Фаусто Грин
Книжные черви 3

Пролог. XX век начинается

Солоха сидела в прихожей на полу, привалившись спиной к стене, и курила. Вода стекала на пол с её мокрой одежды и распущенных запутавшихся волос. Во всей квартире было темно, и лишь маленький огонёк сигареты ярко горел в этой мгле.

Из просторной комнаты в коридор вышел высокий полноватый мужчина в очках и сел напротив Солохи на корточки. Ничего не говоря, женщина протянула ему металлический портсигар. Как только мужчина приложил сигарету к губам, она зажглась сама собой.

– Самоубийство. Как ты и предсказал, – бесцветным голосом произнесла ведьма.

– У него остался кто-то?.. – вопросительно поднял на Солоху глаза собеседник.

– Я не почувствовала.

– Значит, дело не в нас, – тихо проговорил мужчина.

– Разумеется не в нас, Пьер. Я тысячу раз говорила тебе, что твоя встреча со Львом и его скорая кончина – это просто совпадение. Хочешь ты или нет, но люди смертны. Наверное, и мы тоже. Но я не желаю проверять это здесь, в этом мире.

– Слышать от женщины, которой отсекли голову, что она сомневается в своём бессмертии, весьма забавно, – робко улыбнулся Пьер. – И всё же, какой бы бессмертной ты ни была, простуда ещё никого не щадила. Переоденься, пожалуйста, госпожа моя.

Женщина в последний раз затянулась дотлевающей сигаретой. Затем прикоснулась пальцами к латунной серёжке в левом ухе. Тут же от одежды и волос ведьмы в воздух стал подниматься пар. Пьер поморщился от шума. Через пару минут все вещи на Солохе были совершенно сухими.

– Если я сейчас не поем, я сожру Володю, – апатично проговорила ведьма.

– Ты его сначала найди, – усмехнулся Безухов. – Он взял Муму, ушёл утром и до сих пор не появлялся. Но я сварил похлёбку, так что у меня есть, чем тебя накормить.

Солоха улыбнулась. То, что эту нервную улыбку женщина буквально выдавила из себя, в темноте было сложно заметить, однако из всех призванных героев Пьер Безухов и Наташа Ростова были теми людьми, которых ни при каких обстоятельствах не следовало подпускать к плите. Готовка им категорически не давалась, и как Андрей и Муму выживали с ними двадцать лет, оставалось загадкой. Солоха уже десять лет пыталась научить своих друзей кулинарному искусству, но только зря тратила время: бывшие дворяне так и не смогли обучиться новым трюкам.

Дверь открылась, и в квартиру вошла молоденькая темноволосая девушка в эффектном пальто и шляпке с белой вуалью. Она заметила сидящих на полу Пьера и Солоху и спросила:

– Вы здесь беседку организовали?

– Литературный кружок. «Книжные Черви» называется, – парировал Пьер.

Наташа кивнула и включила свет.

– А мне нравится название. Хорошо описывает всех нас, – заметила она.

***

Через час Солоха накрыла на стол: героям предстояла борьба с похлёбкой, авторства Пьера. К счастью, до квартиры добрались совершенно счастливый Владимир Дубровский и не менее довольная Муму.

– И где же вы были? – поинтересовалась Солоха.

– Я водил Муму в зоосад, – радостно сообщил Владимир. А потом, улыбнувшись, добавил: – Снова.

Дело было в том, что, когда Муму узнала про существование зоосадов, она стала проситься туда сходить. Солоха и Наташа были заняты на работе, Пьеру не нравились животные, которые были заперты в клетках, Андрей редко выходил из квартиры, а вот Дубровский всегда был готов отлынивать от работы и шастать по городу. Хотя, возможно, частота хождений в зоопарк была связана с милой билетной кассиршей, с которой Владимир флиртовал.

– Слоны удивительные очень. И бегемоты. Бегемоты ещё, – довольно сказала Муму.

– А ты, Володя, там с собратьями общаешься, а потом к девушкам пристаёшь? – хихикнула Наташа.

– А чем тебе мишки не нравятся? – деланно обиделся Дубровский.

Наташа брезгливо сняла с солонки волос.

– Шерстью по всему дому. И звериным запахом. Ты опять превращался, когда никого дома не было?

