Е. В. Харламов
Российская школа бескорыстия

О повивальном искусстве (Н. М. Максимбвич-Амбодик)

В середине XVIII в. в Российской империи наблюдалась катастрофическая убыль народонаселения. Среди многих причин такого положения дел – бедности, бескультурья, чрезмерной заболеваемости и смертности русского народа особое место занимала детская смертность. «Крайнее в повивальном деле незнание многих неученых русских бабок, кои повсюду в России, а особливо между простым народом свободно исправляют повивальное дело к собственному их стыду, общей гибели и явному вреду всего государства», – писал об этом в своей книге «Искусство повивания» основатель отечественного акушерства Нестор Максимович Максимо́вич-Амбодик (1744–1812).

Как правило, русские семьи были многочисленными, роды воспринимались как естественное событие, женщины почти каждый год производили на свет детей. Поэтому если ребенок выживал, то и слава Богу, если нет – то смиренно встречали его смерть. Деревенскими повитухами были пожилые женщины, по большей части вдовы, иногда замужние, но только те, которые сами перестали рожать. По царившему тогда мнению, «девица, хотя и престарелая, повитухой быть не может, да и бездетная – плохая повитуха. Какая она бабка, коли сама трудов не пытала? При ней и рожать трудно, и дети не всегда в живых будут…».

Перед родами живот беременной смазывали мазью из заячьей желчи, сока пырея и козьего сала, давали выпить воду, в которой варились два яйца, и съесть два кусочка корневища белой кувшинки, одолень-травы. Об этой чудодейственной траве сложили песню:

 
Если бы знала баба,
Что такое одолень-трава,
Вшила бы в пояс
И носила б на себе…
 

Вот такая была нехитрая метода родовспоможения. Медицинских родовспомогательных учреждений в России не было. Дети производились на свет дома с помощью, в основном, неграмотных и невежественных повитух, и только в 1757 г. в Москве и Санкт-Петербурге были открыты первые «бабьи школы». Преподавание там велось на иностранных языках, царило засилие чужеземцев. И хотя польза от них была, но далеко не все стремились помочь чужому народу чужой для них страны. Кроме того, взаимопонимание осложнялось из-за языкового барьера и различного менталитета.

В 1782 г. первым российским профессором «повивального искусства» стал Нестор Максимович. Он возглавил Санкт-Петербургскую акушерскую школу («бабичью школу») и впервые начал читать лекции на русском языке. С целью пропаганды медицинских работ, способствующих повышению культурного и санитарного уровня среди простых людей, Нестор Максимович многие из них издавал на собственные средства, хотя и не имел большого капитала, делая переводы с французского, немецкого и латинского языков, которыми в совершенстве владел. Занимался также переводами иностранных учебных пособий. Нестор Максимович ратовал за развитие своей российской науки.

В книге «Врачебное веществословие» он писал: «Хотя врачебная наука повсюду есть единая и та же самая, однако, кажется, что она мнит некоторое различие в том, что врач и лекарь, единоземец, соотич и друг, почитаются для больного и лучше, и надежнее, и вернее, чем неизвестный пришелец и иноземец, коему и сложение тела и свойства и род жизни больного неизвестны».

Решение посвятить себя медицине пришло к Нестору Максимовичу в 25 лет. Имея пытливый ум, добрую и чувствительную душу, он хотел приносить практическую пользу своему Отечеству. Сын священника, окончивший Киевскую духовную академию, Нестор Максимович отправляется в Санкт-Петербург и поступает в медицинскую школу морского госпиталя. Затем он продолжает учебу в Западной Европе, в Страсбургском университете, получая стипендию из фонда княгини Е. Д. Голициной-Кантемир, которая завещала свой капитал для постоянного обучения за границей «природных россиян» по акушерской специализации. Очень непросто было жить и учиться небогатому молодому человеку за границей. Тяга к знаниям, желание постигать неизвестное, но необходимое в дальнейшей работе, стремление к самообразованию служили ему стимулом для знакомства с врачебным делом в Германии, посещения немецких клиник. Он слушает лекции, беседует с врачами и совершенствует свой немецкий язык.

Вернувшись на родину, Нестор Максимович начинает свою практическую деятельность в лечебных учреждениях и преподает «Акушерскую науку» в лекарских школах при госпиталях.

