Сахарное свечение (сборник) – Дина Рубина

Когда-то мне очень понравилось творчество Людмилы Улицкой, и почему-то казалось, что Дина Рубина пишет похоже на неё. В целом, что-то общее есть, но разница существенна. Преимущество Улицкой в том, что она пишет по-настоящему увлекательно, за её сюжетом следишь с интересом, кроме того, она глубоко и красочно изображает эпоху. Всё это прослеживается и у Рубиной, но она, на мой взгляд, в отличие от Улицкой чересчур тяжеловесна в своей метафоричности и описательности, а ещё перебарщивает с юмором. И, конечно, обе культурно и территориально связаны с Израилем. Именно эта тема мне в их творчестве не нравится: мне неинтересны подробности их проживания в Израиле, как неинтересна еврейская культура и иудейство. Вполне возможно, что я пока просто не находила действительно стоящей литературы на эту тему.

"Сахарное свечение" – это во многом зарисовки жизни автора в Израиле, её путешествий по Европе, а также очерки своих и чужих воспоминаний. Воспоминания оказались самой занимательной частью книги, там встречались действительно необычные и трагические судьбы. Иногда это было так удивительно, что даже неправдоподобно. Иногда похоже на занудный старческий рассказ. И всё же это было лучше, чем описания путешествий. Если же подробнее, то:

Фарфоровые затеи: Это рассказ об изготовлении Дулёвского фарфора со слов знаменитой мастерицы Е. Л. Ракицкой. Для меня – довольно-таки скучная история, поскольку я не интересуюсь фарфоровым промыслом, а особенно советскими изделиями. Меня вообще поражают баснословные суммы, в которые оценивают сейчас этот «антиквариат»: большинство таких статуэток выглядят довольно жутко. Даже удивительно, что такая кропотливая работа (как её описывает Ракицкая) зачастую приводит к столь неприглядному результату. Что касается самого рассказа, то он издан в необработанном виде, поэтому постоянно прерывается случайными репликами автора и самой Ракицкой. Поскольку он первый в сборнике, я чуть было совсем не разочаровалась.

Душегубица: Биографическая семейная история Дины Рубиной, просто пересказ жизни одной из её далёких родственниц, в жизни которой имело место весьма трагическое событие. В этом рассказе встречаются удивительно поэтичные описания, за которые я люблю Рубину. Всё-таки умеет она так точно передать свои переживания в описании, что заражает ими читателя и создаёт особую атмосферу. И тогда воспоминания автора о прошлом переживаются им совместно с читателем.

Цыганка: Автор удивляется тому, что, оказывается, у неё есть цыганские корни. Выясняет, кто из её предков относился к цыганам, и пишет об этом малоинтересный рассказ.

Адам и Мирьям: Это рассказ, записанный со слов случайной спутницы автора в Израиле. В основном он про Холокост, он очень тяжёлый, прям до слёз.

Дед и Лайма: Также рассказ о военном и поствоенном периоде, в главных ролях – евреи. Полученный автором от какой-то читательницы, как я поняла. Читается легче, чем предыдущий, но мрачноват.

Ральф и Шура: Это очень грустная история! Она о животных, забавная, трогательная и трагичная. По вызываемым ею эмоциям соперничает с «Адамом и Мирьям».

Посох Деда Мороза: Потешный рассказ, но с неожиданно скучным финалом. Он о том, как театральный актёр оказывается совершенно не готов к выступлению на детском новогоднем утреннике и отчаянно импровизирует. Неожиданное знакомство после этого утренника кажется таким многообещающим, но в итоге совсем не оправдывает ожиданий.

В России надо жить долго…: Это даже не совсем рассказ, а скорее некролог Л. Б. Либединской. Рубина описывает самые яркие эпизоды знакомства с этой писательницей, представляя её как весьма интеллигентную и утончённую даму. Я была немного удивлена, когда просмотрела фото Либединской: картинка совершенно не сошлась с тем, как я представляла её себе во время чтения.