– Ну как это – никого? Андрей же дома всегда, – парировал парень. – Да и голова моя в полном порядке, себя я контролирую.

Владимир Дубровский был не из тех, кто никогда не терял головы: каждое его превращение в медведя влияло на его поведение.

– Наташа, ну что ты накинулась на него? Ну нравится человеку медвежья шкура, ну пусть живёт в ней, что нам – жалко, что ли? – добродушно сказал Пьер.

– Я замечаю, Володя, что чем чаще ты превращаешься, тем больше ты хочешь вернуться к этому состоянию.

Вместо ответа голова Дубровского стала обрастать шерстью и увеличиваться в размерах. Через мгновение за столом сидел человек с медвежьей головой и недовольно смотрел на Наташу.

– Видишь? Всё под контролем, – прорычал оборотень.

Наташа хотела что-то возразить, но голова Дубровского уже трансформировалась обратно. Пьер открыл рот, чтобы возмутиться, но закрыл его, так и не проронив ни слова, так как вспомнил, что это бесполезно. Медвежья шерсть разлетелась по всей кухне.

– Приятного аппетита, – поморщилась Ростова и вышла из-за стола.

…Наташа зашла в дальнюю тёмную комнату с вечно задёрнутыми шторами. На кровати лежал мертвенно бледный мужчина. Он практически не дышал. Наташа аккуратно прилегла рядом с ним, взяла его за руку и сжалась в маленький комочек, пытаясь согреться. Её возлюбленный не реагировал. Руки его были холодны.

Большую часть своего существования Андрею Болконскому приходилось спать. Ему тяжелее всех было поддерживать не то что свои магические способности, но даже жизнь. Он мог прободрствовать пару дней, но затем погрузиться в беспробудный сон на несколько недель. Наташа привыкла жить в этом ожидании. Она искренне считала, что такая участь – не что иное, как наказание за её прошлую жизнь. И в этой Наташа злилась, но терпела. Терпела и ненавидела. В такие холодные ночи она часто говорила со спящим Андреем, делилась с ним тем, как сильно ненавидит их создателя и как сильно хочет изменить их судьбы в этом мире.

А Болконский молчал, и его блёклая улыбка была для девушки единственной поддержкой.

***

– Это правда, ты всё-таки решил вернуться? – Настасья Филипповна стояла в дверях Грачёвской усадьбы в Ховрино, и в её левой руке плясало синее пламя. Ей навстречу, опираясь на трость, шёл темноволосый мужчина, отдалённо напоминавший Наполеона, но чем ближе он подходил, тем больше изменений замечала в нём женщина. За полгода, что они не виделись, он состарился словно на двадцать лет.

Подойдя, мужчина нервно рассмеялся.

– Где он?! – рявкнул Германн. – Где, он, Настя? Посмотри, что со мной сделала чужая земля, посмотри! Я – старик, Настя, я старик… Там кто-то забрал мою жизнь. Кто-то забрал…

Настасья Филипповна, которая несколько минут назад собиралась испепелить своего сбежавшего любовника на месте, растерялась.

– Германн… – только и прошептала она, не в силах пошевелиться.

– Мы поговорим позже, – скривился старик и ушёл, стуча тростью.

***

В усадьбе кипела жизнь. Хотя по всему СССР искореняли пережитки крепостничества и царизма, в этом имении словно ничего не менялось. Варвара Петровна Лутовинова владела не только этой землёй. Положение обязывало её иногда менять место обитания – своё и своих подчинённых. Вместе с ними переезжала и их прислуга. Удивительные способности Андрия позволяли управлять людьми так, что те бросали всё, что им было дорого, и клялись в верности ему одному. Он управлял людьми, словно марионеточник.

Германн жадно осматривал комнаты, словно выискивал кого-то глазами. Неожиданно мимо с весёлым смехом пробежала девочка.

– Это ещё кто? – изумлённо спросил мужчина: штаб Непримиримых был не местом для детей.

– Катерина. Новенькая. И даже не думай дожидаться момента, когда она подрастёт, чтобы совратить, – ядовито ответила Настасья Филипповна.

– И в мыслях не было. А с каких пор мы призываем детей?