Как странно устроена жизнь! «Сколько могу из детства вспомнить, – признается он сам себе в книге «Искусство повивания», – тогда и мне на мысль не приходило, чтобы когда ни есть обучаться врачебной науке, а еще и того менее, чтобы быть для других путеводителем в повивальном деле». Позже желание узнать, «кому на Руси хорошо», а кому – плохо и почему, привело его в юридическую комиссию по составлению проекта «Уложение новых законов» – и перед ним предстала причина детской смертности во всей своей реальности – в цифрах и фактах. И это, возможно, был переломный момент в жизни Нестора Максимовича. Теперь мечта доктора медицины осуществилась – он посвятил себя делу помощи «благословенным плодом любви женщинам благополучно разрешиться таковым».

Нет предела совершенству! За плечами «отца русского акушерства» Киевская духовная академия, где он получил свое первое высшее образование, учебное учреждение, пользующееся большим авторитетом и на Западе за глубокие знания многих дисциплин и иностранных языков, Страсбургский университет – кузница передовых ученых-медиков, годы, проведенные за границей, куда его «по высочайшему повелению» отправляют для углубления знаний по акушерскому делу.

Нестор Максимович открыл и облегчил путь в науку своим соотечественникам, интересующимся медициной. Он написал несколько медицинских словарей, так как до этого в русском языке отсутствовала медицинская терминология. Стремясь увеличить количество обучающихся «бабичьему делу», Нестор Максимович просил Медицинскую коллегию обнародовать расписание его лекций через «Санкт-Петербургские ведомости». Для большей наглядности он первый в России начал проводить лекции на акушерском фантоме-менекене, применяя его для изучения механизма родов и обучения на нем различным акушерским приемам и операциям. Нестор Максимович опередил свое время почти на 100 лет, предложив хирургическое лечение внематочной беременности, что в дальнейшем подтвердилось работами Н. В. Склифосовского и В. Ф. Снегирева.

Нестора Максимовича считают также основоположником российской фитотерапии. Он придавал большое значение лекарственным растениям при лечении многих заболеваний: Чем больше с природой согласно будет врачевание приключающихся человеческому роду болезней, тем больше успехов от врачебной науки и вящей пользы от употребляемых лекарств впредь ожидать можно.

Им была издана книга «Энциклопедия питания и врачевания, составленная личным лекарем Ее Императорского величества Екатерины II в 1784 г. профессором Н. Амбодиком», представляющая собой богатейшее собрание описаний лекарственных растений.

Помимо акушерства и медицины Нестор Максимович занимался геральдикой. В 1811 г. в Императорской типографии Санкт-Петербурга вышла его книга «Избранные эмблемы и символы на российском, латинском, французском, немецком и английском языках объясненные, прежде в Амстердаме, а потом во граде Св. Петра 1788 года, с приумножением изданные Статским Советником Нестором Максимовичем Амбодиком».

По заказу военного ведомства им был переведен на русский язык труд И. И. Пленка «Врачебные наставления о любострастных болезнях». Объем книги, повествующей о болезнях, поражающих организм человека в результате любовных утех сомнительного свойства, увеличился на ¹/₃ за счет собственных материалов Нестора Максимовича.

Ученый не щадил себя. В любую погоду, утром и ночью он спешил туда, где в нем нуждались. По воспоминаниям современников, это был веселый и жизнерадостный человек и при любом подходящем случае любил подшутить. Это он придумал себе такой псевдоним – Амбодик, что по-латински означает «дважды скажи» (ambodic) и звучит как вежливое напоминание, что его отчество и фамилия одинаковы – Нестор Максимович Максимович.

Но больше всего Нестор Максимович любил свое дело – и преданно ему служил. В своей капитальном труде «Искусство повивания, или Наука о бабичьем деле» – первом отечественном руководстве по акушерству он отвечает на вопрос, почему так дорога ему эта наука. Она полагал ее «нужною и полезною, поелику главным предметом себе поставляющую соблюдение полезных обществу членов… едва ль есть другая, которая была бы более важною и человеческому роду многополезною, как повивальная, отсюда явствует, сколь благородной есть повивальной науки предмет».

Наш любимый доктор (Е. О. Мухин)

Наша великая Россия всегда жила по никому неведомым законам и правилам, вопреки всякой логике, наперекор ей. С одной стороны, необъятные просторы, богатство недр, с другой – убогость и нищета миллионов людей. Вместе с тем многие выходцы из бедных, неимущих слоев, семей небольшого достатка составили цвет нации, стали всемирно известными учеными, такими как М. В. Ломоносов, М. Я. Мудров, Н. И. Пирогов, И. П. Павлов. Они обогатили науку новыми свершениями и открытиями, были истинными патриотами своего Отечества.

