинель Владимировной. Но вот цыганка на улице как-то пристала к ней и сказала, что ее ждет денежная потеря. И действительно, не прошло и месяца, как грянул кризис, и у Инны Олеговны сгорели две тысячи долларов в «Инкомбанке». Невестка Ирка, работающая в банке, звонила Инне Олеговне недели за две до кризиса и уговаривала снять деньги. Инна Олеговна тогда довольно ехидно ее отчитала и не любила потом об этом вспоминать. Но вот то, что темная цыганка, не имеющая к банкам никакого отношения, предсказала ей убыток, это, конечно, не могло не наводить на размышления.

Еще Инна Олеговна любит природу и искусство. Надо сказать, что больше всего в невестке ее поражает отсутствие каких бы то ни было интеллектуальных запросов. И внук растет такой же. Ведут его в театр, а он просится в цирк. Весь в мамашу. А ведь искусство – это то, что делает человека человеком. Вот, например, Юрий Башмет.

Или Валерий Леонтьев. Конечно, как певец он не очень нравится Инне Олеговне. Но когда в интервью он говорит: «Для меня главное в жизни – творчество», у Инны Олеговны что-то сладко щемит внутри. А недавно Анжелика Варум рассказывала про своего мужа Леонида Агутина. «В искусстве Леня совсем другой, чем в жизни». От этих слов – «искусство», «творчество», «культура» – Инне Олеговне становится хорошо, возвышенно, хочется жить полной жизнью, дышать полной грудью. Как за городом, в лесу.

Инна Олеговна сама пишет стихи. В основном о природе. Например, такие:

 
Осень. Листья совсем облетели.
Тихо шуршит серая трава.
И только вечнозеленые ели
Соснам шепчут надежды слова. 
 

Или такие:

 
Весна зажурчала ручьями,
Уже зеленеет трава,
Березы своими ветвями
Уж шепчут любви слова. 
 

А недавно Инна Олеговна вспомнила своего мужа. Жили они с Виктором Евгеньевичем не очень хорошо. Довольно-таки пил Виктор Евгеньевич. Но когда человек умирает, вспоминаешь только хорошее. И Инна Олеговна написала стихотворение:

 
Ты ушел от меня далеко.
Поседела моя голова.
И теперь я шепчу одиноко
Запоздалой любви слова. 
 

Когда она прочла его на дне рождения Вадика, Ирка вместо каких-нибудь приличествующих случаю слов произнесла следующее:

– Инна Олеговна, вам салата положить еще?

Такой бестактности Инна Олеговна даже не ожидала. Она ничего не стала говорить. Просто встала и ушла.

Напрасно Вадик ей потом звонил, напрасно заставлял звонить внука Витю, Инна Олеговна просто отключила телефон.

– Ирина женщина не нашего круга, – сказала Галина Николаевна.

Катюша обозвала невестку хабалкой. Елена Сергеевна сказала, что ее Марина ничуть не лучше. Шурочка жаловалась на зятя. Только Виолетта Петровна улыбнулась загадочно, покачала головой и сказала:

– Все к лучшему, Инна Олеговна, все всегда к лучшему.

А Инна Олеговна и сама так думает. Она сильная женщина, гордый человек. Когда она мне это сообщила, я, конечно же, согласилась с ней.

Я ведь знаю Инну Олеговну очень хорошо. Я встречала ее на днях рождения моих друзей Вадика и Иры. Кроме того, Инна Олеговна завуч в той школе, где учится мой сын. Одновременно она заведующая моей районной поликлиникой. На моей предыдущей работе Инна Олеговна была начальником планового отдела. Когда-то я снимала у нее квартиру. Мы ехали с ней в одном купе в Симферополь. Она вице-премьер Российского правительства. Она моя бабушка. Я познакомилась с ней в собачьем клубе. В свое время мы были соседками по коммуналке. Я часто вижу ее в метро, в троллейбусе, в магазине, просто на улице. Я люблю Инну Олеговну. Собственно, у меня нет другого выхода. Мне некуда от нее деться.

«Московские новости», 29.12.1998

ГУСЕВА И ХАНЮТИН

Дорогие товарищи!