– Это эксперимент. Он пытался воплотить одного из нас в человеческое тело. По каким-то причинам во взрослые тела подселение не удаётся. Зато в детские – довольно успешно. Хотя далеко не все опыты удачны, – мрачно объяснила женщина.

По лестнице легко спустился Павел Петрович Кирсанов.

– Германн, с возвращением, – учтиво поприветствовал он. – Ты несколько… изменился.

– Павел, давайте без сантиментов, – поморщился Германн. – Мне есть что рассказать.

– Тебя уже ждут, – кивнул Кирсанов.

***

Варвара Петровна достала мундштук и сигарету и закурила, оглядывая всех присутствующих. Герасим безучастно ходил между столами и разливал чай. Германн сидел по другую сторону стола от Барыни и чувствовал себя не в своей тарелке. Позади него нависал Чёрный Человек. Он никак не проявлял себя, но Германн не мог отделаться от ощущения, что этот неприятный тип стоит сзади.

Кого-то из своих коллег мужчина видел впервые или лишь пару раз до этого. Тот же самый Молчалин раздражал одним своим существованием, этой льстивой улыбкой и полным отсутствием хоть какой-то логики. Говорил он всегда невпопад, лишь бы угодить присутствующим. Но видел его Германн не часто. А девочка – Катерина – вообще дико смотрелась среди всех этих взрослых людей.

– Мы очень рады видеть тебя здесь, Германн, – медово произнесла Барыня.

– Я тоже рад оказаться дома, – отстранённо ответил мужчина.

Он хотел закричать, напасть на Барыню прямо здесь, потребовать, чтобы она омолодила его, но вместо этого покорно делал вид, словно ничего не произошло и, натужно смеясь, рассказывал про Европу и свои приключения. Коллеги же вежливо кивали, делая вид, что им правда интересно, но все ждали только одного.

– У меня такое ощущение, что я видел там кого-то. Кого-то похожего на нас, – наконец произнёс Германн.

– Вот как? Расскажи, как это было, – оторвавшись от еды, оживленно попросил Андрий.

– Я посещал редакцию «Völkischer Beobachter», туда приехал этот коротышка-пропагандист. Видите ли, газета теперь без него ну никак не обойдётся. Так вот, с ним был очень интересный господин. Весь такой угловатый, острые черты лица, бородка-эспаньолка. И когда он посмотрел на меня, я увидел, что у него глаза разного цвета. Он словно пытался считать меня.

Барыня посмотрела вдаль. Чёрный Человек наконец-то проявился.

– Это явно не владелец ожерелья, он никогда не носит усы и бороду. Ты говоришь, он не отходил от пропагандиста?

– Знаешь, мне показалось, что разноглазый словно охранял коротышку. Будто ожидал, что я могу сделать что-то не то.

– Это его автор? – спросил Кирсанов.

– Нет, – спокойно прошипел Чёрный Человек, – это, безусловно, автор, и, вполне себе может быть, герой…

– Но ты же говорил, что жемчужины разбросаны только по России! – вспылила Настасья Филипповна. – Хочешь сказать, что нам нужно теперь искать их по всему миру?

– Это всего лишь предположение. К тому же, Германн просто приехал. Вот и этот угловатый незнакомец тоже мог.

Андрий с Настасьей переглянулись. Им не нравилось, что Чёрный Человек явно что-то недоговаривает.

***

Андрей открыл глаза. За окном барабанил дождь. В соседней комнате храпел Владимир. Наташи рядом не было.

Болконский попытался сесть на кровати. Каждое движение доставляло ему физическую боль. Его сила разрушала организм изнутри, и он очень хотел вернуться обратно в свою реальность и просто обрести покой. Он был рад находиться здесь с любимой девушкой и другом, но платить за это счастье такую цену князь был не готов.

Собрав все силы, Андрей встал с постели.

…За кухонным столом сидела Солоха и перебирала драгоценные камни и жемчужины. При виде Андрея она посмотрела на часы.

– С добрым утром, – усмехнулась она.

– Или с доброй ночью, – улыбнулся в ответ мужчина. – Работают?

– Ни в какую. Мои камни не могут заставить эти жемчужины заново напитаться магией. Видимо, на наше счастье, один камень – один призванный.