Из XIX столетия звучит обращение Иустина Евдокимовича Дядьковского, известного медика и врача, призывающего русских ученых к «благородной национальной гордости, той высокой патриотической любви», которые, по его словам, «животворят дух отечественных предприятий» и поэтому необходимы для расцвета науки просвещения.

Выходцы из высшего сословия, занимающие руководящие посты в государстве, обучаются лишь светским манерам: «Вот, что хотелось бы мне спросить у этих так называемых воспитанных людей: кончивши упомянутые науки, чему они потом учатся? Совершенно ничему. Они уже готовы занять должности. Почему это? Потому что танцуют? Потому что играют на разных инструментах? Потому что говорят на разных языках?» – с негодованием писал И. Е. Дядьковский, звезда Московской медико-хирургической академии. Звездою он стал за способность и уменье так преподать курсы патологии и терапии, что студенты засиживались на его лекциях много часов кряду.

Именно на его способности «располагать свои мысли правильно и систематически объяснять оные довольно правильно», широкий кругозор, неотразимую логику обратил внимание профессор Ефрем Осипович Мухин (1766–1850). Он рекомендовал оставить И. В. Дядьковского в числе трех студентов в Академии для подготовки к научной деятельности.

Но руководство Академии не решилось ходатайствовать перед министром о материальном обеспечении студентов. Как потом отмечал И. Е. Дядьковский, «в особенности высшие сословия в России, от внимания и содействия которых преимущественно зависит развитие подобных предприятий, до того равнодушны к успехам отечественного просвещения и, наоборот, до того пристрастны ко всему иностранному…» Неизвестно, как бы сложилась судьба И. Е. Дядьковского, если бы он мог поступить только на службу в военное ведомство лекарем, о дальнейшей научной деятельности не приходилось бы даже мечтать. Но на помощь пришел Ефрем Осипович Мухин, который дал свои личные деньги на содержание наиболее способных студентов, желавших посвятить себя науке, среди которых был И. Е. Дядьковский, впоследствии доктор медицины, профессор. Профессор Е. О. Мухин глубоко переживал и сочувствовал студентом, он видел, какие большие трудности и препятствия приходится преодолевать, чтобы идти по намеченному пути, и сам в своей жизни испытал подобное.

Ефрем Осипович Мухин был широко известен не только в России, но и за рубежом. Его докторскую диссертацию «О стимулах, действующих на живое человеческое тело» – новое и сложное исследование о зависимости человеческого организма «от внешних и внутренних возбуждений» хорошо приняли в Европе: напечатали в Геттингенском университете, русского ученого избрали членом Геттингенского повивального общества, а Парижское гальваническое общество – своим корреспондентом. Но только через 13 лет после защиты диссертации доктор медицины стал профессором. Засилье ученых-иностранцев не способствовало продвижению отечественных талантов. Иноземцы-медики всячески старались очернить Е. О. Мухина, интриговали против него. Он тоже не скрывал своего отношения к ним.

Видный российский хирург И. В. Буяльский в своих «Воспоминаниях» писал: «Профессор Е. О. Мухин ни от кого не скрывал нерасположения своего к бездушью, хвастливости и корыстолюбию иностранцев, направляющих все усилия к скорейшему обогащению за русский счет и вовсе не заботящихся о выполнении тех обязательств, которые приняли на себя при вступлении на русскую службу».

Е. О. Мухину высшие инстанции в силу своей косности, консерватизма, отказали в присвоении звания академика. «Аргументацией» министра народного просвещения графа Разумовского служил параграф 62 академического Устава, в соответствии с которым звание академика «дается только за выслугу 10 лет при академии в звании ординаторского профессора, а следовательно, прежняя служба Мухина в сем отношении не может быть принята за основание для производства его». По словам ученого секретаря университета, профессора В. М. Котельникова, выступившего на конференции ученых с предложением присвоить это звание столь уважаемому и заслуженному коллеге, которое единогласно поддержали все присутствующие, «совершенно не бралось в расчет, что Е. О. Мухин произвел весьма великое число трудов. Из его учеников вышли многие известные лекари, доктора, прозекторы, адъюнкты и профессора, которые, исполняя должности, доставляют великую пользу… Преподает он врачебные науки более 25 лет… Не получил никакого вознаграждения за пятилетнюю службу при Елисаветградском институте, за девятилетнюю – в Голицинской публичной больнице, за пятилетнюю – при Славяно-греко-латинской академии, за восьмилетнюю – при настоящей медико-хирургической академии».