Помимо других негативных явлений, в наше время стала настойчиво проявляться одна неприятная тенденция. Я имею в виду оттирание гуманитарной интеллигенции от любых эпицентров общественной жизни, принципиальное сужение возможностей для нее влиять на ситуацию в стране, владеть умами, проявлять потенциал. Героями сегодняшнего дня неизвестно с какой балды стали технократы, люди узких специальностей и прочие крепкие хозяйственники. Если так пойдет дальше, мы рискуем остаться вообще без интеллигенции. Иные из нынешних деятелей возразят мне: мол, и бог с ней, на кой она вообще нужна, эта гуманитарная прослойка? Отвечу им прямо: нужна. На кой или не на кой, это не нашего с вами ума дело. Нужна – и все тут. Хотя бы потому, что без нее нам будет непривычно и неуютно. Хотя бы из-за того, что в любой стране должна же быть интеллигенция, какая-никакая, а своя. Мы, как всегда, ведем себя недальновидно и расточительно. И гуманитарная интеллигенция начинает чувствовать себя сиротой, а это очень опасный симптом. Чтобы она не чувствовала себя сиротой, ее нужно воспевать, прислушиваться к ней и хоть немного любить просто за то, что она есть. А мы этого не делаем и теряем ее, она уходит от нас. Еще вчера она была везде, а теперь опять стала забиваться по углам. Где она, где?

И пусть мне не говорят, что наше время всем дало равные возможности. Потому что гуманитарной интеллигенции не нужны какие-то там возможности, которыми еще пойди воспользуйся. Гуманитарной интеллигенции нужно одно – уважение. Вот я, например, уважаю гуманитарную интеллигенцию. А вы – нет. Вы постоянно ее унижаете. Сейчас я вам это докажу на примере моих хороших знакомых, Ани Гусевой и Саши Ханютина.

Аня работает в издательстве редактором.

И Саша работает в издательстве редактором.

Собственно, они работают в одном и том же издательстве, и роман их начался как раз тогда, когда Сашу назначили редактором. Аня помогала Саше готовить к печати книгу Юрия Щекочихина. Потом они вместе готовили сборник статей Стрелянного, а полюбили друг друга на Нуйкине. Это было прекрасное время. В ночь с 19 на 20 августа 91 года они вместе были у Белого дома, потеряли друг друга в толпе, нашли, потом пошли к Саше домой и стали близки. А ровно через неделю у Саши вышел рассказ в журнале «Юность», и они отметили это в ресторане Дома кино.

Сейчас Аня и Саша продолжают жить отдельно, хотя время от времени остаются друг у друга по нескольку дней.

– Послушай, мама, – часто говорит Саша, – мы же цивилизованные люди, зачем нам эти формальности и проблемы? Совместный быт мешает развитию эмоций.

– У нас с твоим отцом не мешал, – мрачно говорит мама-врач.

– Это иллюзия, – улыбается сын.

Впрочем, друзья и знакомые давно привыкли считать Сашу и Аню парой. Они вместе ходят в гости, вместе принимают гостей; на два голоса, как Татьяна и Сергей Никитины, поют Сашины песни на стихи Бродского и Давида Самойлова. Они никогда не ссорятся, всегда и во всем согласны, на все смотрят одинаково. Оба уверены, что Петрушевская поняла Россию гораздо лучше, чем Толстая. Оба часто цитируют Джойса. Оба в глубине души страстно любят Моэма, но никогда об этом не говорят. Оба голосовали за Явлинского, оба любили Сатарова. Аня стрижется под мальчика, и ее тонкая, уже морщинистая шея им обоим представляется по-детски трогательной. И все бы было прекрасно в их жизни, если бы не общее хамство и дела в издательстве.

Издательство бросило печатать настоящие книги и с большим коммерческим успехом перешло на детективы и женские романы.

– Как можно это читать! – время от времени яростно восклицает Саша.

– А чего бы ты хотел, – говорит Аня, – пошлое время, пошлые книги.

– Пошлая страна, – добавляет Ханютин.

Вообще про страну они говорят часто и много. Последние лет семь стойко ждут еврейских погромов. В издательстве они умудрились уже всем надоесть своими прогнозами. Впрочем, издательство им тоже надоело ужасно.

Однажды они решились на мистификацию. Написали вместе детектив, такой, каким должен быть настоящий детектив, а не эта макулатура. Подписали вымышленной фамилией, переслали в свое издательство, подготовили положительные рецензии за собственными подписями и отдали главному редактору, добродушному толстому цинику по имени Миша.

Миша вызвал к себе Ханютина.

– Старик, что за фигню вы мне с Анютой подсунули?

– Почему фигню, по-моему, стоящая вещь.

– Ты что, смеешься надо мной? Я, как дурак, после ваших рецензий два дня читал эту тягомотину. Сюжет вялый, герой какой-то болван, бесконечные рассуждения о судьбах России, кто убийца – ясно с третьей страницы, напряжения ноль, язык как в диссертации. Вот я тебе покажу фразу, вот, посмотри, я специально посчитал, тут четыре придаточных предложения. А эта Маша? Да где он видел таких проституток?! А эти бандиты с манерами балерунов? Откуда он вообще взялся, этот… э… Инфантьев? Тьфу, даже фамилия какая-то выгнутая.