– Вы с Муму не обсуждали возможность кого-нибудь… – Андрей постепенно умолк, словно осознав ошибочность своих мыслей.

– Призвать? – шевельнула бровью Солоха. – Ты разве не ненавидишь свою жизнь здесь?

Андрей кивнул.

– Думали. В качестве эксперимента. Но это слишком бесчеловечно. Проще уж искать тех, кто похож на нас. И помогать им. А ещё стараться защищать тех, кто может создавать кого-то вроде нас.

– Всё-таки ты считаешь, что кому-то выгодно убивать наших авторов? – Болконский тяжело опустился на табурет напротив колдуньи.

– Не совсем убивать. – Солоха положила на стол колоду карт и задумчиво стала вытаскивать по одной, собирая причудливый пасьянс. Вскоре на столе лежали четыре дамы и ещё восемь карт: все масти пик. – Интриги и неприятности. Много неприятностей. Кто-то доводит их до смерти. Подталкивает.

– Женщины? – улыбнулся Андрей, на что получил неодобрительный взгляд Солохи.

– Кто-то, кто создаёт эту интригу. Но это не Барыня. И не её слуги.

– Хочешь сказать, за ней стоит кто-то ещё? Кто-то, про кого мы не знаем ничего?

Солоха кивнула.

– Давай найдём его во снах. Ты же можешь загипнотизировать Пьера, возможно, он может видеть не только вероятности, но и прошлое. Может быть, кто-то из наших создателей что-то знал или видел.

– Мы думали об этом, – медленно проговорила Солоха. – Нужно немного больше информации.

Андрей, пошатываясь, встал.

– Муму же помнит ту усадьбу, где она жила. Возьмём её, Пьера и пойдём туда. За ответами.

Солоха достала карту. Девятка червей. Это была неплохая идея.

***

Настасья Филипповна проснулась от стука в дверь. На пороге её спальни стояла Катерина. Она вытирала рукавом слёзы.

– Он опять водил меня в ту комнату, Настя. Он опять хотел, чтобы я что-то вспомнила, но у меня не получается. Я очень стараюсь, но у меня ничего не получается, – всхлипывала девочка.

Женщина вздохнула и кивнула несчастной гостье. Та вбежала в комнату и залезла на кровать, мгновенно укрывшись одеялом.

– Не вспоминаешь? – сочувственно спросила Настасья Филипповна.

– Совсем нет. Мост помню. И воду. И ничего больше. А он… Он страшно делает. У меня как будто дети есть, и они умирают. И я плачу.

Настасья Филипповна прошла по комнате и села рядом с девочкой.

– А что ты видишь в той комнате? – с любопытством спросила Катерина. Оказавшись в безопасности, она переключилась быстро, как и все дети.

Настасья не хотела вспоминать. Чёрный Человек умел убеждать. Чёрный Человек умел заставлять ненавидеть. Он заставлял вспоминать, как её создатель насмехался над ней, как убивал её, как придумывал ей страдания. Как бесчеловечно это было.

– Мы камушки соберём и уйти сможем, да? – не дождавшись ответа на первый вопрос, ребёнок уже задал другой.

Женщина молчала. Катерина задавала правильные вопросы. В ней не до конца проявилась её суть, и было что-то детское и человеческое. Она хотела уйти и смело говорила об этом. О том, о чём молчали другие призванные. Молчалин, Андрий и Кирсанов, казалось, были в восторге от этой жизни, им не приходилось ходить в комнату. Им не приходилось вспоминать про своих авторов. Их не пытались ломать. А Настасья была слишком гордой, чтобы искренне прогнуться и стать послушной марионеткой. Возможно, и Германн оказался таким же, за что и был наказан недавним старением.

Ночную тишину нарушил стук в дверь. Настасья посмотрела на девочку, та отвела глаза.

На этот раз на пороге стоял Германн. Не дожидаясь приглашения, он вошёл в комнату.

– Меня Катя позвала, – будто бы оправдываясь, пробормотал он.

Настасья сдалась.

– Я уже месяц здесь, и я всё ещё старик. Я вообще не понимаю, зачем мы всё это делаем. Какая награда? Какая выгода? – подойдя к окну и глядя куда-то в ночь, растерянно вопрошал он.