Но несмотря ни на что, научная и врачебная деятельность Е. О. Мухина давно получила признание и в Москве, и в Петербурге, и в Харькове – он был членом Московского медико-хирургического общества, почетным членом Петербургского медико-хирургического общества, Московского общества испытателей природы, почетным членом Харьковского университета. Он являлся членом нескольких научных обществ Европы, был известен в Геттингене и Париже.

Е. О. Мухин сочетал научную и врачебную деятельность. Вот несколько направлений, по которым он работал: медицина и естественные науки, сущность физиологических процессов, организм и его среда, хирургия. Большую славу принесла профессору работа в московской Галицинской больнице. К нему съезжались больные не только со всей Москвы, но и из далекой провинции. К нему приходили студенты-медики для практических занятий, для них он организовал малую медико-хирургическую школу.

«Врач не может надлежащим образом исполнять должность свою, не зная анатомии. Она есть магнитная стрела, указывающая прямой путь лекарю, коим он должен при действительном своем упражнении в пользу больных. Анатомия – есть руль, направляющий действия его, также истинное и прочное основание всей врачебной науки», – учил Е. О. Мухин будущих медиков.

Вот еще некоторые штрихи к портрету декана факультета Ефрема Осиповича Мухина по воспоминаниям его современника и коллеги профессора Г. Я. Высотского: «Трудно проверить, какое множество людей всех званий обращались к нему за пособием и советом, а еще труднее объяснить, как находил он время успевать повсюду, не лишая никого из своих пациентов того внимания и того участия, которых вправе ожидать больной от своего врача… Без Мухина не обходился почти ни один консилиум, по всем концам необъятной Москвы были рассеяны его пациенты».

В семье небогатого чиновника Ивана Ивановича Пирогова тяжело заболел старший сын – его замучил ревматизм. Пытаясь облегчить его страдания, приглашали врачей, их было пятеро, но облегчения не наступало. И тогда, по совету соседей, обратились за помощью к известному всей Москве врачу, ученому Ефрему Осиповичу Мухину.

Ефрем Осипович принял приглашение немедленно, тем более, что это был случай тяжелейшего недуга, не поддающегося лечению, что было интересно ему как врачу-практику.

«Я помню еще, с каким благоговением приготовлялись все домашние к его приему, – вспоминал Николай Иванович Пирогов, будущий великий доктор, светило российской хирургии, – конечно, я, как юркий мальчик, бегал в ожидании взад и вперед; наконец подъехала к крыльцу карета четверней, ливрейный лакей открыл дверцы, и как теперь вижу высокого, седовласого господина, с сильно выдавшимся подбородком, выходящего из кареты.

Вероятно, вся эта внешняя обстановка, приготовление, ожидание, карета четверней, ливрея лакея, величественный вид знаменитой личности сильно импонировали воображению ребенка, но не настолько, чтобы тотчас же возбудить во мне подражание, как обыкновенно это бывает с детьми: я стал играть в лекаря потом, когда присмотрелся к действиям доктора при постели больного и когда результат лечения был блестящий».

Доктор поразил тогда еще совсем юного Н. И. Пирогова больше всех знакомых врачей семьи. При всей солидности и важности своего положения, огромной известности Ефрем Осипович Мухин был ласков и нежен с больным, проявляя особую чуткость и внимание. Все посторонние звуки, люди исчезали для него, оставался только больной с его жалобами и страданиями. Именно Ефрем Осипович Мухин, как вспоминал позже Н. И. Пирогов, возбудил в нем глубокое уважение к искусству врачевания. Он стал любимым доктором и близким другом семьи, советчиком при выборе профессии будущего известного хирурга Н. И. Пирогова.

Ефрем Осипович Мухин ратовал за самобытную русскую науку, и с ним были солидарны его ученики.