Туман: С «Тумана» начинаются повести, и все они о пребывании автора за границей. «Туман» похож на какую-то криминальную российскую сводку с рефлексией на тему вечных культурно-этнических проблем и налётом мистики. Мистическая часть – самая волнующая, напоминает произведения Гофмана. Остальное довольно уныло и затянуто, в главных героях – русская семья, которая, проживая за границей, говорит по-русски и обращается друг к другу с этим вечным русским -ка: Надька, Юлька и т.д. Прям бич современной российской прозы.

Гладь озера в пасмурной мгле: Честно сказать, на этой повести я уже начала «сдуваться» и плохо помню подробности. Это про впечатления автора от поездки в Италию. Уже по названию видно, что это претенциозная, эстетская такая повесть. Там очень много грузных описаний, как будто Рубина специально старалась обрядить свой рассказ в красивый, барочный слог. На мой взгляд, это самое нудное произведение сборника, оно просто ни о чём, его смысл – исключительно во внешней форме. А также мне не понравилась насмешка, с которой автор описывала статуи святых, которых в католической Италии, разумеется, очень много.

Белый осёл в ожидании Спасителя: Эта повесть – также путевые заметки, на этот раз об Израиле, с сосредоточением на посещении автором православного монастыря. Мне почему-то интересна тема внутренней жизни православной обители, есть в этом что-то экзотичное и в то же время умиротворяющее. Хотя зачастую создаётся впечатление, что люди (особенно женщины) идут туда от отчаяния. Истории монахинь в этой повести – очередное тому свидетельство. Ещё Бальзак писал о том, что женщины, как правило, становятся монахинями от глубокого личного несчастья, и для них это огромный подвиг (а для мужчин якобы нет). Хотя это очень смелое и однозначное заявление, но, полагаю, смысл в этом есть. Так что последняя повесть в сборнике понравилась мне своим антуражем, и закончился он на приятной ноте."Сахарное свечение" – это явно не ознакомительный сборник, если до этого не иметь представления о творчестве Дины Рубиной. Это уж скорее порождение её интересов, квинтэссенция тем, на которых она сосредоточена в своих более знаменитых произведениях. Начинать читать Рубину с него – это примерно как знакомиться с Улицкой со сборника «Детство 45-53». Эти произведения написаны не для читательского удовольствия, в них писательницы скорее выражают себя и говорят о том, что тревожит их самих.

«Однажды увидела ярко-румяное яблоко, прекрасное, тёплое, оно так низенько висело, и я подошла и вот так подставила руку, и оно, опушенное какой-то нежной пыльцой, такое… под-лин-ное… оно село мне в руку, улеглось… понимаешь? Не упало и не оборвалось, а просто пришла пора ему оставить материнскую ветвь. Я ощутила это как чудо: оно недавно было – цветок, а теперь сидит у меня на ладошке живое яблоко…».

Читаешь эти строки – и буквально видишь то яблоко, чувствуешь его аромат, ощущаешь его сочность, и так радостно становится от врывающегося в окно календарно июльского, но по факту уже августовского ветерка с этим его хорошо узнаваемым озорным нравом, предвещающим и первые вкусные яблочки, и тёплые уютные вечера, и живописные куиндживские закаты… Наблюдая за тем, как ветер треплет кружевную вуаль, а затем, промчавшись по светлой комнате, дерзко отправляет в полёт бумажных драконов, которые, взволновавшись, яркими самоцветами вспыхивают под самым потолком, вновь чувствуешь тот под-лин-ный миг, и право, в этом моменте вся Дина Рубина, своим богатым слогом умеющая вызвать целый ворох мыслей и чувств. На сей раз эта «странствующая собирательница историй» пересказала беседы с интересными людьми, открыла тайны своей семьи и пригласила в путешествие по удивительным местам… в общем-то, всё как всегда. «Это же не роман какой-нибудь… Это просто жизнь».«Фарфоровые затеи»«Женщина подлинной судьбы, соответствующей веку», – а больше и добавить нечего. Я сразу поняла, что это за достопочтенная дама, и пусть меня и нельзя назвать ярой почитательницей её таланта, бурливое течение её жизни и то, как лихо она из него выбиралась, всегда при этом улыбаясь и не сдаваясь, не может не вызывать уважения, это и правда целая эпоха, почти полный век. О самом творчестве и вдохновении было сказано не так много, но зато были пусть и короткие, но зато яркие, запоминающиеся зарисовки, в которых, возможно, и крылось то самое душевное и огненное, что и помогало создательнице творить: свистящая мама, соловьиный сад, серебристые тополя… Просто поразительно, как столь тёплый рассказ о жизни и искусстве переплетался со страшным и жестоким, этот крик «Яша, ты этого хотел?!» прям-таки оглушил. Но так ведь в жизни и бывает, не так ли?.. И нет бы человечеству учиться на ошибках прошлого, но нет же, ничему, ничему оно не учится…