– Дядя Германн, ты в комнате тоже был. Я слышала, как ты плакал. – Катерина подошла к мужчине и взяла его за руку. – Дядя Германн, давай уедем в эту твою Германию. Ты рассказывал, там не грустно, как здесь.

Мужчина молчал. Он вспоминал Берлин и цветущие каштаны. Вспоминал, что там, хоть он и искал жемчужины, было совсем легко. Было так, словно он чувствовал себя полностью живым человеком. Это было ощущение комфорта и желания жить, которое напрочь пропадало, стоило ему вернуться в Москву.

– Я всё думаю про того незнакомца, которого ты видел… – задумчиво проговорила Настасья Филипповна. – Если такие, как мы, есть и там… Они ведь никому не служат, Германн. А мы их ищем? Не за тем ли, чтобы он их сломал? Может, мы не жемчужины ищем? Точнее, не только их…

– Тише! – взмолился Германн. – Я написал. Я написал ему. Я спросил: вы заметили меня, потому что мы похожи? Если да, что мне делать? И вот ответ.

Германн трясущейся рукой протянул женщине телеграмму. На скомканном клочке бумаги красовалась фраза: «Du darfst nicht sterben! LOS!» («Не смей умирать! Беги!»).

Настасья Филипповна тяжело вздохнула. Недоговорки Чёрного Человека. Очевидные попытки сломить их волю. Поиск жемчужин. Правда о том, есть ли за пределами страны кто-то такой же, как они. Эксперименты. Охота на чужих авторов. Странный витраж из загадок.

– Германн, может ли быть такое, что когда мы делаем… когда мы стараемся мешать новым авторам, может, они тогда ломают жизнь кому-то из нас? Это замкнутый круг?

– Такое может быть.

– Зачем? – спросила Катерина. – Зачем ему нужно, чтобы тем, кто нас создал, было больно? Разве они не вымещают свою боль и злость на нас? В тексты? Вы вообще уверены, что мы первые, кто ищет жемчужины? Может, до этого ожерелья было ещё какое-нибудь? И кто-то мешал тем, кто создавал нас. И нас сделали такими?

Германн и Настасья смотрели на девочку и боялись произнести хоть слово. Ведь в глубине души им казалось, что Катерина права.

***

Странная компания спешила по Остоженке. Одетые по последней моде трое молодых мужчин, молодая девушка с маленькой собачкой и женщина средних лет. Люди, проходившие мимо, с любопытством оглядывались.

– Зачем мы так разоделись? – спросил Дубровский. – Нам же просто нужно попасть в усадьбу, посидеть там и сделать так, чтобы Пьер или Муму что-то вспомнили.

– Для конспирации, – сказала Солоха. – Я сопровождаю иностранную группу. Туристы, приехали посмотреть на страну победившего социализма.

– Ты же знаешь, что та усадьба сейчас жилой дом.

– Да, именно поэтому для вас там есть небольшая комнатка, куда я вас заселю, – победоносно сказала Солоха.

В бывшей усадьбе суетились люди, пахло едой, не то супами, не то жареной картошкой. Практически ничего не напоминало о том, кто жил здесь до того, как это место стало коммунальной квартирой.

Солоха встретилась в холле с усатым мужчиной, сунула ему смятые рубли, он кивнул, хотя долго рассматривал собаку. Кажется, сомневался, можно ли пускать собаку в дом, но Солоха добавила ещё несколько купюр.

Компания вошла в комнату. Облезлые обои. Рисунки на стенах, пыль, грязь. Наташа встала возле подоконника и брезгливо провела по нему пальцем, который покрылся плотным слоем пыли и жира.

– Фу, – скривилась графиня.

Дубровский бесцеремонно приземлился на кровать. Андрей осмотрел состояние печки.

– Ну, нам здесь не жить, – заключил князь.

– И слава Богу! – выпалила Наташа.

Пьер всё ещё держал Муму на руках.

– Чувствуешь что-нибудь? – спросил он собачку.

– Ничего. Почти. Ночи дождаться надо.