Так, в 1836 г. И. Е. Дядьковский писал о том, что русская наука не должна признавать «ничьего умоположения за истину иначе как только убедившись в истинности его верностью и логического, и нравственного, и физического его употребления, русские врачи, при настоящих сведениях своих, имеют полную возможность свергнуть с себя ярмо подражания иностранным учителям и сделаться самобытными…»

Ефрем Осипович Мухин перевернул горы иностранной литературы и создал российскую анатомическую терминологию, заложил основы отечественной травматологии. Он – «достойнейший и искуснейший в России анатомик», написавший первый учебник по анатомии на русском языке, а также автор целого ряда трудов по медицине.

Е. О. Мухин – не только выдающийся отечественный ученый и врач, учитель Н. И. Пирогова и И. В. Буяльского, И. Е. Дядьковского, но и великий патриот, «ревнитель русского начала», «любивший все русское и желавший иметь во всей России русских врачей».

Наказом будущему поколению отечественных медиков звучат заключительные слова Е. О. Мухина в последней лекции студентам Московского университета: …польза, честь и слава Отечества да пребудет всегда главнейшими Вашими приметами. У самого ученого и врача с любовью к труду и науке «…равнялось в нем одно только чувство – любовь к отчизне».

Великий врач и гражданин (Н. И. Пирогов)

13 ноября 1810 года – знаменательная дата не только для российской, но и всей европейской науки. В этот день родился будущий великий врач и гражданин России Николай Иванович Пирогов (1810–1881).

Николаю было всего два года, когда началась война с Наполеоном. «Не родись я в эпоху русской славы и искреннего народного патриотизма, какой были годы моего детства, – вспоминал Н. И. Пирогов, – едва ли бы из меня вышел космополит». Он даже учился азбуке, состоящей из карикатур на французов, над его постелью висела сабля отца в медных ножнах, Иван Иванович рассказывал ему, что с ее помощью спас крестьянку. От дедушки узнал о Петре Первом, Троице-Сергиевой лавре и о святом Сергии Радонежском, благословившем Димитрия Донского на Куликовскую битву. Слова «иди и спасай», сказанные этим святым, потом были и его словами, которые он говорил себе, когда шел туда, где нуждались в его помощи.

Самым любимым педагогом в «Своекоштном отечественном училище для детей благородного звания», куда его поместили в 12 лет после домашней подготовки буквально на последние средства, был учитель русского языка Войцехович. На его уроках он познакомился с сочинениями Державина, Крылова, Жуковского, слушал рассказы из древней и русской истории. Войцехович говорил ученикам: «Помните, что земля русская, угнетенная и подавленная всякими бедствиями, уцелела и восстала в новом величии. Гордитесь, что живете на такой святой земле».

Николай Пирогов учился легко, любил читать и постигать новое. Из-за отсутствия денег его забрали из частного пансиона. Он очень переживал, но друг их семьи, домашний доктор Е. О. Мухин, утешил семейство Пироговых, сказав, что не надо падать духом, и посоветовал готовить Николая в университет, «он способный и грамотный парень». По совету профессора ему нанимают для подготовки студента-медика. Потом вся семья благословляет Николая на экзамен, который он успешно сдает. Отец повел его в церковь, где отслужил благодарственный молебен Иверской иконе Божией Матери. Так Н. И. Пирогов начал обучаться профессии врача. После экзамена в Петербургской медико-хирургической академии он в числе нескольких студентов отправляется на учебу в Дерпт (Тарту) для подготовки к профессорской деятельности. В напутствии студентам президент академии сказал, что Россия нуждается в своих русских ученых, ей нужны свои кадры. Поэтому «мы надеемся, что приобретя необходимые знания, вы принесете большую пользу России». И пожелал всем счастливого пути.

За всю историю существования Дерптского университета не было такого студента-фанатика, как Н. И. Пирогов. Он усиленно занимается анатомией и хирургией, буквально пропадает в анатомичке, сближается с профессором хирургии Иваном Филипповичем Мойером.

Профессор был несказанно удивлен такой жаждой познания студента, который мог несколько суток подряд проводить в анатомичке, препарируя и оттачивая практические хирургические навыки. Такого студента у него еще не было. Сам И. Ф. Мойер загорелся работой, появился научный интерес. И он вместе со студентами оперировал. Владея необыкновенной хирургической легкостью, часто доверял им под его наблюдением производить какое-либо хирургическое вмешательство.

Буквально не покладая рук Н. И. Пирогов проделывал опыты по перевязке артерий на собаках и телятах. К концу месяца, потратив свои последние деньги на покупку и содержание животных, перед получением жалованья Н. И. Пирогов сидел не только без хлеба, но и даже чая и сахара не на что было купить: вместо чая пил отвар ромашки, мяты, шалфея.