«Душегубица»Казалось бы, рассказ об убийце, но почему-то даже и не хочется задаваться вопросом, а была ли она злодейкой. Это и впрямь были самые настоящие шекспировские страсти, вот только они в отличии от оных не вызывали никакого пусть и мрачного, но восхищения, грустно это всё, грустно, узнаваемо и неприятно. Берта и правда была “светлейшей головой”, но всё равно она умудрилась попасть по вине чувств в капкан, натворить дел и довести человека до смерти, и кому какое дело до ребёнка и подстрекателя, преступница-то всё равно она, но вместе с тем и жертва, отрекаться от этого факта была бы неправильно, учитывая все отступления. И хоть всё у душегубицы в итоге и сложилось весьма неплохо, отчего-то финал всё равно вышел каким-то печальным… Что и вызвало пусть и лёгкую, но симпатию, так это дружба ребёнка с Мишей, это были очень тёплые истории о черепашке, мороженом и притче. Да, эта притча… «Было бы что заворачивать. Было бы кому посылать».

«Цыганка»Довольно мистический рассказ о том, как рассказчицу с самого детства защищала некая “грозная тень”, мстившая обидчикам самым наижесточайшим образом, шутка ль, доходило и до смерти всяких наглецов и глупцов, осмелившихся сказать или сделать деве что-то дурное. Как выяснилось, тенью этой была прапрабабка, цыганка, которая прокляла своих убийц и пообещала оберегать свой род, и вот так и вышло, стали все потомки процыганенными, следила она за ними, защищала. «Так ты присмотренная, вот и всё. Дело известное». Я такое, если честно, не люблю от слова совсем, да и сам сказ о том, что пошёл, значит, удалец покупать подарок своей любимой невесте, а вернулся с незнакомой цыганкой, в которую влюбился – внимание – за внешность, как-то совсем не впечатлил, но от момента гибели этой самой прапрабабки что-то внутри дёрнулось, конечно, а как иначе… Что и понравилось, так это то, как рассказчица сравнила свою тягу к путешествиям с цыганскими загулами, изящно, спору нет.

«Адам и Мирьям»«Всё тонуло в душераздирающем вопле, небо, деревья, поляна с глубокими ямами», – и это был непреходящий, пожизненный, сводящий с ума кошмар. Вспоминая о пережитом, Мирьям душой находилась не в уютном грузинском ресторане, а на той разрытой поляне с ещё живыми мертвецами, в той неглубокой яме, которая стала ей домом на два бесконечных года. «У меня уже давно это выстроилось в такой, знаете, фильм… Тяжёлый, ужасный, но сто раз виданный… И не про меня. Я привыкла. Уже не чувствую, что рассказываю о себе». Удушающий, невыносимый, страшный рассказ. Вроде читаешь о горячей еде, звучном хорале и непрекращающемся дожде, а отделаться от воспоминаний этой женщины всё равно не можешь. «Ведь этого не могло происходить на самом деле, при свете дня, не могло!», – но это происходило. Это происходит. Это будет происходить. И что тут ещё скажешь? Ну вот что?..

«Дед и Лайма»Рассказ о том, как люди пытались выжить вопреки всему, и историй, подобных этой, историй «тех, кто сгинул в жерле проклятой эпохи», не счесть. Кто-то, столкнувшись с подобными горестями и предательствами, сдаётся, а кто-то продолжает упорствовать и бороться, ибо жизнь-то одна и как-то её всё-таки нужно жить. У героя это получалось довольно сносно, он и жил хорошо благодаря трудолюбию, и детей своих смог отыскать, и какую-никакую справедливость в итоге спустя время сумел восстановить, – обо всём этом многие, очень многие могли только мечтать. Тема у рассказа хорошая, но её исполнение оставило равнодушной, тут бы развернуться, вдарить по больному, ведь почти каждой семье это знакомо, о таком говорить необходимо, ибо это «свидетельство и напоминание о том, что люди делали и продолжают делать друг с другом», и забывать об этом, прикрывая неприглядную правду сладкоречивой ложью, ни в коем случае нельзя.