…Чтобы никто не мешал их маленькому ритуалу, Солоха приготовила на кухне травяной чай, чудесный запах которого быстро распространился в каждую комнату, усыпляя жителей коммунальной квартиры. Конечно же, каждый из Книжных Червей получил противоядие от этого запаха. Время рассчитали идеальное: Вальпургиева ночь, Белтайн, когда даже те миры, в которых совсем нет магии, становятся немного волшебными.

На полу Солоха разложила травы и драгоценные камни. Очертила круг. Расставила свечи и в центре разложила жемчужины. Андрей коснулся рукой двери, и тонкие ветви укрепили дерево так, чтобы никто не мог помешать и войти в комнату. Пьер и Муму сели в круг и закрыли глаза. Огоньки плясали перед их лицами, погружая в забытье.

Пьеру казалось, что они бродят по дому вместе с Муму, открывают двери, но за ними лишь пустые комнаты и бесконечные старые коридоры, напоминающие лабиринт. Дом пах плесенью и старостью. Муму бежала вперёд по лестнице, в ту комнату, которая принадлежала Барыне, но в ней нашла лишь старое разбитое зеркало.

– Герасим! – крикнула собака.

Но лишь эхо разносило её лай по дому.

– Здесь ничего нет, – сказал Пьер. – Мы видим пустой дом, таким, каким его помнишь ты. Мы видим запахи или пустоту, мы не видим людей. Здесь нет никого, кто может что-то знать. Ты не можешь вспомнить то, чего уже не застала.

– Ещё. Поищем. Давай, – твёрдо сказала собака и бросилась вперёд по коридорам. Муму помнила, что её воспоминания начинаются с того момента, как она выплыла из реки. Пьер и Муму выбежали во двор. Все деревья казались засохшими, повсюду был туман, плотный, как молоко. В этом тумане Муму почувствовала запах. Такой, который нельзя было описать ни человечьим, ни собачьим языком. Таких запахов не существовало. И она бросилась на этот запах.

Посреди двора стояла железная изгородь. От её прутьев исходил этот запах.

– Ты чувствуешь? – спросила Муму. Но Пьер лишь покачал головой. Эта изгородь пугала его.

Муму вглядывалась в прутья. Она слышала, как капает на землю вода, сливаясь с каплями дождя. У этих капель был не только другой запах, но и звук был другой.

Капли падали на землю, впадали в маленькие ручейки, что образовывал дождь, вода стекала по улицам города. Вода стекала в реку.

«Ты подойдёшь. Расскажешь потом, чем эта история закончится, и принесёшь цацку», – прозвучал в голове у Муму голос. Бархатный. Очень высокомерный, игривый, презрительный и хитрый.

И Муму завыла от боли.

Солоха бросилась тормошить Пьера и Муму, но те не просыпались.

– Чёрт. Там что-то происходит! – выругалась ведьма. – Володя, воды!

Дубровский, ни секунды не думая, вылил на Пьера и Муму заранее приготовленное ведро воды, но те не проснулись. Оба бились в конвульсиях на полу. Они не издавали ни звука, но им явно было очень больно. Наташа вскочила в круг, достала небольшую бритву, которая висела у неё на чулке, и полоснула ей по руке Пьера, но кожа осталась нетронутой.

Андрей смотрел на ритуал, который пошёл не по плану, и понимал, что находится и в этой комнате и не в ней одновременно. А затем ему показалось, как чьи-то руки схватили его за плечи.

– Меня ищешь? – прозвучал в его ушах жуткий голос.

Реальность исказилась.

Андрей стоял как вкопанный. Он чётко видел всё, что было, есть и будет. Он видел лица разных людей. Они говорили на разных языках. Они умирали в мучениях. Сходили с ума. Выплёвывали лёгкие от туберкулёза, убивали себя: стрелялись, вешались, топились, пытались отравиться. Они умирали в бедности и от одиночества. Они умирали от инфарктов и инсультов. Молодыми. Стариками. Умирали. Умирали. Умирали. Умирали. Умирали.

Их сознание погружалось во тьму. Они пытались сказать, назвать его имя. Пытались запечатлеть. Рассказать. Но впервые в жизни им не хватало слов. И оставался последний выбор. Назвать его. Назвать. Вспомнить. Они кого-то звали. Звали в ужасе. Кого-то или что-то. Звали в поисках спасения. Кого-то или что-то.