«В воспоминаниях сохранилось у меня, – писал Н. И. Пирогов, – несмотря на протекшие уже с тех пор 50 с лишком лет, с каким рвением и юношеским пылом принялся я за мою науку; не находя много занятий в маленькой клинике, я почти всецело отдался изучению хирургической анатомии и производству операций над трупами и живыми животными…»

Конечно, ему после таких физических перенапряжений необходим был отдых, духовная пища. Профессор И. Ф. Мойер видел, как трудится его студент, он знал, что Н. Пирогов здесь, в Дерпте, совсем один, знал и о его бедности, поэтому старался его опекать и приглашал к себе в гости. У Мойера он познакомился с великим русским поэтом В. А. Жуковским, который был дружен с семейством профессора. Здесь Н. И. Пирогов слушал его мастерское чтение поэмы «Борис Годунов» А. С. Пушкина, Василий Андреевич Жуковский по его просьбе с большим воодушевлением прочел и свое стихотворение «Вождю победителей», посвященное М. И. Кутузову. Оно было написано после сражения под Красным. Каким патриотизмом, любовью к родине были наполнены слова, звучащие из уст автора:

 
…И мчится враг, стыдом покрытый, вспять,
И с россом мир тебе рукоплескает…
Кто пенью струн средь плесков сих внимает?
Но как молчать? Я сердцем славянин!
 

В доме И. Ф. Мойера часто звучала музыка. И когда Н. И. Пирогову удавалось прийти сюда, он наслаждался игрой И. Ф. Мойера на фортепьяно, не только известного хирурга, но разностороннего, талантливого человека. Особенно его исполнением произведений Бетховена – играл профессор прекрасно.

Он еще был и защитником Н. И. Пирогова, заступился за него, когда надсмотрщик и попечитель русских кандидатов В. М. Первозщиков писал ложные доносы в Петербург о якобы неуважительном к нему отношении со стороны Н. И. Пирогова. И. Ф. Мойер тоже послал письмо, в котором поручился за своего студента. И еще – зная о его нелегкой жизни, теща И. Ф. Мойера, Екатерина Афанасьевна, пустила его к себе жить бесплатно на несколько месяцев, когда истек срок найма его квартиры. Все эти проявления дружбы, уважения к личности Н. И. Пирогова хоть немного, но скрашивали и облегчали его беспрерывный и самоотверженный труд на пути к будущим открытиям и его научной и практической деятельности.

Любимой песней – гимном студентов Дерпта было стихотворение поэта Николая Языкова «Из страны, страны далекой», положенное на музыку композитором А. А. Алябьевым. Этот гимн распевал весь университет, и самого Николая Языкова все знали и любили, он был другом и Николая Пирогова. И часто Н. Языков говорил ему: «Будем любить Москву! Там русский дух! И пел «Из страны, страны далекой»:

 
Из страны, страны далекой,
С Волги-матушки широкой,
Ради славного труда,
Ради вольности веселой
Собралися мы сюда.
Вспомним горы, вспомним долы,
Наши храмы, наши села,
И в стране, стране чужой
Мы пируем пир веселый
И за родину мы пьем.
Пьем с надеждою чудесной
Из бокалов полновесных.
Первый тост за наш народ,
Первый тост за наш народ,
За святой девиз вперед,
Вперед, вперед, вперед,
Вперед, вперед!
 

Иван Филиппович Мойер, видя, что дружба между ними усиливается и зная, что Н. Языков – любитель частых студенческих попоек, решил, со слов студента Иноземцева, что Николай Пирогов начал пить. Он пришел к своему ученику, и как тот не оправдывался и не возражал – Н. Пирогов не участвовал в питейных сборищах – предупредил: «Вы собираетесь стать хирургом. И разум у вас всегда должен быть чистым, ясным. А руки цепкими и ни в коем случае не дрожать… Это зелье ни в коем случае нельзя употреблять». Слова своего дерптского учителя хирург Н. И. Пирогов помнил всю жизнь, хотя никогда не злоупотреблял этим. Каждая минута была на счету – и совершенно не хватало времени ни на что.