«Ральф и Шура»«…и начиналась безумная погоня по комнатам с заливистым лаем и отрывистым кошачьим хохотком», – и ты слышишь эти звуки, и вроде возмущаешься вслух, мол, что это вы тут устроили, негодники хвостатые, но при этом на лице-то улыбка цветёт, потому что пусть бегают и веселятся, от их шума дома так живо и хорошо… Коротко о том, как таким небольшим рассказом в несколько страниц можно разбередить душу и оживить слегка угасшие воспоминания из детства. Когда люди отмахиваются от животных, дескать, чего о них переживать, у них нет ни памяти, ни чувств, хочется поведать похожую историю, когда спустя годы животное вдруг вспоминает того, кого давно уже нет, вспоминает и ждёт, – ты видишь это, чувствуешь, знаешь. Но кому тут что докажешь, да и зачем… Суть-то в том, что сидит на ковре в солнечном озерце пёс, и воет: «Шу-ра, Шу-ра, Шу-ра!». Не придёт Шура. Никогда уже не придёт…

«Посох Деда Мороза»Михаил на себе испытал, какой необычной может оказаться новогодняя ночь, и дело тут не в волшебстве… Пионерлагерь с отарой галдящих детей, неловко отыгранная роль, праздничный ужин за столом у крикливой семейки, – вечер, мягко говоря, не удался, а когда к нему под утро ещё и девочка пришла с горящими глазами, всё и вовсе грозило закончиться катастрофой. Впрочем, парень не растерялся и, увидев перед собой поклонницу своего творчества, разошёлся и устроил целое представление. Это было… странно. Как-то сложновато было воспринимать сие действо, учитывая то, что девочке было четырнадцать лет, эти поклоны в сторону её внешности из уст взрослого человека вызывали неприятие, в этом не было ничего возвышенного, какое сияние, мужик, ты о чём. «Вся жизнь прошла, как ночь, когда я был в тени», – честное слово, лучше бы он бился за роль своей мечты, а не устраивал цирковое представление перед наивным ребёнком.

«В России надо жить долго…»Когда Дина Рубина пишет о реальном человеке с симпатией и любовью, это сразу чувствуешь, моментально понимаешь что это не выдуманное и не приукрашенное, это настоящее и непоколебимое. Это не рассказ и даже не очерк, это дань уважения Лидии Либединской, с которой их связывала очень тёплая, долгая, деликатная дружба, и все эти вытащенные на свет из кипы блокнотов короткие зарисовки их встреч и бесед были очень яркими и весёлыми, а какой трогательной и эмоциональной выдалась их вылазка к восстановленному родовому имению Блока, жаль, что она была первой и последней… И пусть я и не питаю к писательнице тех же симпатий, её бодрое и позитивное отношение к жизни не может не прийтись по душе: «Пока мы злимся на жизнь, она проходит», – так оно и есть. Вот только помнить об этом, правда, порой так проблематично…

«Туман»Город объяла серебристая зыбь, а главного героя раздирало смятение. Очередная убитая женщина, и чего переживать, как говорили ему некоторые, это, понимаешь ли, традиция, не лезь в это, занимайся своим делом… но это и было его дело. Аркадий вызвал глубочайшую симпатию, ему было не всё равно и он пытался добиться справедливости, пусть и понимал при этом, что это бессмысленно. «Средневековье какое-то», – а это и правда оно, и эта тонкая деталь, что дочь героя читала книгу о гонениях на ведьм, была оглушительна в своём смысле. Традиции – это танцы, наряды и праздники, а то, что сделали с этой женщиной, было убийством, и прикрываться высокопарными речами о чести просто нелепо, позор – это не поступок этой несчастной, позор – это то, что её младший брат, которого она вырастила, старательно запихивал в её рот яд, лишь бы она сдохла, сдохла как можно скорее. Страшная повесть. Страшная в своей обыденности. «Все друг другу чужие в здешнем туманном мире…».