– Что ты такое? – прошептал Андрей, пытаясь отмахнуться от всех умирающих.

– Я расскажу тебе. Приходи один. В подвалы Политехнического музея, – ответил пустой голос.

***

Когда Андрей пришёл в себя, он лежал на своей кровати. Рядом спала Наташа.

– Где Пьер? – спросил Андрей в ужасе, резко садясь на постели.

Наташа пробормотала что-то сквозь сон, а затем окончательно проснулась.

– Всё хорошо, любимый. Всё уже хорошо. С ними хорошо всё, – сбивчиво ответила девушка.

– Сколько я спал? – с облегчением выдохнул Андрей, вновь падая на подушку.

– Неделю или около того, – неуверенно проговорила Наташа.

Пробудившийся вскочил снова. Он знал, что хочет что-то рассказать, что-то, что он увидел в усадьбе, но в этот момент словно не помнил, или хуже – не мог сказать. Всё, что он знал – что ему нужно добраться до музея.

Андрей нежно поцеловал Наташу и посмотрел на неё усталыми глазами.

– Что-нибудь удалось выяснить? – спросил Болконский.

– Муму вспомнила, как ожила в этом мире. Её не призывали жемчужины. Она как-то связана с хозяином ожерелья.

– Вот как. Что-нибудь ещё удалось выяснить?

– Только то, что ему нужно вернуть всё ожерелье. Неясно как, но, видимо, нужно собрать и принести к тому месту, где он умер.

Андрей пожал плечами. Почему создатель ожерелья всё рассказал Муму, а с ним захотел встретиться? На это у князя не было ответов. Но он собирался их найти.

***

Совместные завтраки и ужины – то, что больше всего раздражало Германна во время жизни в поместье Варвары Петровны.

Сейчас все Непримиримые сидели за огромным столом, а Барыня и Павел Петрович сортировали листы бумаги.

– Курагины – хороший вариант. Мне нравится, – кивнула Варвара Петровна.

– Ставрогин? – Павел Петрович держал в руках несколько листов.

– Может оказаться очень своевольным. Да и у нас Настасья есть.

– Как вам Печорин? – спросил Андрий, поправляя усы.

– Не уверена. Мне нравится вариант с бедной Лизой. Можно попробовать получить её, как Катюшу.

Андрий нахмурился. Это означало, что нужно будет искать какую-то девчонку-беспризорницу.

– Я предлагаю найти человека, и пусть он призовёт, – вклинился Молчалин.

Барыня нахмурилась.

– Так мы ещё не пробовали. Я не уверен, что человек может призвать кого-то, – скептически заметил Кирсанов.

– Да, давайте попробуем. Мы же пробовали вселять, просто призывать. Мы находили кого-то, кого мы не призывали. Давайте экспериментировать, – настаивал юноша.

– Ну, тут у тебя полный карт-бланш, – пожал плечами Андрий. Его работой было доставать необходимое для призыва, а исследовали все возможности Молчалин и Кирсанов.

– Я хочу больше, больше призвать, верно Варвара Петровна? – не унимался юноша.

– Конечно, Лёшенька, конечно. Развлекайся, – медово ответила женщина. Желание Молчалина выслужиться было в этом деле очень кстати.

– Настя, возьми Германна да прогуляйтесь по одному адресу, – сказал вдруг Павел Петрович. – Тут есть большая вероятность, что найдём кое-что ценное.

– Почему Германна? – вспылила Настасья.

– И я тебя тоже люблю, – фыркнул мужчина.

– Потому что почти все заняты, – устало произнёс Андрий. Он бы с удовольствием отправился вместе с Настасьей Филипповной, но ему и так приходилось совмещать службу у Барыни и работу обычным человеком. А государственная служба не та работа, которую можно было пропускать.

– Жду не дождусь подробностей, – недовольно сказала женщина и закурила.

По требованию Барыни Настя и Германн должны были посетить Политехнический музей. В его архивах хранилось несколько интересных рукописей, в которых могли быть указания на то, по каким местам путешествовал владелец ожерелья, а значит, могли находиться и сами жемчужины.

По крайней мере, так им было сказано.