В Дерптском университете товарищей у Н. И. Пирогова было мало, были коллеги по совместной учебе. Так, первую свою научную работу он выполнял не один, с ним трудились еще несколько студентов, но темы были разные, поэтому каждый занимался своим делом. Многие учились просто так, для себя: «не выгонят, и ладно». Жизнь студентов, как правило, беззаботна, хочется веселья, пока молоды. Кутить и веселиться – таков был лозунг немецких студентов Дерпта, не берущих книг в руки годами. Например, были даже дуэли со шпагами и пистолетами. Многие русские поначалу кое-как осваивали науки и даже добивались хороших успехов в учебе, но потом неожиданно выходили из колеи.

«За исключением нас, присланных в Дерпт, уже по окончании курса в русских университетах, и двух или трех других русских, всем прочим пребывание в Дерпте не пошло впрок. Карамзины и Соллогуб едва ли вынесли что-нибудь из дерптской научной жизни, кроме знакомства с разными студенческими обычаями; другие, как например, Языков, воспитанники из учреждений императрицы Марии и приезжие из Москвы и Петербурга полурусские и полунемцы, просто спивались и уезжали через несколько лет в весьма плохом виде; только двое из них, Федоров Василий Федорович и Кантемиров, вышли было в люди, но ненадолго. Федоров, весьма дельный астроном и наблюдатель, сделал экспедицию с Парром на Арарат, потом в Сибирь, потом сделался профессором астрономии в Киеве и ректором университета, но не оставил привычки попивать и скоро умер, еще далеко не старый; Кантемиров вышел доктором медицины, был за границей, но, до крайности бескровный и худосочный, также скоро умер еще в молодых летах».

Н. И. Пирогов сумел сохранить себя и целиком посвятить науке. Здесь, в Дерпте, он сформировался как ученый, который стремится к своей цели и добивается ее упорным трудом, и как человек, который хочет служить во благо своего Отечества. Слова Василия Андреевича Жуковского, сказанные Н. И. Пирогову однажды при встрече с ним: «очень мало среди медиков русских… А так хотелось бы иметь свою, родную, российскую величину» отложились в его памяти. Тогда он поклонился в ответ, выражая свое согласие.

После многочисленных опытов и экспериментов, изучения научных трудов Н. И. Пирогов на 50 листах описал все свои наблюдения, выводы и предложения о перевязке артерий. Свою работу «О перевязке артериальных сосудов» он дополнил красочными рисунками с натуры и представил профессорскому совету. Решением совета в 1829 г. его работа была удостоена золотой медали. Н. И. Пирогов становится известным и среди студентов, и среди профессоров университета. Теперь в знак поощрения его освобождают от посещения некоторых лекций, и он радуется этому Ведь и раньше, устав от работы в анатомичке или операционном зале, он пропускал лекции по другим предметам. И он задумал вообще не сдавать экзамен на докторскую степень. Но его, слава Богу, остановил болеющий за него всей душой профессор И. Ф. Мойер. Вот как об этом писал Н. И. Пирогов.

«…меня смущало то, что слушая лекции, я неминуемо краду время от занятий моим специальным предметом, который как ни специален, а все-таки заключает в себе, по крайней мере, три науки. А сверх того, я действительно тяготился слушанием лекций, и это неуменье слушать лекции у меня осталось на целую жизнь. Посвятив себя одиночным занятиям в анатомическом театре, в клинике и у себя на дому, я действительно отвык от лекций, приходя на них дремал или засыпал и терял нить; демонстративных лекций в то время на медицинском факультете, за исключением хирургических и анатомических, вовсе не было; ни физиологические, ни патологические лекции не читались демонстративно. Зачем же, думал я, тратить время в дремоте и сне на лекциях? Наконец я дошел до такого абсурда, что объявил Мойеру о моем решении не держать окончательного экзамена, то есть экзамена на докторскую степень, так как в это время от профессоров не требовали еще докторского диплома; а если понадобится, думал я, так дадут и без экзамена дельному человеку».

В свое оправдание он сказал И. Ф. Мойеру, что работает над докторской, и у него нет ни одной свободной минуты, а экзамен может выбить его из колеи и отберет время. Но профессор убедил его не отказываться от докторского диплома, тем более и хирургию, и анатомию, и физиологию Н. И. Пирогов прекрасно знал: «Не волнуйся, иди и спокойно сдавай». Так, в 1831 г., блестяще защитив докторскую диссертацию, он получил степень доктора медицины по теме «Перевязка брюшной аорты».