«Гладь озера в пасмурной мгле»«…сквозь которую иногда сыплется солнце, прошивая бегущую воду тонкими золотыми иглами», – это же надо так писать… что это, если не волшебство? Волшебством является и она, восхитительная Италия, по дорогам которой неоднократно бродила писательница, и её любовь к этой стране и её красотам ощутима; впрочем, а как это всё не любить-то… Зарисовки увиденного короткие и невесомые, но какие же они цепляющие и меткие, будь это беглое описание итальянцев, чьи скульптурные лица вмиг пробуждали воспоминания о картинах, или беседы с незнакомцами, в чьих историях было место как комедии, так и трагедии, или живопись окружающего мира – важный павлин с ажурной короной, грациозный белоснежный лебедь, и музыка, растекающаяся по сумеркам музыка… Очень, очень красиво, невольно ворошишь собственные воспоминания, и вновь видишь, вновь слышишь, вновь чувствуешь. «Между земель, между времён…».

«Белый осёл в ожидании Спасителя»Ещё одна повесть о путешествиях, но не по итальянской земле, а по земле израильской. Начав читать и поняв о чём пойдёт речь, я воодушевилась, уж такая-то тема должна задеть поболе всего прочего, но нет, не срослось, более того, отчего-то читалось очень тяжко, я тонула в словах, откладывала уже всю испещрённую стикерами книгу, вздыхала, смотря, сколько там ещё осталось… Женский монастырь, гробница пророков, старое кладбище – и мысль, постоянно взрывающаяся в голове подобно фейерверку: «Все они здесь были, все!». Хорошо написано, красочно, заинтересовала жизнь монахинь, много там трагедии, сцена с кошечкой понравилась, а уж разговор на кладбище и вовсе вышел весьма многогранным, но… Возможно, дело в том, что именно в этих местах я не бывала, хотя опять же, редко когда меня подобное отделяет от рассказанного столь прочной стеной. Может, всё куда банальнее – это просто не для меня. И такое, надо отметить, бывает.

«Мир оказался горячим, булькающим, пылким, волшебным», – таким и вышел этот прочитанный сборник, четвёртый по счёту. В нём были задеты очень важные струны, некоторые истории серьёзно так разбередили душу, и хорошо понимаешь звучную цитату «…и вдруг тоска вспыхивает, как пламя в очаге», она и правда вспыхивала. Про прекрасное и говорить нечего, это не просто красивый слог, это слог прочувствованный, запомнятся эти описания старых фотокарточек, грибного супа, цветущего миндаля… Но все эти сказки про род, кровь и рок, всё это вообще не моё. С детства выслушиваю подобное, постоянно бросалось мне от милых тётушек звучное слово “ведьма”, причём так называемых ведьм в семье хватало во все времена и на всех-то я была похожа, и стоило мне стать на дыбы, как начиналось… спасибо, что не камнями закидывали, конечно. Меня это всегда смешило, а потому и относиться серьёзно ко всему этому я не могу. Но вот всё сказанное об ошибках прошлого… это надо помнить. Впитывать, учиться и не повторять, хотя бы пытаться. Хотя бы…«День катится себе к вечеру, ну и слава тебе господи… Главное не останавливаться ни на минуту, не проснуться случайно, не очнуться в этой паскудной рассветной щели между четырьмя и пятью, когда едва шевельнётся сознание, а тоска – хлоп! – и заглотнёт душу в чугунную мышеловку, и ты рванёшься от боли в пойманной душе, забьёшься: скорее, прочь отсюда, мчаться, лететь, плыть, колесить, бежать в забытье, в изнеможение долгого пути…».

Достаточно легкая и простая книга, отличающаяся особой эстетикой старого времени, советского детства, безбашенной юности, ушедшей молодости.Читая книгу, не покидало ощущение тихой уютной беседы с автором. Будто близкий и знакомый человек рассказывает тебе истории из жизни.