***

Катерина, которая только начала нормально вспоминать своё прошлое, всегда хотела свободы. Она не могла просто сидеть в поместье, а старалась исследовать каждый закоулочек. Её любимым местом была небольшая комната для прислуги, где она пряталась под кроватью и играла с игрушками. А под досками в полу хранила свои находки, дневник и прочие сокровища, которые было весьма сложно содержать в тайне от обитателей дома.

Вторым любимым местом Катерины был чердак. После комнаты, в которой ей приходилось бывать, где Чёрный Человек и Молчалин пытались научить девочку пользоваться способностями, а молнии, что срывались с её рук, причиняли боль только ей, она убегала плакать на чердак. Вскоре она поняла, что под крышей можно пролезть практически куда угодно и слушать разговоры обитателей дома.

В тот день она не могла не услышать и то, как после ухода Настасьи и Германна поспешно стал собираться куда-то Герасим, который никогда не покидал дома. Девочка почувствовала неладное. И бросилась по улицам города в поисках этого места.

***

Андрею не составило труда проникнуть в музей. Деревянные двери сами впустили его по одному жесту руки. Убедившись, что здание никто толком не охраняет, князь поспешил в подвалы.

Было темно. Андрей достал небольшую керосиновую лампу, припасённую заранее, зажёг и направился внутрь подземелий. Высокие кирпичные своды даже немного пугали своей монументальностью.

Андрей был наготове. Он понимал, что от создателя ожерелья можно ожидать чего угодно. Именно поэтому мужчина отправился один. На случай, если после применения сил ему станет плохо, он оставил письмо, в котором написал, где его искать.

***

Германн и Настасья Филипповна поднимались по лестнице из архива, когда вдруг заметили в глубине коридора огонёк. Настя отодвинула Германна в сторону и щёлкнула пальцами. В её ладони заплясало синее пламя.

– Охрана? – предположил Германн.

Женщина покачала головой, после чего бросилась в коридор.

– Настя, стой, куда ты?! – Германн на ходу вытащил колоду карт, которые засветились в его руках.

***

Крик Германна разрушил всю конспирацию, и Болконский понял, что он здесь не один. Он разбил лампу, пламя разгорелось ярче. Затем Андрей коснулся ладонью земли, и оттуда тут же вырвались тонкие побеги, которые охватил пожар. Однако огненная стена не могла остановить Настасью Филипповну. Та взмахнула руками, и пламя в несколько мгновений обуглило все ветки и, лишённое пищи, угасло. Коридор погрузился во мрак.

– Эй, покажись! – властно позвала женщина.

Болконский понял, что бежать не имеет смысла. Вместо этого он прислонился к стене и стал ждать.

Вскоре два небольших источника света, возникших на противоположном конце коридора, приблизились и оказались языками пламени, объявшими кисти рук молодой темноволосой женщины с красивым и решительным, но желчным лицом. В свете этого пламени князь и незнакомка наконец увидели друг друга.

– Я не планирую драться с женщиной, – сказал Андрей. – Мы можем поговорить.

К Настасье подбежал Германн.

– Да это, никак, сам князь Болконский, – улыбнулся мужчина, разглядывая Андрея. – Давно не виделись. Ты мне пальто испортил своими сорняками.

– Полагаю, новое тебе не нужно.

– Андрюха, пригнись! – вдруг раздался крик позади князя. Не успел тот спохватиться, как из тьмы прямо на Германна и Настасью бросился огромный бурый медведь.

– Володя, не надо! – Андрей кинулся оттаскивать своего друга, параллельно быстро создавая древесную стену между ним и потенциальными неприятелями.

Настасья собиралась прямо на месте спалить шкуру животного, но в этот момент по коридору разнёсся знакомый детский голос:

– Это ловушка! Бегите к выходу, все бегите сюда!

В выборе «сражаться или бежать» Германн однозначно выбрал бежать и бросился к лестнице. То же самое сделала и Настасья, но вдруг стены задрожали, и пыль поднялась клубами с земли.

***

Настасья открыла глаза в душном, заваленном камнями коридоре. Всё тело болело. Она щёлкнула пальцами, и в её руке вновь появился огонёк, осветивший кромешную тьму. Рядом лежала Катерина, в качестве подушки она использовала лапу огромного медведя. Поблизости Андрей перевязывал ногу Германну.