Саша никогда не был трусом.

– Нет никакого Инфантьева, Миша. Это я написал.

Повисла неловкая пауза.

– Прости меня, старичок, – конфузливо сказал главный редактор, – я очень тебя уважаю, но печатать это не буду. Будь здоров.

– И знаешь, что он сказал мне напоследок? – иронично улыбаясь, рассказывал Саша вечером Ане. – Он посоветовал мне уехать из России. В Америку, или Европу, или Израиль. По-дружески, как он выразился.

– И что ты ответил? – взволнованно спросила Аня.

– Гусева, ты же знаешь меня. Я ответил ему то, что всегда отвечаю в подобных случаях: если все уедут, кто же будет поднимать эту страну?

– Да уж не такие ничтожества, как он, – кивает Аня.

Рукопись своего романа Ханютин и Гусева послали в конкурирующее издательство, но и там роман отказались печатать. Потому что люди отвыкли от хорошей литературы, людям нравится теперь халтура.

Да, странная эпоха настала, неприятная. Недавно у Ани засорились ванна и раковина одновременно. Аня немного поплакала, потом позвонила Саше.

– Вызови слесарей из ЖЭКа, я сейчас приеду, – мужественно сказал Ханютин.

Саша приехал, пытался прокачать засор вантузом, но ничего не вышло. Тут как раз слесари подошли, двое, старый и молодой.

– Я сам с ними договорюсь, иди в комнату, ты не умеешь общаться с народом, – шепнул Саша. – Ну что, мужики, за бутылку сварганите быстренько?

– Зачем нам бутылка, – мрачно ответил старший, – бутылку мы и сами можем купить, нам лучше деньгами.

– Да ладно тебе, отец, – бодро сказал Ханютин, – я ж вашего брата знаю, щас сбегаю, все будет в лучшем виде, не бойсь.

– Да я и не боюсь. А чего это вы нам тыкаете? – зло сказал слесарь.

Саша в мрачной оторопи ушел в комнату, потом вышел, молча сунул деньги, процедив сквозь зубы: «Спасибо».

– Свобода развратила народ, – подвела итог Аня.

Когда в издательстве справляли старый Новый год, Аня и Саша вначале не хотели идти, но потом все-таки пошли. Как ни странно, было довольно весело, все пели советские песни, Аня исполнила свой коронный номер – «Все стало вокруг голубым и зеленым», за них с Сашей главный редактор Миша даже предложил тост как за «ум, честь и совесть нашего издательства», Марычева, как всегда, чудовищно вырядилась, Семенова два раза упала, Карпушин изображал Горбачева, Лялина читала стихи, Юлия Викторовна рассказывала про Довлатова, Знаменова просто напилась. Но и тут все не гладко прошло. На праздник заявился старый приятель Ани и Саши, бывший сотрудник того же издательства, а ныне чрезвычайно преуспевающий бизнесмен Валера. Этот Валера, уйдя из издательства, сначала подался в риелторы, разбогател и теперь издавал роскошный глянцевый журнал по недвижимости. И хотя Валера явно обрадовался Саше и Ане, расспрашивал их обо всем, но как-то им показалось все это неискренне. Вообще человек изменился, говорил про какие-то проекты и инвестиции, а «Мемуары» Эммы Герштейн не читал и даже не знал, что они вышли. Осадок от этой встречи остался у них обоих на весь вечер. Даже на следующий день, оба с головной болью после выпитого, они час проговорили по телефону о том, каким жлобом стал Валера. Под конец этого увлекательного разговора Саша пообещал приехать, но позже, когда лучше себя почувствует.

Голова у Ани болела нещадно. Аня редко пила, а на празднике как-то расслабилась. Теперь глотала анальгин и лежала с мокрым компрессом. Но не было ей покоя. За стеной, где жила молодая пара, шла гулянка. Дом был панельный, и Аня давно чувствовала себя в курсе соседской жизни.

Там за стеной всегда шумно, там смотрят боевики, любят друг друга с криками, слушают Аллегрову и Киркорова, дерутся, пьют водку, бьют посуду, храпят, жужжат миксером, танцуют, смеются, сверлят стены, колют молотком орехи, читают вслух «СПИД-Инфо» и бесконечно мучают Аню своей бездуховной, пустой жизнью. «Какие вульгарные люди!» – часто говорят между собой Аня и Саша.

Да жизнь вообще довольно вульгарна, дорогие товарищи.

«Московские новости», 19.01.1999